Семь лет длиною в вечность

Всю дорогу до гостиницы Северус не проронил ни слова. Войдя в номер, он поставил совершенно мокрый зонт в угол, сел на застеленную покрывалом постель и закрыл лицо руками. Признаться, я даже немного испугался: еще ни разу при мне Снейп не обнаруживал ни усталости, ни подобной душевной слабости. Поначалу я растерялся и не представлял, как реагировать на его странное и непривычное поведение. Высушив зонт и нашу верхнюю одежду заклинанием, я залез с ногами на кровать, устроился за спиной Северуса и принялся осторожно массировать его плечи и шею. – Ты не должен таскать в себе груз воспоминаний только из желания поберечь мои нервы, – тихо сказал я, чувствуя, как напряженная спина постепенно расслабляется под моими пальцами. – У меня, конечно, нет такого жизненного опыта, но я люблю тебя и хочу облегчить твое бремя. Я бережно поцеловал его в затылок, вложив в этот поцелуй всю свою нежность. – Знаешь, Гарри, – глухим голосом произнес Снейп, – став вампиром, я не утратил эмоций, свойственных обычным людям. Радость, счастье, душевная боль – после вступления в Наследие все это не сделалось чуждым для меня. Я привязан к Тому. Он и его семья очень дороги мне, но лишь с тобой я ощущаю себя... именно живым. Лишь с тобой я позволяю себе забыть о своей сущности, не опасаюсь показаться слабым или даже смешным. Не боюсь вновь быть человеком... *** В ту ночь я и не пытался заснуть. Я лежал, прижавшись к Северусу, мысленно возвращаясь к его словам о той особенной неразрывной связи, которая существовала между нами, и мне становилось трудно дышать от нежности и любви к нему. Только сейчас я начинал до конца постигать, с кем мне предстоит прожить ближайшие несколько столетий, и чувствовал, что мне просто необходимо узнать о нем гораздо больше, чем он поведал до сих пор. – Не спится? – не выдержал Снейп, после того как я, наверное, в десятый раз повернулся с боку на бок. – Нет. Все стараюсь представить Хогвартс образца семнадцатого века, а тебя – в качестве первокурсника. – Вот оно что, – усмехнулся Северус. – Вероятно, я являл собой довольно жалкое зрелище. Тощий. Бледный. В штопаной-перештопаной маггловской одежде... Первые мантию и шляпу мне выдали уже в школе. – Боюсь себе вообразить, как тебя приняли на Слизерине. Ведь даже сегодня там учатся в основном дети из старинных магических родов... – Тогда было примерно то же самое. И поначалу мое появление на факультете расценивали чуть ли не как оскорбление. Больше всех, кстати, возмущался Сириус Блэк – полный тезка твоего расчудесного крестного. Думаю, если бы мама не научила меня кое-чему, мне бы здорово от него досталось в день моего распределения. – Так вот откуда идет ваша вражда, – я поудобней устроил голову на груди у Северуса. – Получается, предок Сириуса терпеть тебя не мог? – Да, мы с ним слегка друг друга недолюбливали, – подтвердил Снейп. – Зато пра-пра-пра-прадед Люциуса Малфоя стал мне практически как брат. А еще, как это ни покажется странным, ко мне благоволила тогдашняя директор Хогвартса – профессор Бёрк. Она, к слову, чем-то отдаленно напоминает мне Минерву МакГонагалл – такая же сильная, властная, редко улыбающаяся женщина. Даже не знаю, чем я заслужил ее покровительство... – В тебе есть то, что называется харизмой. – Не выдавай желаемое за действительное, Гарри. Никакой харизмы у меня в ту пору и в помине не было. Я же тебе говорю: бледный, с чужой волшебной палочкой в руках, внешне похожий скорее на маггла, чем на волшебника... Я страшно боялся, что меня сочтут недостойным и вышвырнут вон. А мне так хотелось оправдать надежды матери, да, в общем-то, и свои собственные. Я буквально бредил Хогвартсом. Он снился мне каждую ночь вплоть до моего одиннадцатилетия. Никогда не забуду, как впервые вошел в Большой зал и увидел заколдованный потолок и сотни свечей, плавающих прямо в воздухе. Знаешь, я наблюдал за выражением твоего лица, когда Минерва ввела в зал первокурсников. Даже у тебя рот открылся от изумления, а ведь ты вырос в семье волшебников. Представь же мое состояние... Потом было распределение... Все мои предки по мужской линии учились на Слизерине, и я, разумеется, чуть не лопнул от радости, когда Шляпа отправила меня именно на этот факультет. Но вся моя радость быстро улетучилась. Кое-кому выбор Шляпы очень не понравился, и первые месяцы мне приходилось спать, не выпуская волшебную палочку из рук. А еще отрастить глаза на спине. Не мог же Люц сопровождать меня везде и всюду. Курса до третьего мы с Блэком с завидным постоянством оказывались в больничном крыле. Иногда – вместе, иногда – по очереди. Благодаря ему я выучил кучу полезных заклинаний для защиты и нападения. А еще научился варить отличное Ранозаживляющее... Мистер Грамблер – тогдашний завхоз – просто виртуозно обращался с розгами. Обычно после порки мы с Блэком по нескольку суток ни сидеть, ни ходить не могли. Даже лежать – и то было больно. И никаких тебе мазей! Директор Бёрк считала, что экзекуцию необходимо прочувствовать как следует. И мистер Грамблер всецело разделял это мнение. Так что пришлось изворачиваться самому. – Филч тоже лупил бы нас с большим удовольствием, – сказал я, стараясь не вспоминать о Дурмстранге, где ведро с розгами непременно стояло при входе в каждый класс. – Да, отмена телесных наказаний была для Аргуса настоящей трагедией. Правда, в отличие от Филча, мистер Грамблер не испытывал ненависти к умевшим колдовать студентам и сек нас не из затаенной зависти, а исключительно потому, что привык добросовестно исполнять свою работу. Зато благодаря регулярной порке наши отношения с Блэком в конце концов слегка наладились, – усмехнулся Северус. – Блэк постоянно влипал в неприятности, и Заживляющая мазь требовалась ему гораздо чаще, чем мне. – Неужели он наступил на собственную гордость и сам попросил тебя о помощи? – поразился я. Если отдаленный предок Сириуса хоть немного походил на моего крестного, вряд ли он унизился бы перед человеком, которого считал врагом. – Нам было по тринадцать лет, Гарри, а мистер Грамблер как-то не рассчитал свои силы... И нет, Блэк, конечно же, не просил меня о помощи. Просто надоело слушать, как он стонет в подушку. Я с трудом сдержал улыбку. Разумеется, Северус дал своему недругу уменьшающее боль зелье лишь потому, что «устал» от его стонов, а не потому, что элементарно пожалел избитого мальчишку. Впрочем, именно за эту человечность, которую Снейп тщательно прятал за показной мизантропией, я и любил его. – А где ты варил свои снадобья? – поинтересовался я. – Наш профессор зельеварения, мистер Бойлер, довольно быстро понял, что у меня есть склонность к его предмету, и начал заниматься со мной дополнительно. На третьем курсе он уже частенько давал мне задания – подготовить основу для будущих зелий или нарезать те или иные ингредиенты, пока он проверял эссе студентов или просто отдыхал. Оставшись без присмотра, я принимался экспериментировать, и в результате иногда выходило нечто путное. Насколько я знаю, пару-тройку моих самых ранних открытий профессор Бойлер даже запатентовал. Под своим именем, естественно. – Другими словами, бесцеремонно украл! – возмутился я. – Я на него не в обиде. Он свел меня со многими будущими заказчиками и представил моему первому и единственному работодателю. Благодаря профессору Бойлеру я уже в Хогвартсе скопил кое-какие средства для обустройства в волшебном мире, ведь после окончания Хогвартса поддержать меня, как ты и сам знаешь, было некому. Я не желал, чтобы он опять соскользнул в пучину тяжелых воспоминаний о гибели родителей, до сих пор причинявших ему душевную боль, поэтому постарался отвлечь его новыми вопросами. – С зельями у тебя, само собой, никаких проблем не возникало, а в каких еще дисциплинах ты преуспевал в Хогвартсе? Мне почему-то кажется, что с твоими педантизмом и тягой к знаниям ты был круглым отличником. – Наверное, это испортит твое высокое мнение о моей персоне, но все же не хочу тебе врать: я никогда не был отличником. Помимо Зелий и Травничества, мне довольно неплохо давались Темные искусства, Заклинания и Трансфигурация. Кроме того, меня всегда влекли Древние руны и История магической Британии. Кабалистика и Прорицания навевали на меня смертельную тоску. Этикет для мальчиков я считал пустой тратой времени, а от полетов на метлах предпочел бы отказаться вовсе. Видел бы ты, как потешался надо мной Блэк на уроках, особенно в самом начале! И как я завидовал ему, парившему в небе, точно птица... Разве мог я тогда предположить, что научусь летать совсем без помощи метлы? – А когда ты серьезно заинтересовался Заклинаниями и Артефакторикой? – сна уже не было ни в одном глазу. Слушая увлекательные рассказы Северуса, я словно с головой погружался в его воспоминания. Жаль, конечно, что у нас под рукой не оказалось Омута памяти, но я и так очень ясно представлял себе молодого Снейпа, глядевшего на меня сквозь пелену прошлого. – С Заклинаниями у меня вообще сложились своеобразные отношения, – продолжал Северус. – Так как профессор Чармс был крайне консервативен и полагал, что студенты должны пользоваться исключительно проверенными временем чарами, изобретенными за несколько веков до нас, я стал тайком от него придумывать новые заклинания. Свои открытия я записывал где придется, чаще всего на полях своих же потрепанных учебников – водилась за мной такая дурная привычка. А подопытным кроликом частенько служил Люц. Нет, разумеется, я не испытывал на нем ничего, что причинило бы ему реальный вред или нанесло бы увечье, но порой бедняге ощутимо доставалось. К шестому курсу я завел специальную зачарованную тетрадь, прочитать которую не сумел бы никто, кроме меня, и вносил туда сделанные мной открытия. Именно тогда я понемногу начал увлекаться артефакторикой, а так как эту науку в Хогвартсе не изучали, Малфой регулярно снабжал меня книгами по данному предмету. Так же, кстати, как и по Наследиям. В школьной библиотеке я не нашел практически ничего по занимавшему меня больше всего вопросу. Как ты понимаешь, я с замиранием сердца ждал своего восемнадцатилетия. Отчего-то я был совершенно уверен, что девятого января тысяча шестьсот двадцать третьего года меня непременно ожидает трансформация в вампира... Я даже, помнится, сбежал в Хогсмид, намекнув Люцу, что в ночь своего рождения намерен расстаться с девственностью. Впрочем, в тот день меня постигло горькое разочарование. Я просидел до утра в убогом гостиничном номере, но так ничего и не почувствовал. В результате я на несколько десятилетий утвердился в мысли, что таинственное вампирское Наследие Принцев – не более, чем жутковатая легенда, передаваемая из поколения в поколение, которую поведала мне моя несчастная, отвергнутая своим родом мать. – Значит, ты хочешь сказать, что Малфой знал о твоем Наследии? – поразился я. – И его не страшило, что после обращения ты на какое-то время можешь стать опасен? – Люц, вообще-то, был не робкого десятка, – в голосе Северуса проскользнули теплые нотки. – Его трудно было чем-то серьезно напугать. Кроме того, ты забыл о существовании рецепта «Нектара вампира», который должен был полностью избавить меня от тяги к человеческой крови, как в конечном итоге и случилось. Что же касается наследий... Прекрасно разбиравшийся в подобных делах Люц очень гордился дружбой со мной. Потом он не раз говорил мне, что сразу разглядел в бедно одетом полукровке будущего главу рода. Однако, хорошо зная Люца, я не сомневался в чистоте его помыслов в тот день, когда он впервые протянул мне руку. Лишь гораздо позже я понял, чем обязан ему. Пожалуй, без его поддержки я вряд ли смог бы спокойно учиться на Слизерине. Ведь, помимо Сириуса Блэка, многие отпрыски знатных фамилий были оскорблены решением Распределяющей шляпы и желали мне только одного: поскорее убраться с факультета, а лучше – и из Хогвартса. Безоговорочная поддержка Малфоя заставила недоброжелателей прикусить языки и значительно уменьшила число моих недругов. Кроме того, Люц высоко ценил мою тягу к знаниям. Имея доступ в родовую библиотеку Малфоев, он приносил мне книги, благодаря которым я существенно расширил свой кругозор в области Зелий, Темных искусств и, разумеется, Артефакторики. Поразительно, но он словно предвидел, что несколько лет спустя именно с помощью этой сложнейшей науки мне удастся решить проблему каверзного родового проклятия, тяготевшего над его женой, и в конечном итоге помочь Люцу обзавестись долгожданным наследником. Откровенно говоря, я был по-настоящему счастлив за Малфоя. Ему и так первые месяцы после женитьбы пришлось несладко. Молодая супруга настолько боялась беременности и родов, грозивших ей смертью, что вовсе не допускала его до супружеского ложа. – Сказать по правде, ее легко понять, – возмутился я проскользнувшим в его словах предвзятым отношением к жене друга. – Она ведь представляла, чем может закончиться для нее зачатие ребенка. – Ты был бы абсолютно прав, если бы не одно но: даже в то время существовали зелья, препятствующие возникновению беременности. Тереза прекрасно знала о них, но тем не менее отказывалась принимать, запретив Люцу приближаться к ней. В результате они оба едва не погибли от магического истощения... – Что довольно странно при договорном браке, – вставил я. – При договорном подобного вообще бы не произошло, а вот при магическом – совершенно иное дело. Я помню свое негодование из-за того, что отец Люца заставил его вступить не в договорной, а в магический брак. – Ты говоришь о Люце так, словно... Я закусил губу. Волна ревности поднималась откуда-то изнутри, норовя прорвать все заслоны здравого смысла и выплеснуться наружу. Я осознавал, насколько глупо сейчас выгляжу. Даже если между Северусом и далеким предком Драко было что-то серьезное, меня все это никак не касалось. Северус имел право на личную жизнь до меня, а вот я, напротив, не имел права лезть в его прошлое, да еще и ревновать! Я наивно полагал, что Снейп ничего не заметит, но он неожиданно взял меня за подбородок и повернул лицом к себе. – Если я правильно понял, ты ревнуешь меня к Люцу? – с усмешкой осведомился он. – Гарри, Гарри... А ты настоящий мелкий собственник! Вот не буду ничего тебе рассказывать – погляжу тогда, как ты запоешь! – Я всегда догадывался, что ты ужасный, безжалостный и бессердечный, – я намеренно поддержал его шутливый тон, несмотря на то, что на душе скребли кошки. Вот уж никогда не мог себе представить, что стану ревновать Северуса к почившему около трехсот лет назад волшебнику! – Тебе не о чем волноваться, – мягко сказал Северус, притягивая меня в объятия. – К тому времени, как я окончательно разобрался со своей ориентацией – а сделать это было не так-то просто, ведь в моем распоряжении не имелось специальных книг – Люц уже успел перецеловать немногих учившихся в Хогвартсе студенток и завести пару интрижек посерьезнее с несколькими доступными девицами из Хогсмида. Хоть он и был писаным красавцем, он никогда не привлекал меня в ТОМ САМОМ смысле. А уж я его – и подавно. Поэтому твоя ревность совершенно беспочвенна, мой маленький тиран, – он невесомо поцеловал меня в губы, заставляя мое сердце биться с бешеной скоростью. – Все, кого я любил тогда – как друзей или иначе – уже умерли, – вздохнул Снейп. – Не все, – упрямо прошептал я. – Да, ты прав, – внезапно посерьезнел Снейп, прекрасно понимая, кого я имел в виду, – но то чувство давно прошло. Очень давно. Не думаю, что стоит возвращаться к этому. И вообще, тебя вроде бы интересовали мои юные годы, а с Карлайлом я впервые встретился, когда мне сравнялось тридцать пять лет. – Честно говоря, мне хочется знать о тебе абсолютно все, – признался я, – даже если это знание принесет мне боль. Я уверен, что моя ревность кажется тебе глупой, нелепой и напрочь иррациональной, – добавил я, сворачиваясь, словно в коконе, в его уютных объятиях, – и таковой она, само собой, и является, но мне невыносима мысль, что ты когда-то был с кем-то настолько близко, как сейчас со мной. – Гарри, – ладонь Снейпа мягко скользнула по моей обнаженной спине, – могу тебя заверить: в моей жизни, помимо тебя, было лишь два человека, которых я искренне любил. Не так уж и много за почти четыреста лет, как ты считаешь? Я не успел согласиться с Северусом, потому что вызванный им Темпус показал, что уже три часа ночи. – Если мне не изменяет память, завтра в Прагу должны прибыть мистер и миссис Крам, и мы договорились с ними встретиться. Пожалуй, на этом мы прервем вечер воспоминаний, а то ты завтра будешь не в лучшей форме, – категорично заявил мой личный деспот. Спорить со Снейпом и его решимостью заставить меня поспать хоть несколько часов было совершенно бесполезно, поэтому мне ничего не оставалось, как молча подчиниться. И хотя я не сомневался, что не смогу сомкнуть глаз, усталость взяла свое, и уже через пару минут я почувствовал, что засыпаю, прижавшись щекой к его груди.