I can't love you if you won't let me Can't touch me if you don't try
Январь 2010
В доме витал аромат лаванды, запах детства, соединивший в себе тепло летнего солнца, мокрых камней Адриатики, высушенных летним зноем трав. Запах, который не встречался нигде больше, кроме как под отчим кровом. Особый мир, который жил в человеке всю жизнь, напоминая о себе в самые неожиданные моменты. Лука вспомнил о своей лавандовой одержимости фиолетовыми баночками, ожидавшими его в ванной, и позволявшими хотя бы на миг ощутить себя вернувшимся в довоенный мир, в котором можно было сидеть в обнимку с дедом в огромном кресле, и терпеливо ждать, когда бабушка допечет свой фирменный грушевый пирог. Мир, в котором все были живы и счастливы, и не было перестрелок, пожаров и гула военной техники. Отец помог снять с Вани длинное просторное пальто и повесить в шкаф. Мама со слезами обняла её, погладила уже довольно заметный живот, потом повернулась к Луке, провела, как в детстве, по волосам рукой, внимательно всмотрелась в него и слегка поджала губы. Морщинки вокруг её глаз стали заметнее: — Солнышко мое, какой же ты худой. — Все нормально, — ответил он улыбкой на её внимательный взгляд. — Рад тебя видеть. — Обед скоро будет готов. В его ожидании они сидели в гостиной. Ваня без умолку трещала о чём-то своём. Лука, почувствовав, что от её голоса начало стучать в висках, откинулся на диван, стараясь отгородиться от неё стеной молчания, потом посмотрел на маму, с тревогой наблюдавшую за ним, и невольно вздохнул. Здесь он снова на виду, и, кажется, опять пора надевать свою маску счастья. Даже здесь, в родительском доме… Особенно здесь… — Солнышко, я понимаю, что ты устал, но не мог бы ты свозить меня в магазин после обеда? — Лука привык, что просьбы, высказанные мамой даже просительным тоном, никогда не обсуждались. Поэтому, после сытного обеда, оставив Ваню отдыхать, они вдвоем отправились в город. Пронизывающий ветер небрежно колыхал рождественские гирлянды. От колючего снега, бившего в лицо, хотелось быстрее скрыться в тепло, и мама кивнула в сторону маленького кафе, спрятавшегося на узкой улице Задара. Праздничный аромат запеченного мяса, свежих трав, мандаринов обволок Луку, снова отправив в детство, и заставил задохнуться на миг от нежности и боли. Радойка Модрич приветливо расцеловала в обе щеки полную женщину за прилавком, попросив принести горячий чай и «то твое потрясающее пирожное, милая», затем обеспокоенно обернулась к сыну: — Что случилось, Лука? И даже не вздумай мне врать! Что с тобой? Проблемы в команде? Или… Просто, я давно уже не встречала настолько съежившегося в беспомощный комок человека. Даже твои сестры, переживающие очередную несчастную любовь, всегда выглядели лучше. Видимо, он уставился на стену с таким потерянным выражением, что мама тотчас притянула его к себе. Лука вздрогнул, перевёл взгляд на любимое лицо и с тревогой отметил, что морщинки пролегли не только вокруг глаз, но и вокруг тонких губ. Мысленно обругав себя идиотом, он постарался улыбнуться как можно безмятежнее, и ласково накрыл её маленькую руку своей широкой ладонью. — Ты скоро станешь бабушкой. Ты же, наверное, всегда мечтала понянчить внуков. Ведь мечтала же? — настойчиво переспросил он, желая убедить её, что всё в порядке. Вряд ли мама готова будет принять новость о том, что он влюблен в мужчину. Она замерла, ожидая продолжения, но он замолчал, кусая губы. — Когда ты был маленьким, я любила смотреть, как ты дышишь во сне. После смерти деда тебе часто снились плохие сны. Ты метался по кровати, тяжело стонал. Тогда я тихонько дула тебе на лицо, и кошмарный сон уходил… Когда я увидела тебя сегодня утром, мне снова захотелось это сделать, - негромко ответила она. — Ты не любишь Ваню. Я поняла сразу. И я думаю, что ты влюблён в кого-то другого. Лука часто заморгал, поняв, что на глаза навернулись слёзы: — Да. И очень сильно… — И почему же вы не вместе? — Потому что, — он запнулся, не зная, как обсуждать любовь к Ивану с мамой. — Потому, что он… — Он? — она побледнела, и Луке почудилось, что прямо на глазах постарела на десяток-другой. Будь что будет. Больше всего на свете Лука не хотел сейчас лгать, поэтому он прокашлялся, хотя имя Ивана всё-таки застряло где-то в горле: — Он тоже меня любит, однако считает такую любовь грехом. Между нами ничего нет. Мы даже перестали быть друзьями. Молчание длилось долго, но вот мама вздохнула и посмотрела на него взглядом, полным боли и понимания: — Бедный мой маленький ребенок. — Ты меня не осуждаешь? — невольно сорвалось с его губ. — Я не смею, потому, как больше всего на свете хочу, чтобы мои дети были счастливы. Я вряд ли свыкнусь с мыслью, что мой сын влюблен в мужчину, — её губы тронула грустная улыбка. — Но за любовь не осуждают. Луке стало легче. Да, он по-прежнему разломан на куски. Да, у него всё так же внутри душа истекала кровью. Но отныне хотя бы не надо надевать маску перед самым родным человеком на свете. — Спасибо, мама. И ты не переживай. Ваня, на самом деле, хорошая девушка. Стерпится — слюбится… — говоря это, он сосредоточенно изучал пирожное, лежащее перед ним в тарелке, и поэтому не увидел, как мама печально покачала головой.Март 2010
Противный холодный дождь заливал стадион в Брюсселе (1). Грязная вода моментально пропитала бутсы, шорты, футболку. После игры на утопшем в воде газоне горячая вода душа показалась благословением. Парни, толкая друг друга, старались быстрее забраться под горячие струи в стремлении прогнать холод из уставших тел, смыть грязь, пот и следы от травы. Лука замерз так, что зубы стучали от холода, а непослушные пальцы никак не хотели справляться с запутавшимися шнурками бутс. Иван, некоторое время наблюдавший за его мучениями, неожиданно накинул ему на плечи свою толстовку, опустился на колени, распутал хитроумный узел, и, не дождавшись благодарности, ушел в душ. Лука устало прислонился к стене, согрел дыханием собственные ладони, и понял, что температура тела резко поднялась и без горячей воды. — Эй, Лука, очнись, — Чорлука щёлкнул перед его носом, — иди быстрее мыться, замерзнешь.***
Бельгийцы предоставили хорватской сборной одноместные номера в одном из элитных отелей. — Чертовски удобно, — глухо пробормотал Лука, стянув с себя нижнее белье и освободив болезненно возбужденный член. Он на мгновение замер, зацепившись за образ Ивана под потоком обжигающей воды, идеального, как статуя древнегреческого бога, тяжело дыша, не открывая глаз, провёл по всей длине, несколькими беспорядочными движениями довёл себя до разрядки. Затем зло прошептал, стараясь отдышаться: — Это невыносимо, просто невыносимо. Какого чёрта моя жизнь крутится вокруг Ракитича? Во сне — он, в кошмарах — он, наяву — он, дрочу тоже на его светлый образ. Из горьких раздумий вырвал тихий стук в дверь. Лука чертыхнулся и торопливо натянул спортивные штаны. — Я хочу поговорить, — серьезно произнёс Иван. Лука, на секунду испытав острое желание послать его куда подальше, и захлопнуть дверь перед носом, кивнул на кресло: — Присаживайся. Наступило неуютное молчание. — Ну? — первым не выдержал хозяин номера. Иван виновато поджал губы и опустил глаза. — Понятно, — безэмоционально отозвался Лука и отвернулся к окну. — Судя по всему, снова пришел рассказать про неправильность любви. Знаешь, ты прав, моя мама действительно рада тому, что у нее будет внук. Осталось порадовать твою. Он услышал за спиной скрип кресла, негромкий вздох, а потом замер, потому что чужая рука бережно огладила его бедро и скользнула под футболку. А когда чужие губы нежно поцеловали его за ухом, он бессильно откинул голову назад. Иван, судорожно сглотнув, отвёл длинные пряди волос, глухо охнул куда-то в шею, неловко коснулся губами дрожавшей от неистового биения пульса горячей кожи, провёл ладонями от живота до напрягшихся сосков… Настойчивый звонок привёл Луку в себя. Он высвободился из рук Ивана и встревоженно потянулся к телефону: — Это из дома. Что-то случилось. Обычно так они не звонят. — Лука, — в трубке громко зазвучал взволнованный голос отца, — мы в больнице. Не хотел бы тебя пугать, но у Вани угроза выкидыша. — Что с ребенком? — испуганно выдохнул Лука. — Он жив? Повисла напряженная тишина, в которой было слышно, как что-то быстро-быстро говорил в трубке невидимый собеседник. Лука вымученно улыбнулся и потёр себе лоб. Маленькое золотое помолвочное кольцо блеснуло на левой руке, и он вдруг заметил, как зрачки Ивана, зацепившись за этот блеск, расширились, скрывая зеленую радужку, а лицо посерело на глазах, как будто его в одночасье обескровили. Иван сжал виски, шагнул назад — извини… — и выскочил за дверь. Лука швырнул телефон об стену, трясущейся рукой стащил кольцо, отшвырнул и его прочь, злясь на Ивана, на жизнь такую осточертевшую, и на себя. Сам… сам виноват. Только я один, сам затащил себя в петлю… Сон долго не шел, и он, бездумно щелкая каналы, наткнулся на концовку «Унесенных ветром». Любимый фильм мамы… Мама, мамочка, что же я делаю со своей жизнью… Как дальше жить твоему несчастному непутевому сыну… Туман, сырой, противный, опустился на Атланту белым молоком. Скарлетт металась в промозглой мгле в поисках теплого пристанища. Лука метался в тумане своей жизни в поисках своего счастья. Но как дальше жить с мыслью, что оно, это счастье, ускользнуло от него, едва начавшись?! Как забыть Ивана, забыть егоИюнь 2010
Ваня, боясь всего того, что могло с ней случиться, вцепилась влажными пальцами в его руку до синяков: — Если вдруг со мной что-то... Если вдруг я… Лука успокаивающе погладил её по щеке, убрал с лица мокрые от пота светлые волосы: — Не болтай глупости. С тобой всё будет хорошо. Она искусала губы в кровь, стараясь не кричать от разрывающей боли внизу живота, и все-таки сорвалась, и утробно завыла, сжимая его пальцы до хруста. — Сын! У меня сын родился! — улыбаясь самой счастливой улыбкой, Лука взял красный сморщенный комочек на руки, аккуратно придерживая маленькую головенку, прижал его к груди, погладил светлые волосики. Потом наклонился к обессиленно откинувшейся на подушки жене, и нежно поцеловал её в висок. — Спасибо за сына, моя родная! Как же я люблю тебя. Ваня поморщилась от боли и усталости, а, может, и от лживости этой фразы: — Я не прошу тебя врать мне. Но, Лука, ведь мы можем быть друзьями. — Конечно, можем, — тихо ответил он, глядя в усталые глаза жены.***
Лука думал, что пришла пора прошлое оставить в прошлом. И верил в это совершенно искренне целых двенадцать часов. А потом с удивлением обнаружил на пороге собственного дома спящего Ивана, вытянувшего на садовую дорожку свои длиннющие ноги. Он буквально остолбенел, мечтая сбежать, но гравий захрустел под кроссовками, и остаться незамеченным оказалось уже невозможно: Иван открыл глаза и с наслаждением потянулся, разминая затекшую шею. — Чем обязан? — холодным тоном поинтересовался Лука. — Приехал поздравить с рождением наследника, — хриплым со сна голосом откликнулся тот. Июньское солнце светило Ивану прямо в глаза, и он смешно щурился, пытаясь рассмотреть лицо Луки: — Как назвали? — Иваном. Нежданный гость пару раз растерянно моргнул и облизнул пересохшие губы: — Почему? Надломленный шепот вызвал у Луки лишь злобу. Это очень простой вопрос, Иван… Неужели у тебя нет на него ответа?! — Почему? — с вызовом переспросил он. — Потому что, это красиво звучит — Иван Модрич. А что, тебе не нравится? По-моему, круто. Но Иван казался таким измученным, что Лука смягчился. Иван был так красив, что Лука оказался не в силах отвести от него глаз. Иван смотрел на него таким взглядом, что перехватывало в горле, и Лука, ощутив, как заколотилось сердце, отступил в сторону: — Пойдем в дом, — пропустил гостя вперед, и попал в плен сильных рук, сразу уткнулся носом в шею и шумно втянул полузабытый запах. Теплые пальцы Ивана вплелись в его волосы неуловимыми, невесомыми движениями, от них по телу расползлась какая-то мучительная, до дрожи, нежность, окутала мягким шёлком измученное сердце и осела горьковатой сладостью на губах. — Я устал, — сдавленно прошептал Иван, — я устал бороться с самим собой. Мне так тебя не хватало. Он наклонился, мягко приподнял подбородок. Его губы оказались так близко, что Лука не удержался и провёл по ним большим пальцем. Иван поймал его губами, и от этого у Луки опять зашлось сердце: — И мне тебя не хватало, — тихо согласился он. — Мне тебя давно не хватало. Иван заправил непослушные светлые пряди за ухо, кончиками пальцев очертил контур скул: — Что с нами теперь будет? — Не знаю, — честно ответил Лука и осторожно дотронулся до огненной щеки. На улице раздался шум подъехавшей машины, затем громкие голоса и смех. Иван крепко сжал его в объятиях, прижался щекой к виску, и ожёг ухо горячим дыханием: — Модрич, только не говори мне, что нам опять хотят помешать. Лука прыснул в ладонь: — Ага, это наши явились меня поздравить (2). Чарли звонил вчера. Предупреждал. Иван нахмурился, лицо его потемнело, и Лука напрягся, глядя на вертикальную морщинку между бровями Ивана: — Ты же не уедешь? Они переглянулись, услышав стук в дверь, соприкоснулись лбами, затем Иван взял его руку в свою и поднёс к губам: — Нет, но знаешь, я начинаю тихо ненавидеть все места твоего обитания, да и еще твой телефон. Слишком уж с тобой беспокойно. Лука счастливо рассмеялся, и на мгновение прижался к Ивану, прежде чем открыть дверь. Друзья с порога заключили Луку в объятия, беспорядочно захлопали по плечам, спине, всучили в руки пачки подгузников, букет цветов, какие-то подарочные пакеты. Он заулыбался в ответ, благодаря за подарки. Сердце его на мгновение пропустило удар, когда он случайно коснулся руки Ивана, тоже приветствующего приятелей из сборной. — О, Ракета, а ты здесь как оказался? — в голосе Кранчара зазвучало искреннее недоумение. Иван наткнулся на внимательный взгляд Ведрана и неопределенно хмыкнул: — Да так. Поздравить прилетел. Нико удивленно поинтересовался: — Из Германии? — Из Германии, Нико, из Германии, — Лука кивнул и встретился глазами с Ведраном, надеясь, что появление Ивана покажется приятелям вполне нормальным. Ведран тотчас поспешил сменить тему разговора: — Так, ладно, быстро поздравляем и сваливаем. — Чего это по-быстрому-то? — возмущённо пробубнил Кранчар и шутливо ткнул Луку кулаком в плечо. — Бокальчик чаю я бы выпил в честь новоиспеченного папаши, а, Модрич? Лука улыбнулся, пригласил всех в гостиную, достал стаканы и принёс закуску, затем открыл бар: — Что будем пить? Ностальгировать по Родине? Или что-нибудь английское? Нико присвистнул при виде рядов разнокалиберных бутылок и выхватил оттуда «Chivas Regal», Ведран закатил глаза, а Иван отчаянно зевнул и устроился на диване поудобнее. Лука ласково скользнул ладонью по его щеке: — Пойдем, я покажу тебе, где душ и спальня. Отдохни… На лестнице Иван притянул Луку к себе, сминая рот настойчивым поцелуем: — Прогони этих балбесов. Лука спустился к приятелям на ватных ногах, задумчиво трогая губы, поймал на себе ироничный взгляд Ведрана и пожал плечами: — Чарли, я слишком счастлив, чтобы стесняться. Чорлука понимающе усмехнулся: — Мы сейчас уедем. Эй, Нико, подъем, нам вечером на тренировку.***
Несколько минут Лука в нерешительности постоял на лестнице, прислушиваясь к тишине дома, потом тряхнув головой, взлетел по ней в спальню. Из старого привычного мира остался только он сам и тот, кто ждал его на кровати. Прошлого не существовало. Всё исчезло без следа. Иван, раскинув руки в стороны, лежал на спине. И Лука счастливо улыбнулся, не в силах оторваться от изящного, гибкого, слегка худощавого тела, от длинных стройных ног и сильных, в татуировках, рук. Он здесь… он реален… моя навязчивая идея, моя одержимость… моя любовь… лишь моя… — Повесил табличку «Не беспокоить»? — пробормотал Иван, не открывая глаз. В горле снова встал ком, как от слез, мешающий говорить, поэтому Лука кивнул в ответ, осторожно лёг рядом, повернулся на бок, завороженно уставился на профиль Ивана, изучая как в первый раз светлые волосы, нос с горбинкой, сухие губы, длинные ресницы, бросающие тени на щеки: — Странно… — Что странного? — Иван скосил глаза и встретился с ним взглядом. — Лежим, как какие-то Тристан и Изольда. Как будто между нами острый меч, и если перейдешь границу дозволенного, протянешь руку, то сразу порежешься. Слабая усмешка скользнула по губам Ивана. — Да ты романтик, Лукита… Проверим? — он нащупал ладонь Луки, сильно её сжал, чуть прищурился, осматривая свои пальцы. — Вроде целы, — потом, помолчав, тихо спросил, — У тебя раньше… Ты раньше спал с парнем? — Да… — Лука виновато отвёл взгляд в сторону, почувствовав, как коротко дёрнулся, словно от острого приступа боли, Иван. — До того, как в меня… Со мной познакомился? — потемневшие глаза, не мигая, пытливо всмотрелись в Луку. — Ты его любил? — Нет, просто… любопытство. — Ты был сверху или снизу? — Снизу… — Больно? Лука почувствовал, как щёки его полыхнули румянцем, а в горле пересохло так, что, что не помешал бы стакан воды, или чего покрепче. — Ива-ан, — протянул он смущенно. Да что же это такое… С тех пор прошла целая вечность… Иван едва слышно вздохнул, тоже заметно покраснел и неловко улыбнулся. Лука поймал его умоляющий, почти робкий взгляд. — Мне нужно понять. Со мной такое происходит впервые. Если я, если мы не будем заниматься этим, ну… — он внезапно осёкся и пристыжено опустил глаза, — анальным сексом? Я вчера, перед тем, как лететь к тебе, зашёл на один сайт. И знаешь, тут же захотел выйти в окно. Мне кажется, что это очень больно… Лука мягко дотронулся до его щеки, и со всей серьёзностью, старательно подбирая слова, сказал: — Посмотри на меня. Нам не надо ни перед кем отчитываться, чем мы занимаемся в постели. К тому же, есть много способов доставить удовольствие и без этого… И вдруг негромко, но так заразительно расхохотался, что Иван, не понимая причины смеха, тоже не смог устоять: — Ты чего, Лукита? — Я полный придурок, если быть честным… — пытаясь сдержать смех, фыркнул Лука, — Просто я походу последнее предложение произнес с интонацией гиганта секса. Я, который спал с парнем всего раз пять от силы… Потом, снова внезапно посерьезнев, он взглянул на Ивана: — Обещаю, я ничего не буду делать без твоего согласия. Не собираюсь принуждать тебя к тому, что тебя пугает. Веришь? Иван прижал его руку к своей щеке, прошептал практически беззвучно: — Верю, конечно. И Лука вдруг ощутил иррациональный страх, тот самый, когда боишься потерять то, что тебе дороже жизни. Они лежали так близко друг к другу, что, когда Лука напряженно всмотрелся в лицо Ивана, он увидел, как расширились его зрачки, затапливая чуть ли не полностью зеленую радужку. А еще он увидел в этих глазах такую щемящую нежность, что побоялся даже пошевельнуться, чтобы ненароком её не спугнуть.***
Иван тихо сопел, уткнувшись лбом в его плечо. А Лука ещё долго-долго глядел на него, глупо улыбаясь, так, как умеют улыбаться безмерно счастливые люди. Ему не хотелось думать о своей жене, с которой скоро придется делить постель, он силой приказал себе не думать о той неизвестной ему девушке, которая, наверное, ждала Ивана в Германии. Он хотел запомнить только это. — Поцелуй меня, хорватский Казанова, — Иван, мимолетно улыбнувшись, провёл по его губам. — Чего ты ждешь?.. И Лука сделал последний шаг, отрезающий путь назад. Он притянул к себе Ивана и поцеловал его, задыхаясь от невыносимого желания, теряя рассудок. Губы мягкие, покорные, нетерпеливые, от них снова снесло крышу. Прикосновение к ним отозвалось неконтролируемой дрожью, удары сердца отдались стуком в ушах, дыхание стало шумным и рваным. Рука потянула вниз боксеры, и Иван тихо застонал ему в рот, подаваясь навстречу ласкающим пальцам… Он должен был запомнить только это…