Общее благо, или кое-что о лимонных дольках

Цари поднимаются рано, и Геллерт выскальзывает из своей спальни еще до первых лучей солнца. Альбус спит на второй половине кровати, но это не тот человек, которого Геллерт мог бы из вредности разбудить ни свет, ни заря. Лицо смягчилось, поза стала более свободной, не тот комок нервов, что был перед сном, коса за ночь растрепалась. Геллерт думает, что было бы приятно запустить в эту огненную роскошь пальцы, перебирая пряди, или намотать на кулак и потянуть на себя, чтоб Альбус открыл эту свою восхитительно-соблазнительную шею. Геллерт позволяет себе помечтать об этом, когда, уходя, накрывает пленника одеялом. Ничего не было и этой ночью, и Геллерт соврёт, что не хотел бы этого. Но Альбус был Дамблдором по крови, и оставлять его простым наложником было бы нерационально. Поэтому Гриндевальд уже неделю развлекает пленника беседами и шахматами — играет Альбус очень даже хорошо. Танцует тоже и теперь — уже охотнее, свободнее, доверительнее. Из своих покоев Гриндевальд его еще не выпускает, но, может быть, в ближайшее время… — Тебе мат, — легко улыбается Альбус, блокируя все пути отхода ферзем. Из окна льется свет, вызолачивает высокий огненный хвост, и Альбус осеняется каким-то совершенно магическим светом. Геллерт раздосадовано вскакивает со своего места. Ладно, Альбус играет не просто хорошо, а замечательно, не проиграв ни одной партии. Почему-то стоит Геллерту вытащить шахматную доску, как скромный и шугающийся его пленник превращается в лукавое и ехидное нечто. — Ну что, еще партию? — мурлычет Альбус, растягиваясь на своем кресле, словно кот. Наглая, хитрая морда. Уж Геллерта-то не проведешь! Он знает, какими глубокими и темными могут становиться эти глаза, как бархатно и соблазнительно Альбус может смеяться. Геллерт уходит каждый день, оставляя пленника одного в своих личных покоях. Возвращаясь, он застает его за чтением, едой или, изредка, сном. Царь любит его волосы, любит касаться их, гладить и заплетать, пристроившись на кровати за его спиной, пока Дамблдор вслух читает Сократа и Шекспира. В первый раз поцеловав его — быстро, неожиданно даже для самого себя однажды вечером перед сном, Геллерт не выдерживает, притягивает пленника к себе, окапывается в одеяла и всю ночь спит с теплым, шуршащим Альбусом под боком. Утром спящий Альбус недовольно ворчит, когда Геллерт пытается выпутаться из оплетающих его рук и ног. Он такой очаровательно-милый и красивый, что Гриндевальд тихо смеется, напоследок сжимая его в объятиях. Вечером следующего дня Альбус обнимает его сам. *** — Прогуляемся? — предложил Геллерт, присев перед пленником на колено и притянув к себе аккуратную, узкую руку. Пальцы у Альбуса были красивые, с ровными ногтями и выпирающими костяшками. Сплошной фетиш. Пленник оторвался от книги и намекающе, не вырывая, потянул руку на себя из-под ласкающих геллертовых пальцев. — Буду благодарен, Ваше Величество. — равнодушно протянул Альбус, оставив попытки освободиться. — Вот и хорошо, — отрезал Гриндевальд, встав, и потянув Альбуса на себя. Изначально он хотел просто пройтись по саду, но раз уж пленнику вздумалось упрямиться и вредничать, развлекательная программа расширяется. — Пойдем, — он потянул его в сторону конюшен. Наездником Геллерт был умелым, едва ли не лучшим в стране, а черная, быстрая и жилистая Бузина — его личная лошадь — обслуживалась лучше, чем иной царский фаворит. Любовники — на время, а такую умелую и послушную лошадку еще поискать надо. Геллерт покосился на спутника, тут же забыл про лошадь и подумал, что нужно заказать второй том Гёте, а то с первым Альбус заканчивает, да и совет завтра отменить можно, ничего нового ему не скажут, и пойти с Альбусом в сад, в восточные беседки… Альбус, заметив его взгляд, нервно пожал плечами, дескать, я не знаю, что ты там мне приготовил, но не смотри так, не пугай еще больше. Увидев ипподром и коней, пленник погрустнел и поджал губы: — Ваше Величество, я не умею… — Научишься. Как мой фаворит ты должен будешь сопровождать меня на выездах. Охота, прогулки. Хочу видеть тебя в седле, — чуть мечтательно перебил Геллерт. — Фаворит? — удивился Альбус. — Я здесь скорее на правах пленника! — Ну, это пока, — многозначительно отозвался Гриндевальд. Альбус фыркнул, и тут же присмирел под острым, предупреждающим взглядом царя: нечего тут возражать да язвить. Им навстречу выводят Бузину и Люциуса, и Геллерт, подумав, отдает свою лошадь Альбусу: — Не обижай его, хорошо? — он приобнял теплую конскую шею, пока пленника подсаживали слуги. — Этот — мой. Люциус нетерпеливо стриг ушами, переступая на тонких, аристократичных ногах. Геллерт лихо запрыгнул в седло и стегнул поводьями. Бузина послушно пошла следом, а вцепившийся до побелевших пальцев в луку седла Альбус недовольно вздохнул и сгорбился. Шестерка телохранителей поспешила было следом, но на окрик правителя: «Криденс, пшел прочь! Все, достаточно!» приотстала на достаточное для личных разговоров расстояние. *** Лошади шли ровно, несколько раз, небольшими перегонами Геллерт переходил на галоп. Призамковая, жилая территория сменилась полями. Геллерт в шутку прогарцевал вокруг Альбуса, дразнясь, и в шутку дернул его за длинную рыжую прядку. — Неплохо держишься в седле, — усмехнулся Геллерт. Пленник устало-нервно выдохнул. Бузина покосилась на дурачащегося хозяина, как на идиота. Геллерт дернул плечами и быстро вывел их к озеру, спрыгнул с коня и подошел к Альбусу: — Миледи, могу я предложить вам свою руку? Тот успешно скрыл раздражение и даже заставил себя улыбнуться: — Как пожелаете, Ваше Величество. — Ногу перекинь, — откомандовал Геллерт, — и прыгай ко мне. Я поймаю. Альбус не прыгнул, конечно, а аккуратно стек в его объятия, но в итоге все равно оказался в крепком кольце рук. Заворчал, как недовольный кот, не выпуская когти, и успокоился, пригревшись и расслабившись. Геллерт целует его в висок и отпускает. Альбус сидит на берегу в тени, пока Геллерт долго плещется в воде. Выходит только когда от холода уже сводит пальцы, а Дамблдор успевает заскучать с книгой, прислонившись к стволу дерева. — Почитай мне, — приказывает Геллерт, ложась влажной головой Альбусу на живот. Тот вздрогнул, поморщился, укоряюще окинул Гриндевальда взглядом, но послушно начал читать, причем делал это так чарующе и усыпляюще, что царь, спавший за последнюю неделю часов десять, через некоторое время поддался магии и задремал. Когда проснулся, Альбус невозмутимо доплетал из его челки мелкие, несуразно торчащие косички. Волосы еще были влажные и запутанные от воды, а потому не расплетались даже без крепления. — Ты… — ошарашенно подергал он волосы и зло зыркнул на довольного пленника, — а где Криденс с отрядом? — Вон, на другом спуске, — махнул рукой Альбус, с сожалением осматривая промокшие вещи. Ткань потемнела на животе, прилипла к коже, — я отослал их туда. Шумели. Геллерт вскинул брови: — А что это они тебя слушаются? — Я — царский фаворит, — гордо ответил Альбус, — мне можно. *** Геллерт замирает перед картой, щурится своим мечтам и представляет Восточного хана на коленях перед собой, такого же покорного, как и его страна. Войска ждут только его прибытия в военный лагерь. Геллерт Гриндевальд — не такой царь, который будет отсиживаться в тылу. Он взял свою власть боем и боем же готов удержать и приумножить. В дверь тихонечко поскреблись, и Геллерт негромко сказал: «Входи». В этом кабинете его смел беспокоить только Альбус, потому что именно здесь царь получал отчеты из военного лагеря и, и никто не знал, в каком настроении он будет. Может сгоряча богатством наградить, а может пригвоздить своими любимыми кинжалами к стене. Последние три случая были вторым вариантом. Альбус… во-первых, фаворит — это не просто геллертовы одноразовые любовники и бесправные наложники, Альбус гораздо выше их по статусу. Во-вторых, своего фаворита Гриндевальд бережет, регулярно доводит до бешенства и слез, но бережет. Потому что тело это… Геллерт томно вздохнул. Фаворит был неловок, неопытен, но отдавался, как в последний раз, скулил, стонал и плакал, насаживаясь по самые яйца, и жарко, жадно целовался. Бедра у него были, как Геллерт и представлял, крепкие, жилистые, очень удобные, если их схватить и трахать глубоко и быстро. А волосы… ох, эти волосы, жидким шелком растекшиеся по постели! Дергать за них Гриндевальд не стал, побоялся испугать. Но покусал его от души, всю шею пометил-разукрасил. Альбус теперь ходил с высоким горлом — берег шею — довольный и хорошенько отодранный. Фаворитом он был замечательным, сильно не наглел, цацок не требовал. Вот и сейчас ласково повис на плечах, как кот, уткнулся носом между лопаток и тепло задышал в спину: — У меня плохое предчувствие насчет этой кампании. — Гадалка, — огрызнулся Геллерт, стряхивая его с плеч, — лучше б победу мне нагадал. — Когда мы выезжаем? — сдался Альбус. — Я. Ты остаешься, — отрезал царь. Альбус замер, а потом отошел к окну: — Я поеду с тобой. — Нет. — Ваше Величество! — Я сказал, нет! — рявкнул Геллерт. — Ты остаешься здесь! — Я буду полезней там! Я путешественник, Геллерт, я ходил по тем землям. Ты знаешь о пустыне Али-Махо? Она небольшая, но не зная дороги путь в столицу не найдешь. И никто из местных вам не поможет, они скорее убьют себя! — Альбус, пожалуйста. Я не хочу тебя хоронить. — устало выдохнул Геллерт. — Я… — хотел было перебить его фаворит, но царь заткнул его поцелуем, и через несколько мгновений Дамблдор сдался, прижался ближе, обнял как-то доверчиво и тяжко. — Хочешь, чтоб я вернулся? — тихо спросил Геллерт. Альбус на секунду замирает напряженным нервом, а потом шепчет свое полуслышное: «Да, сир», и Геллерт довольно щурится в огонь волос. Применение силы хорошо в войне, но в любви гораздо милей добровольная капитуляция противника.