Заповедник детских страхов

Джо сошел с поезда на станции Слотхилл в семь пятнадцать утра. Уже рассвело. Небо над головой было мутное, грязно-белое, словно несвежее одеяло, наброшенное на верхушки домов и придавившее их весом пуха, пера и бесконечной, безудержной скуки. Казалось, эта скука сковала город целиком – от грязного асфальта до костистых металлических антенн на крышах, - но никто этого не замечал. Джо помог Вороне сойти на перрон, спустил по металлическим ступеням вагона два чемодана и заплечную сумку. Ворона хромал. В это время суток он всегда хромал – то ли боль становилась сильнее, то ли онемение ниже колена делало ногу вялой и неповоротливой, спросонья почти не реагирующей на приказы. Ворона поправил на себе шапку, запахнул черное драповое пальто и вскинул острый, словно подпиленный рашпилем подбородок. Выглядел он сонно, но уверенно и непоколебимо, как военачальник перед боем. Маленький, стойкий оловянный солдатик. Ростом в метр шестьдесят два. - Пойду, найду такси, - сказал Джо, развернулся и зашагал по перрону, сунув мерзнущие руки глубоко в карманы пальто. Воздух был стылым, и вырывался изо рта белым облаком. Русые волосы Джо посеребрило инеем, но когда тот нырнул в здание вокзала, чтобы пересечь его и выйти с другой стороны, иней мгновенно стаял. Джо провел ладонью по волосам, заглаживая их от лица – мягкие и влажные, отросшие у макушки. На висках волосы были короче, и Ворона утверждал, что жестче – даже колют ладонь, если водить по ним пальцами. Здание вокзала было настолько же крохотным, насколько и пустым. Только в углу, на пластиковых твердых стульях, имитирующих зал ожидания, дремала пара бомжей. Почти все кассы были закрыты. В одной металлические жалюзи приспустили, но не заперли на замок. Внутри горел неяркий электрический свет. Джо прошел мимо касс и покинул здание вокзала – с той стороны, где чернела дорога и раскинулись угодья местных таксистов. - До пересечения Гарнер и Дефо… Машины на парковке сбились в стадо и слепо таращились в туман. При появлении Джо таксисты перестали разговаривать и повернули головы. Один даже затушил сигарету, бросив ее на асфальт и придавив ногой. - Да, два шага… Нет, шеф, пешком не могу, я не один. И сумки еще… Водил было всего четверо. Им казалось кощунственным покидать насиженное местечко незадолго до прибытия крупного состава, чтобы за бесценок довезти странного клиента туда, куда можно и пешком дойти. - Даю пятьдесят баксов сверху счетчика. Так везде, - думал Джо, возвращаясь на перрон. Маленький город или большой, блистающая столица или унылое захолустье – с тебя в любом случае слупят столько денег, сколько ты готов уступить. Иначе – хер тебе, а не оказание услуг. Если учитывать, что его расходы вскоре будут исчисляться сотнями тысяч долларов, потеря пятидесяти баксов не казалась такой уж существенной. Ворона заметил его издалека. Напрягся, выпрямил спину и расцвел лицом – Джо видел, как дрогнули уголки его рта, обозначая улыбку; как губы сложились, углубив ямочки на щеках и резкие морщинки у рта; как приоткрылись шире глаза, такие же туманно-серые, как это дурацкое утро. Ворона смотрел на него и сиял. Будто соскучился за те пять минут, что Джо разговаривал с таксистами. Джо не выдержал и улыбнулся в ответ. Подошел, обнял Ворону за плечи и поцеловал в лоб – туда, где заканчивалась его вязаная шапка, и кожу пересекали угольно-черные пряди волос. Как перышки, - подумал Джо. И спросил: - Как нога? Ворона повел плечом, а потом улыбнулся, блеснув глазами и дрогнув уголком рта. Это значило, что нога в порядке; в ином случае боль была бы изнурительной, и Ворона вместо того, чтобы кокетничать, стоял бы ссутуленный и тусклый. - Крайний слева водила, - сказал ему Джо. - Красный пежо. Ворона кивнул, а потом развернулся и бодро ухромал в сторону вокзала. Он предпочитал не дожидаться Джо, а экономить ему время – знал, что тот успеет собрать вещи и догнать прежде, чем они доберутся до такси. Джо забросил ремень сумки на плечо, подхватил чемоданы и огляделся вокруг. Вдоль путей тянулась полоса чахлых елок. Ворона вышагивал вдалеке, маленький и сутулый, подволакивая правую ногу по земле. В провалах между платформами клубился туман, и тонкий его слой, плотный и почти непрозрачный, стелился до самого здания вокзала. Ворона брел в нем по колено, словно в молоке. Ног его не было видно, и только правое плечо дергалось вверх-вниз на каждом шагу. Джо вдруг подумал, что они приехали в этот город совершенно зря.

* * *

- Куда? - Пересечение Гарнер и Дефо, - повторил Джо. Он бросил сумку на переднее сиденье, а сам влез на заднее. Подал Вороне руку, помогая усесться. Тот скривился, с трудом затаскивая ногу в тесный салон, и с облегчением выдохнул, согнув ее и набросив на колено длинный край пальто. - Дом какой? – буркнул водила. – К Пайкам? Суэйзи? Молокам? - К Пайкам, - вежливо ответил Джо. Двери уже были захлопнуты, ремни пристегнуты, но трогать с места водила не спешил. Напротив – развернулся, взгромоздив локоть на спинку переднего сиденья, и внимательно осмотрел Джо. - Ого, - воскликнул он, удовлетворив свое любопытство. – Джо! Ты, что ли? К отцу? Маленький город, - подумал Джо, натянуто улыбнувшись водителю. Маленький, тесный город… Твою мать. - Джо Пайк собственной персоной! – объявил таксист. Голос его был слишком громким для маленького салона. – Дрю Дюрхольм, сосед ваш. Забыл, что ли? Джо улыбался. И не прекратил улыбаться – только слегка поджал губы, добавив своему оскалу нотку искреннего раскаяния. - Не узнал, - кивнул он. – Давно не был в городе… - А это кто? – водила качнул головой, указывая в сторону Вороны. Даже не посмотрел на него, словно брезговал. – Секретарь твой? Мать говорит – ты теперь большая шишка, про-фес-сор… Похоже, из двоих слотхиллских мальчишек, сбежавших в Портленд восемь лет назад, он узнал только одного. - Простой преподаватель, - сказал Джо, положив руку на ладонь Вороны. Тот сидел с прямой спиной, тихий и побледневший. Он и раньше-то был белый как бумага, а теперь вообще ушел в синеву. Только круги под глазами стали еще темнее, углубив морщины и накинув Вороне три или четыре года. – Степень пока не получил. - Значит, не секретарь, - с некоторой напряженностью в голосе сказал таксист. Кажется, заметил их соединившиеся руки. - Нет, не секретарь, - ответил Джо. – Это мой муж, Кристен Па… - Мать в гроб загонишь. Водила не дал ему договорить. Мазнул брезгливым взглядом по Вороне, скривился, точно откусив от луковицы. - Жену пора, детей… - пробормотал он, разворачиваясь к рулю. – Внуков матери… А он удумал… Джо провел пальцами по костяшкам на чужом запястье, нащупывая ямки между ними. Потом соединил ладони, сцепив пальцы в замок. Слегка сжал, успокаивая. - Растишь их, растишь, а они мужика в дом... – бормотал водила. - Распустились, шляются... Наркота везде, болячки одни... Ехать до перекрестка Гарнер и Дефо было две минуты. Идти – минут пятнадцать. С Вороной и сумками этот путь растянулся бы часа на полтора. - Твой хоть не принимает? – внезапно спросил водитель, припарковавшись у дома. Развернулся, угрожающе наклонившись между сиденьями. - Плохо он выглядит, как будто принимает. У Биверсов вон дочка... - Мистер Дюрхольм... – сказал Джо, отсчитывая купюры. - Называй меня Дрю, сынок! – велел таксист, строго глядя на Ворону. Против самого Джо он, похоже, ничего не имел – только против его неказистого, с белым лицом, с напряженно поджатыми губами супруга. - Дрю, - сказал Джо, дружелюбно улыбнувшись. Наклонился вперед, похлопал водителя ладонью по плечу, а потом сжал пальцы, выпихивая его обратно на переднее сиденье. Бросил отсчитанные деньги на место рядом с ним. - Пожалуйста, Дрю, давай ты не будешь совать нос в мою жизнь?

* * *

- Ну, формально я на наркоте, - сказал Ворона, когда такси уже отъехало. Поправил свою шапку, шмыгнув острым длинным носом. - Так что мужик, в целом, угадал. Как бы простуду не подхватил, - подумал Джо, указательным пальцем отводя прядку-перышко от чужого лица. А потом убрал руку и нажал на дверной звонок, спрятанный под маленьким жестяным навесом от снега. Иногда Ворона обходился таблетками. Реже, когда приступ невралгии становился нестерпимым, приходилось ехать в пункт скорой помощи и дожидаться там, когда врачи используют обезболивающее помощнее. Поездки в скорую Ворона не любил. После них в сгибах локтей у него появлялись фиолетовые синяки от внутривенных уколов, а белизна кожи становилась болезненной, почти восковой. Даже веснушки на рябом лице казались не золотистыми, а грязно-серыми – как мазки грифельного карандаша на листе бумаги. - Джо, сынок! – воскликнули за дверью, с явным усилием проворачивая ключ в замке. – Поезд прибывает в семь пятнадцать, чего так дол… Дверь распахнулась. Джо и Ворона застыли с одинаковыми улыбками – дружелюбными, но в меру. Больше видимости, чем живой эмоции. - Привет, мам, - сказал Джо. Джорджина Пайк, миссис Пайк, будущая вдова Пайк, - молчала, привалившись к дверному косяку, держась пальцами за ледяное металлическое полотно. Снаружи оно было оформлено под дерево, хотя деревом, несомненно, не являлось. - Здравствуйте, миссис Пайк, - сказал Ворона. Улыбка его поблекла, но он выдавил ее снова – неравномерную, странную и какую-то неживую. Сначала дрогнул и приподнялся один уголок рта, потом другой, а затем оба опали, и лицо Вороны стало тревожным и испуганным. – Я… - Заходите, - сказала Джорджина. Отступила назад, распахивая дверь. – Заходите… и сумки возьмите… Её волосы, седые у корней, но крашенные в пшеничный блонд, были собраны в узел. Джорджина была одета по-домашнему – в серую юбку и вязаную теплую блузу с широким рукавом, собранным резинкой на запястьях. На шее – тонкая цепочка, исчезающая в вороте блузы. В ушах – скромные серьги-гвоздики. Джорджина Пайк всегда была утонченной леди, и оставалась таковой в свои шестьдесят пять лет. - Нам бы чаю… - пробормотал Джо, помогая Вороне снять пальто. Шапку тот стащил сам, и короткие черные пряди встопорщились на макушке, как хохолок певчей птицы. - Да, - сказала Джорджина, повернувшись к Вороне спиной. – Конечно. Отойдем. Вопросительных интонаций в ее голосе не было. Сколько Джо себя помнил – она всегда приказывала, и даже если никто ее не слушал, даже если никто не воспринимал ее всерьез – она все равно продолжала говорить таким тоном: повелительно, с апломбом, ожидая от окружающих полного и раболепного повиновения. - Ты зачем его сюда притащил? – резко спросила Джорджина, прикрыв за собой дверь кухни. - Ты что, не знаешь, как отец к нему относится? Джо нахмурился и открыл рот, но сказать что-либо ему не дали. - Опять это позорище, - простонала мать, опускаясь на плетеный кухонный стул. Закрыла лицо руками. – Послал же бог урода… Милый, пойми, я не осуждаю твою ориентацию… Еще бы ты ее осуждала, - подумал Джо. Он не был геем. До Вороны водил в дом только девчонок – красивых, сочных, интеллигентных, из таких же красивых и интеллигентных семей. Каждую из них мать одобряла, но ни с одной из них Джо не сумел создать семью. Не потому, что у него не вставал. Просто эти женщины не знали того мягкого, исчерпывающе глубокого чувства, которое Джо находил в глазах Вороны. В его поджатых губах, в его подрагивающих ресницах и медленных, глубоких поцелуях, таких бережных и удивительно непошлых, словно им с Вороной по шестнадцать лет, и все это происходит с ними впервые. Когда Ворона просто опускал голову на плечо Джо, тот испытывал большее удовлетворение, чем когда кончал, стискивая в ладони смуглую грудь Мелиссы или наматывая на кулак темные, шелковые на ощупь волосы Кэти. - … я все могу понять, - продолжала Джорджина, - живите в своем Портленде, я же вам не запрещаю… Но сюда ты его зачем приволок! Она оторвала руки от лица. Глаза ее были сухими, а веки – воспаленными и красными, словно она проплакала пару часов. Джо помолчал, а затем отодвинул стул и сел напротив. Оперся локтем на стол, глядя матери в лицо. - У отца рак, - сказал он внятно, спокойным тоном, каким погонщики говорят с необъезженными лошадьми. – Это не дело двух дней. И даже не двух месяцев. Это надолго, мам... Я должен быть тут, но находиться столько времени врозь, в разных городах, мы с Вороной не можем. Джорджина скривила рот. Судя по движению рук – убрала их под стол, на колени, и сжала пальцы в кулаки. - Он нам всем не нравится, - громко сообщила она. – Ты сейчас нужен семье! А он только отвлекать будет! - Он – мой муж, - сказал Джо. Ничто не изменилось в его лице, ничто не дрогнуло, и черт знает, каких внутренних усилий стоило ему это внешнее спокойствие. – Он тоже моя семья. Мы решили, что переедем вместе, потому что так будет лучше для нас обоих. - Он тут жить не будет, - прошептала Джорджина. Наклонилась вперед, выложив руки на стол и вперившись в Джо взглядом блестящих, покрасневших глаз. – Он! Тут! Жить… - Мы оба тут не будем жить, - ответил Джо. – Мы арендовали апартаменты в квартале отсюда. Самое нужное уже взяли, в пятницу подвезут остальные вещи… Джорджина выпрямилась, словно штык проглотив. Острая в линиях, сухая, беспощадная гарпия. Самым мягким в ней был её вязаный свитерок. - Он из тебя жизнь высасывает! - выплюнула она, а затем вскочила, зашагав по кухне. - Хромой, косой, кривой кусок человеческой плоти! Эти его болячки... Джо закрыл глаза. Мать расхаживала за его спиной, а внутри вспухало жаркое, глухое недовольство, гневное и разрушительное. Наверное, - подумал он, - отец так же чувствует свою опухоль внутри тела… - Присосался к тебе, чтобы ты его лечил! – почти прокричала Джорджина. - Чтобы деньги платил! Обслуживал его! Кому он такой ещё нужен? Любой нормальный мужик сбежал бы! - Хватит, - тихо сказал Джо. И встал. У него не тряслись руки, не колотилось сердце, он стоял спокойный – с бесстрастным лицом, широким, простым и красивым, с убранными назад волосами и жаркой, гложущей темнотой внутри зрачков. - Я твоих истерик наслушался еще восемь лет назад, - бросил Джо, застегивая пальто, которое так и не снял в прихожей. – Но – сюрприз, - мы с Вороной до сих пор вместе, я до сих пор его люблю, и хоть ты на говно изойдись – это ничего не изменит. Мать заплакала. Джо не был уверен в искренности этих слез; скорее, это напоминало сцену «отец умирает! нам всем так плохо, а ты! А ты!..» А что он? Он разве на медовый месяц сюда приехал? Нет, он выгреб все свои резервы, готовясь оплачивать то, что не покроет страховка; он отказался от возможности защититься в этом году, бросил преподавание на неопределенный срок, едва убедив ректора сохранить за ним место; он взял в ладони лицо Вороны, заглянул тому в глаза и сказал: «Тебе будет плохо в Слотхилле. Давай я поеду туда один?» И Ворона, помолчав немного, качнул головой, а потом прижался щекой к ладони Джо, мягкий и ласковый. Некрасивый. Горбоносый, с острым и хищным лицом, напоминающим морду хорька. С нескладным телом, рябой кожей и больной ногой. С таблетками, которые Ворона глотает горстями, с изнурительной физиотерапией и долгими вечерами, когда они после работы не отдыхают и трахаются, а лежат молча, обнявшись, прижавшись друг к другу, словно кому-то от этого станет легче. Пока Ворона скрипит зубами и терпит, Джо держится за него двумя руками, чувствуя себя беспомощным. Человек-недоразумение! И помочь ему нечем, и толку с него немного… Только без Вороны Джо и недели бы не протянул. - Отец одной ногой в могиле! – крикнула Джорджина, когда Джо уже пересек холл. Комната была от стенки до стенки застлана светлым ковром и щедро освещена люстрой, из-за чего пейзаж за окном казался еще холоднее и безрадостнее. – Это убожество тебе что, дороже его жизни?! Джо нашарил взглядом Ворону – тот сидел на низком бежевом диване. Не раскинувшись, не расслабившись на мягких кожаных подушках – напротив, сжав пальцы на коленях и выпрямив спину. Судя по лицу, он слышал все сквозь кухонную дверь. Перехватив быстрый взгляд Джо, Ворона попытался выдавить из себя улыбку – показать, что ему все равно, что он не расстроен… - но вместо улыбки вышла какая-то мимическая судорога, и Ворона застыл так: с безжизненным, мало что выражающим лицом. Сейчас он больше напоминал шарж, набросанный плохим художником: слишком длинный нос, слишком ломкие, непропорциональные черты... Один его глаз скрывала тень, а другой казался пустым и бессмысленным, словно кусочек мутного старого стекла, позеленевший от времени. - Пойдем, - сказал Джо, подавая руку Вороне. - Воспитали ублюдка, - простонала Джорджина за его спиной. – Думали… сынок… старший… Из-за двери донесся шум – там кто-то возился с ключами и матюгался вполголоса. Потом принялся прощаться, желая «этим ублюдкам не расхреначить тачку, когда будут ехать домой; вы же в говно, в го-овни-и-ище-е-е…» - Я сделаю для отца все, что потребуется, - сказал Джо, помогая Вороне натянуть пальто и забрасывая на плечо сумку. – А ты в ответ постарайся хоть немного уважать мой выбор. Ладно? Дверь распахнулась. На пороге обнаружился Джеффри Пайк Джуниор – Джеффри Пайк-младший, третий из детей, второй из сыновей, первая и единственная заноза в заднице Джо. Восемь лет назад, съехавшись с Вороной, а после – перебравшись вместе с ним в Портленд, Джо искренне радовался тому, что будет жить с любимым человеком. Но еще больше – тому, что не будет жить под одной крышей с Джуниором. - О, - сказал Джуниор, прищурившись. Опустил ладонь на макушку Вороны, взлохматив черные волосы и грубо дернув их за концы. – Привет, уродец. Со скоростью, неожиданной для вечно хромого страдальца, Ворона вывернулся из-под его руки. Мрачно насупился, натянул свою вязаную шапку и запахнул пальто. Иней стаял, и меховой воротник теперь нелепо топорщился. Кроличья шерсть слиплась от влаги, обнажив плеши, словно пальто проела моль. - Он в этом прикиде похож на восьмидесятилетнюю бабку, - сообщил Джуниор, дохнув на Джо смесью перегара и сигаретного дыма. Ему недавно стукнуло двадцать два, и пьяная поволока в глазах делала его – молодого, красивого, хоть сейчас в какой-нибудь бойз-бэнд, - в три раза сексуальнее, чем он был от природы. Девки, небось, визжат от счастья, когда Джуниор на вечеринках запускает руку им в трусы… Тебя ебет? – хотел спросить его Джо. Будь Ворона хоть в чепчике, хоть в поварском колпаке – тебя это ебет? Не спросил. Не увидел смысла. Черноволосый, с резкой линией скул и злыми темными глазами, Джуниор ничем не походил на русого, широконосого Джо. Как будто они вообще не были родственниками. Духовного родства между ними также не наблюдалось, и единственное, что видел Джо сейчас – что никакие болячки родителей не были для Джуниора достаточным поводом, чтобы взять себя в руки, не бухать и не приползать домой в семь утра. - Позорит тебя, - пробормотала мать из-за спины. Очевидно, речь шла не о пьяном в стельку младшем брате, а о Вороне и его дурацкой старушечьей шапке. Конечно, кого может опозорить студенческий загул? Просто мальчик повзрослел, вот и забавы у него теперь взрослые. – А ты и рад… В шляпах у Вороны мерзли уши, а меховую шапку он считал слишком обременительной и претенциозной. Потому его нынешний головной убор напоминал собой вязаный чулок. Нагрузившись чемоданами, Джо распахнул дверь с ноги. - На четыре у нас запись к профессору Кёрцу, - сказал он, пропуская Ворону вперед себя. – Пусть Джуниор проспится… - Пока, уродец, - донеслось им вслед. – Передай моему братцу, чтобы не был таким унылым гондоном и не портил мне кайф.

* * *

Восемнадцать метров от калитки. Ровно на столько хватило выдержки и спокойствия, которое Ворона наскреб в своем маленьком вороньем сердечке. А потом обмяк, приблудился к Джо под бок и застыл, уткнувшись лбом ему в грудь. Как будто силы закончились. Джо бросил ручки чемоданов и обхватил его за плечи. Провел рукой по спине, смял пальцами дурацкую шапку, пытаясь сам не расплакаться. От обиды? Разочарования? Или от жалости пополам с горькой, мучительной нежностью, из-за которой Ворону хотелось запереть в доме и больше никогда не выпускать? Черт знает, от чего. И черт знает, что он вообще ждал от этих людей… Знал же, что так все и будет. - Ты прости, - сказал Ворона, – что я такой никудышный… Голос его не дрожал. Джо зажмурился до белых искр под ресницами. - Ты теперь не скоро их увидишь, - сказал он твердо. – И ушлепка этого, и её… Вот заселимся, я займусь отцом, разберусь по-быстрому… Все будет хорошо.

* * *

Разумеется, он соврал.