* * *
Каждый раз, когда Ворона испытывал острую необходимость в позитивных эмоциях, в нем просыпалась страсть к разбазариванию денег. Иногда эти деньги тратились на дорогие, красивые издания его любимых книг. Иногда – на брошки и кольца с цветными камнями, которые Ворона потом даже не носил. Но чаще всего его тянуло в девчачье царство – косметические магазины, призывно и сладко пахнущие, полные баночек, колбочек, флакончиков, мыл и масел, пенок и гелей, словом, всего-всего, что только можно применить в душевой. Все это Ворона скупал, а потом сортировал и хранил, для каждого вечера и утра подбирая особые сочетания запахов, марок и консистенций. В очень хорошем (или, напротив, в очень плохом) расположении духа Ворона использовал только те гели и парфюмерные масла, которые резонировали с чем-то в его голове. Не удивительно, что лизать его было так сладко… Абсолютно во всех местах. При входе в ванную комнату Джо споткнулся о здоровенный черно-белый пакет. Может, Ворона и бросил чемоданы с вещами, но никакое душевное расстройство, никакая депрессия и никакие двенадцать часов, проведенные на вокзале, не могли разлучить его с кредиткой. И уж тем более – перечеркнуть его обсессивно-компульсивную любовь к банным средствам. Вещи Вороны, аккуратно сложенные, лежали на табуретке рядом с ванной. На другой табуретке громоздилась стопка махровых полотенец, любезно выделенных миссис Фок. Сам Ворона восседал в ванне – старой и массивной, с гнутыми ножками, - в окружении облака пены и сонма мыльных пузырей. Когда Джо приоткрыл дверь, Ворона скользнул по нему робким взглядом, вздрогнул и уткнулся лицом в колени. Пены было столько, что из нее выглядывали только сутулые плечи и верх спины, и Ворона, казалось, был не прочь нырнуть в нее с головой. Он бы, наверное, так и сделал, если бы Джо не присел рядом с ванной и не взялся рукой за его плечо. Какое-то время они молчали. Только капал кран, да слышалось шуршание, с которым опадало пышное облако пены. Постепенно наружу показались острые лопатки Вороны, его бледные руки и худая, впалая грудь. Помедлив, он зябко обхватил себя руками, шмыгнул носом и сказал: - Я, кажется, того… Конечно же, он простыл. Судя по голосу, нос Вороны был намертво заложен, и даже ванна с ментоловым маслом не облегчала его положения. Лишь бы не воспаление легких, - подумал Джо. И встал, подав Вороне руку. Тот отмахнулся от пены, стряхивая ее с рук и груди, а потом крепко ухватился за ладонь Джо, с явным усилием поднявшись. Лицо у Вороны было сосредоточенное, грустное, черные волосы намокли и прилипли к голове, так что первым делом Джо взял одно из полотенец и набросил на худые плечи и макушку. Ворона хлюпнул носом, одной рукой придержав полотенце, а второй осторожно, привычно обнял Джо за шею. Тот наклонился, подхватив его под колено больной ноги, другой рукой взял под спину и почти без усилия, как ребенка, достал из ванны, поставив ногами на кафельный пол. Весу в Вороне было – килограмм пятьдесят. - Нос совсем заложило, - грустно пожаловался Ворона. В его голосе было столько вины, что Джо цыкнул сквозь зубы и принялся оборачивать горемыку вторым полотенцем. Вдоль бортика ванны выстроилась целая вереница пузырьков и флаконов – что-то для волос, что-то для кожи, что-то – с ментоловым запахом, который Джо теперь ощущал даже на своей одежде. В конце ряда лежала половина крупного зеленого шара. Вторая половина, видимо, была растворена в воде и дала пену, которую Ворона теперь вымакивал полотенцем из волос, и блестки, которые Джо снял ладонью с его плеча. Посмотрел на руку. Улыбнулся. Сжал пальцы в кулак, не став отряхивать мелкие серебристые искорки, и молча обнял Ворону – сильно, сжав его двумя руками и зажмурив глаза.* * *
Они редко плакали вместе, но сейчас – в чужой квартире, в охапке махровых полотенец и облаке пара, - было, по-видимому, то самое место и время. Слезы невозбранно текли на макушку Вороны, а Джо стоял, закрыв глаза, прижав его к своей груди, и больше ни о чем не думал.* * *
- … дает очень много пены. Для одного раза достаточно половины, так что я разделяю брикет вот так, а потом… Миссис Фок категорично отказалась взять деньги, предложенные ей в качестве благодарности. Зато не стала возражать, когда Ворона всучил единственное, что у него сейчас было под рукой: содержимое черно-белого сефоровского пакета, большая часть которого даже не была распакована. - … запах очень приятный, но слабый, лучше закреплять его кремом для тела из той же коллекции. Вот, видите лейбл?.. Ворона торопливо перебирал банки и флаконы, объясняя тонкости их применения, перекладывая средства в руки миссис Фок, роняя их обратно в пакет, трясясь от волнения и благодарности. Эти пенки и гели не казались ему подарком, достойным его спасительницы. Миссис Фок, впрочем, считала совершенно иначе, бесплатно получив запас банных средств, которых любой среднестатистической американке хватило бы на год использования. А может, она просто жалела странного хромоножку и приняла бы из его рук хоть гель для душа, хоть бумажного журавлика-оригами. Когда Ворона успокоился, рухнул на диван в гостиной и принялся шнуровать туфли, миссис Фок равнодушно побросала подарки в черно-белый пакет, а сама отыскала Джо. Тот стоял в прихожей, уже застегнув пальто и дожидаясь Ворону у двери. - Ну, герой, - сурово сказала миссис Фок, - и что б ты делал, если бы он запрыгнул на первый попавшийся поезд и уехал, а не торчал на вокзале? Джо обозначил улыбку уголками губ, в кои-то веки – спокойную, не напоминающую издевку или оскал. - Я знал, что он не уедет. Не знал, - поправил он себя мысленно. Предполагал. Очень-очень надеялся. И ухватился за эту надежду, как за единственное, что в текущих обстоятельствах имело смысл. Миссис Фок скривилась, глянув на Джо с крайним неодобрением. - М-м-м-м… - протянула она. – Что, от таких красавчиков любовники не сбегают? - Он мне не любовник, - сказал Джо, глядя мимо нее. Кажется, ни резкий тон, ни осуждающий взгляд сейчас не могли его задеть. – Он мой муж. Любимый человек. Я просто подумал… Джо наклонил голову, шевельнув пальцами на правой руке. Словно пытался описать неописуемое – если не словами, так жестами, а если не жестами, то всем собой, своим лицом, усталой искренностью в глубине глаз. - Если бы я был на его месте, - сказал Джо, - если бы я был на сто процентов уверен, что наше расставание будет правильным, что мне нужно уехать… я бы всё равно не смог, понимаете? Миссис Фок молчала. В гостиной Ворона закончил с одним ботинком и теперь шнуровал другой. - Иногда я объясняю студентам суть синергетики на простом примере, - подумав, сказал Джо. – Если объединить две нелинейные динамические системы, свойства итоговой структуры не будут равны сумме свойств изначальных структур. Миссис Фок смотрела на него молча, не перебивая, и ее очки отблескивали в свете торшера. - Напротив, - заметил Джо, неожиданно поймав кураж, - образуется система совершенно иного уровня! Это справедливо и для людей. Взаимодействуя друг с другом, мы не просто объединяем свои свойства, но и становимся чем-то более совершенным… чем-то более важным, чем были по отдельности. Он наконец-то говорил на родном языке! На том, по которому скучал, и который был уместен в светлой лекционной аудитории, но абсолютно неуместен, более того – страшно нелеп в маленькой прихожей Слотхилла. Джо не знал, как у миссис Фок обстоят дела с математическим мышлением в общем и синергетикой в частности. Надеялся только, что она уловит общий посыл… и не примет его за сумасшедшего. - Наши отношения с Вороной – суть объединение двух динамических систем, - сказал Джо. Понимал, что нужно заткнуться; что каждое слово делает его и без того бессвязную речь все более бредовой… но Джо уже несло, и прикусить язык, не пояснив свою мысль до конца, казалось ему кощунственным. - Расставание сломает, разрушит эту структуру, - сказал он запальчиво, впервые глянув в лицо миссис Фок, - сделав бесконечно несчастными – и абсолютно ничтожными, - и его, и меня! Джо представил себе это: пустой тихий дом и никакого Вороны. Зачем это вообще нужно? Зачем отец, зачем семья, зачем работа, если Джо не сможет вечером прийти, устроиться щекой на лохматой макушке, обнять Ворону и спросить: «может, посмотрим что-нибудь вместе?» Поморщившись, Джо повторил: - Я бы не смог это сделать. Понимая, чем мы стали вместе, я бы не смог вернуться к исходному состоянию, взять билет и уехать в другой город. … в конце дня он всегда вымотан, выжат, совершенно не в силах о чем-то думать или говорить – но он не может лечь спать, не побыв с Вороной хотя бы пару часов. Потому что в этом и есть смысл. Не в том, чтобы трахаться. Даже не в том, чтобы тебе кто-то готовил, или выслушивал твои жалобы, или гладил твои рубашки. Смысл в том, что вы вместе – это нечто большее, чем вы по отдельности, и разломать это странное единение, разделить на куски, разогнать по разным городам – значит, совершить преступление против вашей природы. - Я знаю – Ворона чувствует то же самое, - закончил Джо. – Я сперва не подумал об этом… Я был испуган, сбит с толку его побегом – и не понял очевидного! Раз Ворона чувствует то же, что и я – значит, он… Он не сможет уехать, - подумал Джо. Он не сможет быть без меня. Как и я без него. Ворону держит не страх, не безвыходность, даже не кольцо на пальце – его держит эта дурацкая любовь! Почти мифическая величина, не объяснимая ни математической логикой, ни физическими формулами, - которую, тем не менее, мы не можем вычеркнуть из уравнения. - Понимаете? – тихо спросил Джо, растеряв весь апломб. Закончилось время профессора Пайка. Началось время Пайка-неудачника, Пайка-от-которого-сбежал-муж. И этот Пайк многим готов пожертвовать, лишь бы подобное не повторилось. Миссис Фок посмотрела на Джо долгим взглядом. Потом кивнула. Башня из седых волос величественно качнулась на ее голове.* * *
Когда Ворона прихромал в прихожую и крепко взялся пальцами за ладонь Джо, миссис Фок не сразу их отпустила. Сперва она придержала руками голову Вороны, наклонилась и по-матерински ласково поцеловала его в лоб. Потом выпрямилась… и сделала то, чего Джо ожидал от нее меньше всего: поцеловала в лоб и его тоже, спокойно, будто благословив. - Берегите это, - сказала миссис Фок, и голос ее был суров. - То, что есть у вас двоих. Джо кивнул. И, поскольку Ворона вовсю мотал сопли на кулак, в первую очередь повез его в аптеку.* * *
Официальной версией их трехдневного затворничества стал желудочный грипп. Именно этот диагноз Ворона озвучил начальству, а Джо – родителям и Джуниору. Вороне, конечно же, поверили, а в словах Джо усмотрели явную ложь и отлынивание от сыновних обязанностей. Джо было плевать. Он заявил матери, что блюёт дальше чем видит, и не хочет заразить кишечной палочкой отца. То, что он прибегал вчера в дом к родителям, орал и хватал Джуниора за грудки, было временным помутнением рассудка на почве болезни. Джорджине он посоветовал нанять сиделку, а Джуниору сообщил, что раз тот уже освоил отцовскую тачку, то пусть займется транспортировкой Пайка-старшего до госпиталя на время процедур. - Ты только не бухай, - попросил Джо. – Потерпи пару дней… - Вот так непруха, - проворчал Джуниор. – У тебя брат – алкаш, а у меня – козёл. Не семья, а сплошная заноза в жопе. Он лучше всех понимал, что к желудочному гриппу исчезновение Джо не имеет никакого отношения. Благо, докладывать об этом матери... да и в принципе – докладывать матери о чем угодно он не считал нужным. Конечно, вопросы о Вороне и его побеге (а также о возвращении, кое читалось между строк) напрашивались сами собой. Но Джуниор поступил с невероятным для себя здравомыслием и гуманностью: не стал третировать Джо расспросами, а решил дождаться, когда они с Вороной сами что-то объяснят. Возможно, ему хватило мозгов, чтобы понять: этим двоим нечего сказать, ведь они сами еще ничего не решили. Спустя шестнадцать секунд (столько Джуниору потребовалось, чтобы заверить: его репутация алкаша сильно преувеличена, а выпить с друзьями пару стопок текилы закон не запрещает) Джо наконец-то отключил телефон.* * *
Не секрет, что в способности влюбленных болтать сутками напролет – обо всем и ни о чем – есть странное, неописуемое очарование. Если двум людям никогда не скучно друг с другом, если они могут днями, неделями, даже месяцами быть наедине, и им не требуется для этого ни третий лишний, ни выпивка, чтобы развязать язык и поддержать разговор – то они, пожалуй, идеальная пара. Но есть кое-что более важное, чем умение болтать до хрипоты, перескакивая с темы на тему, отыскивая всё новые и новые цели в своем бесконечном словесном марафоне. И это, конечно же, умение молчать. Только в отношениях с Вороной Джо узнал, что способность необременительно молчать – такой же ценный признак хорошей пары, как и общность интересов, схожие жизненные принципы и другие, без сомнения, важные штуки. С Вороной они могли молчать целый вечер, и это не казалось чем-то неловким или неуместным. Им не было скучно, и эту тишину не нужно было заполнять бормотанием телевизора, сексом или ирландским джином без тоника. Им и так было хорошо. Всегда. После возвращения домой Ворона практически не раскрывал рта. Он только льнул к Джо: опускал голову ему на плечо и мог сидеть так часами, обвив рукой его локоть, впившись пальцами в ладонь. Иногда они курили. Потому что молчать с сигаретой во рту было гораздо приятнее, чем молчать без сигареты. Иногда они ели. Потому что им нужно было есть. Иногда они пили таблетки. Вороне их прописал врач, а Джо посещал кухню за компанию и просто пил воду, потому что таблеток ему не полагалось. Иногда они трахались… Не для того, чтобы заполнить тишину. Они трахались, чтобы убедить друг друга и самое себя, что им не показалось. Что это не сон и не фантазия – нет, это чужие руки и чужое тело; это чужие губы, которые ты можешь разжать языком; это чужой влажный рот – мягкий, податливый, созданный для поцелуев и для слова «люблю». Секс позволял убедиться, что никто никуда не исчез. Не уехал. Не бросил. Были вместе – и остались вместе, отныне и навек, в горе и в радости, аминь. Чтобы убедиться в этом снова (третий раз за сегодняшний день), Джо скользнул кончиком языка по чужому уху – сверху вниз, поцеловав теплую ямочку вверху шеи. Ворона дрогнул всем телом и задышал чаще. Его легко было возбудить; завести до того, чтобы он напрочь забыл о боли в ноге, об изнурительной мигрени и черт знает, о чем еще, с чем безуспешно боролась целая пригоршня таблеток в его желудке. Тихо и медленно, пуговица за пуговицей, Джо расстегнул его пижамную рубаху, решив обнажить с головы до ног и поцеловать везде, куда дотянется. Отодвинув полы рубашки, медленно провел кончиком языка по ключице, оставляя влажный след, а затем прижался губами ниже, и еще, и еще раз, почти у соска. Ворона громко вздохнул от удовольствия, полностью расслабляясь, и только чуть улыбаясь уголком рта. Затем поднял руку и ласково взъерошил волосы Джо, слегка придержав его под затылок – будто боясь, что сбежит. Джо не сбежал. Даже закатил глаза: вот еще, куда я от тебя денусь? Опустив голову, обхватил губами маленький твердый сосок, с интересом обвел его языком, словно изучая – диаметр, плотность, легкую шершавость... опустив ресницы, медленно вобрал его в рот вместе с кожей, втягивая щеки и рискуя оставить засос. Ворона заполошно вздохнул, и Джо ослабил напор, переходя к другому соску и отодвинув полы рубашки еще сильнее, но так и не стащив ее с худых плеч. Обвел сосок языком, тщательно его увлажняя, слегка прихватывая губами и пощипывая, а потом надавил кончиком языка – словно это поцелуй по-французски, - с любопытством елозя, щекоча, изучая. Это было сладко и странно, Ворона слабо подрагивал, а Джо втянул сосок в рот и промычал тихонько, получая от этого совершенно фантастическое, иррациональное удовольствие. Как там это называется, оральная фиксация? Когда тащат всё в рот, включая сигареты... Помедлив, он выпустил сосок изо рта и оставил в покое – таким же розовым, влажным и затвердевшим от возбуждения, каким минутой ранее стал правый, уже зацелованный и обласканный. Джо спустился ниже, слегка прихватывая кожу губами, натягивая ее и целуя – один раз под грудью; потом ниже; несколько поцелуев дорожкой по белому впалому животу... Скользнул носом по короткой шерстке, спускающейся в пах, и наконец-то влажно тронул языком член. Ворона откинулся на постель, раскидав руки, отчаянно стараясь не мешать, не трогать, не дергать за волосы... и пусть Джо делает всё так, как умеет и любит. Джо и делал: с наслаждением обвел языком головку, делая её влажной и скользкой, прослеживая кончиком языка рельеф вены до самых яиц. Обхватил губами ствол, как мальчики и девочки в консерваториях прилежно обхватывают свои флейты, – посасывая сбоку, целуя и лаская острым, ловким и горячим языком. Потом спустился ниже, прикрыл глаза и обхватил губами одно яичко. Втянул его в рот, грубовато натягивая кожу, взял на язык и покатал медленно, а затем отпустил, охотно пробуя «на зуб» второе, посасывая его слегка – не болезненно, но точно и выверенно, как делал уже не раз. Выпустил, а затем провел языком вверх-вниз, скользя в промежности – по жесткому местечку, в котором нервных окончаний больше, чем вокруг очка… Поцеловал в бедро… И еще… И еще… Раз Ворона вернулся, - подумал Джо, - то его следует исцеловать всего, сверху донизу, не пропустив ни дюйма атласно-белой, обметанной веснушками кожи. Заняться этим Джо решил незамедлительно.* * *
- Я хочу рассказать. В первые двое суток они курили много, курили до тошноты, забив пепельницу до отказа. А потом бросили. Примерно тогда же пришлось бросать есть – холодильник опустел, а из еды осталась только банка пикулей, которой чете Пайков хватило на пару серий «Тайн Смолвилля». Джо с аппетитом грыз крохотные, с мизинчик, огурцы, а Ворона вылавливал ломтики сладкого перца и брокколи. Когда банка закончилась, им пришлось собраться с духом и всё-таки выползти из норы – жить на покупной еде Ворона, без сомнения, мог, но решительно не хотел. Джо не имел ничего против покупной еды, а номер ближайшей пиццерии знал как «Отче наш», но идея выйти на улицу и глотнуть свежего воздуха универсамов показалась ему удачной. И вот, стоя у кассы и разглядывая стенд с сигаретами, Ворона объявил: - Я хочу рассказать. Воротник рубашки, виднеющийся над меховой оторочкой его пальто, был сколот брошкой с маленьким камушком. В пакетах Вороны не было ничего тяжелее коробок с хлопьями – ничего такого Джо ему просто не давал, предпочитая нагружать банками и контейнерами свои здоровые ноги, а не его больную. - Хочу, чтобы ты все знал, - сказал Ворона, и голос его был спокойным и чуть шершавым, как ветхий от возраста бумажный лист. - Хорошо, - сказал Джо. Для разговора они выбрали небольшую кафешку – прямо тут, за углом. Официантка неодобрительно зыркнула на раскиданные по полу пакеты, враждебно шуршащие на каждого, чей путь лежал мимо столика. Складывалось впечатление, что пакеты злятся, и тревожат их не прикосновения, а потоки воздуха от чужих шагов. Джо внимательно посмотрел на официантку и извинился. Смягчившись, та налила ему кофе из прозрачного кофейника, а сама ушла готовить для Вороны ментоловый чай. - Так вот… - сказал Ворона. – Ты ушел из дома пятого числа, в шесть восемнадцать… Он говорил долго. Не меньше часа. Занудно, с массой ненужных подробностей, он воспроизводил хронологию событий с точностью до минуты, словно от этого напрямую зависело, простит ли его Джо. Входная дверь постоянно хлопала, гоняя сквозняки, и Ворона грел ладони о большую фарфоровую чашку. Позже – когда чай закончился, а новую чашку еще не принесли, - Джо взял его руки, притянул к лицу и принялся дышать на мраморно-белые, совершенно ледяные пальцы. Ворона зарделся, смущенный публичным проявлением заботы, но виду не подал; а спустя пару минут окончательно расслабился, отчего голос его стал менее сухим и торопливым, а глаза из лихорадочно блестящих сделались тусклыми и серовато-зелеными, как припыленное стекло. Иногда Джо прекращал дышать на его руки и просто сидел, глядя перед собой, привычно покручивая гладкое обручальное колечко на пальце Вороны. К этому колечку бедняга очень долго не мог привыкнуть, откровенно нервничал и прятал руку в карман, словно боясь чрезмерно обязать этим Джо. Но вскоре – привык, и попытки спрятать руку сменились строго противоположной реакцией – Ворона уже не смущался, а смущал всех вокруг, тыкая растопыренной пятерней в каждого встречного-поперечного. Словно хотел показать всему миру, что теперь он замужем, и подтверждение тому – узкое золотое кольцо, обхватившее безымянный палец его левой руки. Когда Ворона закончил рассказ, его запястья обмякли, и Джо спокойно поцеловал сперва одну ладонь, а затем – другую. - Прости, - сказал он тихо. Во рту было горько. Ворона молчал, и было в этом что-то мученическое, полное не только усталости, но и чудовищного облегчения. Ворона сказал всё, что хотел сказать, и больше это его не тяготило. - Я буду страшно по тебе скучать, - пробормотал Джо. Поднял глаза, вгрызаясь взглядом в Ворону, словно боясь хоть на минуту отпустить его от себя. - Я буду приезжать каждые выходные... Ворона молчал. - Но сейчас тебе нужно уехать, - торопливо сказал Джо. - Больше так продолжаться не может. Ворона молчал. Кажется, он даже попытался отодвинуться на стуле, но Джо крепко сжал его руки в своих, и ускользнуть Вороне не удалось. - Ты боялся этого города, - с явным усилием, давясь словами и понукая себя, продолжил Джо. Ему было тошно об этом говорить. Как он сам не понял? Почему Джуниору пришлось это объяснять? - Ты боялся Слотхилла, боялся того, что с тобой тут делали, а я... Ворона поджал губы. И без того тонкие, теперь они стали морщинистыми и какими-то старушечьими, некрасивыми, но Джо такой мелочью было не испугать. Он только стиснул чужую ладонь сильнее. Кожа под пальцами была блеклой, с лиловыми отсветами, и совершенно, абсолютно ледяной. У Вороны всегда были такие руки – когда он нервничал, или когда мерз, или когда луна шла на убыль... в общем, всегда. - Погоди... - задумчиво сказал Ворона. - Это из-за дурацкой теории Джуниора про то, что Слотхилл – заповедник моих детских страхов? Ты думаешь, я из-за этого сбежал? Он прищурил глаза, словно поймав Джо на чем-то крайне глупом, недостойном его возраста и уровня IQ. Вот только Джо не понимал, на чем конкретно его поймали. - Разве это не правда? - спросил он. - Мне показалось... Губы Вороны дрогнули. Сначала он перестал их обиженно поджимать, а потом вдруг расцвел лицом, и в глубине его глаз Джо увидел яркое, насыщенное облегчение, не имеющее ничего общего с прежней эмоцией. Облегчение, девиз которого – «слава Богу, наконец-то я всё рассказал!», было измученным и не вызывало доверия. Только сейчас лицо Вороны стало выглядеть по-настоящему живым, черты смягчились, а в глаза вернулась прежняя зеленца. Джо даже улыбнулся… хотя до сих пор не понимал, что происходит. - Дурак, - сказал Ворона. - Ну какой же ты дурак! Джо молчал. Что-то подсказывало ему, что перебивать Ворону не следует – тот еще не договорил. - Ты думаешь, я сбежал из-за травли? – спросил Ворона, укоризненно глядя на Джо. – Думаешь, твои родичи смогли бы меня запугать? Господи, да меня в школе запирали в шкафчиках для вещей раз тридцать, дважды брили налысо, кучу раз портили мне книги и стаскивали в раздевалке трусы… уж поверь, после такого словесные подначки не стоят вообще ничего! Джо нахмурился, поглаживая большими пальцами костяшки на его руках. Пожалуй, в чем-то Ворона был прав – самые безобидные дети являются втрое большими мразями, чем самые агрессивные взрослые. В колледже Вороне доставалось куда сильнее, чем здесь и сейчас. - Плевать мне на их слова, – буркнул Ворона, сжимая чужие руки. – Я привык к травле и просто на нее не реагирую. Но я не могу видеть, как из-за их слов каждый раз страдаешь ты! Джо помолчал. А потом его брови дрогнули и поползли вверх. - Я? – спросил он с сомнением. – Они ведь обижают тебя. При чем тут… Ворона насупился и покачал головой. Потом уставился в выцветшую поверхность стола, размышляя, как донести до Джо что-то настолько простое и очевидное. - Помнишь, как мы начали общаться? – помолчав, спросил он. Джо кивнул. Между их знакомством и началом отношений зияла пропасть – почти двенадцать лет Джо знал Ворону, но ничего к нему не испытывал. Он не принимал участия в травле, но и защитой сирых и убогих не занимался – для этого у Джо в старшей школе было слишком много дел. Возможно, если бы Ворона был его другом… Но за эти двенадцать лет они и словом не обмолвились. Ни о какой дружбе не шло и речи. Они встретились снова, когда Джо было двадцать шесть. Он был аспирантом местного вуза, носил блейзер с вельветовыми вставками на локтях и состоял в отношениях, которые – как Джо наивно полагал, - близились к свадьбе. Всё в его жизни было хорошо. А в жизни мистера Фулчека – не очень. На похоронах присутствовала половина Слотхилла, да еще человек триста съехались со всех концов Америки. Почетный педагог, преподаватель химии и большой любитель анекдотов (которые только на первый взгляд казались смешными, а на поверку оказывались тоскливыми и пробирающими до костей), мистер Фулчек вел самый бесполезный предмет, который когда-либо изучал Джо. И, в то же время, являлся одним из важнейших людей в его жизни. Мистер Фулчек никогда никого не поучал, не читал нотаций и не ставил себя в пример. Он сам был этим примером. Малолетние оторвы, научившиеся заглатывать хуй в четырнадцать и давать в жопу в пятнадцать; разбитные молодчики, предпочитающие курить за школой, а не учить биологию и английский; скучные зазнайки и вездесущие активисты, будущие изобретатели и талантливые спортсмены – все они шли к мистеру Фулчеку, и каждый получал то, в чем действительно нуждался. Было в этом человеке что-то особенное. Что-то такое, что делало мистера Фулчека если не отличным педагогом, то уж точно – бесценным наставником, способным взять за руку и помочь в ту секунду, когда от родительских советов хотелось блевать. По правде говоря, Ворона не был фанатом школьных мероприятий. На свадьбы его не звали, а на встречи выпускников он сам не приезжал, не видя в этом смысла. Однако похороны мистера Фулчека он пропустить не мог. Как и на любых похоронах, тут было много бухла и разговоров «за жизнь». В одной из таких бесед Джо и Ворона впервые столкнулись лицом к лицу. Они провели вместе четыре часа, болтая о мистере Фулчеке, а потом – о политике, а потом – о возможных методах колонизации Марса... Джо и сам не заметил, как скорбь сменилась ватным, почти коматозным спокойствием. Как будто это были не поминки, а свидание, причем явно не первое. Первым свиданиям присуща гораздо большая скованность, чем испытывал Джо. Так что он пил, не пьянея, и удивлялся сам себе. С Вороной было легко. Жаль, что раньше Джо этого не замечал. - … когда пришел Бёрч, мы просто сидели снаружи и болтали о перспективах Китая на мировом рынке, - сказал Ворона. Его руки не становились теплыми, сколько бы Джо на них не дышал. – Уже стемнело, у тебя закончился скотч, и тогда Бёрч вышел, похлопал тебя по спине и сказал: пойдем, выпьем. А то сдохнешь со скуки с этим уебищем… Джо кивнул. Он тогда ничего не ответил Бёрчу. Только глянул на Ворону, пробормотал, что действительно не отказался бы выпить, и ушел к друзьям. - Я помню, как ты напрягся, - продолжал Ворона, складывая пальцы в замок и крепко держа Джо за руки. – Ты был спокойный, веселый… и вдруг напрягся, как будто тебя ударили в живот. Ты не стал за меня вступаться – ты еще не знал, стоит ли это делать… стою ли я того. Но я уже понял: так будет всегда. Джо молчал. Только дотронулся подушечкой пальца до кольца Вороны, поглаживая прохладную золотую поверхность. Он часто так делал – словно брачного сертификата и простого знания, что они женаты, было недостаточно для спокойствия. - В тот вечер я понял, что всегда буду для тебя источником стресса, - сказал Ворона. Старушечьи морщинки вокруг его губ разгладились, и узкое бледное лицо стало выглядеть на полжизни моложе. – Каждый раз, когда на меня кто-то окрысится, или обматерит, или докопается до хромоты, это будет ранить тебя сильнее, чем меня! Ты будешь дергаться, вступаться за меня и рычать, и ругаться, и позволять им топтаться у тебя в голове… Официантка принесла чай, неодобрительно глянув на их сомкнутые руки. Может, ее тошнило от телячьих нежностей. А может, она не одобряла гомосексуальные пары, которые заказывают только напитки и разбрасывают пакеты с продуктами по намытым полам. - Тебе сейчас и так плохо, - прошептал Ворона. – Они кусают меня, а больно из-за этого – тебе! Я не знал, что мне делать! И я подумал… Джо мотнул головой. Во рту пересохло, и он не стал ничего говорить – только наклонился и прижался лбом ко лбу Вороны. Длинные прядки-перышки щекотали ему нос. - В этом городе нет моих страхов, - пробормотал Ворона, прижимаясь коленом к его бедру. – Только твои. Ты боишься разочаровать отца, боишься не удовлетворить запросы матери, боишься не защитить – недостаточно защитить – меня! Я так не могу. Я не хочу, чтобы тебе из-за меня постоянно было плохо… - Я тебя не отпущу, - твердо сказал Джо. Выпрямил спину, посмотрев на Ворону, и спокойно, с абсолютной уверенностью повторил: - Я тебя не отпущу. Как бы плохо мне ни было – я без тебя не смогу. Это был не тот романтичный бред, который так ценят создатели открыток и кулончиков для влюбленных. «Мы – половинки»… Ворона для Джо – никакая не половинка. Ворона для Джо – обе почки, сердечная мышца и нижний отдел правого легкого. Они проросли друг в друга, переплелись сосудами, и хирургическое отделение «себя» от «не себя» теперь смерти подобно. Почки могут болеть, требовать таблеток и причинять тебе массу неудобств. Но расстаться с ними все равно не получится – куда ни беги, дальше аппарата для гемодиализа не убежишь. - Но так же нельзя, - грустно сказал Ворона, трогая подушечкой пальца безымянный палец Джо. А потом нахмурился и поджал губы. - Тогда перестань за меня бояться! – приказал он. Джо оторвал взгляд от столешницы, посмотрел на Ворону и дрогнул ртом. Это была еще не улыбка, но уже почти. - Пусть они лают, - разъяренно выдохнул, почти выкрикнул Ворона. - Господи, Джо, мне насрать! Я просто хочу, чтобы тебя это не ранило! Чтобы тебе было настолько же плевать на их мнение, как и мне! Официантка подлила в чашку Джо еще кофе. Её передник был ослепительно белым. В бежевом полумраке кафешки он выглядел, как синеватое пятно. Помолчав, Джо облизал губы и сказал: - У меня не получится. Он прикусил губу, словно обдумывая это всерьез, а потом извиняющимся тоном закончил: - Нельзя так просто – оп! – и перестать бояться чего-то. Какое-то время Ворона смотрел в окно. Потом кивнул. И тихо спросил: - Но ты попытаешься?..* * *
Все было правильно. Они оба знали, что это не будет просто, что это не будет быстро, и что сказать себе – «пусть они лают, меня это не трогает» - недостаточно, чтобы боялка в голове просто взяла и отключилась. Но теперь они, по крайней мере, знали, в какую сторону нужно идти. Кофе был едва теплым, и чтобы допить его, понадобилась пара секунд. Джо оставил официантке огромные, почти избыточные по меркам Слотхилла чаевые, собрал пакеты, крепко взял Ворону за руку и вывел в зимнюю тишину города.* * *
Над линией крыш и антенн лиловой полоской догорал закат. Никаких страхов – кроме самых жалких, которым Джо ради Вороны готов был оттоптать их тощие лапы и сломать хребты, - тут уже не было.