Случайности не случайны, а если и случайны, то специально!

      — Хиджиката-сан, вы не думаете, что сперва лучше отправить туда Ямазаки?       — Потеряем время. Пока он будет вливаться в коллектив, число жертв продолжит расти, да и он сам может пострадать. Действуем грубо, зато быстро.       — Точно, я забыл, что думать не в вашем стиле.       Сого смачно зевнул, растянувшись на пассажирском кресле. Хиджикате остро захотелось влепить ему, но вместо этого он закурил новую сигарету, с блаженством смакуя дым. С недавних пор он задумывался о покупке портсигара. Его личный запас никотина должен быть защищен от любых непредвиденных обстоятельств.       Новая напасть всколыхнула всю общественность города. В Эдо завелся маньяк, самый жуткий и кровожадный из тех, что знала мужская половина человечества.       Кто-то истреблял мужские яички.       Первую жертву нашли несколько дней назад. Между ног у бедняги было кровавое месиво, его бесчувственное тело срочно доставили в ближайшую больницу. К сожалению, мужчина умер от потери крови прежде, чем ему успели оказать помощь. Несмотря на жестокость преступления, ему не придали особого значения. Мужчину нашли в квартале Кабуки, от его заштопанной одежды несло потом и дешевым алкоголем. Пьяная поножовщина с летальным исходом для этих злачных мест была обычным делом. Но ровно через сутки были обнаружены еще двое мужчин с разорванными в мясо половыми органами. Лишь один из них выжил, и к делу немедленно подключили Шинсенгуми.       Сложно сказать, кому повезло больше — погибшим или выжившему. Переступив порог больничной палаты и оценив состояние пострадавшего, Хиджиката выругался и закурил.       Он крайне редко испытывал такой прилив искренней жалости к совершенно незнакомому человеку.       Показания сложились в весьма печальную картину. У среднестатистического отвратительного мужика не было серьезных врагов. В разводе, платит бывшей жене алименты за двух детей, недавно получил повышение на работе, часто выпивает с приятелями или случайными незнакомцами, фанат джампа, копил деньги на новый холодильник. Теперь, наверное, спустит все на психолога и гору таблеток. С погибшими знаком не был, хотя их лица казались ему смутно знакомыми. В день трагедии ходил на работу, а после загулял и спустил половину зарплаты в закусочных и кабаках. Не заметил ничего странного и никого подозрительного. Последнее, что он помнит, — как свернул в какой-то темный проулок, чтобы хорошенько проблеваться. Нападавшего не видел и понятия не имеет, кто это мог быть.       Мучить несчастного допросом и дальше не было смысла. Прощаясь, Хиджиката чуть было не ляпнул опрометчивое «выздоравливайте», но вовремя прикусил язык. В их обстоятельствах это прозвучит как насмешка.       Врачей Хиджиката попросил вдоль и поперек исследовать тела жертв, включая то, что осталось от их яиц, и немедленно сообщить о результатах. Они пообещали привлечь какого-то стороннего специалиста, Хиджиката отстраненно согласился. Он слабо верил, что виноват яд или очередной инопланетный организм, хотя после истории с паразитом пообещал ничему не удивляться. Насколько Хиджикате позволяли судить его знания мужской анатомии, яйца жили отдельной от всего остального организма жизнью и попасть в них изнутри было возможно только в чьем-нибудь больном воображении. Гораздо более правдоподобной версией был маньяк с кувалдой. Или бейсбольной битой. Да хоть блендером на батарейках! То, что осталось от мужских достоинств несчастных, подтверждает все эти теории одновременно.       Хиджиката вернулся в штаб с гудящей головой и приступил к расследованию. Он отправил на патрули больше людей, чтобы вовремя обнаружить следующую жертву и предотвратить летальный исход. В том, что нападения не прекратятся сами собой, Хиджиката был уверен. Ему было необходимо как можно скорее найти нечто общее у двух трупов и кастрата (помимо пола) и составить предполагаемый мотив и схему действия преступника.       Следующим утром пострадавших было уже трое, и с тех пор количество физически искалеченных и морально уничтоженных мужиков неуклонно росло. После встречи с каждым Хиджиката выкуривал полпачки сигарет и глубокомысленно смотрел под ноги, пытаясь абстрагироваться от обуреваемых чувств и мыслить холодно.       Все вели себя по-разному. Многие плакали, комкая в руках одеяло и размазывая сопли по лицу. Кто-то апатично глядел в окно, отвечая на все вопросы коротко и односложно. Другие не преодолели стадию шока и не верили в случившееся, жутко хихикали, бегали глазами по палате и просили позвать доктора. Почти никто не был знаком с товарищами по несчастью, но иногда они пересекались во всяких сомнительных заведениях. Их возраст варьировался от двадцати пяти до шестидесяти лет. Но все мужчины определенно были из одной касты вечных неудачников: бездельники, лентяи и пьяницы, которые жаждут лишь халявы и развлечений. Хиджиката обрисовал зону, в пределах которой жертв маньяка находили чаще всего, но этого было мало. Он заставил выживших перечислить всех людей, с которыми встречались, все места, которые посещали, и все действия, которые совершали, но и это плохо помогло. Они путались в показаниях, перебивались на слезы, истерики и траурное молчание, а половину лиц, вывесок и событий попросту не помнили. Хиджиката был в ярости. Так и хотелось припечатать, что такие кретины заслуживают участи и похуже. Но каждый раз он одергивал себя, смотрел на прикрытую белым постельным бельем пустоту в том месте, где у несчастных должно было топорщиться мужское богатство, и гнев сменялся сочувствием. Эти люди не сделали ничего, чтобы заслужить такое.       Хиджиката опросил друзей и семьи бедняг, но это дало еще меньше результатов. Количество жертв увеличивалось, расследование зашло в тупик, Хиджиката курил так много, что вместе с ним курил весь штаб Шинсенгуми.       Потом пришли результаты медицинской экспертизы, и Хиджиката в который раз знатно охуел.       В одном он оказался прав: это не яд, не зараза и не паразит с другой планеты. Всего-навсего крохотная бомба, взорвавшая несчастные яйца изнутри. Как она туда попала? Ну, прояснить данную ситуацию помог тот самый привлеченный к расследованию специалист, который по невероятному стечению обстоятельств (а именно так сначала казалось Хиджикате) прекрасно разбирался и в медицине, и в технологиях аманто, и в последних разработках земных ученых. Хиджикате понадобилось десять минут общения, чтобы понять, почему его отстранили от врачебной деятельности и подпускали разве что к трупам. Тем не менее он усвоил главное: вероятнее всего, бомба оказалась внутри через пищу и затем на своем ходу добралась до яиц. Маньяка с кувалдой можно было вычеркнуть из списка подозреваемых. Взрыв произошел в пределах полутора часов с той минуты, как бомба оказалась внутри жертв. Этой информации оказалось достаточно, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.       Хиджиката заново опросил всех пострадавших и клятвенно заверил, что он в шаге от поимки монстра, который сломал их жизнь и обоссал ее развалины. Но для этого ему нужно точное описание всех мест, где они обедали, и всех лиц, с которыми контактировали, за два часа до трагедии. И надо же, вот так совпадение, что за чудесное возвращение памяти — больше половины упомянули восхитительно вкусные блюда по сумасшедшей скидке в старой неприметной закусочной, у которой недавно сменилась хозяйка. Лишь парочка олухов смогли вспомнить название заведения: «Последняя трапеза».       «Не уйдешь, сука!» — думал Хиджиката, прихватывая с собой задремавшего на лавочке перед больницей Сого и запрыгивая в патрульную машину.       По пути он рычал в рацию указания: всем, кто сейчас на патруле, оцепить округу. По возможности привлекать как можно меньше внимания, сообщники потенциального маньяка неизвестны. Быть наготове, ждать команды. Потом Хиджиката вкратце изложил Сого новые детали дела. Тот слушал внимательнее, чем обычно. Даже такой безжалостный ублюдок, как он, был впечатлен свирепостью преступника и заинтересован в его поимке. Не иначе как опасался за свой трон короля садистов.       И вот Хиджиката курит, припарковавшись неподалеку от закусочной, в ожидании, когда все его люди будут на своих местах. В чем-то Сого прав: Хиджиката полез на амбразуру, не имея при себе толком ни доказательств, ни улик, ни ордера на арест. У него остается право задержать хозяйку закусочной, привезти в штаб, допросить и даже заключить под стражу на пару суток. Но в случае, если он не докажет ее виновность, репутация Шинсенгуми упадет, как переспевшее яблоко с дерева. Хотя казалось бы, куда уж ниже. К тому же настоящий маньяк, поняв, что полиция более-менее вышла на его след и знает схему действий, может свернуть лавочку и сделать ноги. Но Хиджиката считал риск оправданным. Чем дольше они медлят, тем больше мужиков останутся без хозяйства и смысла существования. Прошло несколько дней, в больнице уже больше десятка калек, в морге — пять трупов. Так больше не может продолжаться. Хиджиката остановит это безумие или он не дьявольский заместитель командующего Шинсенгуми!       К тому же чутье так и гнало его к крепкой деревянной двери с покоцанной ручкой, на которой висело объявление о сезонных скидках на все блюда. Яйца в это же время били тревогу и просили остаться в машине. Хиджиката мужественно курил третью сигарету. Сого надувал жвачные пузыри в максимально расслабленной позе. Наконец рация сообщила:       — Хиджиката-сан, второй отряд на месте.       — Четвертый на месте!       — Хиджиката-сан, половина пятого отряда за чертой Эдо по приказу Кондо-сана, остальные на месте.       — Какому такому приказу?! Стой, не хочу знать, потом расскажешь, — Хиджиката сжевал фильтр сигареты и выплюнул окурок в окно. Он руку даст на отсечение, что в этом приказе как-то замешана «прекрасная Отае-сан», но, на счастье Кондо-сана, ему и так хватит людей. — Действуйте по схеме, отбой.       Хиджиката потянулся к бардачку на пассажирском сиденье и извлек оттуда две переносные рации, одну убрал себе за пазуху, другую кинул на колени Сого.       — Жди здесь, в случае чего — командуешь нашими балбесами. Будь наготове, я доложу обстановку.       — Мир вашим ошметкам. Вы прожили бессмысленную и неполноценную жизнь, и пора бы ей закончиться.       — Пошел к черту!       — Я прощался с вашими яйцами, Хиджиката-сан. В вашем существовании нет смысла даже с биологической точки зрения.       Только мысль о том, что он проебет хоть какой-то элемент неожиданности, остановила Хиджикату от того, чтобы громко хлопнуть дверью. Он потянулся в карман за четвертой сигаретой, но одернул себя ломаным жестом, вместо этого сжав ладонь в кулак. Ему и так не по себе, тут еще Сого со своими шуточками. С чутьем творилось что-то совсем неладное. Хиджиката чувствовал, что, если шагнет в эту закусочную, его жизнь навсегда изменится. И вряд ли в лучшую сторону, если прибегнуть к логике. Но поймать маньяка — его долг, а долг перед жителями Эдо, сослуживцами и Кондо-саном стоял для Хиджикаты превыше всего остального. Он самурай, а самураи не покидают поле боя, пока все их враги не падут или пока не падет он сам.       Подбадривая себя пафосными мыслями, Хиджиката с виду решительно приблизился к дверям закусочной. Он оглянулся на угол, за которым осталась патрульная машина с Сого внутри. Может, стоило послать его? Он бы маньяка за секунду вычислил. У них бы глаза одинаково сверкнули или души синхронизировались на особой бесчеловечной частоте. Или как там это в дорамах происходит? Ну, с тем условием, что дорама не про влюбленных, а про психопатов-убийц.       Хиджиката махнул головой, обругал себя последними словами и толкнул деревянные двери. Оказавшись внутри, он завертел головой, уже представив себе развешанные по стенам кишки и вырванные с корнем зубы. И жертвенный алтарь где-нибудь в углу. Десятки свечей расставлены вокруг фотографии мужских яиц, перечеркнутой кровью. Окна завешаны красной плотной тканью, пол в глубоких царапинах — несчастные, которых поглотила бездна принудительного целомудрия, цеплялись за него ногтями. А в центре безумия — невероятно прекрасная женщина с белым лицом и рыжими волосами. Ее рот растянут в безумной улыбке, а маникюр в несколько раз длиннее пальцев. Она одета в черную мантию в пол с такими широкими рукавами, что их можно использовать вместо корабельного паруса. Заглянув в зеленые глаза ведьмы, любой мужчина тут же лишался рассудка. Она приветственно распахнула руки и молвила сладким голосом, от которого по коже пробежала стая мурашек:       — Че, реально за пять йен?! Тогда давай, и мяса побольше положи! А десерты у тебя есть?       Морок надуманных Хиджикатой кошмаров рассеялся, и он узрел реальность, которая оказалась в тысячу раз хуже. Нет, заведение выглядело, как ему и положено: вымытый плиточный пол; белые пластиковые столы и стулья; обшарпанные, но чистые окна с новенькими желтыми занавесками; круглые плоские лампы на потолке. Убранство выполнено в черно-бело-желтых тонах: светло, просто и придает теплую атмосферу. А за барной стойкой стояла добродушного вида женщина, которой глубоко за сорок. Она была одета в застиранное зеленое кимоно и фартук в тон, а полуседые волосы убрала в высокую гульку. А перед ней на высоком барном стуле сидел…       — Опять ты, гадский коп. Каждый раз, когда я тебя вижу, случается какая-то дикая хрень. Что на этот раз? Эдо наводнили дикие летающие свиньи? Соичиро-кун узнал, что он потерянный ребенок Сатаны, и теперь хочет призвать папашу в наш мир и раскрутить на алименты? Мы живем в виртуальной реальности, созданной вампирами-программистами, которые пьют кровь из наших бессознательных тел?       — Вам бы сценаристом сериалов стать, Еродзуя-сан! У вас такие интересные идеи!       — Это я еще трезвый, а вот нальете мне за счет заведения, я вам в три раза круче придумаю.       — С удовольствием налью и послушаю, Еродзуя-сан. Вы очень приятный собеседник.       Лицо Еродзуи счастливо засветилось, когда хозяйка в самом деле поставила перед ним кувшин с саке. Он весело пролепетал какую-то чушь, весь посыл которой заключался в том, что он не собирается за это платить. Хозяйка улыбалась и кивала, наполняя его пиалу. Они уже и думать забыли о Хиджикате, который замер, как соляной столп (как дебил), и смотрел на все это круглыми глазами.       Перед Еродзуей стояла миска с его обожаемым сладким рисом.       Он это ел? Нет, вроде только палочки воткнул.       — Вы из Шинсенгуми, верно, молодой человек? Извините, для вас скидок нет.       — Понял, лошара? Хавай свой корм в другом месте.       — Да отцепись уже от моей еды, ублюдок! У меня хотя бы есть на нее деньги и даже не под раковиной!       — Хорошо, что ты напомнил, Оогуши-кун! Гони деньги за ваше с Соичиро-куном проживание в нашем уютном гнездышке. В сумму войдет мой выигрыш в пачинко, который ты раздал мелким проглотам, стоимость еды, лекарств, оклад уборщице, которая чистила мою комнату, а еще компенсация морального ущерба за домогательства.       — Какие еще домогательства?! — взревел Хиджиката, вцепившись пальцами в нагрудный карман с сигаретами, только чтобы не выхватить меч. Черта с два он отдаст этому кретину хоть йену!       — Вы только посмотрите, Накамура-сан, на кого уходят наши налоги! Строит тут из себя святую невинность, а сам спал в моем футоне, забрал мою одежду и облапал все причинные места!       — Не вырывай эти события из контекста!       — Ну ты же испортил мне аппетит своей кислой рожей! Зачем ты приперся с таким лицом, будто здесь отрезают пальцы твоему дурацкому Майорину?!       — Не смей!.. — но тут Еродзуя, довольно улыбнувшись собственной шутке, с аппетитом глянул на миску рамена, которую расторопная хозяйка поставила рядом с его локтем. Хиджиката остановил себя на полуслове. Хозяйка смотрела на него выжидающе.       Он опять сорвался на этого пустомелю. Хиджиката здесь не за этим. Он вынул из внутреннего кармана пиджака удостоверение, раскрыл и четко произнес:       — Заместитель командующего Шинсенгуми Хиджиката Тоширо. Вы хозяйка этой закусочной?       — Да, я, — ответила женщина. Спокойно, не выказывая волнения или удивления. Чутье Хиджикаты вскинуло голову.       Когда в допросной сидят невиновные, они нервно заламывают руки, оглядываются по сторонам, грызут губы, теребят элементы одежды, краснеют, неровно дышат и прокручивают в голове тысячу мыслей. Они боятся, потому что не ожидали оказаться под прицелом полицейских, они ведь ничего плохого не сделали.       Преступники или причастные ведут себя иначе. Их момент волнения прошел за пределами полицейского участка. Они грызли ногти, параноили и ходили из стороны в сторону наедине с собой, боясь того момента, когда их раскроют. И, когда это действительно происходит, они аномально успокаиваются. Большая часть преступников глубоко внутри понимает, что рано или поздно столкнется с правосудием. Другие либо слишком глупы, либо гениальны, либо безумны. И эти исключения только подтверждают правило.       — Вы подозреваетесь в серии особо жестоких убийств и нанесению тяжкого вреда здоровью. Я вынужден забрать вас в участок для допроса, — Хиджиката пристально вглядывался в лицо хозяйки, чтобы не пропустить хоть малейший всплеск эмоций.       И надо было этому придурку снова подать голос, возмущенно указав на Хиджикату указательным пальцем:       — Да как ты смеешь! Гин-сан только нашел это удивительное место, а ты тут же прибежал сюда нагадить! Могу поспорить, тебя просто зависть берет, что здесь не подают собачью еду, и ты решил испортить малину остальным!       — Если ты немедленно не заткнешься, я и тебя арестую за препятствование расследованию! — заорал Хиджиката, ненавидя себя за то, что отвлекается на него. В присутствии Еродзуи у него слетали все предохранители, и Хиджиката совершенно не контролировал ни мысли, ни слова, ни действия. Он в шаге от разгадки тайны кровавых преступлений, и вместо того, чтобы сделать его, садится задом в лужу!       — Я напишу на тебя жалобу!       — Кому?! Все жалобы проверяю либо я, либо Мацудайра, а старик в последние пару лет ничем, кроме развлечений для сегуна или ухажеров своей дочери, не интересуется!       — О, спасибо за подсказку! Я на тебя самому сегуну пожалуюсь! Ты представить не можешь, какие у меня связи!       Хиджиката только было открыл рот для контраргумента (где бы Еродзуя успел познакомиться с сегуном, на помойке?!), как из глубин закусочной раздался леденящий душу мужской крик. Хозяйка испуганно отшатнулась, Еродзуя вмиг оказался на ногах и обхватил правой рукой эфес боккена. Хиджиката тоже взялся за меч и предупреждающе бросил им обоим:       — Ждите здесь.       Он бегом бросился к предполагаемому источнику звука — кажется, кричали из туалета. О приличиях в такие моменты и думать не стоило, так что Хиджиката беспардонно распахнул тяжелую дверь. Мимолетом проскользнуло удивление — зачем кому-то ставить на туалет сейфовую дверь? Бабка где-то здесь золото хранит? Так или иначе Хиджиката был готов к худшему, но снова ни одно его предположение не подтвердилось.       Он оказался в стандартной по меркам таких заведений уборной. Пол был устлан дешевой кафельной плиткой, кирпичные стены с ямками и неровностями закрашены белой краской чуть светлее по тону, с левой стороны в ряд расположились четыре раковины с вертикальными зеркалами без рам, а напротив — столько же закрытых туалетных кабинок. В дальнем углу висела сушка для рук, а прямо рядом с дверью стояло мусорное ведро.       Хиджиката скривил рот. Не то чтобы он предполагал какой-то уникальный дизайн и был разочарован классическим выбором. Но где же реки крови, ошметки кожи и мяса, очередной евнух-неудачник и его бездыханное тело? Ничего подобного в зоне видимости не наблюдалось. Кто кричал?       Кто-то больно ткнул его в ребра. Хиджиката не глядя двинул локтем и обернулся, зная, кого увидит.       — Зачем приперся?! Я велел всем оставаться на своих местах!       — Ты меня опять с кем-то перепутал, Оогуши-кун. Я не слушаюсь твоих команд.       Едва договорив, Еродзуя придвинулся ближе и зашептал:       — Слушай, а ты правда пришел расследовать убийство? Думаешь, старушка разделывает мужиков у себя в толчке?       — Думаю, она делает нечто гораздо хуже, — из последней туалетной кабинки донесся приглушенный всхлип. Переглянувшись, Хиджиката с Еродзуей медленно прокрались ближе, крепче цепляясь за рукоятки мечей. Добравшись до цели, Хиджиката смело заглянул внутрь.       На сливном бачке лежал допотопный диктофон и проигрывал аудиозапись.       Хиджиката обернулся ко входу в уборную как раз в тот момент, когда кто-то с той стороны мягко закрыл дверь и крутанул колесо.       — Стоять! — приказал он и с разбега вписался в металл. Тот не поддался. Из-за стены послышался глумливый женский смех.       — Посмотрим, как ты теперь меня арестуешь, вонючая шавка! — голос прозвучал прямо напротив двери, послышались удаляющиеся шаги. Хиджиката подозревал, что теперь выбраться наружу без посторонней помощи он сможет только при условии, что у него в кармане завалялся гранатомет.       В кармане у него только сигареты, значок и медицинское заключение.       И рация!       Хиджиката молниеносно извлек ее наружу, включил и заорал:       — Сого?! Сого, ты на месте?       — Хиджиката-сан, вы знали, что когда котов кастрируют, они становятся ласковыми и покладистыми? Для кастрата вы подозрительно злой.       — Заткнись, поднимай свою задницу и дуй за хозяйкой закусочной! Старуха обманом заперла меня в туалете и сбежала! Если упустишь ее, я назначу тебе ночные дежурства на год вперед!       — Омерзительно скидывать свои просчеты на подчиненных, Хиджиката-сан. Я не виноват, что преступник воспользовался вашей страстью облизывать сливные бачки. К тому же…       — Разрешаю взять базуку.       — Вас понял, Хиджиката-сан. Не волнуйтесь, как только поймаю подозреваемую, я освобожу вас одним метким выстрелом.       Засранец обрубил связь, а Хиджиката сначала облегченно выдохнул, а затем злорадно ухмыльнулся. Велика вероятность, что он еще пожалеет об этом, когда будет читать список разрушенных домов или целых улиц, реконструкцию которых Шинсенгуми обязано будет покрыть из своего кармана. Но страшнее и смертоноснее Сого в Шинсенгуми нет солдата. И когда тот хотел, то направлял свою дьявольскую силу не только на нервы Хиджикаты, но и на их общих врагов. Нужно только правильно подтолкнуть его к этому.       Хиджиката злорадно пнул дверь.       — Выкуси, сука! Яйца будут отомщены!       — Знаешь, Оогуши-кун, мне все меньше хочется знать детали твоего расследования.       Хиджиката обернулся. У Еродзуи было такое кислое выражение лица, будто ему в парфе вместо клубники засунули цветную капусту.       — Я снова вляпался в какую-то хрень и снова из-за тебя. Тебе нужно запретить выходить на улицу, ты представляешь опасность для добропорядочных граждан.       — Где добропорядочные граждане и где ты, Еродзуя. И в переделки мы вляпываемся вместе, а не из-за меня. Я ведь не просил тебя ходить за мной, помнишь? Сам виноват.       Еродзуя тяжело вздохнул, даже не став спорить. Потом заныл:       — Моя еда наверняка уже остынет, когда мы выйдем отсюда. Сладкий рис у бабки вкусный, но я хотел еще попробовать рамен. Может, домой его забрать? Нет, дома Кагура. Оогуши-кун, ты разрешишь мне разок воспользоваться микроволновкой преступника?       Хиджиката почувствовал, как его сердце и другие немаловажные органы сжались. Мышцы лица одеревенели. Медленно разомкнув губы, он спросил:       — Еродзуя, ты… успел здесь что-то съесть?       — Ну да. Я же сказал, рис у нее ничего так, хотя у Марико-сан слаще. Зато тут дешевле, я еще добавки попросил. А что?       «А ничего. Теперь ничего. Можешь так и отвечать на приеме у уролога».       Кто-то невидимый украл у Хиджикаты дар речи. Вырвал голосовые связки и заменил обтесанными валунами. Потому что впервые за все то время, что они с Еродзуей знакомы, Хиджиката совершенно не представлял, что сказать.       «Еродзуя, твоя половая жизнь скоро закончится, даже не начавшись».       «Еродзуя, ты когда-нибудь задумывался о карьере евнуха? Ну, сейчас самое время».       «Еродзуя, ты любишь яйца всмятку? У нас сейчас будет парочка».       — Оогуши-кун, твое молчание очень подозрительное. У старухи что-то конкретно не так с едой?       У старухи что-то конкретно не так с башкой. Откуда столько ненависти к половым органам совершенно незнакомых ей мужчин? Она озлобилась после измены мужа? Или ее кто-то трахнул и бросил? Или ее кто-то трахнул и бросил с ребенком? Или ее ребенка кто-то трахнул и бросил? Или ее ребенка кто-то трахнул и бросил с ребенком? Мотив обязательно должен быть простым до идиотизма, иначе само преступление не было бы столь чудовищным.       — Хватит молчать, Оогуши-кун! Мне прибегать к классическому трюку «два пальца в рот»?       Воистину, нет никого более хитрого, кровожадного и мстительного, чем женщина. В один день они улыбаются тебе, ободряюще гладят по спине и кормят домашним ужином. А на следующий — скалятся, хватают за шкирку и тычут носом в помои для свиней. А потом им же скармливают твое безжизненное тело. От несчастного остаются только зубы, дом или квартира, счета в банке, золотые украшения, серебряные ложки и прочие мерзости.       Еродзуя потерял терпение и затряс Хиджикату за воротник, как дети трясут бутылку колы, когда хотят увидеть взрыв.       — Да скажи уже хоть что-нибудь, чертов коп! Ты что, опять инопланетной спермы нажрался?! Не держи все в себе, придурок!       Хиджиката даже не разозлился. Как тут злиться на человека, который одной ногой в целибате? Первым, что он смог произнести, было:       — Не сработает.       — Что?! Что не сработает?!       — Два пальца в рот. Не сработает.       — Ладно, а что сработает? Объясни уже толком, что происходит, Оогуши-кун, я весь внимание!       Затем Хиджиката выдавил из себя со всей искренностью, на которую вообще был способен:       — Мне очень жаль, Еродзуя. Правда. Мне очень жаль.       И если до этих слов Еродзуя вполне вписывался в свою повседневную манеру поведения, пусть выглядел раздраженным и немного взволнованным, то теперь все изменилось. На его лицо наползло ошарашенное удивление, а потом быстро сменилось нарастающей тревогой, которая спряталась за нервной ухмылкой.       — Если это шутка, то она не смешная. Совсем не смешная, Оогуши-кун. Если не умеешь шутить, не берись. Ты же сейчас пытаешься меня разыграть, да, Оогуши-кун?       Какие уж тут розыгрыши, так и до сердечного приступа можно довести. Хиджиката принял еще более скорбный и сочувствующий вид. Еродзуя отшатнулся от него, словно обжегся. Его глаза в панике забегали вокруг, будто кафель или умывальник должны были объяснить ему происходящее. Затем он выхватил боккен, упер деревянное острие Хиджикате в грудь и заорал:       — Засунь жалость себе в жопу, ублюдок! Говори, что она со мной сделала?! Я превращусь в какую-нибудь тварь?! Я рожу какую-нибудь тварь?! Я распадусь на несколько маленьких тварей?! Отвечай!       Это возымело эффект. Грубые угрозы, крики и деревяшка, которая настойчиво пахла соевым соусом, немного привели Хиджикату в чувство. Еродзуя прав, жалость тут не поможет. Хиджиката собрал мысли в кучу. Он должен это сказать.       — Ты что-нибудь слышал о деле яйцедробящего маньяка?       Так преступника прозвали СМИ, кличка быстро расползлась по всему Эдо. Дело резонансное, скандальное, о нем каждый ребенок был в курсе. Еродзуя обязан знать. И он знал, судя по тому, как округлились его глаза и вытянулась челюсть.       — Ты подозреваешь старуху? Можешь обижаться, Оогуши-кун, но сыщик из тебя никакой. Эта карга едва тумбочку сдвинет, как, по-твоему, она замахнется кувалдой?       Еродзуя, конечно, совершал ту же ошибку, что и Хиджиката: пытался надеяться на разумность бытия, логическую цепочку событий, причинно-следственные связи. К сожалению, с приходом на Землю аманто их реальность изменилась. Ничто из перечисленного уже не работало.       Хиджиката начал свой рассказ сухим, бесцветным голосом. С каждой новой подробностью Еродзуя все меньше напоминал человека и все больше — ожившую мумию с серой кожей, выпученными глазами, искривленными конечностями и безумным видом. Он вцепился в рукоятку боккена так, словно это единственное, что удерживало его от падения в пропасть.       Какое-то время после рассказа они оба напряженно молчали. Хиджиката, не доставая пачку сигарет из кармана пиджака, мял ее рукой. Ему слышался далекий и полный злорадства женский смех.       Наконец Еродзуя очень тихо произнес:       — В последний раз, Оогуши-кун, прошу, скажи, что ты шутишь. Или что я выпил лишнего, и мне это снится в горячечном бреду.       — Вряд ли у тебя такое богатое воображение.       — Ну почему же. Мне на днях снилось, как аквалангист ел шоколадные кексы ногами. У него вместо пяток были маленькие зубастые рты. Они громко чавкали и сыпали на меня крошки. А потом я проснулся, и оказалось, что это Кагура.       — Это не сон, Еродзуя.       — Нет-нет, это точно сон, Оогуши-кун. Нужно только ущипнуть себя, я проснусь, и все будет хорошо. Вот, смотри.       Хиджиката со смешанными чувствами наблюдал, как придурок тянет кожу на лице и на заднице. Потом он стал бить себя по щекам и наступать то на одну, то на другую ногу. Даже на пороге хуже-чем-смерти он умудрялся быть клоуном.       — Ты на первой стадии принятия, Еродзуя, — отрицание.       — Отъебись!       — Это вторая — гнев.       — Да я же всего ничего съел, Оогуши-кун! У этой старой суки порции с ладошку! Может, там какой-нибудь детальки для взрыва не хватит? Или, может, она в первое блюдо эти свои мини бомбы не кладет? Я уверен, есть такая плохая примета!       — Торг.       — А я ведь даже не успел хорошенько попользоваться ими напоследок!       — Депрессия.       — Оогуши-кун, заткнись нахуй, ты совсем не помогаешь!       — Почти получилось, ты снова на второй стадии.       Вести себя как обычно все равно не получалось. Хиджиката чувствовал себя так, будто шел по лесу и случайно нашел на тропинке маленькую, смертельно раненую зверюшку. Ей уже нельзя помочь, можно только гладить по холке и говорить заботливым голосом.       Зверюшка отчаянно цеплялась за жизнь и не хотела признавать очевидное.       — Слушай, может, бомба в каком-то конкретном яйце? Если что, я готов жить с одним, буду всем врать, что на войне потерял!       — Я не знаю. Даже если так, как мы узнаем, в каком именно?       — А разве оно не должно тикать?       — Нет, бомба наверняка еще не… — Хиджиката замолк на полуслове.       Ну конечно! Как же он сразу не вспомнил?! Черт, ну почему Еродзуя так сильно разжижает ему мозги?! Еще есть способ спасти пусть вонючие и бесполезные, но все-таки гордые мужские яйца!       Нужно только… взять себя в руки.

***

      Привлеченным к расследованию специалистом оказалась красивая женщина лет сорока, крашеная блондинка с морщинками вокруг глаз, очень белыми зубами и одной серебряной сережкой в ухе. Она представилась, но Хиджиката не запомнил имя, и так как она напоминала ему сумасшедшую ученую из популярного комикса, он мысленно звал ее Чарлин Пинн. Сокращенно «ЧП», так она явно относилась к тому разряду прожженных профессионалов, которыми люди восхищались за закрытыми дверями дома, но лечиться предпочитали у кого-то менее эксцентричного.       Хиджиката уже минут двадцать курил и слушал восхищенные речи о механизме бомбы и ее создателе. Они находились в холодной и стерильной лаборатории. В глаза первым бросался огромный металлический стол с рядом микроскопов и десятками медицинских и исследовательских инструментов, названия которых Хиджиката не знал. В углу была вешалка с белыми халатами, у стены длинный серый кожаный диван, на котором он и сидел. Пол здесь был настолько чистым, что, глядя на него, можно было бриться. Вместо пепельницы Хиджикате вручили стеклянную склянку.       Наконец, после слов «прорыв в робототехнике» и «бесконечный потенциал», он решил вмешаться:       — Не сочтите за грубость, но все это меня совершенно не интересует. Пока что я понял следующее: орудие убийства — бомба, и она каким-то невероятным образом оказалась… там, где оказалась. Как она это сделала?       — Сейчас объясню! — Чарлин с энтузиазмом схватила со стола какие-то бумажки и впихнула Хиджикате в руки. Затем приосанилась, сцепила руки в замок за спиной. Должно быть, последовательное объяснение результатов своей работы у нее ассоциировалось с рассказом у школьной доски. — Я постараюсь изъясняться как можно примитивнее.       Хиджиката кивнул, задумавшись, было ли это заботой или оскорблением.       — Предполагаю, этот механизм попал внутрь жертв через еду. Я не сумела выяснить, какая деталь, программа или органическое вкрапление позволяет ему двигаться в абсолютно любом направлении, даже против потока крови, но это так! Бомба попадает в ту часть организма, которую заранее обозначил тот, кто ее настраивал. Именно поэтому я говорю, что это безупречная работа! Если бы только механизм попал мне в руки целиком, а не крошечными остатками, если бы только я выяснила, в чем его секрет! Только представьте — без всякой операции добраться до любого органа, даже до мозга!       Хиджиката с умным видом закивал. В правильных руках орудие убийства может превратиться в спасательный круг. Ну или типа того. Потому что зачем перенаправлять бомбу в мозг он как-то побоялся спрашивать.       — Я, конечно, не специалист в этой области, но разве почки или желудочный сок не должны были, ну… устранить враждебный элемент? Даже если бомба сама попадает туда, куда ей захочется, она должна была пройти эти органы, чтобы оказаться в… пункте назначения.       Ну не мог он в почти приличном женском обществе беззастенчиво сказать слово «яйца»!       — Да-да, именно так! Дело в том, что жертвы вместе с пищей глотали не целую бомбу, а лишь ее запчасти. Крохотные части механизма двигаются чрезвычайно быстро, чтобы быть уничтоженными, и к тому же очень малы! И только достигнув, как вы сказали, пункта назначения, бомба начинает самосборку. И как только она завершается — бум! — Чарлин всплеснула руками с широкой улыбкой. По-хорошему ее нужно внести в список подозреваемых.       Вдруг ее улыбка быстро стекла вниз. Хиджиката на всякий случай испугался и свел ноги вместе.       — Вы правы, — сказала Чарлин, хотя Хиджиката молчал. — Придется многое переделать. Сможет ли этот механизм, собравшись, снова разобраться, если его правильно переделать? Нельзя ведь оставлять его внутри, а с бомбой все намного проще. Как бы нам…       — Так, стоп! — прервал ее Хиджиката. — Сосредоточьтесь! Мы проводим расследование, а не научные опыты, а я полицейский, а не ваш лаборант!       Она с растерянным видом замолчала. Хиджиката начал новую сигарету. Он не хотел кричать, но ему нужны четкие ответы и ничего больше. Все, что он здесь услышал, и так похоже на научно-фантастический хоррор без капли логики и смысла.       — Итак, вы хотите сказать, что всю эту кучу мужиков убила и искалечила бомба, которую они черт знает где съели в разобранном состоянии, которая прошла через все их тело, собралась вы-сами-знаете-где и потом взорвалась?       Проговорив это вслух, Хиджиката уже не был уверен, что все понял правильно. Ему ведь рапорт нужно будет писать, составлять официальные бумаги. Как он эту херню сегунату покажет или хотя бы тому же Мацудайре?!       С другой стороны, что они там только не читали.       Чарлин, впрочем, его речь ничуть не смутила. Ее глаза фанатично сверкнули, и она закивала так активно, что с ее затылка чуть не слетела заколка.       — Да-да, вы все правильно поняли! А еще говорят, у нас в полиции одни тупые бляди. Я знала, что это не так! Да и для блядей вам слишком мало платят.       Хиджикате решительно нечего было ответить на такой сомнительный комплимент, так что он продолжил по теме:       — Можно ли как-то деактивировать бомбу или процесс ее сборки?       — Нет! — счастливо ответила Чарлин.       — А вывести ее из организма?       — Нет! В разобранном состоянии она неуязвима, а в собранном — сразу взрывается!       — Ясно, — Хиджиката взглянул на бумаги, которые она ему дала. Самое главное он узнал. Теперь яйца Эдо зависят только от него. — Спасибо вам за помощь.       — И вам спасибо, что привлекли меня к расследованию! Обязательно доложите, когда поймаете преступника!       Доложить-то он, может, и доложит, только как-то боязно подпускать такую пылкую леди к опасным разработкам. Но это будет уже совсем другая история. Так что Хиджиката просто кивнул, встал, поставил на стол склянку с пеплом и окурками и длинными шагами направился к выходу. Он уже почти ушел, как вдруг услышал:       — А ведь можно и подрочить.       Сначала он подумал, что ослышался, и с озадаченным видом обернулся. Чарлин задумчиво рассматривала с десяток крафт пакетов на лабораторном столе, внутри которых расплывалась кровавая кашица — то, что осталось от мужского достоинства некоторых жертв. Ее тон был таким спокойным, будто бы она размышляла, что бы съесть на обед. Пальцы неспешно стучали по искусанным губам, а светлые волосы упали на левое плечо.       Когда до Хиджикаты дошло, он почувствовал, как загорелись уши. Почему все бесстыжие и привлекательные женщины такие чокнутые?! Ну не могла она, что ли, подождать, пока он выйдет, и только потом планировать занятия на вечер?!       Он попытался сконфуженно исчезнуть, но Чарлин, будто отмерев, настойчиво повторила:       — Я говорю, можно подрочить!       — Ну, я, как бы… пойду… не буду мешать…       — Кому мешать?       — Ну… вам? — почему именно Хиджиката чувствовал себя озабоченным идиотом, это ведь не он такое вслух заявляет!       Чарлин озадаченно моргнула, что-то прикинув, а потом затрясла головой:       — Да нет же, вы не так поняли! Вот как можно вывести бомбу наружу! Когда детали уже оказались в яй… в пункте назначения, — она торопливо исправилась, увидев, как красный цвет постепенно оккупирует лицо Хиджикаты, — начинается процесс сборки, самостоятельное движение прекращается. И пока этот процесс не завершен, можно попробовать вывести детали бомбы естественным путем! Но сильно затягивать нельзя, некоторые уже собранные детали могут превысить размер семенного канала… Так, сейчас.       Чарлин взяла первый попавшийся лист бумаги, достала из кармана халата ручку и начала что-то быстро чертить. Хиджиката успел немного прийти в себя.       — Около получаса! Расчеты не точные, но это все, что я могу предложить. Думаю, за это время бомба достигает пункта назначения, начинается процесс сборки. Этот процесс длится дольше, но несущественно. Так что спустя примерно полчаса жертва маньяка должна, так сказать, взять себя в руки и, э, выпустить наружу весь свой потенциал. Даже отсутствие одной единственной детали спасет ему, э, пункт назначения. Вот. Все поняли?       Хиджиката поспешно закивал. Он понял. Как только бомба окажется внутри, ты покойник.       — Прекрасно! Тогда на этом все, — подумав, Чарлин всунула исписанную бумажку в пачку документов в руках Хиджикаты и села за микроскоп.       Хиджиката еще раз скомканно поблагодарил ее и решил, что обязательно потребует у Кондо-сана премию за эту работу. Он уже был одной ногой в коридоре, когда ему в спину прилетело глубокомысленное:       — Можно еще вибраторы посмотреть. На них как раз сейчас скидка.       В этот раз Хиджиката сохранил лицо профессионала, когда, обернувшись, серьезно спросил:       — А вибратор зачем?       Чарлин вздрогнула и посмотрела на него так, словно видела впервые:       — А? Ой, это я брату на день рождения хочу подарить, не обращайте внимания.       Хиджиката вылетел из кабинета, как «потенциал» из «пункта назначения», охваченный огромным желанием поймать маньяка и отыграться на нем за все свои страдания.

***

      На лице Еродзуи не прибавилось надежды, когда Хиджиката крайне сумбурно объяснил ему, что нужно делать. Скорее, наоборот.       — Подрочить, — резюмировал он тоном, которым обычно заканчивают речь на похоронах.       Хиджиката кивнул и постарался его приободрить:       — Это ведь просто. Раз-два и все. Зайдешь в кабинку, я открою воду и не буду ничего слышать.       Еродзуя молчал, всем своим видом напоминая ребенка, которому родители рассказали, что Дед Мороз — коммерческая выдумка, шоколадное молоко добывают не из шоколадной коровы, а еще он приемный. В его глазах расползалась бездна. Боккен он прижимал к груди обеими руками, как любимую мягкую игрушку.       Хиджиката рявкнул:       — Ты меня плохо слышал?! Подрочи и все будет хорошо!       Еродзуя моргнул, а затем взглянул на Хиджикату так, будто тот лично подписал расстрельный список, в котором значилось его имя.       — Ты че, больной?! Подрочить с мыслью, что если у меня не получится, то мои яйца взлетят на воздух?!       — Ну, а если не подрочишь, они точно взлетят!       — И эта твоя чокнутая докторша уверена, что это сработает?! Насколько она компетентна?! А если ничего не выйдет?!       — Только психи могут хорошо понимать друг друга, так что я в ней уверен.       — А если она ошибается?! Если я только зря потрачу… потрачу…       Хорошо, теперь Хиджиката видел, что не только его неловкость схватила за яй… за горло! И это нормально! Хиджиката, например, никогда не разговаривал о дрочке с другим мужиком. Или женщиной. Вообще с кем-нибудь, даже сам с собой. Но ситуация уже вышла из разряда критической и создала новый с лаконичным названием «пиздец».       Хиджиката положил Еродзуи руки на плечи, пытаясь выразить поддержку, и убежденно произнес:       — Ты должен попытаться. Другого выбора нет.       Лицо Еродзуи, бледное, искривленное, словно в попытке не начать плакать, совсем не напоминало Хиджикате лицо бесстрашного воина. Еродзуя тоненько выдавил:       — Совсем нет? Ты уверен? Ты вот прямо на сто процентов уверен?       Хиджиката честно задумался, пытаясь вспомнить или придумать что-то еще. Еродзуя вцепился в его лицо взглядом нищего, которому предложили еду и работу.       «Идея, озарение, спасительное воспоминание — нужно хоть что-нибудь», — думал Хиджиката в отчаянной попытке найти другой выход. В глубине души он осознавал, что спасение уже у них… то есть у Еродзуи в руках. Но Хиджиката также очень хорошо понимал, почему Еродзуя настаивает на другом способе. Дрочка — это ведь что-то очень личное, святое, как лицо матери. Скрестить ее с таким негативным опытом… Сможет ли потом Ерозуя дрочить, как прежде? Или ему всегда будет мерещиться невидимое тиканье?       — Можно попробовать вызвать Сого… — начал Хиджиката и не договорил, потому что понятия не имел, чем он им поможет.       — Да-да, давай! Он отвезет меня в больницу! — с нездоровым энтузиазмом поддакнул Еродзуя, залез ему в карман, достал рацию, нажал на кнопку и сунул в лицо.       Хиджиката послушно заговорил:       — Сого, ты там?       Рация зашипела и ответила:       — Немного занят, Хиджиката-сан. У этой старухи нашлось пару тузов в рукаве.       На фоне был слышен шум двигателя, скрип колес, крики, а потом взрыв. Сого безмятежно ответил:       — У нее подельники — куча девиц и женщин. Должен признать, от снарядов они уворачиваются хуже, чем вы, Хиджиката-сан.       Хиджиката еще раз взглянул на Еродзую. Вряд ли бы сейчас во всем мире нашлось существо, выглядящее еще более жалостливо, чем он.       — Мне срочно нужна твоя помощь. Оставь старуху и возвращайся. Потом поймаем.       — Хиджиката-сан, — глумливо произнес Сого, в его голосе чувствовалась улыбка, — вы настолько тупы, что додумались что-то съесть в закусочной старухи?       — Я… нет, я… — а стоит ли сообщать правду? Еродзуя не обидится? Пока Хиджиката думал, рация продолжила:       — Простите, Хиджиката-сан, но Эдо нуждается в моей защите больше, чем ваши яйца. Буду через час-полтора. Постарайтесь умереть, а то Кондо-сан выбьет вам огромную пенсию. Отбой, покойся с миром.       — Соичиро-кун, стой! — взревел Еродзуя, но было поздно. Рация замолчала, и как бы исступленно Еродзуя не бил по кнопке, связь не возвращалась. Хиджиката склонен полагать, Сого либо вытащил из рации какую-нибудь деталь, либо уничтожил.       — Даже если бы он пришел и освободил нас, неизвестно, сколько бы времени это заняло. Как и поездка в больницу, — сказал он тихо. — Как давно ты съел свой рис?       — Ну… ты пришел примерно минут через десять.       — А мы здесь торчим уже минут пятнадцать. Самое время перейти к крайним мерам.       Еродзуя молчал, бросив попытки дозвониться до Сого. Он несчастно прошептал:       — У меня не получится.       — Хотя бы попробуй.       Еродзуя еще несколько секунд сверлил рацию лихорадочным взглядом, но потом кивнул. Предупреждение о времени возымело эффект. Он вернул рацию Хиджикате. Подумав, аккуратно вручил ему свой боккен и даже погладил напоследок. Боккен, не Хиджикату. Потом Еродзуя в траурном молчании промаршировал к самой дальней от входа кабинке. Оглянулся — Хиджиката провожал его с таким лицом, с каким обычно жены отправляют мужей на войну или за продуктами. Затем Еродзуя скрылся за дверью кабинки.       Тишина была не просто мертвой — после убийства ее расчленили, расфасовали по пакетам и выбросили в реку. Длилась она от силы несколько секунд, но Хиджикате казалось — несколько лет.       — Ты там что-то про воду говорил, — донесся до него голос Еродзуи, который он едва ли узнал.       — Да, точно, — Хиджиката всполошился, отложил боккен и рацию на край раковины и покрутил кран. Подумал и покрутил все остальные. Шум воды, бьющейся о кафель, показался Хиджикате самой умиротворяющей музыкой. Он взглянул на себя в зеркало: оттуда на него смотрел человек, который очень хотел оказаться как можно дальше отсюда.       — Почему я, ну почему всегда я? — хныкал Еродзуя за дверью кабинки, скрипел пластик стульчака.       «Потому что ты неудачник», — мог бы ответить Хиджиката, но не стал. Сегодня уровень жестокости, который обрушился на голову Еродзуи, и так зашкаливал.       Хиджиката извлек из кармана пиджака вконец измятую пачку сигарет и вдруг почувствовал себя очень виноватым. А ведь он мог бы догадаться, что Еродзуя попадет под удар. Он же сам составил портрет потенциальной жертвы: бездельник, лентяй, нищий, лузер, любитель халявы. Еродзуя не просто подходил идеально — эти определения будто бы родились при его описании. Хиджиката должен был предупредить его, велеть сидеть дома.       До его чуткого слуха донесся вздох, очень похожий на всхлип. Но не совсем. Хиджиката стал искать зажигалку, чувствуя, как краснеют щеки.       Отлично. Теперь это научно-фантастический хоррор с элементами порнухи. Это дерьмо никто бы не стал смотреть.       Хиджиката закурил, но вместо положенного успокоения ощутил, как ему стало труднее дышать. Сам воздух был каким-то тяжелым, грузным, словно шлакоблоки. А еще тут не было кондиционера. От всех этих переживаний Хиджиката вспотел. Он снял пиджак, кинул его к боккену и рации и умылся. Немного полегчало.       А затем он услышал возмущенное:       — Ты что, куришь?!       — Ну да, — растерянно ответил Хиджиката, удивленный претензией.       — Не мог потерпеть?! Теперь ничего не выйдет, Кецуно Ана не курит!       — Меня не интересует, на кого ты сейчас наяриваешь!       — Теперь уже ни на кого, ты все испортил!       — Предупреждать надо было! — Хиджиката сунул сигарету под поток воды, сам удивляясь своей жертвенности. — Все, больше не курю!       — А уже поздно! Черт, здесь же нет кондиционера. Еще и душно.       Хиджиката согласно промычал. Окон здесь тоже не было, иначе бы они уже давно выбрались на улицу.       — А ты представь кого-нибудь другого. Более реального, — немного подумав, Хиджиката предложил: — Или что-нибудь.       — Что, например?       — Не знаю, молоко свое клубничное.       — А ты что, на майонез дрочишь?!       — Нет конечно!       — Тогда с какого хера я должен?!       Хиджиката замолчал. Ну да, совет так себе, но он пытался помочь. Вот обязательно ему дрочить на кого-то конкретного?! Вообразил бы себе симпатичную девку из борделя и вперед! Такие вполне могли курить, никаких проблем. Или у него сам запах курева какой-то своеобразный антифетиш?       — Блять, теперь я думаю о том, как ты дрочишь на майонез, и у меня вообще все упало!       — Нахера ты об этом думаешь?!       — Я не специально! Это все твои тупые слова!       — Это ты тупой! — Хиджиката зарычал и сунул в рот мокрую сигарету. — Займись уже делом!       — Я пытаюсь!       Слава тем богам, которые от него еще не отвернулись — наверное, какие-нибудь бог неудачи и бог черного юмора — Хиджиката не слышал, как Еродзуя «пытается». Он еще раз умылся, перекатывая сигарету из одного уголка губ в другой. Ее вес немного примирял с действительностью.       Шли минуты. Хиджиката смотрел на потоки воды, стекающие по белой керамике в слив. Она была очень чистой, в отличие от занятия, которым Еродзуя пытался себя спасти. Хиджиката не знал, как там у него успехи, и не спрашивал, боясь опять случайно помешать. Иногда слышал вздохи, шорох ткани, стук. Один раз он осмелился взглянуть на кабинку. В проеме между полом и дверью виднелись черные сапоги и спущенные штаны.       Наконец еще какое-то неопределенное время спустя Еродзуя заявил:       — Мне хана.       — Что, совсем не получается?       — Мне хана, — повторил Еродзуя убито.       Хиджиката поймал себя на желании начать заламывать руки.       — Попробуй…       — Я уже попробовал! Я все попробовал! Я так активно пробовал, что чуть пожар не устроил, ясно?! Можешь начинать сочинять речь на мои поминки!       — Ты не умрешь! — вдруг разозлился Хиджиката. Как он может так просто сдаваться?!       — Нет, к сожалению. Это было бы слишком просто. Мне еще придется таким жить. Кстати, а то, что Соичиро-кун говорил про пенсию, правда? Как думаешь, у меня есть шанс заставить наше государство раскошелиться?       — Ты же безработный, придурок, — зашипел Хиджиката сквозь стиснутые зубы. Сигарета окончательно пришла в негодность, так как он умудрился разжевать ее, словно жвачку. Хиджиката выплюнул табак вперемешку с бумагой на пол.       В кабинке молчали. Шум воды больше не успокаивал. Ничто не успокаивало.       Хиджиката снова взглянул на себя в зеркало. Вид у него был взъерошенный: лицо красное, лоб блестит от пота, волосы слегка топорщатся на висках, воротник рубашки намок от воды. В глазах что-то очень похожее на отчаяние, которое обычно толкает людей на безумные глупости.       Идея, проскользнувшая в голове Хиджикаты, была настолько абсурдной, что он всерьез задумался над тем, чтобы утопиться в раковине. Взгляд невольно соскользнул к его ладоням. Широким, крепким, привыкшим к оружию, с мозолями и аккуратно подстриженными ногтями. Короче, нормальные мужские ладони. Точно не прокатит.       Но так как Хиджиката уже давно чувствовал себя дурно, а в башке творилось форменное светопреставление, он произнес:       — Я мог бы помочь.       Еродзуя не сразу откликнулся на это сомнительное предложение. Хиджиката мог представить, как он долго и по нескольку раз обрабатывает поступившую в его слуховой аппарат информацию.       — В каком смысле? — хрипло спросил он.       — Ты понял, в каком.       — Нет, я явно что-то не так понял. Потому что мне показалось, что ты предложил…       — Не договаривай! Тебе правильно показалось.       Пауза. Кровь в теле Хиджикаты качалась с такой скоростью, будто он принял убойную дозу наркоты. Он расстегнул несколько пуговиц на рубашке и почему-то жутко испугался этого.       — Ладно.       Сквозь гул в голове Хиджиката едва расслышал это слово, сказанное сдавленным шепотом. Ему даже показалось, что он не так понял.       — Что?        Послышался неловкий кашель.       — Я сказал, ладно. Давай. Хуже уже не будет.       «Ну это как посмотреть», — подумал Хиджиката, теряя связь с реальностью. Может, он спит? Хиджиката пару раз ущипнул себя, как ранее Еродзуя, очень надеясь проснуться на своем футоне в штабе Шинсенгуми. Но ничего подобного не произошло. Он все еще был здесь, в туалете закусочной «Последняя трапеза», и собирался…       Стоп! Чем яснее он себе это представит, тем больше вероятность, что струсит. А трусить ему нельзя.       — Оогуши-кун?       Хиджиката полицейский. Заместитель командующего Шинсенгуми. Он поклялся защищать Эдо и его граждан до последнего вздоха. Он самурай. Он стремился помогать каждому, кто в этом нуждался. Смотреть страху в лицо и бить туда же. Преодолевать трудности. Служить людям и закону. Сторожить справедливость и блюсти честь офицера…       Хиджиката тряхнул головой. Про честь было лишним!       Он сам это предложил. Ему нужно оказать помощь пострадавшему. Еродзуя, каким бы отвратительным лентяем и придурком он ни был, не заслужил ничего подобного. Наоборот — Хиджиката давно себе признался, что считает Еродзую хорошим человеком. Смелым, сильным, иногда даже самоотверженным. И Хиджиката к тому же был ему должен.       Еродзуя так часто помогал ему, хотя был вовсе не обязан этого делать. Хотя мог просто пройти мимо. Неужели он не сможет сделать для него такую малость в ответ?       — Оогуши-кун, если ты утопился в раковине, то это было недальновидно — совсем скоро мы опять встретимся.       — Я еще здесь, — возразил Хиджиката, собираясь с духом. — Просто… я сейчас.       — Ладно, — глухо согласилась с ним кабинка. — А ты не знаешь, сколько времени прошло?       Хиджиката напряг все оставшиеся мозговые клетки и почувствовал, как кафельная плитка уплывает у него из-под ног. Потому что он не следил за временем. Он так погряз в своих переживаниях, что забыл сделать то единственное, что мог, пока Еродзуя пытался справиться собственными силами.       Ну нет! Ему никак нельзя облажаться еще больше!       — Мы успеем, — твердо сказал Хиджиката, закатывая рукава. Взглянул на себя в последний раз, будто пытался запомнить таким — решительным и непорочным, подошел к нужной кабинке и открыл дверь.       Еродзуя распластался на сиденье унитаза с лицом, выражающим слишком много и слишком мало одновременно. Выше пояса на нем ничего не было, белая грудь лоснилась от духоты. Кимоно сползло к поясу, прикрывая пах, черная жилетка валялась на полу, штаны болтались на щиколотках. Еродзуя дышал чуть чаще, чем нужно, его зрачки были расширены.       Еродзуя моргнул и посмотрел на Хиджикату так, будто до конца не верил, что тот и правда стоит напротив. Хиджиката и сам не верил.       Взгляд Еродзуи сосредоточился где-то в районе его рта. Он произнес:       — А ты готов протянуть руку помощи или…       — Руку, придурок, руку! Совсем совесть потерял?!       — Не самая страшная потеря, — пробормотал Еродзуя. Он выглядел очень пассивным, но не как обычно, неправильно. Так обычно ведут себя старики в доме престарелых, брошенные всеми родственниками и спокойно ждущие своего смертного часа.       Хиджиката раньше думал, Еродзуя постоянно ведет себя как старик или мертвец. Он ошибался. Сейчас он понял, сколько деталей не хватает его повседневному образу.       — Долго стоять будешь? — без интереса поинтересовался Еродзуя, теперь разглядывая дверную ручку. — Или оцениваешь фронт работ?       Надо же, у него еще хватает сил ерепениться. Это хороший знак.       Хиджиката посмотрел на его прикрытый пах, представил, как ему придется сесть перед Еродзуей на корточки или на колени, вздрогнул и приказал:       — Встань.       — Что? Зачем?       — Я сяду сзади.       — Ну уж нет!       — Да не трясись ты! Я просто не хочу видеть слишком много!       Еродзуя с кряхтением приподнялся, придержав один рукав кимоно в стратегически важном месте и быстро прикрыв зад другим. Хиджиката неловко обогнул его, почему-то стараясь не касаться. Закрыл крышку унитаза, перекинул через него ногу и сел, упершись поясницей в сливной бачок. Чтобы Еродзуя опустился на место, Хиджикате пришлось развести ноги еще шире. Перед ним возникла крепкая мужская спина с росчерком шрамов и следами пота.       В голове кто-то кричал и размахивал белым флагом. Наверное, здравый смысл. Хиджиката сглотнул и хрипло выдавил:       — Так, ладно, закрой глаза.       — Чтобы привыкнуть к вечной тьме, в которой утонет мое дальнейшее существование?       — Чтобы тебе было легче расслабиться!       — Не парься, совсем скоро я навсегда расслаблюсь.       — Да задолбал! — Хиджиката нашарил на полу его фиолетовый пояс, слегка толкнул в спину и завязал глаза. Еродзуя не сопротивлялся, и это тоже бесило. Все, что происходит, неправильно, неестественно и… и как же хочется курить! И кофе с майонезом. И обратно в штаб.       Хиджиката прикусил щеку изнутри. Рано распускать нюни!       Когда с повязкой было покончено, Хиджиката позволил себе еще немного отрицания. Еродзуя его не торопил. Они соприкасались только бедрами и ногами и только из-за тесноты. С такого расстояния Хиджиката мог пересчитать чужие позвонки и шрамы. Последних, кстати, оказалось очень много. Больше, чем он бы ему пожелал.       Неожиданно Еродзуя первым сделал следующий шаг и плавно откинулся на его грудь. Хиджиката тут же ощутил, как заполошно бьется чужое сердце. И почему-то от физического доказательства, что с ужасом и стыдом здесь борется не только он, стало спокойнее. Настолько, что, пока Еродзуя пытался удобнее пристроить затылок на его плече, Хиджиката запустил руку под складки кимоно.       На секунду показалось, будто он сунул руку в кипяток. Или этот кипяток выплеснули Хиджикате на голову. В любом случае он едва удержался от того, чтобы не вскинуть руку с девичьим криком. Еродзуя резко втянул в себя воздух. Хиджиката решил, что если тот скажет хоть слово, то ничего не выйдет. Еродзуя молчал.       Хорошо, что их мысли часто и во многом сходились.       Действовать дальше, полностью осознавая реальность, было решительно невозможно. Так что Хиджиката отпустил свое мировосприятие погулять и сосредоточился. Еродзуя был лишь слегка возбужден, но между ног у него все горело. Да, видимо, он и правда очень старался, даже слишком. Хотя, наверное, Хиджиката на его месте делал бы то же самое.       Он поставил подбородок на влажное плечо Еродзуи, обхватил его за пояс и аккуратно погладил член по всей длине. Рассудив, что его руки слишком сухие, Хиджиката облизал правую ладонь и снова запустил ее вниз. Еродзуя, ориентирующийся только по звукам и ощущениям, вздрогнул и громко выдохнул.       Все мысли в голове всплыли кверху брюхом, как дохлые рыбы.       Сначала дело шло туго. Хиджиката уставился в точку на груди Еродзуи и сконцентрировался на своей работе. Краем глаза он замечал, как движется его рука под холмиком белоснежной ткани и испытывал по этому поводу очень странный спектр ощущений. Еродзуя продолжал молчать, за что ему большое человеческое спасибо. Но, когда по прошествии нескольких минут член едва ли стал тверже, Хиджиката забеспокоился.       Чего-то не хватает. Наверное, Еродзуя потерял остатки воображения и уже не в силах представить себе кого-то, с кем хотел бы оказаться в этом туалете вместо Хиджикаты. И он продолжал нервничать. Нужно что-то придумать, но советоваться нельзя. Звуки их голосов все испортят.       Ноги и поясница затекли. Хиджиката подумал, что Еродзуе наверняка неудобно сидеть в такой позе, а в их деле важна любая мелочь. Он положил обе руки ему на пояс и потянул вверх. Еродзуя понял намек, приподнялся, подождал, пока Хиджиката тоже устроится лучше, и сел на его бедра. Весил он как маленький слон, но Хиджиката лишь снова обернул его руками. Мышцы живота под его пальцами ритмично сокращались. Хиджиката погладил влажную кожу, уходящую вниз дорожку волос и услышал еще один вздох. На шее Еродзуи билась голубая жилка, и Хиджиката, не думая, слегка прикусил ее. Член в его руке одобрительно подпрыгнул в ответ на это действие.       И как он сразу не додумался! Хиджиката ведь и сам любил, когда боль чередовалась с лаской! Если ощущений будет слишком много, тут и воображение не понадобится.       Хиджиката дрочил, как самому себе — то медленно, то спешно, обхватывая то весь ствол, то только основание, поглаживал большим пальцем головку, ласкал уздечку, изредка специально задевал мягкую кожу кончиками ногтей. Еродзуя теперь облизывал губы, елозил по нему задом и шумно дышал в ухо. Второй рукой Хиджиката гладил и сжимал его грудь, бока и рельеф пресса — сплошные мышцы с узорами шрамов. Потом, так как он уже долгое время смотрел на него, оттянул пальцами вставший розовый сосок, и Еродзуя издал громкий неприличный звук. Хиджиката прикусил кожу у него на шее, и звук повторился.       Член в руке Хиджикаты встал по стойке смирно, как Шинсенгуми на утреннем построении. Он поощрительно куснул затылок Еродзуи у кромки белых волос. Кудри от жары слиплись и вились еще сильнее обычного. Хиджиката ловил губами тонкие капли пота и оставлял следы от зубов на шрамах, попадающих в зону видимости. Пуговицы на его рубашке впивались Еродзуе в спину. В горле у Хиджикаты пересохло, а в глазах потемнело. Он ни на миг не задумался о том, как сильно увлекся своим заданием.       Когда Еродзуя стал периодически срываться на влажные всхлипы и скулеж, Хиджиката понял, что развязка близко. А потом его ладонь накрыла чужая и задвигалась быстрее, задавая свой ритм. Еродзуя выгнулся грудью вперед. Хиджиката больно укусил его шрам на лопатке, оттянул сосок и зарычал.       Еродзуя вскрикнул, а его «потенциал» запачкал Хиджикате руку и забрызгал голубой узор на рукаве кимоно. Тело на коленях Хиджикаты сперва задрожало сильнее, а потом обмякло, мягкие волосы пощекотали шею. Член, отслужив дневную смену, отправился отдыхать. Хиджиката неосознанно погладил его подушечками пальцев напоследок, достал руку и присмотрелся. Что-то никаких деталей не видно. Он поискал взглядом другие следы. «Потенциала» у Еродзуи оказалось хоть отбавляй, и наконец в одном пятне Хиджиката заметил что-то крохотное и металлическое.       Деталь. Это должна быть она. Даже если не хватит только одной, бомба не взорвется.       — Эй, Еродзуя, гляди, — Хиджиката ткнул пальцем в направлении своей находки. — Получилось.       — Ты мне глаза завязал, придурок, — прохрипел Еродзуя, все еще пытаясь восстановить дыхание.       — Ой, точно, — Хиджиката вытер руку об уже и так грязное кимоно и распутал узел на белом затылке. Еродзуя стянул пояс и глянул вниз.       Когда они оба замолчали, что-то изменилось. Мгновенно, будто по щелчку пальцев. Повисшая тишина с каждой секундой становилась все крупнее и горячее. И Хиджиката вспомнил, что запретил им обоим разговаривать. Потому что как только они заговорят, все их выкрученные в неправильные стороны тумблеры вернутся в исходное положение.       Мировосприятие Хиджикаты возвратилось домой, обдало хозяина перегаром, развело руками и полезло искать пистолет. Еродзуя на его коленях замер и каким-то образом стал тяжелее.       Когда пауза затянулась настолько, что ее не смогла бы прикрыть никакая цензура, Еродзуя произнес:       — Ладно, так и быть. Можешь не возвращать мне деньги, которые отдал мелким засранцам. Считай, отработал.       Секундой спустя он насильно хлебал воду из унитаза.