The world is closing in, Did you ever think that we could be so close, like brothers?
Июнь — июль 2018
— Господин Далич, — темноволосый молодой человек с прилизанной челкой назойливо ткнул микрофоном чуть ли не в лицо тренера хорватской сборной, — как вы отнеслись к тому, что буквально две недели назад потрясло всю Испанию? — Извините, я не очень-то понимаю, о чем вы… — Златко, вежливо улыбаясь, попытался его обойти, но у него ничего не получилось: тот загородил собой вход в конференц-зал, иронично глядя из-под очков на Далича. — Ну как же. Два игрока национальной сборной, капитан и вице-капитан, подозреваются… Начальник службы безопасности Мирослав Маркович, появившийся из-за спины тренера, бесстрастно взглянул на бэйдж настойчивого журналиста: — Бранко Рибар? «Slobodna Dalmacija»? Можно Вас на пару слов? — Но я… — Отойдемте, — Маркович мягко положил руку ему на плечо и отодвинул в сторону. — Мда, дела, — протянул журналист, обернувшись, встретился взглядом с остановившимся поодаль Модричем. — Видимо, в нашей сборной есть неприкасаемые. Не так ли, капитан?! Лука в панике закусил губу, чувствуя, что ладони резко стали влажными. Он бы хотел притвориться, что всё в порядке, что ничего не случилось, что, возможно, он слишком пессимистичен. Но скандал, начавшийся в Испании, мгновенно добрался до родины. Хорватские СМИ, захлебываясь от восторга, с наслаждением шакалов наперебой принялись обсасывать подробности их с Иваном личной жизни, публично копаясь в грязном белье, и раз за разом перетряхивая его. Журналисты умудрились раздуть неизвестно до каких размеров высосанную из пальца дешёвую сенсацию, публикуя одну старую фотографию за другой: Иван пришел на массаж в шортах с номером «10» (2); перед началом Класико они долго разговаривали, да ещё и — О, ужас! — улыбались друг другу; во время празднования голов тепло обнялись;***
Сегодняшнее, первое после публикации снимков, появление Луки и Ивана на «Максимире» публика встретила неодобрительным свистом и издевательскими выкриками. — Не обращай внимания, — Иван перехватил его пальцы, сжимая почти невесомо. И Лука снова подумал, что всегда тёплые ладони Ивана идеально подходили для его постоянно мерзнувших рук. Манджукич, пожав плечами, философски заметил, что так уж повелось, обывателям нравится узнавать пикантные подробности о личной жизни звезд. Ведь те, кто так от них далёк, оказывается, тоже имеют секреты. — Вы одни против целого мира со своей порочной, греховной любовью, — с кислой миной на лице пафосно провозгласил Ковачич. — Прямо как Ромео и Джульетта. — О, ты бы с радостью к ним присоединился, — отозвался Домагой, затем ехидно добавил, — если бы они тебя позвали. Матео! — он вдруг под общий смех команды сделал вид, что собирается упасть на колени перед Ковачичем, — как мне жаль, что ты Матео! — Ха-ха, очень смешно, — хмуро пробурчал Ковачич и демонстративно отвернулся. Лука со щемящей, какой-то мучительной нежностью оглядел команду. Те сомнения, которые мучили его две недели назад — отвернется ли от них с Иваном сборная, увидит ли он на лицах друзей осуждение или презрение — наконец отступили, и он почувствовал себя свободным от угрызений совести и от чувства вины. Он ощутил себя вернувшимся домой, где его все ждали, где ему всегда рады, и это чувство придало ему сил справиться с этим немыслимо нелепым скандалом, и заставило улыбаться, широко, искренне и абсолютно счастливо. А еще у него было тихое «Я рядом», сказанное шёпотом куда-то в шею. Он вгляделся в лицо напротив, такое родное и любимое, улыбнулся, заметив ответную улыбку Ивана. Потом на мгновение прижал надутого Ковачича к себе и весело уточнил: — Мир? Матео нехотя протянул в ответ ладонь для рукопожатия, потом фыркнул, и, не выдержав, заразительно рассмеялся. На следующий день, в понедельник, благодаря продуманной работе службы безопасности, сборная Хорватии виртуозно избежала ожидавших команду журналистов, отправляясь из VIP-зоны Международного аэропорта Загреба в Пулково, а уж оттуда на базу отдыха «Лесная рапсодия».***
Во вторник после ужина хорваты собрались в общей гостиной на разбор товарищеского матча их первого противника. Далич считал, что команду, пробившуюся в стадию плей-офф на чемпионате мира в Бразилии, нельзя было сбрасывать со счетов. На «Уэмбли», в матче против англичан, Нигерия потерпела поражение, но выглядела очень достойно. Нигерийцы постоянно привозили на турнир такого масштаба игроков, которые стремились показать себя на глазах миллионов болельщиков. Конечно, за четыре года супер-орлы (4) постарели, летали не так высоко, и смотрелись уже не так грозно, как им хотелось бы, но Африка славилась футболистами, и как знать, может быть, на этом мундиале Нигерия будет стараться в очередной раз переписать историю своей сборной. Поражение в стартовом поединке чревато серьезными последствиями, поэтому настрой у команды явно будет боевым. — Ну, что думаете? — Далич, как всегда, собранный, но, заметно напряжённый, кивком указал на работающий телевизор. — Нервничает, — машинально отметил про себя Лука, внезапно восстанавливая в памяти их первую встречу в аэропорту Загреба за день до решающего для Хорватии матча с Украиной. При Чачиче звездные Vatreni так и не стали звездной командой. Им нужен был созидательный импульс, побудительный толчок, который заставил бы поверить в себя. Он тихонько хмыкнул, припомнив мотивирующую речь Далича в раздевалке после первого тайма, после которой они с Иваном с разницей в восемь минут отдали два ассиста Крамаричу. Златко сумел тогда вдохнуть в сборную новую жизнь и пока прекрасно справлялся с вверенной ему миссией. — Хорошо играют, — негромко отозвался Деян, — много бьют из разных позиций, бегать могут всю игру без устали. — Нигерия, конечно, физически сильная команда, — возразил Лука, — но слишком уж в их атаках мало мысли. Мы должны держать мяч у себя. Далич обвёл взглядом игроков и остановился на Луке: — Согласен с Модричем. Если мы сможем контролировать игру, то победим. Главное — реализовать моменты, тогда не будет опасений за результат.***
По телевизору крутили утреннюю пресс-конференцию. — Как вам знаменитые белые ночи, не мешают высыпаться перед тренировками? (5) — поинтересовался хорватский журналист. Домагой, устало развалившийся в мягком кресле, внимательно вслушался в ответ Субашича и тотчас подавился смехом, и Лука почувствовал, как у него начали гореть кончики ушей. — Нет, а что, разве не так? — произнёс с едва заметной насмешкой Даниел. — А, Марио? Манджукич сонно повертел головой и широко зевнул, не удосужившись прикрыть рот. — Ночи не мешают, а вот вы — да. Если еще раз услышу, хмм, звуки из вашей комнаты — пеняйте на себя, — флегматично сообщил он Луке. — Вас положат в лазарет, и, может быть, хоть тогда я нормально высплюсь. Даниел попытался сдержать смешок притворным кашлем, и Лука прижал холодные ладони к горящим щекам в надежде хоть немного их остудить. — Надо было беруши с собой брать, — смеющийся Домагой легко толкнул Марио. — Вряд ли они помогли бы. Очень уж громко, — тот пожал плечами, с неподдельным интересом рассматривая мирно дремлющего на диване Ивана, затем с весьма странным выражением лица перевёл взгляд на Луку, поймав смущённую улыбку, кивнул скорее своим мыслям, чем ему, и вышел из комнаты. — Куда это он? — Лука недоумённо воззрился на закрывшуюся дверь. Минут через двадцать Марио вернулся и бросил ему на колени ключи: — Держи. Подарок от Ивы (6) на медовый месяц. Коттедж с отдельным входом, балконом и хорошей шумоизоляцией, — затем издал короткий смешок при виде удивленно округлившихся глаз. — И нет, не отбили. — Что? — Лука озадаченно поднял брови. — Знаешь, у тебя на лице написано «Марио, тебе случайно мозги во время тренировки не отбили». Вот я и отвечаю, что не отбили. Лука пару раз моргнул, обводя глазами друзей и натыкаясь на их добродушные с ноткой иронии взгляды. — Как тебе это удалось? Бессовестно использовал обаяние на полную катушку? — рассмеялся Домагой. — Нет, всего лишь начал рассказывать трагическую историю любви Ромео и Джульетты. Я не успел даже дойти до знаменитой сцены на балконе, как тетя Ива растроганно прижала руки к груди, прослезилась и выдала мне ключи. Так что, забирай свою спящую красавицу и на выход, — Марио с серьезным видом закончил предложение, словно не заметив дружного хохота команды. Проснувшийся от громкого смеха Иван, подавив зевок, скользнул по лицам тёплым взглядом, и щёки Луки, смеющегося вместе со всеми, опять обдало жаром.***
В раздевалке стадиона в Нижнем Новгороде царила победная послематчевая разноголосица. — Не могу поверить, что мы это сделали с таким разгромным счётом, — Субашич в изнеможении вытянул длинные ноги, морщась, потёр колено. — Спасибо, Домо, ты был молодцом. — Не все герои носят плащи, — белобрысый защитник приобнял вратаря и слегка похлопал его по спине. — Обращайся, Дани. — Обязательно, — губы Даниела дрогнули в мимолетной усмешке. Лука, стянувший с себя мокрую от пота майку, осмотрел усталых, но довольных товарищей. Голова гудела, ноги предательски подкашивались, он свалился на скамейку рядом с Иваном, ощутив, как внутри у него что-то лопнуло от накатившего облегчения. Родные глаза пытливо разглядывали его, и он вяло подумал, что если бы мысли были материальны, то он уже засыпал бы с Иваном в обнимку в их спальне на втором этаже. Картинка мягкой удобной кровати заплясала в мозгу так отчетливо и ярко, что он лишь каким-то краем сознания понимал разговор окружающих. — Лукита, о чём задумался? — Иван несильно подтолкнул его локтем, возвращая в реальность. Лука улыбнулся вымученной улыбкой, опасаясь провалиться в небытие. — Устал… — Иван заботливо сжал ладонь. Лука, опустивший было голову на его плечо, почувствовал напрягшиеся под щекой мышцы, и, коснувшись двумя пальцами подбородка, повернул к себе Ивана: — Что? — На редкость многословно, — с усмешкой откликнулся тот, болезненно поводя плечом. Лука нахмурился: — Отаменди? Иван отмахнулся и поморщился: — Ничего страшного. Мы же отомстили. — Снимай, — Лука потянул край форменной футболки, легко, кончиками пальцев обвёл наливающиеся фиолетовым синяки. — Почему врачам не показался? Иван весь как-то напрягся, неосознанно задерживая дыхание, и Лука услышал, как под рукой начало сильнее биться иваново сердце. — Эй, парни, может, подождете до базы? — игриво подмигнул Домагой. Но во внезапно недобром взгляде Луки показалось такое раздражение, что Вида, невольно отодвигаясь, примиряюще поднял руки: — Ладно, ладно. Конечно же, аргентинцам в Ивана попасть было гораздо проще, чем в ворота. — Судья должен был удалять за это, — Марио устало потёр глаза, лениво проводя пальцем по экрану телефона. — Соцсети шумят. Хотя, — фыркнул он, — понятно, почему этого не сделал. Вот, смотрите, что пишут: «Ракитич ещё повел себя как мужик, не валялся, не плакал, а поднялся и пошел разбираться. Такое сейчас не в тренде. Нужно было перевернуться пять раз и лежать полумертвым, тогда, может, была бы красная. А слезу не пустил — значит, не больно, если не больно, значит, не зацепил — ВОТ ЛОГИКА ТЕПЕРЕШНИХ АРБИТРОВ. В футболе стало одно нытьё… смотреть невозможно (*)» Лука кинул на Манджукича быстрый взгляд: — Это не твой, случайно, комментарий? Марио насмешливо сощурился: — Нет, это, скорее всего, Ребич написал. Его же раньше заменили. Эй, Анте, твоя работа? Смеющийся над чем-то Ребич, явно не слышавший предыдущих слов, согласно кивнул, и Марио, улыбнувшись уголком рта, театрально раскланялся. Луке не осталось ничего, кроме как закатить глаза под смешки окружающих: — Ребич сегодня молодец. — Кабальеро, видимо, Кариус покусал, иначе его ляп не объяснить, — засмеялся Ковачич. — Что там было? — поинтересовался Субашич. — Да Вилли хотел вернуть мяч защитнику, — Шиме украдкой взглянул на бесстрастное лицо Деяна, — но лишь мазнул по нему бутсой, прямёхонько Ребичу в ноги. — А вы заметили, как Сампаоли бегал по кромке поля?! — Побегаешь тут, когда знаешь, что за результат отвечаешь яйцами — Кажется, я знаю, кого сегодня будут жестоко гномить в соцсетях (*) —оскалился Тин, неторопливо очищая банан. Он не заметил, как Иван поднял на него непроницаемый взгляд. — С чего бы? — Лука, мельком взглянув на Ивана, равнодушно посмотрел на Едвая. — Потому что Гном… — начал было Тин. — Лео, — Лука исподлобья посмотрел на него, устало потирая ладонью лицо. — Он — Лео, и унижать его не стоит. Он — звезда мирового футбола, и это всем известно. — Звезда?! — моментально вскинулся Едвай. — Да кто-нибудь видел его на поле, этого короля-то? Но сразу сжался под сёрьезными взглядами капитанов и что-то забормотал себе под нос. — Тин… — тихо окликнул его Иван. — Пришлось очень сильно потрудиться для того, чтобы вывести его из игры. И нам удалось сделать это! (*) Потому что, Месси, действительно, король, но короля делает свита, а её у него нет (7).***
— Завтра мы уезжаем, — Лука обречённо взглянул на часы, — нет, увы, уже сегодня. Двухэтажный коттедж («Коттедж №1 «Лесной», подойдет для семейной пары и для тех, кто хочет уединения», — Иван весело озвучил завалявшийся в гостиной рекламный проспект. — Лукита, ты за какой вариант?), что стоял на берегу озера, за десять дней стал для них не просто временным пристанищем, а самым настоящим домом. Обстановка в нём была не очень современна, но внутри тепло и уютно, слегка пахло краской и нагретой за день на солнце смолой огромных сосен под окном. Красновато-бежевые деревянные панели во всех комнатах, плазменный телевизор на стене, огромная двуспальная кровать, покрытая светлым покрывалом, в спальне на втором этаже, задёрнутые шторы сразу же превратили этот дом в тихое убежище. Сюда они вернулись и после победы над Нигерией; и после пока, пожалуй, их главной игры, разбив подчистую Аргентину. Лука перевёл взгляд на непривычно молчаливого Ивана, облокотившегося о перила балкона, разглядывая паутинку синеватых вен на его виске, улыбающиеся чему-то тонкие губы, которые хотелось целовать до умопомрачения. Красота непонятной прелести жемчужно-розоватого неба, прозрачного воздуха, наполненного дурманящим ароматом цветущей чайной розы, призрачная тишина теплой, светлой, словно день, ночи кружила вокруг них, накрывая с головой, напоминая странную грёзу, привидевшуюся после маминой сказки. Смятение сковало душу, и Лука стиснул пальцы в кулаки, то ли желая спрятать, подавить эту слабость, то ли отчаянно желая, чтобы Иван схватил его в объятия, обнял, прогнал неизвестно откуда-то появившийся страх. Иван, почувствовав что-то, лениво скосил глаза, неожиданно понимающе усмехнулся. И система контроля Луки дала сбой, потому что главная его слабость сейчас смотрела на него и мучительно медленно гладила руку подушечками пальцев. Несколько мгновений они слушали в тишине собственное тяжелое дыхание. — Пойдем, надо в последний раз на всю катушку использовать все возможности шумоизоляции, — лёгкая хрипотца Ивана заставила Луку податься навстречу, выбивая из него тихий стон. — Пойдем, — настойчиво повторил он, — я хочу, чтобы сегодня ты стонал во весь голос.***
Новый день наступил быстро, и сразу вызвал ненависть, подумал Лука. Нет, на самом деле, он любил рассветы, особенно те, когда Иван был рядом. Он любил просыпаться в полусонных объятиях; лениво потягиваться в теплом кольце сильных рук; чувствовать сквозь дрёму, как Иван, соскучившись, резким движением притягивает его к себе. Но нынешнее утро совсем не радовало потому, что после обеда они улетали в Ростов-на-Дону на игру против Исландии, чтобы никогда уже сюда не вернуться. Вчера вечером Ива сказала, сочувственно поглядывая в их сторону, что организаторы мундиаля будут размещать их команду с максимальными удобствами в одноместных номерах. Лука было заикнулся, что это правильно, потому что впереди ответственейшие матчи, но был награжден таким убийственным взглядом зелёных глаз, что предпочёл тут же заткнуться. Он повернулся к безмятежно посапывающему Ивану, в очередной раз поражаясь своей глупости. Сколько же они потеряли времени впустую… Лука досадливо поморщился, понимая, что мысли опять побежали по кругу. Да какая, в конце концов, разница, что между ними было вчера. Надо жить тем, что происходило между ними сегодня, и перестать страдать из-за того, что изменить уже невозможно, что уже стало их судьбой. Ему на ум пришёл вопрос, заданный однажды вездесущим Серхио: «Как же ты переносишь разлуку с ним? Неужели тебе никогда не хотелось переспать с кем-то ещё?» Он тогда, напомнив про их постоянные физические нагрузки, отшутился известным анекдотом про «будешь трахать — не буди». Но для себя Лука решил, что будет верен Ивану до конца дней своих, потому что знал одно: то, что есть в Иване, он не найдет больше ни в ком. И пусть кто-то скажет, что это неправильно. Но его это не волновало, потому что любовь — это дар Божий, и у любви было имя (8) Наверное, правдива легенда о том, что боги создали людей единым целым, потом, на что-то разозлившись, разделили на две части, и разбросали по миру их, всю жизнь ищущих, и, если повезет, находящих друг друга. Лука припомнил давний разговор с мамой, когда он старался объяснить ей, что Иван врос в его душу настолько, что трудно понять, где начинается один, и кончается второй. И мама, его мудрая мама, сказала тогда, что врастать вот так корнями неправильно, потому что человека можно задушить любовью. И бог знает, сколько времени прошло, прежде чем он понял простую истину, что срастаться надо спинами, не теряя при этом себя, но дополняя и поддерживая друг друга. Лука, задумавшись, неосознанно закусил губу, не заметив, как за ним внимательно наблюдал проснувшийся Иван. Его привёл в себя тихий шепот: — О чем ты думаешь? Лука, помолчав, привычно откликнулся в ответ: — О том, что я люблю тебя. Иван убрал с его лица растрепанные волосы. — Давай забаррикадируемся в этом доме, и никуда отсюда не поедем, — уткнулся носом в шею, коснулся её мягкими губами, посылая по телу толпу мурашек. Пальцы Ивана гладили плечи, пробегались аккуратно по выступающим ребрам, зубы собственнически прикусывали бледную кожу. — Давай, — враз севшим голосом пробормотал Лука, отдаваясь настойчивым рукам. — Слушай, а чего мы с тобой шепчемся? — Не знаю, просто так уютнее, — едва слышно произнёс Иван, втягивая в поцелуй. А потом зазвонил будильник, и Лука, выпутываясь из длинных ног, прошептал уже запыхавшись: — Надо вставать. Сидя на краю кровати, он оглядел комнату, залитую молочно-тусклым рассветным сиянием. Отчего-то хотелось запомнить каждую, даже самую незначительную деталь, прощаясь, впитать в себя каждую мелочь. Почему этим утром он снова мучительно боялся потерять Ивана?***
Следующие две недели они прожили в каком-то лихорадочном, сумасшедшем темпе, меняя относительный комфорт одной гостиницы на другую, ютясь вдвоем на стандартных односпальных кроватях, осторожно вытягивая ноги, чтобы, не дай бог, не слететь на пол. Бесконечный гул аэропортов; плечо, подставленное под усталую голову; торопливый поцелуй на ночь куда-то в висок; измученное «Я спать…»; тридцатиградусная жара на «Ростов-арене», где хорватами были побеждены викинги; вынырнувшая из глубин подсознания тревожная мысль об Евро-2008 после незабитого Лукой пенальти в ворота Каспера Шмейхеля; пламенная тирада Ивана, про которую после игры счастливо улыбающийся Андрей Крамарич сказал, что она и близко не стояла с речью Аль Пачино из «Каждого воскресенья», хотя и была не в пример короче (9); психологически самая тяжелая игра против команды-хозяйки, неожиданно обыгравшей до этого по серии пенальти сборную Испании; послематчевый скандал с Видой и Вукоевичем, по сути своей, глупый поступок неповзрослевших детей, увы, столь неоднозначно воспринятый в России. Первым не выдержал Иван. — Что-то я устал, — он без сил свалился на кровать, заворачиваясь в теплый кокон из одеяла. — Полежу, согреюсь, а потом уж в душ. Лука убрал светлую челку, испуганно дотронулся губами до солёного лба. Лоб этот огненно-горячий, сухие потрескавшиеся губы были сжаты в тонкую полоску в попытке сдержать горячечный озноб. Десятью минутами позже Иван хмуро сообщил консилиуму, собравшемуся у кровати: — Если мне придется выйти на поле на одной ноге, я сделаю это (*) Лука насмешливо фыркнул, потому что его вице-капитан сейчас напоминал маленького храброго мальчика, который исподлобья смотрел на суровую маму, отчаянно притворяясь, что с ним всё в порядке, и, да, он хотел бы пойти поиграть с друзьями на улицу. Осунувшийся, бледный, с огромными синяками под лихорадочно блестящими глазами, Иван все-таки вышел на поле. В первом тайме хорваты, словно оставив все силы в Сочи, двигались медленно и сумбурно, но после перерыва пришли в себя, создали несколько голевых моментов, заставляя англичан забыть, как играть в футбол. Победную точку в дополнительное время поставил Марио Манджукич, забивший мяч в дальний угол после передачи Ивана Перишича. Хорватия переиграла Англию, впервые в истории выходя в финал чемпионата мира.***
— Иван, тебе Николь звонит, — телефон, лежащий на кровати, завибрировал, оповещая Луку о входящем звонке. С экрана сияла знакомой улыбкой светловолосая девушка. Иван ходил по номеру, прижав трубку мобильного к уху, слушал, весело смеялся, отвечал, потом почему-то перешёл на немецкий, бросив странный взгляд на Луку. — Мама в субботу вечером прилетает. На финал, — тонкая морщинка, пролегшая между светлых бровей, заставила Луку ощутить где-то внутри грудной клетки очередной зародыш страха. Но сильные руки обнимали так крепко, ямка в ключице, куда он по привычке ткнулся носом, была такой уютной, что он отбросил все сомнения прочь. — Пойдем по Москве погуляем. — Ива-ан, мы сейчас в этой стране враги номер один, если что. Особенно ты, после того пенальти, — слегка насмешливым тоном протянул Лука, — и я не хотел бы потерять тебя накануне финала. — Там вроде дождь собирается. Спрячемся под зонтом, как тогда, в Париже, и никто нас не узнает, — прошептал ему в волосы Иван. — Мы выбрали для прогулки явно неподходящее время, — пробормотал Лука, натягивая капюшон. Центр Москвы был забит толпами праздношатающихся туристов, которые в преддверии наступающих выходных вышли на улицы развеяться. Несмотря на надвигающиеся из-за горизонта низкие грозовые тучи, летняя духота и не думала отступать, город плавился под лучами палящего закатного солнца, и Лука потащил Ивана в неприметный переулок, пытаясь найти спасение в прохладной тени старинных домов. Деревянные скамейки с кружевными металлическими ножками, безлюдный тротуар в причудливых полосах ажурных теней, сладковатый аромат цветущих лип — маленький уютный мирок, затихший в ожидании приближающегося дождя. Гроза началась внезапно, грязно-синие тучи наконец-то закрыли солнце, сильный ветер с ливнем ворвались в переулок, с силой ударяя по бело-желтым нежным соцветиям. — Бежим, — смеющийся Иван утянул его под первый попавшийся козырек крыши. Струи дождя затекали за шиворот. Лука откинул с лица мокрые сосульки волос, провёл ладонью, стирая холодные капли, с нежностью глядя на вымокшего до ниточки Ивана. — Ты весь промок. Снова заболеешь. Надо куда-то зайти согреться. Дождь лил сплошной стеной, такой, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. — Зайдем, — Иван кивнул ему за спину. — Вот сюда. За окном кафе была видна женщина, протирающая стойку бара. Лука вздрогнул, с силой сжав ладонь Ивана. — Сюда?! — губы почему-то не слушались, всплыли обрывки неясных воспоминаний, как будто он двигался куда-то сквозь время и пространство. В голове раздалось громкое «Его счастье в будущем зависит и от тебя…» Непонимающий Иван потянул его, чуть сопротивляющегося, внутрь, и Луке в какой-то момент почудилось, что всё это сон, мираж, фантомное видение, преследующее его столько лет: запах влажной свежести, кофе, ароматной выпечки… и до сих не понятого им предсказания. Нахмурившись, он оглядел окружающую обстановку: нарочито громоздкая резная мебель, полосатые половики на полу, вышитые льняные скатерти, глиняная посуда, начищенный до блеска медный самовар и стайка матрёшек на барной стойке. — Ой, смотри, это же babushka! — улыбнулся Иван. — Помнишь, я в инсте голосование запускал? Для сборной Хорватии, после выхода из группы, владельцы «Лесной рапсодии» устроили вечеринку в русском стиле, и каждому игроку презентовали матрешку с их собственным портретом. — Ага, — скривив губы, скорчил в ответ гримасу Лука, — и народ решил, что ты похож на ней на Памелу Андерсон (10). На громкий смех Ивана повернулись несколько сидящих в кафе посетителей. Ни интерьер кафе, ни моложавая женщина, подошедшая к ним с меню, нисколько не были похожи на Стамбул, и Лука немного расслабился. — Добрый день. Что будете заказывать? — стандартная улыбка играла на лице ожидающей заказа официантки. Иван, поинтересовавшийся, говорит ли она на английском, и, получив утвердительный кивок в ответ, заказал диетическое блюдо на её выбор. Вскоре Лука втянул носом воздух, чувствуя, как рот наполняется слюной. Нежный, аппетитный, подрумянившийся кролик, топленный в сметане с луком и белыми грибами, и не имеющий отношение к диете от слова совсем, и согревающий чай с лесными ягодами и медом, неожиданно подняли ему настроение.***
Непонятная SMS-ка с незнакомого номера, полученная в субботу вечером и подписанная Николь дала неожиданный ответ на мучающий давным-давно вопрос «От кого зависит счастье Ивана». Лука вцепился в перила лестницы, ведущей на их этаж, буквально силой воли заставляя подниматься вверх. — Оно должно подсохнуть… — процедил он сквозь зубы, с горечью разглядывая мокрое пятно на футболке. Иван не должен увидеть эти следы от слез своей сестры. Лука привалился к перилам лестницы. Полоса везения закончилась, как и месяц их обманчиво-иллюзорного счастья, и от этого на душе стало тоскливо. — Эй, кэп, всё нормально? — глуховатый голос Манджукича заставил нацепить на губы кривоватую гримасу. Завтра финал, кто знает, как будет играть команда, если почувствует его слабость. Уголки губ подергивались от фальшивой улыбки, но Марио ждал, и Лука устало поднялся, кивнув в ответ. Он тихо открыл дверь номера, остановился в дверном проеме, стащил с себя футболку и встретился с внимательным взглядом Ивана. — Ты долго. Что сказал Далич? Лука затолкнул боль поглубже, неопределенно пожал плечами, безуспешно пытаясь улыбнуться. — Волнуешься? — Немного, — голос Луку не слушался и он поспешно прокашлялся. — Пора ложиться. Я мигом мыться и спать. Иван молча буравил его взглядом, пока он ходил по номеру, ставя на зарядку телефон, доставая из шкафа то чистую футболку, то, зачем-то, носки. Потом он побрёл в душ, долго стоял под горячей струей, в надежде, что Иван успеет заснуть. Опустошённый до предела, упал на кровать, отчетливо понимая, что эту ночь он проведет без сна. В конце концов, любовь измеряется не количеством бабочек в животе, а способностью к жертвенности… Мешанина мыслей, орущих о (не)правильности принятого решения, мешала уснуть, и Лука лежал, уставившись в потолок, и делал вид, что прислушивается к звукам ночного города. Я люблю Вашего сына… Иван перекатился ему под бок, устроился поудобнее, уткнувшись носом в плечо. Я люблю только его одного… По привычке сначала забросил на него ногу, потом руку, вжался всем телом. Приподнялся над ним, блестя в темноте глазами. — Тоже не можешь заснуть? — сжал ладонями лицо, коснулся его губ своими. Вас двоих лечить надо… Вы оба больные… Лука откинулся, подставляясь под ласку, потом перехватил инициативу, целуя отчаянно, словно… в последний раз. Пытаясь запомнить, запечатать в памяти. Но я ухожу… Откровенные страшные слова, произнесенные им сегодня вечером, каленым железом отпечатались на поверхности сознания. Вы дадите нам два дня? Лука резко отстранился, почти жалобно попросил: — Не надо. Завтра игра… Иван послушно свернулся рядом, молча рассматривая его профиль: — Какое у тебя самое первое воспоминание из детства? Я не могу представить жизнь без него… Лука растерянно сощурился, услышав странный вопрос. Иван ласково улыбнулся, и от этой привычной улыбки ему стало страшно. Как теперь будет выглядеть мир? Холодным? Серым? Бесцветным? Таким, каким он уже был без него? Моя любовь… Мое безумие… — Я бегаю по саду с сачком и ловлю бабочек. Хочу поймать их много-много, чтобы с ними улететь на небо. Дедушка сидит под яблоней, усыпанной белым, но я к нему не подхожу, потому что там много пчёл. В саду полно цветов… розовых, сиреневых, алых. И бабушка, вся какая-то светлая, как будто запуталась в желтых солнечных лучах, — он криво улыбнулся. — Почему, когда люди взрослеют, они чаще всего перестают видеть яркие краски? И жизнь становится похожа на черно-белую зебру… Или черную зебру… Иван нахмурился, открыл было рот, собираясь с ним спорить, но, передумав, произнёс лишь: — Жизнь, да, черно-белая, но не как зебра, а, скорее, как шахматная доска. И всё в ней зависит от твоего хода. А уж если в жизни есть любовь, она становится разноцветной, как крылья бабочек. Бабочки… Любовь… Лука вымученно кивнул. Жизнь снова затрещала по швам, и в этот раз, кажется, окончательно.