Черноглазая

Мелексима вняла совету шаманки ― работала она на совесть. В основном, вся ее работа сводилась к тому, чтобы подносить ту или иную вещь, когда Буяннавч помогала раненым воинам, или раскладывать травы. Шаманка рассказывала девушке о том, для чего какие травы ― от каких можно умереть, какими усыпить или спасти жизнь. Мелек из шатра выходила только по просьбам Буяннавч, а все потому, что шаманка боялась, как бы не стало хуже ― голос к девушке возвращался медленно. Женщина замотала Мелек шею мягким плотным отрезком меха, давала очень много тёплого молока и настоя трав. Мелексима чувствовала, как саднящая боль в горле отступает, но говорить ей все еще не советовали ― чтобы не сделать хуже. Субэдэй все странно смотрел на нее, в те редкие моменты, когда они встречались. Мелек всегда становилось не по себе от этого взгляда, и она спешил исчезнуть из поля зрения грозного полководца. Она не понимала, чем было вызвано такое поведение, да и знать не хотела ― Мелексима собиралась держаться подальше от этого старого мужчины, что внушал ее страх. Проблемы так же исходили их других девушек. Их было довольно много ― они стирали, шили, готовили, но жили чуть дальше, чем другие воины. Исключение составляла только Мелексима, которую взяла под опеку старая шаманка ― шаманов тут уважали и с их словами считались. Другим девушкам это, конечно, не нравились. При встрече с Мелек они старались оскорбить ее или побольнее ударить, но они ничего о ней не знали ― и находить болевые точки было невозможно. Мелексима же смиряла их строгим взглядом и не обращала внимания. Хан с ней более не пересекался. Мелек казалось, что тот и вовсе забыл о существование девушки, но она решила, что это к лучшему ― лишнее внимание ей не к чему. Буяннавч постоянно ловила грусть на лице своей подопечной. В этот вечер, после того, как Мелексима выпила теплое молоко с медом, и ее шею замотали теплым полотенцем, шаманка начала разговор. Но Мелек волновал один вопрос: ― Бат-хан, ― сказала она шепотом. ― Он похож на своего деда? ― Телучин Чингисхан был великим воином, великим ханом, ― сказала шаманка. Они вдвоем перебирали какие-то травы. ― Но у монголов есть мнение, что каждый хан будет лучше предыдущего. ― Потому что от своего отца он узнает больше, чем тот узнал от своего, ― сказала Мелексима. ― Да, я знаю. Дедушка мне говорил. Шаманка недоуменно посмотрела на черноволосую. Она не заметила, как за их шатром мелькнула тень, и кто-то притаился, слушая их разговор. ― А кем был твой дед? ― спросила шаманка. Мелек грустно улыбнулась. ― Он был… Чингисхан сам говорил, что он был великим воином, ― Мелексима аккуратно оттерла костяшками пальцев слезинки. ― Я помню, как хан пришел в наш дом. Смутно помню, мне тогда было лет пять от силы. Незадолго до своей смерти приходил. Он внушал трепет и ужас, внушал восхищение. Я помню его взгляд, который он опустил на меня с высоты своего роста. Чингисхан пришел в мой дом, и я онемела от страха. Словно скала, Хан возвышался надо мной, ― Мелексима замолчала, перебирая тонкими пальцами сушеные лепестки каких-то растений. ― Это воспоминание очень сильно врезалось мне в голову. А когда я увидела Бат-хана… ― девушка отложила лепестки в сторону, потом взяла другие и посмотрела на них. ― Я снова почувствовала себя ребенком. Он внушает… ― Страх? ― подсказала Буяннавч, улыбаясь. Мелексима качнула головой. ― Нет. Трепет. Перед ним невозможно не склониться. Шаманка тихо, хрипло рассмеялась, но потом внезапно строго спросила: ― Молчи, и не напрягай голос! Мелексима кивнула, молча помогая шаманке распределять травы. Субэдэй, который стоял все это время рядом с шатром, задумчиво смотрел вдаль, а потом решительным шагом направился к шатру Хана. *** ― Хан тебя зовет, ― сказала Буяннавч, входя в шатер. Мелексима подняла голову и на ее лице появился испуг. ― Меня? ― переспросила она. ― Сейчас? Близилось время обеда, а она точно знала, что Хан редко с кем делит завтрак, обед или ужин, предпочитая трапезничать в одиночку. Хотя, с чего она взяла, что ее будут кормить? Шаманка кинула девушке сверток голубой ткани, которым оказалось красивое платье. Оно было похоже на то, что принадлежало Мелек, отличаясь разве что цветом и закрытыми плечами. Волосы шаманка принялась собирать в высокую «шишечку», но из-за их длины это было проблематично. ― И зачем ты их только обрезала, ― пробормотала Буяннавч, но Мелексима ее услышала. ― Это было сделано в знак моего траура, ― сказала она. Шаманка попыталась заглянуть в глаза своей подопечной, но та смотрела перед собой твердым взглядом. Конечно то, что красиво одетая Мелексима направилась в шатер Батыя не могло остаться без внимания. Девушка была уверена, что уже к вечеру все будут об этом и знать активно обсуждать, но ей было до этого все равно. Она держала голову высоко и проговаривала про себя советы, которым ее научила Буяннавч. Сказать, что Мелек не боялась ― соврать. Одна единственная встреча с Чингисханом и жизнь с дедушкой произвела на юную девочку неизгладимое впечатление, поэтому Бату внушал ей такой же страх. По сути, он был необоснованно, но сложно не бояться человека, под руководством которого находится столь огромное войско. Когда она вошла в шатер, кроме хана там был Субэдэй и еще двое мужчин ― приближенных Хана. Одного из них она знала ― Хостоврул, говорящий на русском. В стане ханов было несколько таких, но именно он пользовался особой расположенностью Батыя. Он пытался вывести Мелек на разговоры, и она дала понять, что язык руссов ей понятен, но говорит она не может не только на нем, но и на монгольском. Второй же был тощим и каким-то маленьким, с вечно выбеленным лицом и синими камешками под глазами. Она сначала неуверенно замерла, войдя в шатёр, но стоило ее темным глазам столкнуться с не менее темными глаза Батыя, она «оттаяла» и, поклонившись, произнесла: ― Великий хан. Бату внимательно посмотрел на нее и кивнул на подушку напротив себя. Между ним и Мелек таким образом был стол, а по бокам, чуть поодаль, сидели его верные слуги. ― Садись, ― сказал хан. Мелексима приблизилась, слегка приподняв платье, и аккуратно села. Хан заговорил снова. ― Ешь. Батый говорил отрывисто и приказами, как он привык. Мелек не обижалась, а спокойно повиновалась. Она ела одна, слуги замерли, словно изваяния, наблюдая за ней, как и Хан. Батый съел совсем немного, и когда закончил он, тут же прекратила и Мелек. Она совершенно не знала, что ей делать и как себя вести. ― Теперь, когда голос к тебе вернулся, ― произнес Батый. ― Скажи: кто ты? Хан, несмотря на то, что сидел напротив нее, казалось, возвышался над ней, как скала. Тонкое тело, закутанное в голубые шелка. Высокий лоб и длинные, черные прямые волосы. Взгляд карих, как горчичный мёд, глаз вынуждает отворачивать лицо. Вынести его взгляд что-то из ряда невозможного. ― Что Великий Хан хочет знать? ― спросила Мелек. В голове крутилось сотни мыслей. ― Ты рассказывала шаманке о моем деде, ― сказал Батый. На лице Мелек промелькнуло удивление, она кинула быстрый взгляд на Субэдэй, потом посмотрела опять на хана и кивнула. ― Рассказывала, ― подтвердила Мелек. ― Чингисхан часто навещал наш дом, точнее, моего деда. Его звали Ганбаатар… ― Ложь! ― внезапно воскликнул Субэдэй, поднимаясь на ноги. Точнее, даже вскакивая. Возмущенный словами Мелек. Батый посмотрел на полководца, ожидая объяснений столь дерзкому вмешательству. Тот приблизился к хану и сказал: ― Мне доводилось знать Ганбаатара. Он был одним из лучших воинов при вашем деде и отце, но к сожалению, покинул нас еще до вашего рождения. Он… ― Дедушка был ранен на одном из сражение, ― перебила Субэдэй Мелек. В ее черных глазах мелькнуло недовольство ― ей не нравилось, что ее слова ставили под сомнения. ― Он потерял руку и глаз, он стал глухим, и Чингисхан отдал ему самую красивую женщину среди монголок, после чего отпустил на свободу. Про это я тоже лгу? Субэдэй стушевался, но тут же нашелся с ответом: ― Ганбаатар был знаменитым воином, его историю знает каждый. Батый одним молниеносным движением поднял руку. Мелексима дернулась от того, насколько быстро и резко произошло это движение. ― Молчи, ― приказал хан полководцу. ― Пусть говорит дальше. Субэдэй замер, но после вернулся на свое место, прожигая Мелек ненавидящим взглядом. Она молчала. ― Продолжай, ― приказал Батый. Мелексима вздохнул. ― И Ганбаатара и его жены родилась дочь ― моя мать. К сожалению, она влюбилась в русса, моего отца. Дедушка ничего не знал об этом ― мама боялась, что тот отречься от нее. Но дедушка смирился с этим выбором дочери, смог полюбить еще не рождённую внучку ― меня. Мелексима сглотнула. Батый глазами указал на чашу с напитком, предлагая ей немного выпить, и Мелек не стала отказываться. ― Но мой отец изменил матери, и та убила его, и ту женщину, ― Мелек качнула головой. ― Я даже имени его не знала, но теперь это не важно. Мама умерла через три зимы от хвори. Меня растили бабушка и дедушка. Мы жили совсем рядом с руссами, оттуда и язык знаю. Но два года назад умерла бабушка, ― голос девушки дрогнул, она низко опустила голову. ― Мы очень скорбили. А три месяца назад умер и дедушка. Под тем деревом, что меня нашли ― его могила. Ганбаатар всегда считал, что дуб ― символ силы. Он завещал похоронить его под тем деревом, и я не могла ослушаться. Несколько минут все молчали. Субэдэй внимательно разглядывал девушку, но уже с меньшей враждебностью. Он видел жену великого Ганбаатара, и не мог не признать, что сидевшая здесь девушка имеет определенное сходство с женщиной, которую раньше считали самой красивой монголкой. Мелек слегка дрожала, ожидая решения Бат-хана или хоть какого-то слова от него. ― Великий хан, ― внезапно сказал Субэдэй. Все присутствующие посмотрели на него. ― Если эта женщина ― внучка Ганбаатара, то Вам, должно быть известно, что Чингисхан повелевал, в память о подвигах ее деда, оберегать его потомков, предоставляя им кров, одежду и еду. Мелексима тихо выдохнула вновь почувствовав на себе прожигающий взгляд Бату. Она прикрыла глаза. ― Эта не та причина, по которой я позволила себя привести, ― тихо сказала Мелек. ― Я горжусь своим дедушкой, но вовсе не собираюсь пользоваться тем, что обещал Чингисхан. ― Почему? ― спросил Батый. Он говорил коротко и мало, в основном слушая, и Мелексима подумала, что это неплохая тактика для воина. Она глубоко вздохнула. ― Потому что эти привилегии были для моего деда, а я их не заслужила. Два монгола тихо охнули. Батый, даже если и был удивлен, не показал этого. Во взгляде Субэдэй промелькнуло что-то новое, сменяя ненависть. Мелек ждала решения. Бату протянул руку к столу и сжал что-то длинными, увешанными кольцами пальцами. Мелексима невольно заострила на них внимание. Хан и девушка посмотрели друг другу в глаза. Напряжение. Оно заполнило, казалось, собой весь шатер, вытесняя воздух. Троица приближенных почувствовали неопределённое желание покинуть шатер Батыя, но пока хан не даст разрешения ― сделать этого не могли. И кроме того, им было интересно узнать решение насчет судьбы Мелек. ― Если Буяннавч согласиться взять тебя в подопечные, можешь оставаться, ― вынес решение хан. Мелек выдохнула. ― Благодарю вас, Великий хан, ― произнесла девушка, и Батый уловил в ее голосе искреннею благодарность. По сути, он мог просто отпустить ее ― слово своего деда он бы сдержал в любом случаи, а крова Мелек у него не просила. Но это была одинокая девушка, у которой ничего не осталось и которой некуда было идти. ― Уходите, ― сказал он своим слугам. Те послушно исполнили приказ, бесшумно выходя из шатра. Он посмотрел на Мелек и кивнул на стол перед ней. ― Можешь есть. Батый и сам приступил к полноценному обеду, не отвлекаясь на разговоры. Мелексима не стала отказываться и присоединилась к трапезе. Легкая улыбка всплыла на ее губах ― она чувствовала себя в относительной безопасности. По крайней мере, ее здесь не обидят. Бат-хан не мог отделаться от мысли, что эту девушку предложили ему как наложницу.