Завоеватель

      Во дворе раздавался глухой стук, что становился всё отчётливее с каждым шагом Аргеллы. Снежный ковёр поскрипывал под сапогами леди, но двое, служившие источниками стука, не замечали её. Мужчина с чёрной бородой и малец лет шести кружили один вокруг другого в тонких шерстяных дублетах, перекрикиваясь и нанося удары, вовлечённые по уши в свою битву. Щёки Давоса хорошенько покраснели то ли от мороза, то ли от напряжённой схватки. Он тяжело дышал, из последних сил поднимая оружие, чтобы отразить атаку. Леди Баратеон остановилась в нескольких метрах от противников, пристально за ними наблюдая. Она заметила, что у заметно уставшего сына между бровей появляется такая же ямка, как и у мужа, когда он делает выпад и заносит над головой деревянный меч.       — Нет, — произнёс лорд Баратеон, ударив соперника плашмя по плечу.       Давосу это не понравилось. Он попытался круто развернуться для ответного удара, но поскользнулся на гладком камне, едва не потеряв равновесие.       — Учитель танцев прибудет немного позднее, милорд, — ухмыльнулся отец, указав на шаткую позицию сына деревянным острием.       Это ехидное замечание мгновенно задело лордёныша — он ненавидел, когда кто-то разговаривал с ним в таком тоне и сомневался в его силах. Раздражённо убрав со лба угольные пряди, Давос крепко сжал рукоять оружия и стал махать им, что было силы, в разные стороны, пытаясь поразить противника.       — Нет, — Орис легко отбил первый удар, отступая назад. — Нет, — второй удар был отражён. — И нет, — он, не рассчитав силы, случайно ударил древком отвлёкшегося на посторонний звук сына по пальцам.       Мальчик зашипел и бросил гневный взгляд на отца, будто бы он сделал это намеренно.       Собравшись с силами, Давос продолжил нападать на противника, но всё это было бессмысленно. Мальчик наносил удары один за другим, шатаясь из стороны в сторону. Его лоб покрылся испариной, дышать становилось всё сложнее, и не было никаких сил продолжать поединок. Будучи зол на отца, он швырнул бесполезную палку в сторону, что пролетела, со свистом рассекая в воздух, и встряла в сугроб у стены.       — Хороший бросок, милорд, — подметил Орис, наблюдая за недолгим полётом. — А теперь подними его. Сейчас же, — железная длань отца указала на оружие. — Подними свой меч.       Давос скорчил гримасу, не сдвинувшись с места, и скрестил руки на груди.       — Это не меч, — возразил лордёныш, кивнув на сугроб. — Это дурацкая палка.       — Дурацкая палка, которой тебя обезоружили, — с нажимом произнёс старший Баратеон, — трижды за сегодня.       — А ты не мастер над оружием, — в детском голосе послышался знакомый яд, коим можно было отравить небольшую деревню.       Одни боги знали, как нелегко Орису было рядом с собственным сыном. Как невыносимо становилось смотреть в эти бездонные синие глаза, так схожие с Аргеллыными, и видеть в них столько времени лишь ненависть и упрёк. Смотреть на Давоса, их долгожданного наследника, тешить себя мыслями о встрече с семьёй сидя в заточении и чувствовать лишь холод и раздражение, исходящие от шестилетнего ребёнка. Стиснув зубы, как перед тяжёлым боем, Орис ответил:       — Я воин.       Лордёныш издевательски ухмыльнулся, как будто ожидал услышать это оправдание.       — Ты был воином. Когда-то, — фыркнул он. — Теперь ты калека, — мальчик выплюнул последние слова в лицо отца и устремился прочь.       — Давос! — кричал ему вслед тот. — Давос, седьмое пекло!       Разочарованно выдохнув, Орис выпустил из пальцев деревянный эфес, что с глухим стуком упал на обледенелые камни. Этот поединок в очередной раз выиграл ребёнок.       — Убивать врагов проще, не так ли? — услышал он сбоку от себя знакомый нежный голос.       Усталый взор воина озарился светом, когда он повернулся к источнику голоса. Аргелла в длинном серебристом меховом плаще плавно ступала к нему, пряча белоснежные ладони под ворот. Какой хрупкой она казалась мужу, укутанная всеми мехами и защищённая от суровых зимних ветров штормовых земель.       — Леди Баратеон, — губы Ориса мгновенно расплылись в улыбке. Так было каждый раз, когда он смотрел на жену, будто видел её впервые. — Вы могли бы стать ценным шпионом.       Мужчина сделал несколько шагов навстречу леди и с лёгкостью подхватил её на руки, кружа в зимнем воздухе. Пышные вишнёвые уста приготовили для мужа лёгкий поцелуй, который как рукой снял все тревоги замученного отца.       — Мне так жаль, любовь моя, — искренне проговорила Аргелла, нежно коснувшись небритой щеки. — Я вижу твои старания, но дай ему…       — Время, — закончил за неё Орис. Он легонько сжал холодные пальцы, прижимаясь своим ко лбу жены. — Я знаю.       — Вам трудно найти общий язык, но Давос хороший мальчик. Он всего лишь ребёнок. Баратеон негромко рассмеялся, представив обиженное выражение лица сына, услышь он подобное. Чтобы его, Давоса Баратеона, потомка Дюррана Богоборца и верховного лорда Штормовых земель назвали ребёнком — неслыханная дерзость. Не сносить головы тому, кто мог взболтнуть такую глупость.       Вместе с его смехом отлегло на душе и у истерзанной семейными войнами матери. Если Орису было тяжело примириться с сыном, то Аргелле было тяжело вдвойне видеть, как двое самых дорогих ей и любимых людей враждуют один с другим. Столько потерь и боли перенести, пережить ужас, чтобы воссоединить с трудом приобретённую семью. Начиная с путешествия по Костяному пути метаться между сыном и мужем, как меж двух упрямых огней, стараясь их примирить — за какие грехи боги послали ей эти испытания?       — Как ты себя чувствуешь? — Орис плавно смахнул ледяные капли с её пушистых ресниц, бережно прижав леди за талию.       — Как старуха, — улыбнулась Аргелла, коснувшись головою груди мужа. — Устала от десятиминутной прогулки. И ужасно голодна.       — Идём в замок, — воин повернулся в сторону белостенной твердыни, ведя заботливо объятую жену. — Вам нужно поесть и согреться.       Вечер в Штормовом пределе выдался поистине зимним. Аргелла наблюдала за причудливым танцем снежинок сквозь окно, вспоминая детские годы, когда они с кузиной Элейной и Джейн Хасти беззаботно играли среди сугробов и сосен-великанов в белых шапках. Они любили строить каждая свой замок, а то и целое королевство, выдумывать истории о несуществующих принцах, которым они суждены, а та, чья выдумка, по общему мнению, была самой лучшей, становилась королевой на день и могла командовать подругами. Конечно, потом приходили мальчишки, возглавляемые Реджи-Болваном, и портили им всю игру, начиная бросаться снежками и дразнить юных леди за девичьи грёзы. Джейн больше всех боялась Геральда Пенроза — он был на две головы выше остальных ребят и громадный, как бык. Он всегда смеялся, если им удавалось подслушать девчоночьи байки и больше всех доставалось бедной Джейн. «Никто не захочет в жёны больную на голову. Ты плачешь, даже если на тебя залезет муравей» — дразнил её Пенроз под одобрительное гоготание товарищей. Иногда Коннингтон защищал девочку, перед этим незаметно подмигивая Реджи, и в те моменты маленькой Гелле казалось, что Роннел и есть тот принц из её фантазий — добрый и отважный. Предатель и насильник.       Нежное прикосновение к плечу отвлекло Аргеллу от детских воспоминаний и вернуло в тёплые покои. Она вынула из волос тяжёлый гребень, украшенный изумрудами, длинные волосы угольным водопадом рассыпались по худым плечам, и улыбнулась мужу.       — Всегда любил зиму, — сказал Орис, мечтательно глядя в окно. — На севере можно набрать полную грудь свежего воздуха и каждый день наслаждаться бескрайними снежными пустошами.       — Когда ты успел побывать на севере? — удивилась леди, опираясь на спинку и плавно приподнимаясь с мягкого, обитого сапфировой замшей, пуфа, придерживая другой рукой живот. Баратеон крепко держал её, пока она не встала на ноги.       — Мы возвращались из Браавоса, когда Рейнис вздумалось безуспешно полететь за Стену, — лицо воина приобрело по-доброму насмешливое, с лёгкой долей скептики выражение, как и всякий раз, когда у младшей из Таргариенов появлялись внезапные безумные затеи. — И пока Эйгон с сёстрами пугал тамошних крестьян, я остался на постоялом дворе в деревне близ Вдовьего Дозора.       На этом мужчина остановился. Изучив карту и переночевав в продуваемой северными ветрами комнатушке, он отправился через весь север к своей цели. Минуя Бараньи Лбы, не чувствуя холода и усталости, он останавливался лишь на несколько часов, пока вьюги не затихнут и двигался дальше. К концу первого этапа путешествия припасы были давным-давно съедены, воды оставалось на несколько глотков, но увидев вдалеке слабые огоньки, Баратеон почувствовал второе дыхание. За пару звонких серебряников его ожидала натопленная комната, сытная похлёбка из кролика и тыквы и горячая ванна. Проснувшись на следующий день ближе к обеду, воин видел серых лютоволков на знамени Старков и маленькую леди с волчьей брошью. Она читала местным сиротам о смене времён года, с трудом держа большую книгу в новёхоньком кожаном переплёте. На вид девочке было не больше десяти лет, но серьёзность, с какой она выполняла свою задачу, поражала. Став ловить всё больше подозрительных взглядов, Орис покинул Зимний городок, продолжив свой путь.       Если первая его часть лежала через холмы и ветра, вторая полностью простилалась через лес. В густой чаще день казался короче обычного, поблизости стали появляться волчьи стаи, охотиться становилось труднее из-за назойливых ворон. Когда на горизонте появился кулак в латах на алом поле, мужчина послал коня галопом. Дряхлый старик, возившийся с лодкой у причала, медленно повернулся в сторону Ориса, заметив нависающую над собой тень. Увидев серебро, он расплылся в любезной беззубой улыбке, пригласив «милорда» в свой скромный экипаж.       Большую часть пути они молчали. Поначалу старик приставал с вопросами, но, не услышав ответов, быстро отстал. Он рассказал, что поставляет продукты на Медвежий остров по приказу вдовствующей леди Мормонт, потому что остров богат лишь камнями. Причалив, Ориса охватили сомнения. Прошло больше двадцати лет, и какова была вероятность того, кто-то вспомнит простую девушку по имени Барра? Почему в его голове с самого детства засел Медвежий остров? Он вспомнил потемневший от времени медальон матери, который она никогда не надевала, лишь изредка ночью доставала его из крохотной шкатулки и плакала у пламени, прижимая металл к груди. Маленький бастард видел нацарапанные инициалы на обратной стороне украшения, но со смертью матери медальон канул в лету, сколько бы Орис его не искал.       Найти ответы было ничуть не легче, чем древнюю подвеску. Если кто-то и вспоминал некую особу по имени Барра, она никак не могла быть его матерью. Одна утопилась в заливе и пошла на кормёжку рыбам, вторая владела гостиницей «Устрица» у доков, и ещё несколько обладательниц этого имени не имели никакого отношения к Барре, родившей Ориса и Теона. Спустя несколько дней поисков сидя в упомянутой «Устрице» и допивая отвратный эль, бастард повстречал одного угрюмого старика с косым шрамом через всё лицо. Он вспоминал женщину, похожую по описанию с матерью Ориса и надежда в груди снова подала признаки жизни. Старик говорил, что много лет назад, будущий лорд Медвежьего острова Джоран Мормонт связался с одной простецкой девицей, опозорив семью и свою невесту из Флинтов. Джоран планировал сбежать вместе с возлюбленной, но их предали. В ответ на это безрассудство его отец сослал потаскуху прочь, а сына вынудил выполнить свой долг. Но Барра ли она была, или Бринна, или Барбра — точно старик не вспомнил. — Ты ведь родилась на севере. Почему ты покинула свой дом? — Хотела немного согреться.       Орис тряхнул головой. Его мать сейчас могла быть живой, наслаждаться нагретым дорнийским солнцем песком или прогуливаться по рынку в Волантисе, сверши лорд свой план. Старик может ошибаться… Он не помнит имени той девушки… Её вообще здесь могло не быть…       Медвежий медальон и материны слёзы могли помочь этой головоломке собраться, но воин был слишком вымотан для загадок. Оставив медяки возле пустой кружки, он покинул север и больше не искал ответов.       — Где ты был? — вопрошала после рассерженная Рейнис, когда Орис добрался до Драконьего Камня. — Мы думали ты… ты… Мы вообще не знали, что думать!       — И были очень опечалены моим исчезновением, — сонно пробормотал мужчина. Он с большим трудом приоткрыл тяжёлые веки и увидел в своей комнате серебряную летучую мышь, однако это была лишь растрёпанная Рейнис в ночном одеянии. — Сенья пролила море слёз над моей пустой могилой.       — Ты самая большая свинья в мире, Орис! — гневно нахмурилась младшая из Таргариенов, стягивая с него одеяло, и с размаху ударила бастарда по плечу.       — Милая сестрица, — устало зевнул мужчина, переворачиваясь на другой бок, — вот я и дома.       — …пытаясь согреться с курносой, рыжеволосой северянкой? — Аргелла подозрительно сузила глаза, старясь скрыть улыбку. Она легонько ткнула указательным пальцем в грудь мужу.       — Миледи, — самым невинным тоном произнёс Орис, беря ладони жены в свои и касаясь их губами, — вы плохо обо мне думаете. У неё был самый обычный нос.       — Осторожнее, Баратеон, — предостерегающе сказала Аргелла. В её глазах цвета шторма вспыхнули недобрые искры. — Прозвище «молодая вдова» почти начало мне нравиться.       Командующий бархатно рассмеялся и подхватил жену на руки, закружив вместе с ней в светлой просторной комнате с полыхающим камином. Тени влюблённых тянулись по каменному полу, забегая на стену. Прижавшись к мужу и мечтательно закрыв глаза, женщина с упоением вдохнула любимый запах, каким не могла надышаться с момента возвращения воина домой.       Лорд осторожно опустил жену на усыпанную подушками постель и лег рядом, касаясь горячей ладонью живота под её ночным платьем. Тепло его тела мгновенно подействовало на Аргеллу успокаивающе. Её срок подходил, малыш толкался всё сильнее и больнее, а пережив потерю дочери, страхи и опасения штормовой девы усиливались. Она не помнила, чтобы чувствовала подобное, вынашивая Давоса, впрочем, тогда всё было совсем иначе. Сейчас же кошмары не преследовали её во снах, лишь пережитые воспоминания — молчаливый свёрток и крохотная ручка серо-лилового цвета, свисающая с белоснежной простынки.       Будто почувствовав напрасный, по его мнению, страх матери, и решив напомнить о своём существовании, кто-то скрытый от этого мира снова толкнулся, вызвав у Ориса абсолютный восторг. Воин наградил жену поцелуем и жадно схватил в объятия.       — Может… Бортимар? — невинно предложил он.       Лицо Аргеллы приобрело обречённый вид. На протяжении всех этих месяцев Баратеоны пытались тщетно прийти к согласию, как назвать ребёнка, но некоторые идеи мужа просто сводили с ума.       — Это ужасно, — пресекла его надежды дева.       — Тогда Ульрих? — не терял надежды командующий.       — Мы не назовём ребёнка Ульрихом, — отрицательно махнула копной волос Гелла.       — Корлис. Аарон. Харберт.       — Нет, боги праведные. Нет!       — Так мы никогда не выберем ему имя, — тяжело вздохнул воин, снова коснувшись живота любимой, и нежно произнёс. — Или это она? Маленькая штормовая принцесса.       В уголках глаз Аргеллы защипало. Втайне она сама надеялась на дочку, молилась о ней Матери, но всё было иначе. Вовсе не так, как когда она вынашивала Тессу. Каждый раз чей-то голос будто подсказывал будущей матери, кого она ждёт.       — Это мальчик, — ответила женщина, перебирая успевшие немного отрасти волосы мужа. — Я чувствую это.       — Твоя мама не соглашается ни на какое имя, — Орис сполз вниз и говорил напрямую с животом жены, приложив к нему ухо, тем самым рассмешив леди. — Может, ты подскажешь мне, дружок? — воодушевлённо спросил будущий отец. — Мочит. Наши дети не любят меня.       — Махать мечом это очень… увлекательно, но попытайся просто поговорить с Давосом, — мягко произнесла Аргелла, удобнее располагаясь на подушках. — И в отличие от Реймонта, он тебе ответит.       Орис просиял. Улыбнувшись сквозь густую бороду, он навис над супругой.       — Так вот значит? Хитро, миледи, — подмигнул ей мужчина, вновь обращаясь к сыну. — Ты слышал, дружок? Реймонт Баратеон. Рыцарь Семи королевств.       Широкие коридоры Штормового Предела были ярко освещены факелами. Изредка лорд встречал одну-двух служанок, вычищающих серебряные канделябры и меняющих старые, прожившие своё свечи, на новые. Ступени привели его к двери, у которой он бывал нечасто.       Орис медлил. На сердце было неспокойно, но всё же он постучал по чёрному дереву железной дланью.       — Войдите, — послышалось из-за неё.       В комнате было уютно и тепло. Воин невольно вспомнил свою тесную коморку на Драконьем Камне и едва заметно улыбнулся. В комнате сына с потолка свисали деревянные птичьи скелеты, широкий стол у самого окна был завален кипой пергаментов с набросками и полноценными рисунками, любимые игрушки сложены в корзину возле шкафа, а половину противоположной стены занимали книжные полки.       — Что ты хочешь? — спросил Давос.       Вопрос прозвучал не претензионно, скорее с недоумением. Отец был нечастым гостем в покоях маленького лорда, если честно, Давос не помнил, заходил ли он вообще сюда когда-нибудь.       Мальчик с большими синими глазами сидел на кровати. Его давно уложили спать, но по неумело спрятанной под одеяло книге было видно, что спать здесь никто и не думал.       — Увидеть моего сына, — ответил Орис, закрыв за собой дверь.       — Мы виделись сегодня, — раздражённо сказал маленький лорд, нахмурившись.       Почувствовав, как злость закипает внутри, воин выдохнул. Устав столько времени ходить вокруг да около, он посмотрел сыну в глаза и спросил:       — Давос, за что ты ненавидишь меня?       К удивлению командующего, тот не стал огрызаться. Он ненадолго задумался.       — Ты отнял у мамы корону и сделал заложницей в собственном доме, — вкрадчиво начал Давос. Он выпрямился, пронзая ледяным взглядом отца, будто сотней острых кинжалов.       — Боги, откуда у тебя такие…       — Ты бросил её и ушёл на войну, — продолжил младший Баратеон, нащупав уязвимое место, и продолжил на него давить. — Она плакала каждую ночь, звала тебя, но ты не приходил. Пришёл твой брат. А потом Тесса умерла.       Пережитое за годы войны бесповоротно стало всплывать в голове у мужчины. Темноволосая малышка, являвшаяся ему во снах, прятала лицо, смеялась и убегала, а когда Орис ловил её, от девочки не оставалось и следа — лишь слизкие черви, сплетающиеся в крылатое чудовище. Повсюду слышался гадкий смех Висеньи, а Эйгон крепко держал содрогающуюся в рыданиях Аргеллу, заставляя смотреть её на то, что осталось от их с Орисом дочери.       — Я виню себя за это каждый день, — хрипло отозвался старший Баратеон. Он сделал шаг навстречу, его рубашка вымокла на спине. — Я не мог вас защитить, но теперь я дома и никто не причинит вам зла.       — Как ты защитишь нас? Вот этим? — Давос указал на железную ладонь отца, заменившую ему отрубленную Вилем конечность.       — Если кто-то захочет навредить тебе или твоей маме, я вырву ему сердце левой рукой, — горячо возразил воин.       Его большие глаза-жуки свирепо блеснули в полуночной темноте. Орис подумал, что бы сказала Аргелла, услышав такие заявления ещё и при ребёнке, но Давос остался равнодушен.       — Я не верю тебе, — отрезал он, покачав головой.       — Однажды поверишь, — Орис делано поклонился в его сторону. — Милорд.       Повернувшись к двери, он услышал сына:       — Я видел вас сегодня, — произнёс Давос. — Она… Она улыбалась и целовала тебя, — мальчик искренне недоумевал. — Как ты смог заставить маму полюбить себя после всего, что сделал?       Воин развернулся, терпеливо сжав челюсть. «Заставил», «принудил», «насильно выдана замуж за побочного брата узурпатора» — как только не судачили зеваки про их с Аргеллой брак. Не ожидал он лишь услышать это от собственного сына.       — Твой дед, которого ты так лелеешь в памяти, но совершенно ничего о нём не знаешь, отдал бы маму кому угодно, лишь бы сохранить свою корону, — ответил Орис. Он помнил письмо Аргилака, предложившего единственную дочь, как шлюху в борделе, узурпатору, в обмен на помощь с Хоаром. — Твой дядя отдал бы её кому угодно, лишь бы сохранить свою, — в памяти всплыл разговор двух Таргариенов о завоевании штормовых земель. «Она нужна живой, но если ты немного… заиграешься, любовь моя, я прощу тебе это неповиновение своему королю» — сказал Эйгон Рейнис перед их с Орисом отбытием в штормовые земли. — От этого места могло и камня на камне не остаться. Но вместо дыма и пепла в этих стенах живут Баратеоны, потомки штормовых королей. — Воин более спокойно продолжил после паузы, — я полюбил твою маму, как только увидел и уберёг от последствий неповиновения Эйгону. Я воздал сполна чудовищам, схватившим беззащитную девушку. И пока я жив, я буду защищать семью. Потом это переляжет на твои плечи. Ты можешь ненавидеть меня всю жизнь, я сам себя ненавижу за то, что меня не было рядом, но вот тебе моё слово — я перебью всех наших врагов.       Грудь Ориса тяжело вздымалась. Ему казалось, что он мог сказать ребёнку лишнего. «Он мужчина и должен знать, как поступают мужчины» — подумал отец.       На удивление, ни единой ухмылки на детском лице не вызвала эта речь, ни едкого замечания не произнёс лордёныш. Он долго смотрел на отца, а затем в синих глазах цвета штормовых туч как будто распогодилось.       — Ты убил их, — тихо произнёс Давос. — Селми и Роджерса. Это был ты, а не дорнийцы.        «Девчонку выдали её же люди. Коннингтон, Селми и Роджерс»       Коннингтон.       Орис ощутил, как тёплая кровь из горла насильника брызнула ему на лицо.       Селми.             Уцелевшая рука командующего с лёгкостью вошла в его распоротое брюхо, забравшись под рёбра до самого сердца, впиваясь в него пальцами.       Роджерс.       Острие пики глубоко вошло поочерёдно в оба блеклых глаза Роджерса, как нож в горячий пирог.       Мужчина безмолвно развернулся к выходу, вновь услышав позади себя голос сына.       — Отец, — произнёс мальчик впервые за всё это время. Повернув голову, Орис видел сидящего на кровати ребёнка, а не источник ненависти. «Он просто ребёнок» — Доброй ночи.       — Доброй ночи, — попрощался командующий, оставляя покои.

***

      Аргелла шла мимо оленьих знамён на каменных стенах. Её чёрное платье из плотного бархата, расшитое тёмно-золотой нитью сливалось с темнотой вокруг. Семь кос в волосах цвета воронова крыла были заплетены в одну, создавая некое подобие змеиного капюшона.       Эта ночь выдалась ясной. Хотелось украдкой выбраться из замка, крепко держа за тёплую руку Ориса, смотреть, как распускаются ночные цветы у холмов, закутавшись в меховой плащ, но прогулки под луной пришлось отложить.       Она увидела высокого мужчину с короткими серебряными волосами, Изогнутые плечи кожаного чёрного плаща делали короля похожим на его смертоносного дракона. Он бережно провёл ладонью по шершавому камню как раз там, где когда-то сидела королева. Аргелла помнила, как изящно она закинула ногу на ногу, беззаботно глядя в чёрные воды. Её волосы сияли в лунном свете, а нежный смех раздавался дуновением тёплого весеннего ветра. Женщине казалось, что она до сих пор слышит его — задорный и беззаботный.       — Ваша милость, — произнесла Гелла с лёгким поклоном.       — Миледи, — ответил ей мужчина, не оборачиваясь.       Его ладонь застыла на холодном камне, голос был тих и твёрд. Король не шевелился и был похож на мраморную статую.       — Я тревожусь за Эйниса, — произнесла после паузы женщина. — Он не хочет играть с Давосом и Реймонтом, ни с кем не разговаривает и кричит во сне.       — Его мать мертва, Аргелла, — холодно отозвался Эйгон, медленно развернувшись к ней лицом. — Конечно, он кричит.       В облике короля смешались боль и гнев. Его глаза потемнели до густого пурпура, челюсти были плотно сжаты. Он не был похож на обычного хладнокровного и учтивого Эйгона, сейчас он был раненым драконом, становившимся всё свирепее.       — С вашего разрешения я велю мейстеру дать принцу мятную настойку, — ответила ему леди, разворачиваясь, чтобы уйти.       — Подожди, — окликнул её мужчина, придав большим усилием голосу такта и вежливости. Простите… мою грубость, миледи, — сбивчиво начал говорить он. Аргелла никогда не видела его растерянным. — Я не знаю, что на меня… Аргелла, она мертва, — будто наконец-то осознав это и почувствовав ужасающую боль, произнёс король.       Леди молчала. Она смотрела на мужчину, внушающего страх врагам и мужество тем, кому его не хватало. В его взгляде тонули все девицы, готовые сражаться за ласку короля. Перед ней же стоял уязвлённый и безутешный Эйгон-Дракон, утративший любовь всей жизни.       — Мертва, — она скрестила руки на груди, поворачиваясь к нему лицом. — Как и сотни других женщин, пострадавших в этой войне. Король облокотился о холодный камень, уставившись пустым взглядом в одну точку. Его нижняя губа заметно подрагивала, лоб покрылся потом, рубиновый венец слегка съехал набок.       — Я всё время думаю о том, как её убили, — пересушенными губами произнёс Эйгон. — Моя Рейнис умерла одна в чужом краю, а я продолжаю жить этой бессмысленной жизнью без неё. Но с Висеньей.       Назвав имя второй королевы лицо его сделалось бесстрастным. Висенья Таргариен не вызывала у Эйгона и десятой части тех чувств, в которых купалась младшая сестра, прекрасно осознавая, что с ней он по любви, а с Сеньей по долгу.       — И Эйнисом, — напомнила ему черноволосая женщина. — Он славный и непременно будет хорошим королём.       Впрочем, в последнем Аргелла сомневалась. Маленький принц очаровывал, с этим было сложно спорить, но никаких задатков короля или хотя бы лидера в нём не наблюдалось. Он не интересовался ничем, кроме своего пони и любил, когда ему в волосы заплетали цветы. Принц хорошо пел и услаждал этим слух придворных дам, умилительно вздыхающих над трелями выдающегося королевского чада.       — Никто не нашёл её тела. Только Мераксес, по моим последним сведениям, — произнёс Эйгон.       — Воды в том месте коварны, — местные жители утверждали, что вонь от Серноводной простирается от Песчаника до Красных дюн. — Вполне возможно…       — …что ей удалось спастись, — не слушал её король. Он лихорадочно озвучивал версии спасения жены, не обращая внимания на невестку.       — Та река не пригодна для долгого пребывания в ней.       — Или её держат в Адовом Холме и пытают…       — Светлейший, она мертва.       — Пытают мою Рейнис…       — Эйгон, посмотри на меня! — закричала Аргелла, схватив его за подбородок и обратив взор на себя.       В этот королю вновь показалось, что глаза женщины вспыхнули пурпуром, подобно двум аметистам в её ушах. Тяжёлые серьги покачивались на ветру, а леди тем временем продолжала:       — Рейнис упала с большой высоты. Тот болт, выпущенный из скорпиона, сразил Мераксес. Она не могла выжить.       В голове короля возник образ мёртвой драконицы сестры. Эйгон ещё ни разу не слышал о том, чтобы кому-то из людей удавалось сразить символ захвата и бесконечной власти валирийцев. Могущественное существо сражено человеком, которого может поразить как меч, так и хворь — что угодно. И Рейнис. Его бедная Рейнис упала с огромной высоты. Смогла ли она отцепить седло или Мераксес добила её своей тяжестью? Где её тело?       — Что мне делать? — спросил король.       — Остановись, — произнесла Аргелла, отпуская его. — Я понимаю твою жажду мести, но послушай меня, прошу, — большие блестящие глаза смотрели королю в душу. — Останови эту череду насилия. Тебе одному это под силу.       Эйгон выпрямился. Рубиновый венец блеснул в лунном сиянии, болезненная гримаса застыла на его лице и король молвил:       — С завтрашнего дня Дорн будет гореть. Я обращу все их замки в пепел, а песок в стекло. Они познают Драконий гнев.       Аргелла сделала шаг назад, разочарованно покачав головой. Мужчины со своими амбициями и нездоровым понятием мира и царствования — почему боги наделяют их правом власти и мечом? Почему они занимают трон и отравляют мир жестокостью и безумием, порождая ещё больше насилия?       — Ты решил завоевать страну, чтобы править мудро, но в итоге больше десятка лет обрекаешь свой народ на неминуемую гибель, — презрение в словах Аргеллы будто повисло в воздухе.       — У тебя был шанс служить мне и давать советы, — произнёс король. Он взирал на неё сверху вниз, стараясь показать свою значимость.       — Хорошо, что я им не воспользовалась, — Аргелла покинула балкон, оставляя его одного и ступая прочь. — Ты не достоин моей службы.