Я храбрюсь изо всех своих сил, как ни стараюсь — ломает в финале одно: когда слишком близко глаза твои, я боюсь, что увижу в них дно.
«Надо срочно выкинуть это из головы, пока меня не подсекла Куинни! Так, Тина, соберись… Всё, что связано с шефом, лифтом, дверью кабинета, — быстро забыть. К чёрту из головы! Раз, два, три — выкинула!.. Мерлин, кажется, выкинуть голову будет намного проще». Уговорить саму себя не удавалось, и Порпентина пребывала в отчаянии. Остаток рабочего дня она тупо пялилась в бумаги, рассеянно перебирала документы и жутко боялась поднимать взгляд, словно одним этим уже могла выдать тайну. Всматриваясь в печатные буквы, Тина невольно уносилась мыслями к рукам, которые так собственнически её сжимали, будто она не принадлежала даже себе, — только им. Брр! Мурашки пробежали по коже очередную стометровку, и аврор беспомощно обвисла на спинке стула, снова задаваясь вопросом, на который до сих пор не было ответа: что происходит? А ведь что-то действительно происходило, иначе что могло бы стать причиной таких резких изменений в поведении? И дело не только в его (Голдштейн изо всех сил боролась с румянцем) внимании, взять хотя бы рабочие взаимоотношения… Разве он не стал более агрессивным и резким? Даже его лояльность теперь казалась ироничной и насмешливой. «Пиквери насела на него, у шефа просто сдают нервы, его можно понять», — пожимало плечами большинство. Кто-то считал, что не последнее место в международном расследовании преступлений Грин-де-Вальда застило Грейвсу глаза ореолом волшебной славы… Такой позиции, как подозревала Тина, придерживался Таддеус Гримсдич, который неведомым образом пока умудрялся вести работу Департамента, не контактируя при этом со своим непосредственным начальником. Что же касалось самой Голдштейн… Никто кроме неё не видел этого преображения в кабинете. Никто не мог ощутить разумом этот контраст. Исходя из этого можно было сделать несколько относительно реальных предположений, первое из которых казалось довольно вероятным. Вдруг Персиваль подсел на магические колёса? Депрессия на фоне общего переутомления, и так далее… Как раз, кажется, одно из последствий — изменения характера, но тут уж Тина не могла ручаться за свои знания. «А вот Куинни наверняка могла бы что-нибудь припомнить из курса Целительства, на Пакваджи чего только не проходят, — сосредоточенно размышляла колдунья, покачиваясь на задних ножках стула. — Потом можно будет попробовать добраться до его медицинской карты, и если мои опасения верны… Хотя это его личное дело… Но вдруг он станет совсем социально опасен?». О том, что сование носа в чужую колдомедкарту (или её временное воровство) является самым что ни есть попранием конфиденциальности и прочих моральных устоев, правильная до недавнего времени Тина очень старалась не думать: ни к чему отягчать и без того запутавшийся в происходящем мозг муками совести! Вот когда разберётся, что к чему, тогда можно будет и…***
— Тинни, и тебе ни капельки не совестно?! — Куинни широко распахнула глаза, нависая над сестрой, торопливо наматывавшей на шею шарф. — Ни капельки не совестно просить меня о… ТАКОМ? Аврор честно попыталась изобразить раскаяние, но удалось только перекосить рот набок и изобразить волшебницу, страдающую нервным лицевым тиком. Куинни вздохнула и опустила голову, позволяя мелким кудряшкам скрыть милое личико, на котором застыло выражение отчаянного осознания, что просьбу сестры она всё-таки выполнит. Повредничает, поворчит, подавит на невесть куда подевавшуюся совесть… Но выполнит. — Куинни, не с моими данными очаровывать лаборантов, ты же знаешь, — сконфуженно пробормотала в ответ Тина, натягивая шляпку поглубже: часть пути предстояло пройти по улочке, а к вечеру очень некстати разгулялась метель. — Я даже своих стажёров пугаю слишком деловым видом! «С другой стороны, какого драккла они пришли стажироваться в МАКУСА, если боятся работы? — Голдштейн невольно поморщилась и кинула взгляд на стопку отобранных в работу заявлений. Поверх неё лежала потёртая листовка Новых Салемцев; немного помедлив, Тина сложила её и убрала в карман пальто. — Можно подумать, мы тут проводим время, разыгрывая в карты какое-нибудь интересное дело, которое потом в приступе гениальности раскрываем с полпинка, и Пиквери со слезами гордости и умиления выдаёт нам медаль». За спиной раздался всхлип: Куинни сдавленно хихикала в кулачок, в очередной раз пропустив мимо ушей просьбу старшей сестры не читать её мысли. Ну как тут удержаться, когда она так увлекательно думает? Отчасти Голдштейн-младшая была даже рада этому вихрю событий, в который они окунулись: в кои-то веки в голове Тины нашлось место ещё чему-то, кроме работы! А уж то, что там теперь стало так много некого субъекта с инициалами «ПиДжи», вызывало желание запастись попкорном и устроить наблюдение… Правда, что произошло между этими двумя сегодня, Куинни так и не поняла: Порпентина очень постаралась затереть эти воспоминания как можно сильнее. Только иногда в мыслях мелькал неясный образ какого-то странного циферблата, внутри которого хаотично кружились буквы, цифры, символы… — Так ты мне поможешь? — засунув руки в карманы пальто, Тина исподлобья взглянула на рассеянно улыбавшуюся колдунью, которая, казалось, совсем ушла в свои мысли. Или в её мысли… Пальцы Тины нервно смяли бумажное тело листовки: «Салемцы, Новые Салемцы. Вот что меня беспокоит». — Тина, — необычайно быстро приобретя серьёзный вид, Куинни решительно тряхнула светлыми кудрями, вскидывая голову, — ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь! Особенно если это касается мужчины… Особенно привлекательного мужчины. Когда начинаем нашу суперсекретную операцию? — Сейчас! — покраснев до корней волос, Тина торопливо вытолкала сестру за дверь и выскочила вслед за ней, коснувшись кончиком палочки замочной скважины, чтобы наложить запечатывающее заклинание. — Прямо сейчас?! — запаниковала Куинни, в спешке доставая из сумочки карманное зеркальце и принимаясь наводить марафет. — Но я не готова… Я же ещё даже не наладила с ним контакт! И… И вообще не знаю, где кабинет колдомедика! «Вот сейчас и наладишь», — подцепив колдунью за локоток, Голдштейн решительно двинулась по коридору, буксируя ту за собой; смирившаяся с напористостью старшей сестры Куинни на ходу подкрашивала губы нежно-розовым блеском, периодически взволнованно вздыхая: происходящее нравилось ей всё больше и больше.***
Рэда в лифте не оказалось. Тина ощутила укол совести и с сожалением покосилась на пустой табурет в углу, прикрытый сегодняшним выпуском газеты: она ведь могла предотвратить… Или нет? Куинни, с интересом разглядывавшая первую полосу, не заметила мелькнувшего на лице аврора сожаления, и Тина, маскируя его, сноровисто дёрнула за рычаг, активируя спуск на нижний этаж. Нет, пока она не поймёт, что происходит, вряд ли в её силах будет что-то предовтратить… В холле они разделились: разъяснив сестре, как добраться до пункта назначения, Порпентина осталась изучать информационную доску для сотрудников и посетителей МАКУСА, равнодушно скользя глазами по строчкам предписаний, объявлений, листовок, — ничего нового, необычного или интересного. Впрочем, была среди них знакомая листовка Салемцев с алой надписью поперёк текста: «ИЗБЕГАТЬ ЛЮБЫХ КОНТАКТОВ». Интересно, почему? Никак не реагируют на поступающие заявления, но при этом рекомендуют избегать любых контактов с ними? Нелогично! «Если они представляют реальную угрозу для волшебного мира, не лучше ли нам знать об этом?» — невольно задумалась Голдштейн и, ощутив странное трепыхание внутри пальто, потянулась ко внутреннему карману. Пальцы сжали слегка нагревшийся гладкий корпус… Часы Грейвса! А она уже успела забыть про них! «С чего бы это они снова ожили? Рабочий день завершён, и я, кажется, ничего не забыла… О нет, только не свидание! Пусть лучше это будет срочный вызов… Или пожелание доброй ночи! Или напоминание поужинать!» — Тина с содроганием взглянула на циферблат; буквы вокруг стрелок как раз перестали вращаться и выстроились полукругом, загадочно мерцая. — Да он просто издевается надо мной, — глухо прорычала аврор, поджимая губы и несколько раз встряхивая часы, но порядок букв оставался прежним. — И что вот это значит? Как я должна это понимать? Да кто вообще в здравом уме поймёт, что означает эта инструкция?! Циферблат безмолвствовал, буквы ехидно покачивались. «Двенадцать дней Рождества».