Семь лет длиною в вечность

Приближались рождественские каникулы. Профессор Снейп так и не побеседовал с моими родителями, и это не могло не беспокоить. Разумеется, я не опасался физической расправы: отец никогда не наказывал меня, но интуиция подсказывала, что ничего хорошего эта беседа не сулила. Тем не менее я скучал по родителям и со свойственной всем детям беспечностью мечтал о том моменте, когда вновь увижу их обоих, стоящих, взявшись за руки, на занесенной снегом платформе девять и три четверти. К моему глубокому разочарованию, на вокзале меня встречал лишь отец. На вопрос: «Все ли в порядке с мамой?» – он загадочно улыбнулся и заявил, что дома меня ожидает сюрприз. О каком сюрпризе шла речь, я догадался, как только мы очутились в прихожей нашего коттеджа в Годриковой впадине. Мама заметно поправилась и, обнимая меня одной рукой, другую постоянно клала на чуть округлившийся животик. Уже потом, когда я достаточно подрос, мне рассказали, какой опасности она подвергала себя, вынашивая мою сестру Розали. На время беременности моя мать – невероятно сильная волшебница – практически превратилась в сквиба. Ей было противопоказано любое мало-мальски мощное колдовство, а полный запрет на аппарацию и перемещение по каминной связи делал ее фактически добровольной пленницей в собственном доме. На следующий день после Рождества выяснилось, что каникулы я проведу совсем не так, как планировал... *** 26 декабря 1991 года Вчера за праздничным ужином я сильно сглупил: начал рассказывать о своем факультете и декане Снейпе. Папу это, конечно, очень расстроило. Он все еще злится на меня за то, что я поступил на Слизерин. Кроме того, он терпеть не может профессора Снейпа. Я и раньше это знал: они с крестным часто нарушали школьные правила, и за это им назначали отработки чаще, чем кому-либо другому. Недаром еще перед Хогвартсом папа предупреждал, что профессор Снейп – ужасно неприятный и вредный преподаватель. Но я почему-то этого совершенно не чувствую. У меня не получается сердиться на него даже из-за того, что он нажаловался родителям Драко и, похоже, после Нового года собирается поговорить и с моими. Я ведь понимаю, что он уже по крайней мере трижды спасал мне жизнь! Если бы он не вмешался, кентавры затоптали бы нас с Драко, а Пушок запросто откусил бы мне голову. А если бы он не вывел нас из Запретного леса две недели назад, мы бы сейчас переваривались в желудке какого-нибудь гигантского паука. Бр-р-р-р! И Драко он сразу помог, стоило мне попросить об этом. Даже урок прервал! Мне кажется, он лишь притворяется таким суровым и холодным, чтобы студенты боялись его и лучше слушались. Я прекрасно помню, как он испугался, когда Пушок повалил меня на землю. Да и когда он ругал нас с Драко, было видно: ему действительно не все равно! По словам Гермионы, профессор МакГонагалл совсем не так заботится об учениках с Гриффиндора. Она почти не бывает в факультетской гостиной. А профессор Снейп раз или два в неделю приходит проверить, все ли в порядке, расспрашивает старост. Я заметил, что его не только боятся, но и очень уважают. Но всего этого, к сожалению, я не могу рассказать родителям. Точнее могу, но исключительно одной маме. А ее сейчас желательно не беспокоить. Ну никак не пойму: зачем им был нужен еще один ребенок?! Вот у Малфоев есть только Драко – и все замечательно! На его маме лежит какое-то ужасно сложное и противное проклятие, и она не способна больше иметь детей. И никто не расстраивается по этому поводу! А моей маме теперь вообще колдовать нельзя. И аппарировать тоже. Ей колдомедики запретили. Я рассчитывал, что после завтрака мы втроем отправимся погулять в Косой переулок, но мама грустно улыбнулась и сказала, чтобы мы с папой аппарировали вдвоем. Мы, конечно, так и поступили, но прогулка без мамы – это совершенно не то! Не буду обманывать, что мы с папой плохо провели время вдвоем. Мы поели мороженого у Фортескью, посмотрели уличное представление, а потом я подумал, что мама там скучает без нас одна дома, и попросил папу вернуться. Но оказалось, что мама уже легла спать: у нее еще с утра болела голова, и выглядела она очень уставшей, бледной и ничего не ела. И вот для чего они все это затеяли со вторым ребенком?! Иногда я совсем не понимаю этих взрослых! Я так расстроился, что меня даже перестала радовать новая метла, которую родители положили мне под елку. А ведь я так мечтал именно об этом подарке! Правда, я все равно не сумею взять ее с собой в Хогвартс, потому что первокурсникам не разрешают привозить свои метлы, но дома-то летать можно! Профессор Снейп пока не появлялся, но раз уж он пригрозил, то обязательно сделает это, и я очень волнуюсь, что он наговорит родителям. Надеюсь, они не станут слишком сильно меня наказывать... А еще я боюсь, что мама начнет переживать и плакать. Обычно она почти никогда не плачет, но сейчас она по-настоящему нехорошо себя чувствует. И все из-за малыша! Ну или малышки! Я не знаю и знать не хочу, кто там! Этот ребенок уже мне не нравится, если маме из-за него так плохо! *** Новый год мы отпраздновали так же тихо, как и Рождество. Мама неважно себя чувствовала, и отец решил обойтись без шумных застолий, да и мой крестный Блэк, без которого не обходилось ни одно семейное торжество, в этот раз не смог почтить нас своим присутствием. Его властолюбивая мать намеревалась познакомить беспутного отпрыска с очередной представительницей древнего волшебного рода, и Сириус, не собиравшийся в ближайшие десять лет связывать себя брачными узами, попросту сбежал за границу, нагло воспользовавшись двухнедельным отпуском в Аврорате. Всю эту не предназначавшуюся для детских ушей информацию я почерпнул из беседы родителей, которые пили кофе на кухне, в полном убеждении, что я занят в своей комнате, тогда как я, спрятавшись под мантией-невидимкой отца и стоя от них буквально в паре метров, наслаждался собственной хитростью и чисто слизеринской изворотливостью. Когда в разговоре упомянули имя моего декана, я заметно напрягся. Тон отца прямо-таки сочился неприязнью к профессору Снейпу. И хотя мама была настроена гораздо более миролюбиво, я ощутил укол беспокойства. Родители тем временем перестали обсуждать моего декана и перешли на совершенно иную тему, в те годы мало меня занимавшую. Во всем, что касалось интимных отношений между людьми, я был в ту пору ужасающе наивен. Я, разумеется, знал, что они любят друг друга, но физические аспекты подобных отношений меня пока абсолютно не интересовали. Родители поднялись из-за стола и, пройдя мимо меня, взявшись за руки, направились в спальню. До прихода профессора Снейпа оставалось еще три часа... *** 3 января 1992 года Случилось что-то ужасное! Папа и профессор Снейп окончательно рассорились. Я не представляю, из-за чего это произошло. Естественно, я мог закутаться в папину мантию-невидимку и подслушать их разговор, как сделал сегодня днем, но я вдруг испугался. Не знаю почему, но я убрал мантию в ящик папиного комода, а сам решил подождать завершения беседы у себя в комнате. Примерно через час после прихода декана из гостиной донеслись папины вопли. Я не все расслышал и многого не понял, но, кажется, он кричал что-то вроде: – Вон из нашего дома! Чтобы ноги твоей тут не было, старый развратник! Ты никогда не получишь Гарри! Он больше не вернется в Хогвартс. Я сумею защитить от тебя и твоих гнусных посягательств моего сына! Вон! После этого раздался грохот закрывшейся двери, и на несколько минут все смолкло. А потом отец буквально ворвался в мою комнату. Я ни разу раньше не видел его таким сердитым. Он весь побелел от гнева, и мне показалось, что сейчас он меня ударит. Я думал, он начнет ругаться из-за моего поведения в Хогвартсе. Я обещал ему, что не буду больше так себя вести, но он вообще меня не слушал. А затем он сказал... что я уже не вернусь в Хогвартс, а вместо этого поеду учиться в Дурмстранг. Послезавтра... Я все время вспоминаю папины слова. Почему меня надо защищать от профессора Снейпа? Он ведь не делал мне ничего плохого... И почему папа назвал его развратником? Это же очень бранное слово. Но что бы ни произошло между ними, теперь из-за этого папа хочет отправить меня в другую школу... *** Следующие страницы читать было практически невозможно, так как чернила расплывались на сплошь закапанном слезами пергаменте. 4 января 1992 года ...Он запер меня в комнате, будто я преступник!.. Я пытался открыть окно и выпрыгнуть, но оно тоже заперто чарами... Мими три раза в день появляется с подносом и стоит над душой, пока я не съем хотя бы половину. Есть мне совершенно не хочется. Вот уморю себя голодом – будет знать! Я не хочу и боюсь ехать в Дурмстранг! Я люблю Хогвартс! Мне нравится там учиться! Я не желаю расставаться с друзьями и... с деканом Снейпом. Мне кажется, он понимает меня гораздо лучше моего отца! Я не сомневаюсь, он ненавидит Снейпа потому, что тот постоянно наказывал его. Значит, я должен бросить все и уехать только из-за папиных детских обид и снятых с Гриффиндора баллов?! И мама не может за меня заступиться, потому что ждет от него ребенка! Я ненавижу отца! Он все испортил! *** 6 января 1992 года (утро) ...Вчера ночью мама приходила ко мне в комнату. Не представляю, как ей удалось открыть дверь моей спальни... Я пытался несколько раз, но Алохомора не помогала... Мама пообещала, что попробует уговорить отца передумать, а если это у нее не получится, напишет моему крестному – Сириусу Блэку. Мне остается лишь ждать и надеяться... *** Разумеется, за давностью лет я простил отца. Много позже Северус, конечно же, рассказал мне о том разговоре, последствия которого едва не привели к моей гибели. Обладая достаточным воображением, я в состоянии представить смятение отца в тот момент, когда он впервые услышал от Снейпа правду о неразрывной связи, образовавшейся между мной, тогда еще одиннадцатилетним мальчишкой, и вампиром, родившимся в начале семнадцатого века. Он не поверил Северусу и испугался за меня. Возможно, его предубеждение против профессора зельеварения сыграло здесь не последнюю роль, но отец искренне желал уберечь меня от беды. «Благими намерениями вымощена дорога в ад...» Кажется, так говорят магглы. Отец не сомневался, что поступает совершенно правильно, спасая единственного сына от посягательств вампира. Он не удосужился проверить информацию, доверенную ему Снейпом, и его поспешные действия чуть не превратили меня в сквиба... *** 6 января 1992 года (вечер) Мама ничем не смогла мне помочь. Рано утром отец собрал мои вещи, велел нам прощаться, а затем активировал портключ. Мы очутились в огромной комнате. Я плохо ее запомнил (у меня все еще кружилась голова после перемещения, к тому же я со вчерашнего дня ничего не ел), рассмотрел только деревянные панели на стенах и чучело громадного медведя в углу. Директор Дурмстранга, профессор Каркаров, сразу же не понравился мне. Он выглядел насквозь фальшивым: слишком тепло поприветствовал меня, слишком явно подлизывался к отцу. При этом глаза у него были совершенно холодными и равнодушными, а когда он улыбался, его улыбка напоминала оскал Пушка. – Можете быть спокойны, мистер Поттер, ваш сын в надежных руках, – заверил он моего отца, а потом обратился ко мне: – Сейчас ты пойдешь в общую спальню для первокурсников и переоденешься в принятую в Дурмстранге форму. Дотти тебя проводит, – он хлопнул в ладоши, и перед нами возник домовой эльф, одетый в полотенце с гербом школы. Затем он коснулся моей головы волшебной палочкой и добавил, что теперь я смогу понимать других студентов, ведь в Дурмстранге никто, кроме директора, не говорит по-английски. – Будь умницей и хорошо учись, – сказал мне отец. – Через несколько дней мы пришлем тебе сову. Уверен, тебе здесь понравится! – он попытался поцеловать меня, но я обиженно отодвинулся от него. – Придет день и ты поймешь, что это делается для твоего же блага, – грустно произнес отец, активировал портал для возвращения и исчез. Мы с Дотти долго шли по выстуженным коридорам. Я стучал зубами от холода и страха. Все вокруг казалось мне мрачным и неприветливым. Здесь не было портретов и начищенных доспехов, как в Хогвартсе, одни только медвежьи чучела, расставленные по углам, провожали нас мертвыми глазами. Наконец мы остановились перед двустворчатой дверью. – Спальня первокурсников, – провозгласил Дотти. Мы вошли в просторное помещение, где вдоль стен стояло около двадцати кроватей. Никаких пологов, которыми можно было бы отгородиться от соседей, на них не имелось. Эльф отлевитировал мой сундук к постели и щелкнул пальцами. На покрывале тут же появилась стопка вещей, а на полу возникли высокие черные сапоги. – Одежда для мистера Поттера, – пискнул Дотти. Я послушно переоделся в уродливую серую рубашку и широкие неудобные штаны, натянул сапоги и накинул на плечи красную мантию. Эльф довольно кивнул, хотя, по-моему, выглядел я хуже некуда. – Мистер Поттер должен пойти со мной, – вновь пискнул он. Мы еще минут пятнадцать шли по выстуженным коридорам, и когда я уже думал, что замерзну здесь насмерть, вдалеке послышались голоса. Много голосов. Коридор закончился, и я вступил в огромное помещение. Оно совсем не походило на Большой зал Хогвартса. Тут не было ни заколдованного потолка, ни сотен свечей, паривших прямо в воздухе. По стенам горели магические факелы, освещая семь длинных столов. – Гарри Поттер должен сесть с другими первокурсниками, – подсказал мне эльф и исчез. – Дети, это мистер Гарри Поттер, наш новый студент, – возвестил со своего места профессор Каркаров. – Прошу оказывать ему всяческое содействие. Все дружно посмотрели в мою сторону, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Я сел на скамью с самого края и оглядел стол. Еда – каша, куски какого-то мяса, черный грубый хлеб и блины – показалась мне ужасно невкусной. Я сразу вспомнил пиршества, которые устраивали нам в Хогвартсе, и с трудом заставил себя сдержать слезы. Если я заплачу при всех, меня станут считать неженкой и будут презирать с первого же дня. Чтобы хоть немного успокоиться, я налил себе в кубок какого-то густого напитка, взял с блюда кусок хлеба и принялся жевать. Вскоре прозвенел колокол. Все тут же встали, но не тронулись с мест, пока помещение не покинули профессор Каркаров и другие учителя. Лишь после этого студенты вышли из зала и разошлись по классам.