Черноглазая

Зима была по-настоящему суровой, поэтому большую часть времени Мелексима проводила в шатре шаманки, согреваясь около огня и помогая Буяннавч. Мелек могла с точностью сказать, что эти вечера ей нравятся ― шаманка учила ее монгольским песням, рассказывала истории, и Мелек чувствовала себя очень спокойно в компании старой женщины, которая полюбила ее за два с половиной зимних месяцев. Но все чаще взор Мелек устремлялся вдаль, в ту сторону, где под дубом был похоронены ее дедушка и бабушки. Она испытывала неопределённую тоску, не имея возможности пойти на могилу к семье. У дуба были похоронены только ее дедушка и бабушка ― сначала бабушка, поскольку Ганбаатар сразу выбрал это место для своего упокоения и не хотел расставаться с любимой женой даже после своей смерти. Но даже после самой сильной зимы приходит весна. Близился праздник Цаган Сара или Белый месяц― один из самых почитаемых и уважаемых праздников для монгольского народа. Его праздновали в конце зимы и в самом начале весны, и шаманы были заняты тем, что наблюдали за подготовкой к этому празднику. Буяннавч, как одна и немногих женщин-шаманов, волновалась больше всех, а потому на плече Мелек опустилось много работы. Об этом празднике Мелексима слышала, хоть и имела весьма смутные представления о том, как он проходит. Как отметила для себя Буяннавч, жизнь в подобных условиях была девушке несколько чужда ― в ней смешались две культуры, и некоторые тонкости жизни монголов она не знала. Шаманка боялась, как бы это не вылилось в какую-нибудь неприятность для Мелек, но когда по стоянке прокатилась весть о том, что девушка Мелексима является внучкой самого Ганбаатара, все изменили свое отношение. Ей пытались помочь, угодить, если она ошибалась ― подсказывала, но Мелек больно не расслаблялась ― она считала это лицемерием, не больше, хотя некоторые юноши помогали ей с большей искренностью. ― Буяннавч, ― сказала она одним вечером, когда до конца зимы и самого праздника оставалось чуть больше недели. Шаманка что-то вычитывала в свитках, а Мелек шила у огня ― в центре юрты был сложен небольшой очаг из камней. Женщина что-то вяло промычала, давай разрешение говорить. ― Как думаешь, если я попрошу, Бат-хан разрешит мне сходить на праздник к дедушке на могилу? Шаманка кинула на подопечную быстрый взгляд, после чего вернулась к своим записям: ― Не знаю, ― сказала она. ― Спроси у него. С Батыем Мелек иногда обедала или ужинала. В основном, они говорили на русском ― для хана было важным выучить его, а Мелексима была не против, русский она знала хорошо. А то, что она могла говорить и на монгольском, несколько облегчало ситуацию. Но их общение было сдержанным и несколько безэмоциональным, что немного удручало девушку. Это, впрочем, не мешало ей изредка благодарить хана за его гостеприимство и щедрость. Мелек выделяли из ряда обычных девушек, и, к примеру, зимой у нее были шубы не из собаки или козла, а волчьих или лисьих. Весна принесла с собой одну небольшую проблему ― при хорошей погоде быстро зацвела сирень. Буяннавч принесла пару ветвей к себе домой, и теперь Мелек старалась сидеть ближе к выходу, или открывать «окна», чтобы свежий воздух перебивал сильный запах этого растения. ― Я плохо различаю запахи, ― сказала Буяннавч, когда Мелек поинтересовалась, не плохо ли ей от этого запаха. Мелексима ничего не могла сказать ― не в ее положение было что-то требовать от столь доброй женщины. Немного перетерпит, ничего страшного. *** ― Великий хан опять зовет тебя к себе, ― сказала шаманка Мелек. Та сидела на своей постели и мурлыкала себе под нос какую-то песенку, которой Буяннавч недавно научила, и что-то шила. Шаманка подошла, заинтересованная глядя на самодельную куколку в руках Мелек. Мелексима улыбнулась и кивнула, откладывая куклу, которую почти закончила делать. ― Что это? ― спросила шаманка, бережно беря куклу в руку. У поделки не было лица, светлая пряжа пошла на волосы, а красный сарафанчик был сделан из красной ткани. ― Это берегиня, ― объяснила девушка. ― Бабушка и мамы такие начинала делать в каждом феврале, а старые сжигали на Цаган Сара. Они верили, что куколка за год будет копить в себе все плохое и хорошее своего хозяина, а стоит ее сжечь ― все плохое поднимется в небеса к предкам, где они уничтожат это, а все хорошее уйдет под землю, и будет следовать за тобой под землей. ―А где старая куколка? ― поинтересовалась Буяннавч. Мелек нахмурилась. ― Она спрятана во внутреннем кармане платья. Я сожгу ее на праздник. Шаманка понимающе кивнула. ― Ты так и не спросила позволения хана отправится на могилу к деду? ― Сегодня спрошу. С утра Мелек чувствовала слабость и головокружение, она даже отказалась от завтрака и обеда, но очевидно, в компании хана ей придется поесть. Пока она шла, ее несколько шатало, но она старалась идти прямо и гордо. Цветы сирени попадались необычайно часто, и их аромат буквально отравлял Мелек. Девушка поспешила к шатру хана. В шатре Батыя была только одна ветвь, и из-за большого размера самой юрты запах ощущался меньше. Мелексима вошла внутрь и поклонилась. ― Великий хан, ― почтительно произнесла Мелексима. Батый кивнул ей в знак приветствия и указала на место напротив себя. ― Присаживайся, ― пригласил он. Чтобы взобраться на возвышение из подушек, Мелек пришлось немного приподнять полы платья. Она села, слабо улыбнувшись. ― Мне рассказали о традициях праздника Цаган Сара, ― сказала Мелексима. ― Звучит очень интересно. ― Разве твоя семья не праздновала его? ― спросил хан. Он все еще обходился с ней короткими и отрывистыми предложениями, говорил спокойно и размеренно. Мелек нравилась его речь, было в ней что-то завораживающее. ― Праздновали, но с гораздо меньшим размахом, ― Мелексима улыбнулась, правда голова от этого словно стала больше болеть. ― Вся семья одевалась в белое, маме и бабушке очень шли платья этого цвета. Я помню, что смотрела на них и мечтала быть такой же красивой. Разговор оборвался, они ели молча. Мелексима, если честно, не понимала почему хан так предпочитает ее компанию за трапезой, но спрашивать об этом было бы невежливо. Мелексима чувствовала сильное головокружение и слабость, руки у нее мелким подрагивала. Она сжала пальцы крепче на чаше, а другую сжала в кулак, положив к себе на колени. От запаха сирени ее непрерывно мутило. Она сделала глоток кумыса, стараясь немного прийти в себя. В конце концов, у нее была цель. ― Великий хан, я хотела спросить… ― начала было Мелек, но замолчала. Перед глазами все поплыло, начало двоиться. Она оставила чашу, проводя рукой по лицу. ― О чем? ― поинтересовался хан, смотря на девушку. Она отняла руку от лица и посмотрела на него, моргая и щурясь, словно стараясь увидеть его. ― Мелексима? Девушка валится на подушки. Батый встает, быстро обходит стол и приподнимает голову девушки. Слегка ударяет по щекам, стараясь привести в сознание. ― Мелексима? Мелек! ― судорожный выдох вырывается из полуоткрытых губ, но в остальном она выглядит совершенно безжизненной. Хан приподнимает ее, укладывая головой на свое плечо. Черные глаза прикрыты, девичье дыхание совсем слабое, и Батый осознает, что Мелексима потеряла сознание. Его тело будто каменеет, в голове не остается ни одной мысли, но спустя секунду, после быстрого взгляда на кажущееся безжизненным нежное лицо девушки, он громко произносит. ― Стража! Стражники тут же появляются в шатре. ― Приведите шаманку! ― с каким-то рыком приказывает хан. Те быстро кланяются и спешат позвать Буяннавч. Батый слегка встряхивает девушку, но та не приходит в себя. Батый, признаться, немного растерялся. Он видел смерти, предсмертную агонию, видел пытки, но что-то поколебало его, стоило этой девушке потерять сознание. Буяннавч появляется быстро и, завидев безжизненную Мелек на руках, оказывается рядом необычайно прытко для своего возраста. ― Что она ела? ― спросила женщина, помогая хану переложить девушку на кровать. В еде яда не оказалось, да и хан чувствовал себя хорошо. Буяннавч провела осмотр на наличие физических повреждений, но Мелек была цела. Женщина осмотрела юрту, выискивая возможные причины потеря сознания, пока не заметила ветвь сирени, стоящую около стола. ― Возможно, все дело в сирени, ― предложила женщина. Хан стоял рядом с ними, возвышаясь как скала. ― Этот запах очень сильный, у меня в юрте много сирени. Но я запахов не чувствую, а Мелексима, очевидно чувствительна к ним. Хан Батый приказал немедленно убрать сирень и открыл пошире полог, чтобы свежий воздух попадал в юрту. Буяннавч намочила небольшую тряпочку и положила на нос девушки, стараясь таким образом перебить запах растения. ― Почему же она тебе не сказала? ― спросил Бату, и шаманка уловила в его голове злые нотки. Впрочем, женщину это не напугало ―шаманы считались неприкосновенными, поэтому Бат-хан вряд ли прикажет ее казнить. ― Возможно, она не хотела навязывать свои проблемы, Великий хан, ― предположила шаманка. Она понимала, что Мелексима была несколько стеснительна, и могла для себя решить, что не стоит мешать шаманке делать ее дела. ― Но возвращаться в мой шатер ей нельзя, там очень сильный запах. Она может отдохнуть здесь хотя бы до вечера? ― Может, ― ответил Батый, практически не раздумываясь. Бледная и беспомощная Мелексима вызывало определенное желание защищать. Буяннавч кивнула на хана задумчивый, испытывающий взгляд, кивнула. Она поклонилась и вышла. Батый посмотрел на спящую девушку, отмечая то, как болезненно она морщится, и вернулся к своим делам. У него был особенный подарок, который Бату собирался преподнести внучке Ганбаатара, но очевидно, с ним придется повременить. *** Мелексима проснулась уже поздним вечером. Голова болела уже меньше, а завернувшись в теплые шкуры спать было очень удобно. Конечно, ханская постель не сравнится с постелью для подмастерья шаманки, хотя Мелек, как внучке великого воина, отвели вполне хорошее место. Да и на жизнь в этот месяц жаловаться было глупо ― Мелексима была всем довольна. Девушка улыбнулась своим мыслям и легонько потянулась. ― Очнулась? ― раздался голос, и Мелек вспомнила, что находится в ханском шатре. Она резко выпрямилась, из-за чего голова снова напомнила о себе тупой болью, и нашла глазами Батыя. Тот сидел на подушках, что-то записывая. ― Простите меня, ― начала была Мелексима, но была прервана. ― Почему ты не сказала? ― Про что? ― Про сирень, ― спокойно отозвался хан. Мелексима покраснела. ― Я не хотела причинять неудобства. ― Но все равно их причинила, ― констатирует Бату. Мелек смущается. Она пытается встать, но перед глазами все плывет, и ей приходится пару секунд сидеть неподвижно, ожидая, пока все встанет на места. ― Ляг обратно, ― приказал хан. Мелексима удивленно глянула на него, но Батый продолжал делать записи, словно ничего и не говорил. ― Но, Великий хан… Батый кинул на ее один короткий взгляд, но это хватило, чтобы Мелексима послушно замерла на месте, сжимая пальцами шкуру, которой до этого укрывалась. Она хотела лечь обратно, но не могла себя заставить. В конце концов, все и так говорили о ее положение, не стоило добавлять людям пищу для сплетен. ― У тебя проблемы с выполнением приказов? ― спросил Бату, смотря на девушку. Мелексима тяжело вздохнула и легла обратно, натянув шкуру едва ли не до самой макушки. Но очень быстро девушке стало жарко, поэтому пришлось «вынырнуть обратно». Батый с некоторым отстраненным любопытством иногда кидал на ворочающуюся девушку взгляды. Через минут десять она притихла, а еще через пять ― окончательно заснула. Бату не сдержался, бесшумно встав и так же бесшумно приблизившись к своей постели, которая на эту ночь была отдана Мелек. Присев рядом с девушкой, он легким движением слегка развернул ее с бока на спину. Мелексима крепко спала, даже не проснувшись от такого действия. Батый внимательно разглядывал красивые черты лица, откинув короткую черную прядь. Она сонно приоткрыла губки. Она была красивой, Бату не мог этого отрицать ― чем-то похожая на их женщин, но перенявшая самое красивое из русской крови. Необычная. Да, кажется, это было самое верное слово. Будто все звезды собрались воедино, чтобы создать Мелек, с такими мягкими губами и теплой улыбкой. Словно все реки и океаны объединились, чтобы ее волосы спадали подобным образом. Словно каждое дерево в каждом чертовом лесу возводило свой взор к небесам, ожидая ее, чтобы уберечь от падения в своих ветвях. Мелек невозможно описать словами. Слово «красивая» не воздает ее должное, ведь Мелексима намного больше этого понятия. Она — все, что необходимо этому миру. Его миру. Батый встал и вернулся к своим делам. Мелексима продолжала спать. *** Всю ночь девушка спала без пробуждений, и проснулась только утром. Мелексима ощущала необычайный подъем сил, и особенное расслабление. Так бывает, когда утром с постели ты встаешь хорошенько выспавшись — максимальная безупречность в сочетании с естественностью. Мелексима провела рукой по растрепанным волосам ― мягкие и блестящие, но не уложены в прическу. Девушка сонно зажмурилась, легонько потягиваясь, и спросонок не сразу поняла, где именно находится. ― Проснулась? ― раздался за спиной голос, и Мелек повернулась. Хан сидел, казалось, в точно такой же позе на том же самом месте. Изменился, разве что, только наряд хана, во всем остальном ― ничего. Мелексима недоверчиво нахмурилась: ― Вы что не спали? ― Спал, просто ты не слышала, как я лег. Мелек кинула взгляд на место, рядом с собой ― оно было смято, хотя обычно Мелексима спала неподвижна. ― Ты проснулась вовремя, ― сказал Батый. ― Как раз принесли завтрак. Ешь. Мелексима с легкой улыбкой приблизилась к столу и опустилась на подушки. ― Мне бабушка в детстве много поговорок рассказывала, ― внезапно сказала Мелек. ― К примеру, голодный волк сильнее сытой собаки. На лице хана отразилось немного недоумения и раздражение. Собственно, Мелексима часто говорила с ним на русском, стараясь как-то научить хана речи русичей таким образом. ― Голодный волк сильнее сытой собаки, ― перевела Мелек, улыбаясь. ― Это значит, что человек в опасные моменты может совершить невозможное, чтобы спастись. Голодный волк сильнее сытой собаки. Батый ухмыльнулся. Мелексима, воодушевленная такой реакции, продолжила: ― Или, ― она задумалась, а потом сказала. ― Голодный разбоя не боится ― голодный разбоя не боится. Мелек улыбнулась, и замолчала, завтракая. Батый тоже молчал, но потом внезапно припомнил: ― Ты вчера хотела у меня что-то спросить? ― сказал он. Девушка непонимающе посмотрела на него, а потом, видимо, вспомнив, что именно она хотела, осторожно кивнула. ― Так ты скажешь? Мелек сглотнула, откладывая ложку, и неуверенно посмотрела на Батыя. После сна она выглядела взъерошенной, как маленькая бойкая птичка. ― Поскольку, скора Цаган Сара, ― начала она. ― Я хотела бы узнать, могу ли я съездить на могилы родных? В такой праздник я не могу не помолиться за их упокоение. Бат-хан внимательно смотрел на нее темными, как ночное небо, глазами, и Мелек невольно смущалась под этим взглядом. Не то, чтобы ей был неприятен хан, напротив, как любая юная девушка, она находила предводителя ордынцев весьма красивым и умным, но столь пристальный взгляд немного пугал ее. Впрочем, не только на нее Батый смотрел подобным образом ― на каждого своего слугу. Вероятно, именно поэтому говорили, что Сын Неба может читать души людей ― таким взглядом только этим и заниматься надо. ― Можешь, ― сказал хан, заставляя Мелек выдохнуть от облегчения. ― Только выбери день до или после праздника. Во время своего торжества тебя лучше находиться здесь. ― Конечно, Великий Хан, ― Мелексима почтительно склонила голову. ― Благодарю вас. Для меня это очень много значит. Батый кивнул. Мелексима была приятно удивлена тем, что ей разрешили отправиться на могилы родных, она рассматривала вариант того, что ей могли отказать. Но Бату дал свое согласие, и настроение девушки снова поднялось. За этим завтраком она позволила себе немного больше вольностей ― она шутила и смеялась, а еще лучше ей становилось, стоило увидеть ответную улыбку Батыя. Когда Мелексима уже собиралась уходить, Батый внезапно попросил ее задержаться. Слуги внесли в шатер нечто, скрытое под тканью. Монголы появились бесшумно и так же ―раболепно кланяясь ― исчезли. Мелексима с детским любопытством посмотрела на внесенную вещь. ― Что это? ― спросила она, силясь угадать по очертаниям предмета. ― Сними ткань и посмотри сама, ― ответил Батый. Девушка кинула на него хитрый взгляд и аккуратно стянула ткань. Та упала к ее ногам, а девушка ахнула от восхищения. Мелексима видела у бабушки подобную вещь ―ее называли бокка. Это был своего рода цилиндр высотой около полуметра и шириной около десяти сантиметров. Каркас изготовили из тонких прутиков и обтянули сверху шелком и парчой. Завершалась она плоской четырехугольной площадкой с султанчиком из перьев. ― Это мой подарок внучке великого Ганбаатара, ― сказал Батый, оказываясь рядом. Мелек даже не услышала, как он подошел ― она была пораженная красотой вещи, которую, как оказалось, ей подарили. ― Одень на Цаган Сара. ― Но, Великий хан… ― Учти, отказа я не приму, ― твердо сказал Батый, хотя в его голосе Мелек услышала смешки. Она широко улыбнулась, с каким-то восторгом и каплей недоверия глядя на хана. ― Почему вы решили сделать мне такой подарок, Великий хан? ― едва ли не смеясь, спросила Мелек. Батый усмехнулся. ― Бокка подчеркивает знатное происхождение женщины, ― объяснил он. ― Ты достойна носить его. Мелек улыбнулась и, поклонившись, аккуратно взяла подарок и вышла из шатра. Батый проводил ее внимательным взглядом. Пять месяцев назад Сильные запахи специальных трав распространились по всему шатру. Буяннавч шептала молитву, медленно раскачиваясь из стороны в сторону. Батый смотрел на это с равнодушием ― в отличие от своих слуг он не был настолько суверенным, чтобы верить в гадания и самим шаманам. ― Я слышу птиц, ― внезапно произнесла шаманка. ― Их много. Я слышу, как они поют и как хлопают крыльями. Я иду их искать и вижу ваш шатер, Великий хан. Они все внутри ― добрая весть, ― шаманка замолчала, делая какие-то пассы руками и продолжая что-то шептать с закрытыми глазами. ― В шатре много цветов. Красивые цветы, в самом расцвете ― яркие, большие. И под полотком ― птицы с прекрасным оперением. Они поют все вместе, но внезапно замолкают, ― шаманка ахнула. ― В шатер влетел лебедь. Большой и белый. Он в клюв начал собирать цветы ― маргаритки, гибискус, бледно-лиловая роза и пурпурная сирень. Собрав их, он идет к Вашей постели, которая усыпана жимолостью и незабудками. Он садится на нее, разбросав эти цветы вокруг себя и смотрит на ваш трон, Великий хан. Шаманка замолчала, отпуская руки и через пару минут открыла глаза, смотря на Батыя темными глазами. ― И что это значит, Буяннавч? ― поинтересовался Батый. Женщина была хорошей шаманкой, ее предсказания не раз сбывались, поэтому ее словам Бату доверял. ― Великий хан, ― произнесла Буяннавч. ― Услышать пение птиц и увидеть их ― добрый знак. Он предвещает благоприятных во всех отношениях времен. Но их всех затмевает Белый лебедь. Он приходит, и собирает цветы, которые символизируют любовь и нежные чувства. И сам лебедь является символом любовной ласки. Великий хан. Скоро вы найдете женщину, которая станет для вас гибискусом ― редкой красотой и изяществом; маргариткой ― преданной любовью; бледно-лиловой розой и пурпурной сиренью ― любовь с первого взгляда. Ваша постель, усыпленная жимолостью и незабудками означает, что придет ваша истинная любовь, и она будет вам верна.