Sometimes there's a time you must say goodbye Though it hurts you must learn to try I know I've got to let you go But I know anywhere you go You'll never be far 'Cause like the light of a bright star You'll keep shining in my life You're gonna be right Here in my heart That's where you'll be You'll be with me Here in my heart No distance can keep us apart Long as you're here in my heart
Июль 2018
Коррупция в национальном футболе, хорватская футбольная федерация, раздираемая не только скандалами, но и враждой между клубами и их собственными фанатами, вынужденная эмиграция молодых футболистов в заграничные клубы, за последние двадцать лет ни разу не ремонтировавшийся «Максимир», судебный процесс, грозящий Луке Модричу и Деяну Ловрену — всё это теперь не важно. Выиграть, наконец, золотые медали — вот о чем мечтало большинство хорватов перед последней игрой их сборной в России. Если не вы, то кто же… Именно это читалось и в тяжёлом взгляде Златко Далича. Он сидел неправильно, задом наперед, на стуле, положив подбородок на высокую спинку, смотрел прямо перед собой на сидящую перед ним команду. Поколение, родившееся в ещё единой Югославии, пережившее в раннем детстве тяжелейшие испытания, вынужденно покинувшее Родину, но не предавшее её, не потерявшее с ней связи. Семьи Марио Манджукича и Деяна Ловрена после развала страны бежали в Германию. Иван Ракитич родился в Швейцарии, куда за несколько лет до начала боевых действий на Балканах эмигрировали родители. Ведран Чорлука в начале войны переехал с семьей из Боснии в Загреб. Сербская армия в течение двух лет обстреливала Задар — родной город Даниела Субашича, и его отец, серб по национальности, был вынужден превратить свой дом в бомбоубежище, а после войны столкнуться с ненавистью хорватов. Выходить на поле под свист недовольных болельщиков — это не самое страшное… Именно это имел в виду Даниел, надевая под форму на финал футболку с фотографией Хрвое Чустича — своего друга, получившего серьезную травму головы и спустя время трагически скончавшегося. Война сделала нас сильнее. Нас тяжело сломить, мы хотим это доказать… Именно это говорил Лука, объясняя на последней перед финалом пресс-конференции особенности хорватского характера. Я не хочу, чтобы эти воспоминания преследовали меня всю жизнь. Но не хочу и забывать об этом… Он всегда будет помнить, что свои первые футбольные шаги делал на задворках гостиницы «Коловаре», условия жизни в которой были невыносимы — семья жила без света и воды, с трудом находя деньги на еду. Но, видя талант сына, отец отдавал большую часть своей зарплаты на его обучение в футбольной академии Задара. Остатков же едва хватало, чтобы прокормить семью из четырех человек. Любая дорога рано или поздно заканчивается, подходит к концу, остается всего один шаг, маленький шажок, и если сборная решила подняться на вершину, то кто может её остановить? Пришло время переплюнуть успех двадцатилетней давности, думал Лука, глядя из окна автобуса на раскрашенную красно-белыми флагами Москву. За своей спиной он услышал, как Чарли, немного насмешливо фыркнув, сказал кому-то, что это выглядит так, как если бы спартачи (1) выиграли Лигу чемпионов. — Слава Богу, завтра мы, наконец-то, возвращаемся домой, — Иван откинулся на спинку кресла, поправляя ремень безопасности. Лука, кивнув, потянул на себя его руку, прижимаясь губами к тёплой ладони. Невесело усмехнувшись, он вернулся мыслями к тому, что и их путь с Иваном подошел концу, и снова посчитал себя чуть ли не богачом, ведь у него был ещё целый день в запасе. Огромный неповоротливый автобус свернул на автостоянку возле Лужников, солнечный луч ударил в лицо, заставив его на мгновение прикрыть глаза. — Волнуешься? — услышал он, и ему почему-то показалось, что вопрос этот не о предстоящей игре. Иван внимательно рассматривал его из-под светлой, идеально уложенной чёлки, в золотистых лучах его глаза поблескивали травяной зеленью. Луке хотелось бы отмахнуться от ответа, но Иван смотрел слишком серьёзно, и он, помедлив, почти честно ответил: — Немного. Иван взял его лицо в свои ладони, торопливо покрыл поцелуями кончик носа, зашептал что-то, и Лука, слыша в успокаивающем шепоте столько нежности, закусил изнутри щеку.***
Там, наверху, на арене Лужников полным ходом шла церемония закрытия. Бескрайнее людское море, тысячеголосая толпа, собравшаяся на стадионе, шумела, грохотала, взрывалась овациями, свистом, радостными криками. Здесь, внизу, в подтрибунном помещении было жарко. Душный тяжёлый предгрозовой воздух застревал в легких. Лука, забыв о чужом присутствии, с беспокойством изучал покрасневшие уставшие глаза Ивана. — Со мной все нормально, — Иван растянул губы в фальшивой улыбке. Лука едва заставил себя отвернуться. Нельзя, ну, совсем никак нельзя, чтобы команда стала свидетелем его непростительной слабости. — Что, парни, «За дом — готовы?» (2) — хохотнув, Деян притянул к себе стоящих рядом Шиме и Домагоя. — Не напелся еще? — холодно ответил Лука, помолчав, кивнул в сторону Домагоя. — Нам мало было с ним проблем. Хочешь добавить? Вида быстро выпутался из-под руки Ловрена. — Спокойно, спокойно, капитан, — Деян торопливо вскинул руки в примирительном жесте, затем, кивнув в сторону Ивана, тихо пробормотал на ухо Врсалько, — до сих пор не могу понять, как это в Модриче сочетается… — Что сочетается? — с любопытством спросил Шиме. — Выходки диктатора с любовью к котяткам, — фыркнул Деян, но тут же осёкся, натыкаясь на жесткий взгляд Луки. Шиме рассмеялся, запрокинув голову. — Мне было тогда пять лет, — взволнованный голос Ребича заставил Луку обернуться. Он увидел, как на щеках Анте расцвёл лихорадочный румянец. Ребич уцепил стоящего рядом с ним Марио за футболку, повернул к себе лицом: — Представляешь? Марио взглянул на него исподлобья и отвернулся, явно не услышав ни слова. Анте обвёл стоящих рядом, наткнулся на понимающую улыбку Марцело. — Мне было пять, — хрипло повторил он. — Подумать только. Брозович согласно кивнул: — Мне шесть. Хорваты против французов — всё это уже когда-то было. — Не нервничай так, — чуть не сорвалось с языка Луки, но вместо этого он лишь молча прикрыл рот, припомнив, что эта сакраментальная фраза обычно выступала качестве ещё большего раздражителя. Поэтому он с благодарностью посмотрел на неслышно подошедшего Далича. — Мне было тогда уже тридцать два, — Златко произнёс это, будто умудренный жизнью сенсэй, но усмешка тронула его тонкие губы, спряталась в ироничном прищуре карих глаз, и Анте смешливо фыркнул. — Все в Хорватии до сих пор помнят ту игру (3). Может, Господь Бог даст нам шанс взять реванш у французов? — Далич положил руку на плечо Анте. — И мы покажем в финале, на что способны, — взглянул на Луку, и тот без раздумий кивнул в ответ.***
Lijepa naša domovino, Oj junačka zemljo mila…
Хорваты пели изо всех сил, положив правую руку на грудь, в их глазах вспыхивал огонь, заставляющий кровь вскипать в венах…Stare slave djedovino, Da bi vazda sretna bila!
Лука почувствовал, что по коже поползли мурашки, когда он услышал, как болельщики, старательно выводя слова, подхватили гимн. Он подумал, что вот так, сомкнувшись плечом к плечу, как солдаты, с одним сердцем на всех, они готовы были сегодня сражаться все до одного за страну, за родных и близких. Da svoj narod Hrvat ljubi…***
Угловой, штрафной или пенальти трудно спрогнозировать. На этом чемпионате почти половину мячей сборные забивали именно после розыгрыша стандарта. Это вспомнилось вдруг, когда французы получили право на удар. Гризманн, вечный мальчик, и вечный претендент на Золотой мяч, навесил во вратарской, и Марио срезал мяч в свои ворота. Лука поймал его расстроенный взгляд, стиснул зубы: — Всё нормально… Нормально… Всё еще можно поправить… Краем глаза он заметил, как сорвался с места Иван, и быстроногий Погба не смог обогнать его светловолосого вице-капитана. Тот ударил с левой ноги влёт по воротам… Выше перекладины! На помощь Ивану заспешил Марио, стремясь исправить свою ужасную ошибку. Хорваты восстановили равновесие уже к двадцать седьмой минуте. Вида, чье любое действие на поле сегодня сопровождалось неодобрительным свистом, отдал шикарный пас Ивану Перишичу, тот убрал мяч от защитника и плотно зарядил в дальний угол. И стадион, на мгновение замолкнув, взорвался гулом аплодисментов. А потом везение покинуло хорватов. Всё тот же вездесущий Гризманн с правого угла подал в штрафную мяч, и тот попал в руку Перишича. И Лука невольно застонал, видя, как аргентинский судья, назначив было пенальти, вернулся к монитору, чтобы еще раз удостовериться в правильности принятого решения, и все-таки указал на белую точку, одиноко белеющую на зеленом поле стадиона. — Nabijem te na kurac! Кто за такое ставит пенку? — возмущенно заорал Вида, когда Даниел, их король одиннадцатиметровых, оказался бессилен перед ударом Антуана. На перерыв команды ушли при счете 2:1… — Какая, блять, сука решила поставить судьями аргов (4)? И какая сука придумала эту VAR?! — Домагой в перерыве раздражённо сыпал ругательствами. — В девяносто девяти случаев из ста без видеоповтора никакой судья не рискнул бы указать на точку. — Что, Домо, веришь в теорию всемирного заговора? — Даниел привлёк его к себе. — Брось, не переживай так. Сейчас мне особенно нужен защитник с крепкими нервами, спокойный и невозмутимый. Вида крепко выругался, смахнув со щёк злые слёзы. — Ну и пекло, — простонал Шиме, откидывая назад повисшие сосульками кудри. — Держимся, парни, еще не все потеряно, — Лука обессиленно привалился к холодной стене подтрибунки. — Эй, мы же огненные, нам ли бояться такой погоды? Адская погода, кажется, вытянула из хорватов всю энергию, но их хмурые сосредоточенные лица всё ещё вселяли в него надежду. Еще не всё потеряно… К началу второго тайма жара отступила. Безжалостное палящее солнце спряталось за сизыми дождевыми тучами, несущими долгожданную прохладу. Лука, как диспетчер, управлял игрой. Он видел поле, начинал все комбинации, брал мяч и вкладывал его в ноги партнеров, выстраивал атаки, стараясь контролировать ситуацию, выходящую из-под повиновения. Ребич, Перишич, Манджукич штурмовали ворота французов. Но их атакующий порыв сначала сбили стрикеры, выскочившие на поле, а потом хорваты нарвались на нож французской контратаки. Французы раз за разом били по воротам — Мбаппе, Гризманн, Погба, снова Погба — и Лука стиснул руки в кулаки, увидев падающего в воротах Даниеля, не сумевшего отразить удар. Время есть, еще есть, еще можно вытащить этот матч… Всё, что от них требуется, это продолжать бороться… Марцело стелился в подкате, успевая преградить французам дорогу. Лука гнал хорватов вперед. Трехцветные оборонялись всей командой, а затем последовала очередная контратака, Мбаппе из-за пределов штрафной, от души приложившись, резаным ударом вбил мяч в сетку. Мы не заслужили такого разгрома, пронеслась мимолетная мысль, почему же удача отворачивается от нас. Судьба, видно услышав его, подарила хорватам последний шанс. Льорис ошибся на ровном месте, напоролся на ногу Марио, и тот, отобрав мяч, мягким кошачьим движением вкинул мяч в ворота. 4:2! Надежда, теплящаяся внутри Луки, вновь подняла голову. Финальный свисток ударил по ушам, Лука, потный, измотавшийся до дрожи в ватных ногах, на автомате пожимал руки соперникам, убеждая себя в том, что это поражение ничем не отличается от предыдущих. Мысли сбились в бесформенную кучу. Он досадливо цокнул языком, потирая уставшее лицо, не отрываясь от зеленой травы стадиона. Еще полтора часа назад верилось, что они впишут свои имена в историю. Так чего же он врал самому себе?! Это было самое тяжелое поражение в его жизни, это был полный провал. Горькое разочарование окатило его волной. Он зябко сжал пальцы в кулак, оглядывая стадион, рвано задышал, по крупицам собирая свои силы, и все же чувствуя, как вскипали непрошеные слезы при виде носившихся по полю счастливых французов. Стоящий рядом Шиме что-то сказал ему. Лука непонимающе вскинул на него глаза, затем, отрешенно застыв, уставился на поле. — Лука, да Модрич же, ты меня слышишь? — Шиме настойчиво пытался достучаться до сознания, и он нехотя заставил себя прислушаться к его словам. — Ты слышишь? Мы не проиграли, мы уступили. Лука безучастно кивнул, отворачиваясь в поисках того, кто был ему нужен больше всего остального в жизни. Он знал, что на поле Иван, как обычно, не подойдет к нему, и лишь потом, в раздевалке, надежные руки обовьются вокруг, согревая и успокаивая. На протяжении многих лет он искренне радовался возможности, не показывая слабости, самостоятельно переживать эмоции. Но сейчас он был больше не в состоянии выдерживать эту гнетущую атмосферу один, ему был нужен Иван, нужны его руки, скользящие по телу, теплое дыхание, запутавшееся в волосах, слова поддержки на ухо, и — он прикусил губу — быстрые движения бедер. Лука глянул на него в упор, не решаясь просить, надеясь, что тот заметит сам. Иван поймал этот взгляд, сделал навстречу шаг, другой, заключая капитана в уютные успокаивающие объятия. — Нам не должно быть стыдно за нашу игру, — негромкий голос Ивана плыл, таял в шуме стадиона, понемногу стирая с его души горечь поражения. Лука, прижавшись к груди, слушал гулкий стук сердца. Они стояли так, не шевелясь, близко друг к другу, и ему отчаянно хотелось продлить эту минуту счастья на целую вечность. — Иди, — Иван мягко оттолкнул его от себя, — ты должен, слышишь? — Ты только смотри на меня, — Лука беспомощно схватил его за руку, стараясь унять нервную дрожь, ползущую по позвоночнику. Иван опять притянул его к себе, поцеловал в висок: — Ты справишься. Осталось немного. Лука с трудом поднял голову, внимательно посмотрел на него снизу вверх, понимая, что тот, как всегда, прав. Действительно, осталось всего ничего: пройти мимо Кубка мира, скользнув по нему взглядом, получить награду лучшему футболисту мундиаля, серебряные медали, выдержать обязательную пресс-конференцию, и расстаться с Иваном. У него на всё один день…Сентябрь 2018
Очень жарко! Яркое, совсем по-летнему жгучее испанское солнце припекало макушку, и Лука, ощущая дискомфорт в мышцах, зажмурился, откидываясь на спинку кресла на стадионе «Сан-Мамес»(5), крепко сжав руками подлокотники. Из Бильбао до Барселоны рукой подать, и всю тренировку хотелось в неё сорваться; не переодеваясь, в спортивной форме как есть, чудесным образом оказаться на борту вон того самолета; через полтора часа приземлиться в Барселоне, прорваться через сурового охранника на въезде в поселок, сквозь ненавидящий взгляд Ракель, и… остановиться на пороге, не зная, что делать дальше. Внезапно чья-то тень закрыла от него палящее солнце. Тяжёлая рука провела по волосам, взъерошивая их. Лука, не открывая глаз, пробормотал: — Падай рядом, Рамос. — Не понимаю, как ты узнал, что это я, — Серхио громко рассмеялся, заставив Луку досадливо поморщиться. — Нетрудно догадаться. Только ты можешь так бесцеремонно влезть в личное пространство. — Ага, я тоже тебя люблю, маленький зануда. Некоторое время они молчали, чужое присутствие мешало Луке вернуться к своим мыслям, впрочем, он даже был этому немного рад. Потом Серхио выдохнул, как всегда, готовясь рубануть что-нибудь сплеча, и, тем самым заставляя Луку напрячься: — Закончил рефлексировать после проигрыша? Лука невольно усмехнулся. Уж кому-кому, а ему давно была известна тайная страсть Серхио к умным словечкам. С деланным равнодушием он пожал плечами: — Глупо переживать из-за того, что уже нельзя поправить. Брови Рамоса насмешливо взлетели ввысь: — Но в Барселону сбежать все-таки хочется? — Это еще зачем? — Ну, не знаю, может убедиться, что Саграда-Фамилия так и не достроена. — Значит, догадался? — глухо спросил Лука. — И как? Серхио неопределенно махнул рукой: — Проснись, мой милый, я за вашей мыльной оперой наблюдаю херову тучу лет. И давно уже научился сопоставлять факты. Все эти потоки обожания, которые он выливает на тебя через СМИ после возвращения из России, они же неспроста. Фото в инсте после финала с признанием в любви (6)… Вчерашнее «Модрич заслуживает всех наград (7)»… Неприкрытая угроза Кришу (8), который, кстати, звонил недавно, и просил передать, что пропустил момент, когда Иван успел охуеть. Ну, и последняя встреча сборных. Если честно, я думал, что ты первым делом помчишься с утешениями к нему, все-таки его сотая игра за сборную получилась явно неудачной. Рамос зевнул, потягиваясь до хруста в суставах: — Охохо, если подумать, как же я спокойно жил до того момента, пока в мою жизнь не ввалились вы с Ракитичем. Лука ощетинился, как ёж, глядя в насмешливые карие глаза: — Я тебя ни о чём таком не просил. Так что, можешь не совать свой нос в мои проблемы. — Не дождешься, Модрич, — Серхио коротко хохотнул. — Я уже давно чувствую себя так же, как моя бабушка, которая боялась умереть, так и не узнав, чем закончится «Санта-Барбара». Рассказывай, не томи. Лука бросил взгляд на поле: — Юлен ругаться будет. Лопетеги, будто поняв, что о нём говорят, обернулся, встретился на миг с ними глазами, и вернулся к разговору с Асенсио. — Видишь, не будет, — Серхио обаятельно улыбнулся и Лука сдался. «Только, пожалуйста, не говори Ивану…» Лука чуть постоял перед дверью номера, не решаясь сделать последний шаг, потому что прекрасно понимал, что его ждет там. Потом, выдохнув, поднял руку и тихонько постучал. — Открыто, заходи, — донеслось из-за двери. Бледная девушка, появившаяся в проёме двери, ничем не напоминала ту насмешницу, с которой он познакомился лет пять назад. — О чем ты хотела поговорить? Она беззвучно прошептала: — Не я, Лука… Они… Прости… Он на подгибающихся ногах он шагнул в номер, медленно оглядел присутствующих: сидящую в кресле немолодую женщину с неестественно прямой спиной и стоявшую у окна в почему-то не снятых в помещении темных очках Ракель. Мать Ивана смерила его нарочито безучастным взглядом. Но, хотя на равнодушном лице Лука не смог прочесть ни единой эмоции, горькие складки у рта и сжатые в узкую полоску губы выдали ему её истинные чувства. Что-то острое толкнулось в сердце, и он постарался незаметно выровнять дыхание. — Я требую, чтобы ты оставил моего сына в покое, — холодным спокойным тоном процедила она сквозь зубы страшные слова. Лука с вызовом выпрямился: — Иван уже взрослый мальчик, и, думаю, что в состоянии сам принимать решения. Бесстрастное лицо женщины передёрнулось от отвращения, пошло ярко-красными пятнами, а тонкие пальцы вцепились в подлокотники так крепко, что побелели: — Это мерзко. То, чем ты занимаешься с мужчинами. — Ката, послушайте. Вы, возможно, удивитесь, но у меня не такой богатый опыт, как вы сейчас предположили, — помолчав, устало отозвался Лука. — Я люблю Вашего сына. Я люблю его одного. — Вас двоих лечить надо. Вы оба больные, — выкрикнула до этого молчащая Ракель. Она резко сдернула с лица очки, подняв на Луку заплаканные глаза. — Такие, как вы, не заслуживают права называться людьми. Почему вас не запирают в больницах?! Вы попадете в ад, проклятые содомиты… — Большая грудь не всегда означает большие мозги, да, Ракель?! — дрожащий голос, раздавшийся за его спиной, заставил Луку обернуться. Николь, сжав виски, прожгла испепеляющим взглядом свою невестку: — В Испании вообще-то давно уже разрешены однополые браки. И, если честно, я не понимаю, почему нельзя любить человека своего пола. — Это греховно, противоестественно, — Ракель издала полузадушенный всхлип, содрогаясь от новой волны рыданий. Слезы мокрыми дорожками потекли по её щекам, лицо, несколько минут назад искаженное гримасой ненависти, выглядело теперь таким несчастным, что напуганный Лука дрожащими руками налил воды из стоящего на столике кувшина. Её зубы застучали о край стакана, она вцепилась за руку Луки, лихорадочно шепча: — Пожалуйста, оставь его в покое. Пожалуйста… — Мне стало так противно от самого себя, — в голосе Луки зазвучала столь явная опустошенность, что Серхио, нахмурившись, обнял его, явно желая отвлечь от тяжелых воспоминаний. — Слушай, Модрич, ты, как, в этом сезоне играть собираешься?! — поинтересовался он. Лука непонимающе посмотрел на него, теряясь в своих мыслях: — Конечно, а что случилось? — Ты в зеркало давно смотрелся? Бледный, высохший, какой-то надломленный, кажется, тронь, — и сломаешься… — Не дождешься, — Лука дёрнул уголком рта, потом с явным усилием в голосе спросил. — Мне продолжать? Рамос опасливо заглянул ему в глаза: — Если тебе от этого становится легче. — А ну, замолчите обе, — Ката чуть повысила голос, переводя взгляд с заплаканной невестки на дочь — Николь, бледная, как полотно, откинулась в кресле, — чуть прикрыла глаза, словно прислушиваясь к себе. — У моего мужа случился инфаркт, после того, как добрые соседи рассказали ему о вас, у Ракель — нервный срыв. Мои внучки скучают без отца. Если мой сын не одумается, он может потерять семью. — Потерять? Что Вы имеете в виду? — Ты прекрасно понял. Вот тебе Бог, вот тебе порог, выбирай. Ответь мне, можно ли построить что-то хорошее на чужих слезах?! Лука, счастье двух семей зависит от тебя. — Знаешь, Серхио, как только я услышал ответ на самый главный мучающий меня вопрос — помнишь, я рассказывал тебе, — мне сразу стало… — Легче? — Нет, не легче, но как-то понятнее что ли. — И что ты решил? Лука нервно провёл рукой по волосам, бросил взгляд на застывшую Николь. — Мы обещали не врать друг другу, поэтому, я всё ему расскажу. Он взрослый человек, и всё поймет. Как понял это и я, — он скривил рот в горькой усмешке. — Конечно же, я не допущу, чтобы он потерял близких. Но завтра у нас игра. Вы дадите нам два дня? Не дождавшись ответа, вышел за дверь. — Ненавижу, — услышал за спиной девичий крик. — Лука, подожди. Николь, рыдая, бросилась ему на шею, захлебываясь слезами, прошептала: — Прости, прости меня. Это же моя семья. Я не могла поступить иначе… Она вцепилась в его футболку, уткнулась острым подбородком куда-то в ключицу. Лука прижал её к себе, бездумно погладил по голове, чувствуя, как в груди сворачивается плотный безнадежный узел, тихо заметил: — Он тоже часть твоей семьи. Она всхлипнула в его объятиях: — Я сейчас же все расскажу Ивану. — Не смей! Я сделаю это сам, но не сегодня. Я не буду расстраивать его перед матчем. Николь отстранилась, торопливо смахнув слезы: — Господи, какую ношу мы положили на твои плечи… Лука замолк, затаенная тоска жгучей волной вновь прорвалась в сердце. Он поднял невидящие пустые глаза на небо, в котором очередной самолет чертил тонкую белую линию. — Когда ты всё рассказал Ивану? — осторожный вопрос Рамоса вырвал его из размышлений. — Всё, завтра домой. Но куда? — Иван прижался к нему, зарываясь носом в волосы, и у Луки похолодело всё внутри. Он просил два дня, но, кажется, и этого ему не будет дано. Он выпутался из объятий, стараясь не замечать мелькнувшего на лице Ивана страха. — Лукита, что происходит? Привычное любовное обращение царапнуло душу, Лука нервно обвёл кончиком языка пересохшие губы, затем отвернулся к окну. — А что происходит? — вопросом на вопрос ответил он, не глядя на Ивана. — Хочешь сказать, мне всё померещилось, что с тобой вчера что-то случилось, и ты от этого весь день сам не свой. Чёрт бы побрал твою проницательность… Лука безрадостно рассмеялся, с осознанием собственного бессилия поняв, что способность противостоять судьбе вчера у него истощилась. Иван вплотную подошёл к нему, разворачивая к себе лицом: — Далич тебе не звонил, — Лука вскинул на Ивана измученные глаза, и тот, нахмурившись, продолжил, — потому что, он заходил к нам, искал тебя. Где ты был вчера вечером? — В номере 473… — будто бросаясь в омут с головой глубоко выдохнул Лука. Иван оторопело уставился на него в наступившей тишине. — У… у моей мамы?! — озадаченно уточнил он. — Но, что ты там делал? Ну, вот и всё… Теперь надо набраться храбрости… Лука потёр виски. — Иван, — замолк на мгновение, потом, болезненно оскалившись, продолжил, — Я возвращаюсь в Мадрид, к жене, а ты — в Барселону. Больно… больно… как же больно, чёрт возьми… Так больно, как давно уже не было… — Что? — Иван зло схватил Луку за грудки, грубо встряхнул, впечатывая в стенку. — Модрич, что ты сказал? Тебя сегодня, что, опять хорошенько мячом приложили?! — Ты прекрасно слышал, что я сказал, — Лука с жалостью посмотрел в сердитое лицо, перевёл взгляд на трясущиеся руки, и Иван гневно сжал губы в тонкую полоску, резко бледнея, раздраженно повёл плечом, молча побарабанил по стене, пытаясь собраться с мыслями. Потом, обдумав что-то, сказал: — Пойдем! — Куда? Иван взглянул на него как на неразумное дитя, щелкнул пальцами у носа: — Ты, что, не понимаешь? К маме. Надо ей всё рассказать. Я жалею, что не сделал этого раньше. — Нет, это ты не понимаешь, — Лука судорожно сглотнул комок в горле, с трудом справляясь с собой, — Я никуда не пойду, потому, что я так решил. — Вот как! Опять решил, и за меня тоже? — начиная злиться, выкрикнул Иван. — Почему? — Да, решил, — Лука стоически выдержал злой взгляд, — Потому, что на одной чаше весов лишь мы с тобой, а на другой — родители, жена, дочки, клуб… — Я уже выбрал тебя… — запальчиво сказал Иван. Лука с тоской уставился на него, запоминая осунувшееся после сегодняшней игры лицо. — Я не договорил. Твоего отца, узнавшего про нас, с сердечным приступом увезли в больницу, — Лука прочитал в расширившихся зрачках испуг и быстро продолжил, — с ним всё нормально, он уже дома. Тебе ничего не говорили, потому что не хотели беспокоить накануне чемпионата. — Но почему мама оставила его там одного? Лука слабо улыбнулся: — А твоя мама, как и любая другая мама, приехала спасать самое дорогое, что у нее есть. Иван обессиленно сполз по стене, откидывая голову. Лука опустился рядом, легко коснулся его холодных пальцев: — Пойми меня, я не хочу больше быть причиной горестей твоих самых близких людей. — Что же мне делать? — затравленно прошептал Иван, и Луку охватило отчаяние. — Ехать домой, к жене и дочкам. А нам с тобой остаться друзьями, — он встал, поняв, что еще мгновение, и задохнется. — Помнишь, «это наваждение пройдет, и мы посмеемся над этим?» — Мне совсем не до смеха… — И мне… Лука вышел из номера, не оглянувшись, аккуратно прикрыв за собой дверь, делая свой последний ход в этой шахматной партии. В коридоре он прислонился лбом к прохладной стене, внезапно с горечью вспомнив, почему Орфей не должен был оборачиваться назад (9). — Значит, про остальное ты ему не сказал? — зачем-то уточнил Серхио. — Зачем? — отрешённо ответил Лука. — Ракель сделает это лучше, чем я. Марсело запулил мячом в их сторону, и под громкий смех команды Серхио едва успел зафиксировать снаряд ногой. — Парни, подъем! Айда на двухсторонку! — Чертов бразилец! По воротам бы так бил! — процедил сквозь зубы Рамос, встал, глядя на Луку сверху вниз с нечитаемым выражением на лице. Потом наклонился и почти ласково прошептал на ухо. — На правах старого друга буду с тобой откровенен. Ты придурок, Модрич. Лука холодно пожал плечами: — Знаешь, я это уже слышал, и не только от тебя. Но, что на этот раз? Серхио усмехнулся: — Самопожертвование — отличное объяснение для собственной трусости. Лука вскинулся: — Ты не слышал, что я тебе рассказывал?! Я не собираюсь… — …причинять горе его близким?! Да-да, со слухом у меня пока всё в порядке… — Я не трус, если ты это имеешь в виду… Серхио отрицательно покачал головой: — Нет, скорее всего, ты не трус. Отказаться от счастья, отойти в сторону — это не трусость, но… — Но? Почему ты замолчал? — Хорошо, я скажу, но тебе это вряд ли понравится, — Рамос нерешительно провёл по глазам ладонью. — Если он решил уйти из семьи, не побоялся скандала, чтобы быть с тобой, а ты снова отталкиваешь его, то это называется идиотизмом. И, честно, я не знаю, что хуже — быть трусом или быть идиотом. — И ты бы так никогда не поступил? — Конечно, нет. — Серхио, ты — это не я, — раздраженно огрызнулся Лука. — Хвала небесам за это. — Юпитер, ты сердишься — значит, ты не прав, — хмыкнул Рамос, отмахиваясь от зовущих его футболистов, затем внезапно спросил, — как ты относишься к фильмам Скорсезе? — Нормально, некоторые понравились, — моргнул Лука, озадаченный такой резкой сменой темы разговора. — «Эпоху невинности» смотрел? Нет? Посмотри, фильм про твою жизнь. И ты поймешь, что в мире всё повторяется снова и снова.***
Все воскресное утро с упорством, достойным лучшего применения, Лука пытался настроиться на просмотр вчерашней игры***
— Ну, и где ты увидел в нем сходство с моей жизнью? — Лука почти с порога в лоб задал этот вопрос. Рамос в ответ скривил губы в ироничной улыбке: — Ты не заметил? Странно! А как же вот это: влюбиться, гнать мысли о любви прочь, скорее жениться на другой, тут же понять, что это главная ошибка твоей жизни, продолжать любить все сильнее, и по-прежнему ничего не делать? К щекам прилила кровь, Лука непроизвольно стиснул кулаки, борясь с желанием заехать Рамосу в челюсть. — Задыхаться в тесном мирке, бояться нарушить традиции. — Серхио, замолчи, — отчаянным шепотом попросил он. — Я не хочу с тобой ссориться. Он сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь привести себя в порядок, поднял на Серхио глаза, с удивлением заметив на губах миролюбивую улыбку. Рамос беззлобно рассмеялся, поймал его за руку, сжимая ладонь в успокаивающем жесте: — Остынь, маленькая злобная собачка. Я твой друг. — Это не значит, что мне повезло, — пробурчал себе под нос, всё еще злясь, Лука. Серхио хмыкнул, притягивая его к себе в объятия, оставил на макушке легкий поцелуй: — Но это значит, что у тебя хороший вкус, Модрич. Лука молчал, остывая, потом тихо прошептал: — Серхио… Какая же ты сволочь, Серхио! Снова замолк, пытаясь проглотить ком в горле. Рамос, не отводя глаз, терпеливо ждал. — Думаешь, я не понял, в чем смысл фильма?! Я и сам знаю, что нельзя загонять себя в рамки, нельзя метаться между любовью и предрассудками. Но практически без раздумий, безрассудно, поставить на кон счастье Ивана, жизнь и здоровье его близких за любовь?! Нет уж, уволь! Я в такие игры с Богом не играю.