Семь лет длиною в вечность

Приближалось Рождество. Игнотус Малфой, представлявший Хогвартс на Турнире Трех Волшебников, с большим отрывом выиграл первый тур. Навестившие меня Драко и Розали светились от счастья и гордости и уже планировали в мае отправиться в Дурмстранг – болеть за сына на финальном этапе соревнований. Я, разумеется, искренне радовался успехам племянника и жалел лишь о том, что до конца Турнира вряд ли увижусь с Северусом. На рождественские каникулы я собирался соорудить портал и сделать ему сюрприз, появившись прямо в отведенных ему покоях, но после пары неудачных попыток стало понятно – с подобной задачей мне с моей хромавшей на обе ноги магией просто не справиться. Возможно, если бы речь шла об обычном портключе в любое другое место, я бы сумел зачаровать его, предварительно выпив изрядную порцию Укрепляющего, но в случае с Дурмстрангом мне предстояло пробить несколько слоев защиты спрятанного от посторонних глаз замка. Провозившись все выходные и едва не свалившись с магическим истощением, я решил не геройствовать и не устраивать лишнюю нервотрепку для Северуса, а скрепя сердце дожидаться его возвращения. Я с нарочитым, граничившим с равнодушием спокойствием наблюдал, как Хогвартс прихорашивался к грядущему празднику, и утешался письмами, в которых Северус описывал рождественское убранство Дурмстранга с его суровой аскетичной красотой. Обычно я с каким-то почти детским предвкушением ожидал, когда в Большом зале установят украшенные гирляндами и сверкающие сотнями огней огромные ели. Я любил тихие, практически семейные ужины с оставшимися в замке студентами и полные нежности и страсти ночи с Северусом, следовавшие за ними. Теперь же Снейпа не было рядом, и я буквально не находил себе места. В его отсутствие Хогвартс казался мне холодным и мрачным, а приближавшийся праздник навевал лишь тоску и уныние. Студенты разъехались на каникулы, и сейчас за одним длинным столом сидело больше преподавателей, чем учеников. – Гарри, не хочешь прийти праздновать Рождество к нам с Дорой? – участливо поинтересовался Люпин. – Смотрю, почти никого из твоих подопечных в Хогвартсе не осталось, а за теми тремя, которых в этом году не забрали родители, один вечер приглядит профессор Крам-Грейнджер. – Конечно, Гарри! – тепло улыбнулась «профессор Крам-Грейнджер». – Виктора не отпустил Министр магии, а мальчики заняты каждый своей семьей. – Разумеется, если у тебя есть какие-нибудь другие планы... – Люпин поймал мой совершенно расстроенный взгляд и осекся. – Нет, никаких, кроме как банально лечь спать. Спасибо, Ремус! Я обязательно приду. В этот момент в окно влетела крупная сова и приземлилась прямо возле моей тарелки. В клюве она держала конверт, запечатанный сургучом со знаком Даров Смерти. Пока я гадал, кто мог прислать мне официальное письмо из Дурмстранга, птица немного согрелась, напилась из моего кубка тыквенного сока и взмыла в ночное небо. Я надорвал конверт, из него выпала искусно сделанная серебряная фибула в виде розы. Все присутствующие за столом перестали есть и внимательно наблюдали за мной. – Профессор Снейп-Принц-Поттер, а что это такое? – наконец спросил один из оставшихся на каникулах слизеринцев. Я улыбнулся. У меня было стойкое ощущение, что в моих руках – двусторонний портключ в место, куда я так стремился попасть, но все же не мешало прочитать прилагавшееся к подарку письмо. Я сразу узнал почерк Димитрова. «Дорогой друг и Учитель! – писал он. – Мне жаль, что правила Турнира не позволяют вам быть здесь. Мерлин свидетель, как бы мне хотелось показать вам новый Дурмстранг, в котором студенты испытывают не страх перед своими профессорами, а лишь безмерное уважение к ним! Я стараюсь следовать по стопам покойного профессора Дамблдора и применяю ваши с Северусом методы во всем, что касается руководства школы. Искренне надеюсь – у меня получается. Кроме того, за последний год мне удалось смягчить позицию нынешнего Министра магии в отношении однополых браков, и отныне это уже не считается преступлением. Таким образом я хоть немного заглажу вину перед своими сокурсниками, которых едва не убил тридцать лет назад. Мне также хотелось бы верить, что Огнев, Владов и им подобные талантливые волшебники, вынужденные в прошлом покинуть Болгарию из-за преследования геев, теперь смогут вернуться на родину. Впрочем, я отвлекся! Мне столько хочется рассказать вам, и я был бы счастлив, если бы получилось побеседовать с вами хоть пару часов, но, боюсь, вы попросту не успеете к отбытию портала. Вы, разумеется, уже догадались, что фибула является двусторонним портключом в покои профессора Снейпа. Я ни в коем случае не желал умалить вашего мастерства, дорогой Учитель, но в этом году в Дурмстранге были приняты беспрецедентные меры безопасности, и, вкупе с обычной защитой замка, никому, исключая меня и Министра магии Болгарии, не под силу обойти их. Возможно, я бестактен и лезу не в свое дело, но, по-моему, профессор Снейп невероятно скучает без вас. Уверен, вы чувствуете то же самое. Я помню, какой любовью светились ваши глаза, когда вы даже украдкой смотрели друг на друга, и представляю, как вам, должно быть, тяжело в разлуке. Кстати, портал не только двусторонний, но и многоразовый. Мне удалось зачаровать его на три использования. Для активации достаточно капельки вашей крови. Надеюсь, вы и профессор Снейп с радостью примете мой рождественский подарок. Желаю удачи нашим чемпионам. И пусть победит сильнейший! Владислав Димитров». Стараясь унять бешеное сердцебиение, я отложил письмо в сторону и тихо сказал Люпину: – Ремус, спасибо за приглашение, но, похоже, у меня появились планы на сегодняшний вечер. *** Мордред бы побрал Святочный бал! Я уже, наверное, в сотый раз сверялся с Темпусом, а время, словно в насмешку надо мной, не желало сдвигаться с места. В Хогвартсе после этого мероприятия все обычно расходились по своим гостиным около трех утра, и деканам требовался еще примерно час, чтобы утихомирить особенно взбудораженных студентов. Я решил не рисковать и подождать, хотя от нетерпения у меня уже дрожали руки. Наконец в четверть пятого я не выдержал, уколол палец острой булавкой, скрепляющей фибулу, и представил себе Северуса. В ту же секунду я почувствовал рывок, будто меня подцепили крюком за солнечное сплетение, а еще через мгновение мои ноги коснулись чего-то мягкого. «Медвежья шкура, ну разумеется!» – успел подумать я, а затем моментально потерял всякую способность мыслить разумно, потому что в кресле прямо напротив меня сидел Северус. При моем внезапном появлении он поднял голову, а потом вскочил так резко, что кресло с громким стуком опрокинулось. – Гарри! – он шагнул ко мне и сжал в объятиях. Дальнейшее я помнил как в тумане. Наши с Северусом желания и стремления полностью совпадали, и спустя пару минут, так и не дойдя до спальни, я уже двигался вверх и вниз, оседлав его бедра, пытаясь одновременно стащить через голову рубашку, точнее то, что от нее осталось, когда Северус слишком рьяно принялся расстегивать на ней пуговицы. Лишь после этого я запоздало сообразил, что, предвкушая предстоящее свидание, напрочь забыл о смазке и оставил баночку с лубрикантом на прикроватном столике. Впрочем, сейчас мне было абсолютно все равно, а небольшой дискомфорт, который я ощущал в самом начале, пока не освоился с этим ни с чем не сравнимым чувством наполненности, был мизерной платой за испытанное мной удовольствие. Лежа навзничь на медвежьей шкуре, Северус выглядел невероятно счастливым и умиротворенным. Время от времени он подносил к губам мои пальцы, целуя их один за другим, а затем ласково касался моего лица, будто отказываясь поверить в то, что я действительно с ним. Первый по счету за этот день оргазм словно вдохнул в меня новую жизнь. Только сейчас я понял, каким ущербным ощущал себя без моей половинки. Чем дольше мы с Северусом занимались любовью, тем скорее силы возвращались ко мне. «Утро безудержного рождественского разврата» – так, посмеиваясь, называл потом Снейп наше маленькое приключение. За пять кратких отведенных нам часов он брал меня столько раз, что назавтра без его чудодейственных мазей я бы, наверное, просто не смог бы нормально сидеть и ходить. Незадолго до того, как портал налился голубоватым светом, подавая нам сигнал, что пора прощаться, Северус перевернулся так, что я вновь оказался сверху, и быстро скомандовал: – Теперь ты! – А смазка, Сев? – заволновался я о его благополучии, опять напрочь забывая, что передо мной – вампир, нечувствительный к физической боли. – Используй мою сперму, обалдуй! – с тихим смешком подсказал он. Время сегодня было милосердно к нам обоим. Лишь когда, насытившись им до предела, я – уже совершенно обессиленный – рухнул ему на грудь, осыпая его лицо благодарными поцелуями, серебряная роза, брошенная на наше импровизированное ложе, засияла ярким голубым светом. – Мы даже не успели поговорить! – воскликнул я, с сожалением накладывая на нас Очищающее и стремительно натягивая мантию прямо на голое тело – мою вконец изодранную рубашку Северус попросил подарить ему в качестве боевого трофея. – Зато мы успели много чего другого. Наговориться можно и через сквозное зеркало, – Снейп поцеловал меня так, что на миг я забыл, как дышать. – Счастливого Рождества, Гарри! Заживляющую мазь ты найдешь в ванной комнате на полке. А по поводу твоей магии... Если ты еще раз станешь геройствовать и доведешь себя до такого безобразного состояния, я наплюю на все дела здесь и примчусь к тебе! Разумеется, по тому, как я набросился на него, он догадался, насколько мне было плохо! Кого я вообще собирался обмануть?! Меня утешало лишь то, что теперь, благодаря Димитрову, у нас появилась возможность увидеться вновь. – Не доведу, обещаю! – я потерся щекой о его руку, еще раз коснулся его губ, точно намереваясь унести с собой этот поцелуй, а затем сжал в кулаке серебряную розу, возвращавшую меня из сказки в суровую действительность. *** После нашего недолгого, но такого насыщенного свидания моя жизнь вернулась в привычное русло, и мне оставалось лишь плыть по течению и ждать следующей возможности встретиться с Северусом. В конце февраля он прислал мне хрустальный флакон с воспоминаниями о втором туре. В сопроводительной записке Снейп указал, что я могу поделиться его впечатлениями о Турнире с Гермионой и Николасом, если тот, разумеется, пожелает. Николас, невзирая на все мои опасения вновь разбередить у него ревность к брату, на предложение посмотреть воспоминания Северуса откликнулся с практически детским восторгом. Пусть близнецы частенько соперничали между собой, тем не менее они были искренне привязаны друг к другу, и Николас даже не пытался скрыть, что скучает по Игнотусу. Второй тур проходил на озере. Так как вокруг царил ужасающий холод, всю прилегавшую к нему территорию накрыли специальным куполом, внутри которого можно было с относительным комфортом обходиться без верхней одежды. Конкурс не отличался оригинальностью: чемпионам предписывалось опуститься на самое дно озера и, разгадав три загадки живущих там волшебных существ, вернуться на сушу с тремя дарами. Первой, к нашему огромному разочарованию, из воды появилась черноволосая девушка из Шармбатона. Впрочем, приглядевшись, мы с Николасом увидели у нее в руках лишь причудливую раковину и жемчужное ожерелье. Игнотус, применивший заклинание головного пузыря, вынырнул примерно через минуту после нее, зато ему удалось собрать все три дара, и было совершенно очевидно, что пальму первенства присудят ему. Дождавшись возвращения студента из Дурмстранга, тоже правильно ответившего на загадки, но потратившего на это немного больше времени, чем его соперники, судьи выставили баллы. Как и предполагали мы с Николасом, первое место досталось нашему Игнотусу, и теперь от победы в Турнире его отделял всего один тур. – Как думаешь, Гарри, он выиграет? – с надеждой спросил Николас (оставаясь со мной наедине, он по старой детской привычке всегда называл меня по имени, но едва поблизости оказывался кто-либо еще, как я моментально превращался в декана Снейп-Принц-Поттера). – Согласно правилам, все решит третий тур, – осторожно ответил я, – но у Игнотуса имеются все шансы на победу: он владеет беспалочковой и невербальной магией, что чрезвычайно облегчает задачу при прохождении лабиринта, если он, разумеется, будет входить в программу завершающего этапа соревнований. – Иногда я жалею, что в род Поттеров ввели только Игнотуса, – честно признался Николас. – Может, заручившись поддержкой обоих сильных родов, я тоже стал бы таким талантливым волшебником, как он! – А ты и есть очень талантливый! – возмутился я. – Слышал бы ты, что говорит о твоих способностях к зельеварению Северус! Он полагает, что в будущем ты затмишь его самого, а выше этой похвалы, по-моему, и представить себе невозможно. Или ты считаешь, что заработать у него на Зельях «Превосходно» – под силу любому студенту? Вы с братом просто совсем разные. Игнотус – и это уже совершенно очевидно – сложившийся боевой маг. К превеликой радости твоего деда, он бредит Авроратом и когда-нибудь, быть может, возглавит его. А ты, насколько я могу судить, скорее всего, получишь звание Мастера по зельям. И со временем станешь выдающимся зельеваром. Думаю, у тебя вообще нет повода расстраиваться. *** Время, прежде тянувшееся как тугая резина, после нашего с Северусом свидания пришпорило свой бег. Я не успел оглянуться, как на смену холодному, ветреному февралю пришла весна, а белоснежные пейзажи за окнами замка сменились первой нежной зеленью. На пасхальных каникулах я вновь воспользовался подарком Димитрова. Несмотря на то, что мы с Северусом опять любили друг друга как безумные, в оставшийся до отбытия портала час нам удалось обуздать себя, чтобы все-таки выразить искреннюю благодарность директору Дурмстранга. Само собой, являться без приглашения было верхом невежливости. Северус встал на колени возле камина, бросил в него горсть летучего пороха и, обращаясь к взметнувшимся языкам зеленого пламени, негромко произнес: – Профессор Димитров, вы не заняты? Могу я минут через десять потревожить вас? И, получив ответ, довольно кивнул. – Ну вот, сейчас ты увидишь нашего хогвартского бузотера, – улыбнулся он. – И застегни мантию – у тебя вся шея в засосах. Влад уже далеко не первокурсник и прекрасно знает, чем мы с тобой занимались, но мне бы не хотелось демонстрировать это столь открыто. Сказать, что Владислав изменился за прошедшие со дня нашей последней встречи годы, – значит не сказать ничего. Из высокого красивого юноши с вьющимися угольно-черными волосами за почти тридцать лет он превратился в дородного, тучного мужчину. Его некогда стройная фигура расплылась от многолетней сидячей работы, а в пышных кудрях и бороде пробивалась первая седина. Неизменным остался лишь уродливый шрам на щеке, нанесенный когда-то Каркаровым. При моем появлении Димитров быстро поднялся с кресла, бросился мне навстречу и порывисто обнял. – Гарри, как я рад вас видеть! Замечательно, что портал работает исправно! – Ваш портключ – это самый лучший подарок, полученный нами за последнее десятилетие. Я просто счастлив, что согласился обучать вас мастерству артефактора, иначе этот год мог бы стать для нас с Северусом весьма неприятным. – Надеюсь, у вас найдется для меня еще пара минут? – Димитров лукаво подмигнул. – Я мечтал показать вам наши новшества, многие из которых я – прошу заранее извинить! – позаимствовал из Хогвартса. Мы прошли по знакомой мне галерее, откуда, как я заметил только сейчас, открывался потрясающий вид на лес, уже покрывшийся нежной зеленью, и озеро, сверкавшее в утренних лучах солнца, словно жидкое серебро. – Как вам хорошо известно, в Дурмстранге нет деления на факультеты, поэтому все ученики одного возраста раньше спали в общих спальнях, примерно по двадцать человек в каждой. Мой предшественник начал проводить в замке серьезную реорганизацию, но, к сожалению, безвременно погиб, посещая драконий заповедник в Румынии. Так что его дело пришлось довершить мне. И вот... результат. Теперь мы находились в довольно уютно обставленной комнате, с мягкими диванами и креслами, стеллажами для книг и несколькими письменными столами. В нее выходило пять дверей. – Это гостиная первокурсников. Прежде мы о таком и мечтать не смели! Покидали спальни по звонку колокола в семь тридцать утра и возвращались лишь в восемь вечера. Ни о каком уединении и речи не шло. А сейчас... Впрочем, вы все увидите своими глазами. Студенты отправились на завтрак, поэтому мы никому не помешаем. Владислав толкнул ближайшую к нему дверь, и мы вошли в небольшую комнату с четырьмя кроватями под вишневыми бархатными балдахинами. В изножье каждой стоял огромный сундук с личными вещами подростков. – Знакомо, правда? – улыбнулся Димитров. – Теперь мальчишки могут хоть немного отдохнуть от общества друг друга. Но это еще не все. Удобства – удобствами, но если ты буквально валишься с ног от усталости, то просто не заметишь изменений в окружающей обстановке. Мой предшественник сократил учебный день до девяти часов. При мне занятия оканчиваются в пять. Кроме того, мне наконец удалось убедить попечительский совет ПОЛНОСТЬЮ запретить в Дурмстранге телесные наказания. – То есть как это «полностью»? – опешил я. – Значит, даже после всего, через что вы все прошли, в школе все еще разрешалось бить учеников? – Только розгами за очень серьезные проступки, а количество ударов строго ограничили. Видите ли, когда Дурмстранг открыли в две тысячи одиннадцатом году, его новый директор попробовал ввести запрет на подобные наказания, но тут, как ни странно, воспротивились... родители студентов. Они испугались, что без порки дети станут менее послушными, и в результате успеваемости и дисциплине в школе будет нанесен непоправимый вред. Я слушал Владислава и не верил собственным ушам. До чего же косными и ограниченными показались мне эти люди, изо всех сил цеплявшиеся за примитивные и, я бы даже сказал, варварские традиции. После того ада, через который им пришлось пройти, они должны были выкинуть слово «розги» из своего лексикона, но вместо этого упрямо придерживались мнения, что «умеренные телесные наказания принесут их чадам лишь пользу». Димитров, очевидно, почувствовал, что творилось у меня на душе. Он недолго помолчал, а затем произнес: – Я понимаю, о чем вы думаете, Учитель. Признаюсь, мне порой бывает стыдно за моих соотечественников. Сначала они годами терпели, как два подонка, по сути дела, калечили их детей, а потом неожиданно испугались, что их отпрыски выйдут из повиновения. Как будто розги когда-то останавливали по-настоящему отпетых хулиганов вроде меня! Но если тогда их молчание оправдывалось Клятвой о неразглашении, данной ими Каркарову, то после его смерти требовать оставить все как есть – это... – его лицо приобрело злое выражение. – Уверен, многие родители презирают меня из-за моего «непрофессионального мягкосердечия», зато мне удалось хотя бы попечительский совет перетянуть на свою сторону. Так что розог в Дурмстранге больше нет. Совсем. Мне это было очень важно. Сказать по правде, гораздо важнее удобных спален, общих гостиных и вкусной еды, – он сконфуженно улыбнулся и внезапно стал похож на себя семнадцатилетнего, когда мы с Северусом все же сумели пробиться сквозь стену отчуждения, выстроенную им в ту пору вокруг себя. – Вы молодец, Владислав, – я протянул ему руку, но затем передумал и крепко обнял. – Я рад, что судьба свела нас вместе. – Даже при том, что на мне тогда пробы негде было ставить? – хитро усмехнулся он. – Вы были заковыристой задачей для преподавателей, – честно признался я, – но мы, надеюсь, все же решили ее.