Cause you, you're walking on the edge You, you chose the way of love and pain …
Сентябрь 2007 Это потом распорядок дня сборной придёт в норму: сон, тренажёрный зал, отдых, тренировки, и снова по кругу. Но первый день сборов всегда проходил суматошно. Парни, игравшие в разных клубах, жившие в разных странах, съезжались в Загреб со всей Европы. Столовая буквально разрывалась от гула голосов, приветственных возгласов и смеха: все успели за лето соскучиться друг по другу, и каждый считал своим долгом перекричать другого, стараясь поделиться самой потрясающей новостью. — Новенькие есть? — Да, говорят, из «Базеля», в котором Младен (1) играет. Иван Ракитич. — Кто это? — Наш, хорват, в Швейцарии живет, за их молодежку играл. — Полузащитник. Тебе, Лука, в пару. — За швейцарцев играл, а теперь к нам? Как так? — Говорят, что крут. — Говорят, сам (2) ему звонил. Уговаривал! — Петрич приедет, надеюсь, расскажет. — Ракитич вроде уже из «Базеля» в «Шальке» перешел. Лука сонно впихивал в себя завтрак, наворачивая на вилку омлет и не обращая внимания на соседей. Он равнодушно прислушивался к болтовне за столом, краем сознания зачем-то зацепившись лишь за «тебе, Лука, в пару». — Чего такой хмурый? — поинтересовался Ведран, плюхнувшись рядом. — Да так, — Лука отодвинул тарелку с недоеденным омлетом. — Просто не выспался. — Ты ж один в комнате, — искренне изумился приятель, — кто тебе мешал? — Скучно было, поэтому и не спал, читал допоздна, — лениво зевнул Лука. — Ничего, вот новенького к тебе подселят, развеселишься, — коротко хохотнув, Ведран придвинул к себе тарелку с овсянкой. Лука поморщился, вылез из-за стола и неторопливо побрёл к себе в номер, желая последние час-полтора насладиться одиночеством. Накануне Билич поставил его перед фактом, что Лука должен будет первое время опекать новичка. Робкие возражения «А почему сразу я?» были решительно пресечены на корню: — Ивану как можно скорее необходимо адаптироваться в сборной. Ну, и по возрасту ты ему больше всего подходишь, — Лука открыл рот, но, — Прекрати спорить. Верю, что вы подружитесь. На утренней тренировке все с интересом наблюдали, как Билич представлял нового игрока. Парень был слишком красив: юное скуластое лицо, аккуратный нос, тонкие губы, ежик белокурых волос, и у Луки вдруг по коже побежали мурашки, и сердце беспокойно ухнуло куда-то вниз. Да так, что стало неловко. — А он моделька, — под общий смех протянул приторно-тоненьким голоском Никола Калинич, и тут же получил подзатыльник от Вукоевича. Иван смущённо улыбнулся, и сердце Луки снова пропустило удар. Билич кивнул Ивану в сторону Луки. Ракитич повернул к нему растерянное нервное лицо, чуть нахмурил брови, видимо, ожидая какого-то подвоха, вскинул на Луку ясные, как летнее утро, зеленоватые глаза, и мир вокруг застыл. Лука понял, что покраснел, от этого еще сильнее стушевался и опустил голову, глядя на длинные худые ноги с огромным синяком на угловатом колене. Парень перехватил этот взгляд, одарил мягкой улыбкой и подал руку для рукопожатия. — Иван. Луке почудилось, будто он коснулся раскаленной печи, и на миг перестал что-либо чувствовать. Повисло неловкое молчание. Но вот деликатный кашель вывел из забытья, он вдруг осознал, как глупо сейчас выглядит, и щеки снова предательски вспыхнули: — Я запомнил. Ах, да, а я Лука, — наконец-то спохватился он. На тренировке времени для разговоров не было, чему Лука несказанно обрадовался. Он ужасно стеснялся остаться с Иваном наедине, и, пожалуй, впервые совершенно искренне пожелал, чтобы тренировка длилась как можно дольше. Новичок быстро и красиво выполнял комплексы упражнений: все эти рывки, игры в квадратах, во время обязательной двухсторонки вколотил гол из-за пределов штрафной, да такой, что Стипе, не сумевший отбить, восхищенно присвистнул, а остальные обменялись молчаливыми одобрительными кивками. Иван рассмеялся, щёки его порозовели, а глаза счастливо заблестели. — Тренировка окончена, все свободны, — наконец объявил Билич, и уставшая команда поплелась в раздевалку. Иван догнал Луку и пошёл рядом. Лука почувствовал, что руки у него снова задрожали («Что-то я слишком близко принимаю его к сердцу»), и с мучительным усилием выдавил из себя: — Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь жить. Иван слегка приподнял уголки губ в ободряющей улыбке, и Лука, искоса взглянув на него, хоть и попытался убедить себя во временном помрачении рассудка, обречённо понял, что душевное спокойствие навсегда растворилось в этих раскосых лисьих глазах. После обеда Лука свалился на кровать, отвернулся к стене, и тем самым пресёк все попытки Ивана заговорить. Ему необходимо было побыть одному и собраться с мыслями. Давно он не чувствовал такого смятения. — Так вот это как бывает, — растерянно думал он, — как будто мячом по голове. А я-то наивно полагал, что такое показывают лишь в сопливых фильмах на Рождество, где с первого раза люди умудряются влюбиться в незнакомцев, но никак не в реальной жизни. Он закусил губу, с неловкостью вновь убедившись, что это не повергло его в ужас, потому как давно уже понял, что не испытывает острых ощущений от общения с девушками. У Луки было две подружки. С первой ничего такого, всего-навсего поцелуи. Со второй они несколько раз переспали. Но и в постели с ней он не испытывал и сотой доли тех эмоций, которые подарил ему сегодня одним своим присутствием Иван.***
К концу недели он стал всерьёз опасаться за свое психическое здоровье. Вероятность того, что чувства Ивана окажутся взаимны, была равна фактически нулю. Лука отлично понимал, что не стоило даже строить планы. Но ничего не мог с собой поделать. Они были везде вместе — на тренировке, в столовой, тренажерном зале, он ни на минуту не хотел оставаться один, словно боялся потерять потрясающее чувство счастья от этих с головой захлестнувших ощущений. Луке всё чаще казалось, что мимо них сплошным серым потоком проносилась толпа безликих людей, и только рядом с Иваном ему было светло и спокойно. И от этого тоже капитально сносило крышу. Иван нравился ему, нравился по-настоящему. Это чувство росло в груди, с каждым днем становясь все больше и больше. Оно напоминало снежный ком, который вскоре грозил перерасти в лавину. Теперь ночами он долго крутился без сна под одеялом, слушая тихое сопение Ивана. А если дремота и накрывала его, приходя на смену полуночным мыслям, то манила таким бесстыдством, что он просыпался с каменным стояком и задыхался от острого возбуждения. Лука каждую ночь исправно посещал душ, постоянно молясь про себя, чтобы Иван ни о чем не заподозрил. Ему было дико стыдно и за эти сны, и за эти мысли, которые напрочь сносили мозги, но он ничего не мог с собой поделать. Факт оставался фактом: он влюбился. Перед игрой с Эстонией Лука уже два часа изучал потолок, прекрасно понимая, что и сегодня выспаться не получится. Внизу живота росло болезненное напряжение, которое могло исчезнуть единственным пока способом. Невольно фыркнув от абсурдности ситуации, он подумал: — Хожу дрочить в душ, как на работу, — Ты чего? — внезапно донеслось с соседней кровати. — Да так, — кончики ушей тут же загорелись огнём. — Я думал, что ты давно спишь. — Не могу уснуть, нервничаю, — нехотя признался Иван. — И нет, вовсе не из-за того, что завтра первый раз играю за сборную. В голосе его чувствовалось желание поделиться с собеседником чем-то личным. Иван так глубоко вздохнул, что Луке показалось, что тот пытался скрыть слёзы. Возбуждение спало, сменившись страхом. Он потянулся включить ночник. Слёз не было, но Иван выглядел расстроенным. — Эй, ты чего? Иван некоторое время молчал. И Лука молчал тоже. Ему нестерпимо захотелось дотронуться до Ивана, успокаивающе провести ладонью по плечу, но он сдержался, опасаясь непредсказуемой ответной реакции. Но вот Иван откашлялся: — Когда в Швейцарии узнали, что я решил играть за Хорватию, начались угрозы. Моим родителям звонили в четыре утра, говоря, чтобы они уехали из страны. Нам приходили письма, в одном была картинка с точкой на моем лице, вроде как на мушке, и подпись, что со мной расправятся. Прислали авиабилеты в Загреб для всей моей семьи. Недалеко от дома какие-то хулиганы нарисовали граффити «Ракитич — ублюдок! Вали в свою Хорватию!», а однажды вечером стали ломиться в дверь так, что пришлось вызвать полицию (3) Иван украдкой бросил на Луку неуверенный взгляд, проверяя, понял ли собеседник причину его страхов. — Ты боишься за родных? — уточнил Лука — Да не переживай ты так. Всё будет хорошо. Швейцарцы народ миролюбивый, они вон в мировых войнах нейтралитет держали. И вообще, мы притягиваем в свою жизнь то, о чем думаем чаще всего. — Ты-то сам веришь в это? — недоверчиво усмехнулся Иван. — А как же — горячо начал Лука. — Я всю свою жизнь хотел играть в футбол. Иван пожал плечами: — Дело нехитрое. Хочешь, так играй. Кто же тебе помешать-то мог? Перед глазами Луки мгновенно пронеслась парковка у разбитой гостиницы в Задаре, постоянные автоматные очереди на окраинах города, деревянные, сделанные отцом, щитки, потому что на настоящие не хватало денег… — В общем-то, никто, — глухим от боли голосом ответил он и отвернулся к стене, успев, впрочем, заметить, как вздрогнул Иван. — Извини, если что не так сказал, — Иван пересел к нему на кровать, успокаивающе дотронулся до руки. — Но сейчас всё хорошо? Иван сидел близко, так непозволительно близко, что дыхание обожгло ухо, и от этого волосы на затылке Луки встали дыбом. Не в силах пошевелиться, он уставился на Ивана. Лука и не подозревал раньше, что его может бросить в жар простое прикосновение чужих пальцев. Он машинально втянул в себя воздух и обвёл кончиком языка пересохшие губы: — Да. «Нет, — потерянно подумал тут же, — все плохо, потому что я влюбился в тебя с первого взгляда » Воцарилось неловкое молчание. Затем Лука, откашлявшись, шепотом пробормотал, что уже поздно, что пора бы лечь спать, и щёлкнул кнопкой лампы. Иван, поколебавшись несколько секунд, пошарил в темноте наугад рукой и дотронулся кончиками пальцев до лба: — Спокойной ночи. — Ммм, и тебе. Соседняя кровать заскрипела под тяжестью тела, и тогда Лука, уткнувшись в подушку и до боли зажмурившись, неслышно выдохнул: «Пожалуйста, спасите меня». В комнате ненадолго стало тихо. — У тебя есть кто-нибудь? Он дёрнулся, подумав, не померещилось ли ему: — Ты… ты о чём? — У тебя девушка есть? Лука иронично хмыкнул: — Посмотри на меня. Ну, кого я могу завлечь такой внешностью?! Иван недоуменно переспросил: — А что с ней не так? — Ты точно помнишь, как я выгляжу?! Огромный нос, кривые зубы. — Бред какой-то, — пробурчал Иван, — лицо как лицо. А зубы поправить можно. Я вон в детстве с брекетами ходил, и всё выровнялось. — Давай еще скажи, что я красавчик. — Ну, не красавчик, конечно, — запнулся Иван, и у Луки это почему-то отдалось болью в груди. — Ты необычный. Всё время где-то в облаках витаешь. И внешность у тебя необычная. Не приглаженная, как у многих футболистов. — Ну, что же. По крайней мере, я буду знать, что меня полюбят не за красоту, — невольно усмехнулся Лука. — Любить за красоту?! Какая глупость! И ребячество, я считаю, — Иван заворочался в постели, устраиваясь поудобнее. — Нет, если я влюблюсь… в девушку, — через секунду торопливо добавил он, — то точно не из-за внешности. Почему ты запнулся, Иван? — Ты никогда не влюблялся? — Нет, наверное, нет. У меня была подруга, но мы с ней расстались. Она патриотка, и решила, что я предал её и страну, согласившись выступать за Хорватию, а не за Швейцарию. «У него никого нет», — Лука сжал кулаки, испытывая острое желание обмануть себя, закрыться от реальности миражами надежды. Хотя бы на мгновение.***
Сегодня хорватам необходимо было выиграть для сохранения первого места в группе. — Не переживай, — Лука крепко сжал руку Ивана. — Помешать нам может только невероятное невезение. Очень бледный Иван слабо улыбнулся в ответ. Его выпустили на замену в конце матча, когда победа была уже в кармане. А после игры поздравили с успешным дебютом. Лука и Иван, не сговариваясь, повернулись друг к другу. — Ты был хорош на поле, — Лука смущённо заглянул Ивану в глаза. — Ты тоже, — счастливо разулыбался Иван. Лука смутился еще сильнее. — Послушай, может, мы могли бы… — он замолк, вдохнув в грудь побольше воздуха, словно готовясь прыгать в ледяную воду. Иван замолчал, терпеливо ожидая продолжения. Лука замолчал тоже, не сводя с него глаз. Пауза становилась опасной. Пришлось откашляться, чтобы хоть немного взять себя в руки: — У меня завтра день рождения, и я хотел бы… хотел бы провести этот день с тобой. Только с тобой. Не согласишься составить мне компанию? — Только со мной? — Иван растерянно моргнул, вопросительно наклонил голову. Улыбка с губ куда-то исчезла. А серо-зелёные глаза стали вдруг странно настороженными. «Слишком пристально, очень. Ох, чёрт, что же так щемит-то внутри». Не выдержав томительного ожидания, Лука вцепился ему в запястья, взглядом ощупав лицо напротив в попытке понять, не оттолкнет ли он этим Ивана. Иван неловко повёл плечами — уголки тонких губ дрогнули, зрачки от удивления расширились — но руки свои не отнял, нервно сглотнул и лишь отвёл взор в сторону. Голос его прозвучал хрипло: — Конечно, хорошо. На следующий день после тренировки вместо обязательного отдыха, они, прихватив покрывало, сбежали из душного номера. Лука разнервничался так, будто бы отправился на самое настоящее свидание. «Мы всего лишь идем отмечать мой день рождения» — это пришлось напомнить самому себе несколько раз, чтобы хоть чуть уменьшить радость в груди. На улице было душно, даже здесь, в тени огромного старого каштана, где они неделю назад облюбовали для себя тайное убежище. — Очень хорошее местечко, согласись, — беззаботно рассмеялся Иван, с шумом потянув колу из трубочки. — Кстати, как ты умудрился протащить на территорию базы такую вредную еду? Диетолог руки нам оторвет, если узнает про это. Лука неопределенно хмыкнул в ответ, расправляясь с огромным куском пиццы. Солнце грело еще почти по-летнему. Но в тёплом воздухе уже отчетливо пахло осенью. Ветер играл листвой, то подкидывал её вверх, то, закружив в танце, швырял на землю. Огромные коричневые листья медленно кружили в воздухе, засыпая их, валяющихся на тонком покрывале. В зрачках Ивана отражались бегущие по небу облака. Лука сидел, прислонившись к старой коре, и бездумно гладил светловолосую голову, лежащую на его коленях. Он прикасался к русым волосам, пропускал их сквозь свои пальцы, как через гребень, слушая, как шуршат на ветру ветки, и поскрипывает от старости каштан. — Я ничего не подарил тебе на день рождения. Сам знаешь, здесь ничего не купить, — Иван потянулся, чтобы убрать прядь волос со лба. Подушечки пальцев у него были чуть шершавыми. — Чего бы ты хотел в подарок? «Себя. Ты можешь подарить мне себя…» — Лука вовремя прикусил язык и сделал вид, что серьезно задумался. — Я вот и не знаю. Всё, что хочешь. Золотисто-тёмный лист спикировал прямо на Ивана. Он смешно фыркнул, попытался поймать его ртом. — Ну, вот и подарок. Потрогай, какой он теплый, по-настоящему живой, — он улыбнулся и протянул узорчатый лист Луке. — А потом я подарю тебе что-то более стоящее. — Похоже, что сегодня у меня самый лучший день за последнее время, — Лука кивнул, рассеянно скользнул пальцем по увядшему осеннему листу, и, не моргая, уставился на Ивана. Стараясь сохранить в памяти каждое мгновение, считая удары собственного сердца, силясь понять, когда он шагнул за грань, прошёл точку невозврата, влюбился в этого парня. Он уже и не помнил, когда ему было так хорошо с кем-то, ничего не делая, ни о чем серьезном не думая, сидеть, просто наслаждаясь близостью с другим человеком. «Это всё на самом деле, или мне это снится?» — в очередной раз подумал он. И от этой мысли ему стало страшно. — И у меня, — это было сказано так тихо, что Луке сначала показалось, что он ослышался. Но их глаза встретились, и необъяснимое тепло разлилось по всему телу. Точно в груди кто- то разлил солнце. — Знаешь, — неожиданно выпалил он, — то, что я подружился с тобой. Мне, — пауза, — нравится. Иван взглянул на него в упор, и в голосе проскользнули растерянные нотки, но лицо осталось серьезным: — Мне тоже, Лука, мне тоже.***
Ложиться рано спать никому не хотелось. Погода за окном испортилась. Ветер гонял по дорожкам шуршащую листву. Было видно, как низко над стадионом ползла чёрная туча. — Может, фильм какой-нибудь посмотрим? Самое время для ужастиков. Мне Чорлука новый фильм посоветовал по Стивену Кингу — «1408» — М-можно, — Иван замялся, и брови Луки поползли вверх при виде этой странной реакции. С чего бы вдруг? — Если испугаешься, то мне сразу скажи, я тебя пожалею, — хохотнул он и улёгся на кровать. — Да иди ты, я же не ребенок какой-нибудь. — Значит, все-таки боишься? — подначил Лука и успешно отбил пущенную явно уверенной рукой подушку. Вскоре стало действительно страшно. Они широко распахнутыми глазами наблюдали за действом на экране. Темнота в номере, вой ветра за окном, дыхание Ивана — все это пугало и Луку, да так, что в самых ужасных моментах он с силой вцеплялся в несчастное одеяло, и, (стыдно признаться в этом), но он пару раз даже зажмуривался. Вскоре, не выдержав, он предложил: — А давай-ка сдвинем кровати. Иван с поспешной благодарностью принял это предложение. И Лука, подвинувшись чуть ближе, притянул его к себе, обняв со спины. Иван в объятиях замер, как перетянутая струна: было отчётливо слышно, как сильно стучало сердце, да так, словно собиралось сломать ребра — Вроде бы, кто-то утверждал несколько минут назад, что ничего не боится, — Лука не успел это договорить, как Иван буквально впечатался спиной ему грудь, с силой вцепившись в руку. И все происходящее на экране стало занимать Луку чуточку меньше, чем собственный стояк. Осталось только молиться, чтобы Иван не заметил крайне своеобразной реакции на ужастик. Он облизнул пересохшие губы, стараясь вспомнить о чем-нибудь неприятном —***
Преимущество хорватов в игре с Андоррой уже не вызывало никаких сомнений. Они стояли в подтрибунном помещении недалеко друг от друга, и Лука, обернувшись к нему, вдруг сказал: — Я думаю, ты забьешь гол. — Или ты, — ответил Иван, улыбаясь уголками губ. Легкий ветерок на поле, под гудение и свист болельщиков, ерошил волосы. На перерыв сборная ушла с поля с преимуществом в три гола. А после перерыва перевес хорватов ещё больше увеличился. Победную точку в игре поставил Иван, вколотив в ворота противника шестой гол своей команды. Смеющийся Лука прижал его к земле, к влажной траве стадиона, которая, наверное, страшно колола Ивана там, где потные волосы прилипали к шее. Остальные футболисты навалились на них сверху, выкрикивая поздравления с первым забитым за сборную голом. И Лука почувствовал, как его сердце застучало как сумасшедшее, мечтая вырваться из груди. После игры Иван, кажется, был готов обнять весь мир от переполнявшей его радости: — Круто, Лукита, как же круто! Первый гол за Хорватию! Майку свою он подарил соперникам. И Лука не мог отвести взгляда от разгорячённой, поблескивающей от пота, загорелой кожи, от его по-мальчишески счастливой улыбки. — Не называй меня Лукитой, — протестующе пробурчал он. — Я ненавижу, когда меня так называют. Иван изо всех сил попытался подавить рвущийся наружу смех: — Да брось, не злись. Когда ты сердишься, то напоминаешь мне маленького злобного хомячка. Нуу, Лу-ука, Лу-ки-та… Луке не хотелось признаться, но, по правде говоря, из уст Ивана даже ненавистное Лукита звучало прекрасно, но всё равно он недовольно сморщил нос: — Ха-ха, как смешно! А ты… Ты говоришь на меня, переводишь на себя, вообще-то. Дурацкая детская присказка вылетела непроизвольно, и Лука ужаснулся, потому что Иван умолк, переваривая услышанное. Но потом он расхохотался так заразительно, что Лука тоже невольно прыснул со смеху. Разъезжаясь, они пообещали звонить друг другу. Но Иван почему-то молчал. А сам Лука стеснялся набрать номер. От этого несколько ночей он промучился странными снами, в которых ощущал прикосновение ивановых рук и тёплого дыхания на шее. По утрам же просыпался раздраженный, отлично понимая причину собственных эмоций. «Я не собираюсь звонить ему первым… я не собираюсь думать о нем…» Через месяц на сборах они встретились вновь. Лука, стоя в проёме двери, наблюдал за тем, как Иван шел по аллее к общежитию, чему-то смеялся, слушая своего тезку Класнича, наконец-то восстановившегося после операции, и отчетливо слышал, как вокруг него рушился мир, оставляя в реальности лишь этого высокого парня с лучистыми глазами. Обнять его, прошептать на ухо «люблю», прижаться к губам, свалиться в пропасть или взлететь в небеса, хотя бы на миг понять, каково это — быть любимым… — Я соскучился, — неожиданно для себя прошептал он, встретившись с растерянным взглядом, осторожно коснулся ладонью ёжика белокурых волос, ожидая с замершим сердцем — что ответит Иван… От этого прикосновения Иван встрепенулся, и Луке показалось, что перестал дышать, о чём-то раздумывая, а потом нерешительно помотал головой, и, запнувшись, выдавил: — Я-я… тоже…