Прошлое не вернуть

Тогда, проспавшись после ухода Касамацу и Куроко, Тацуя встал уже гораздо более посвежевшим. Вот только от душевной боли это не спасало – сердце словно было истерзано, разбито на множество осколков и эти осколки резали по живому... – Ацуши... – выдохнул он, но нет, слезы были запрятаны слишком глубоко, разъедая изнутри кислотой. Дико захотелось напиться и забыться. Черт, он ведь обещал, что не будет налегать на алкоголь... Но если немного... Блуждая взглядом по квартире, где они так мало прожили вместе, он прошел на кухню, поужинал и решил узнать, как там дела у остальных. Сакурай все еще был в больнице, за ним пристально следили, чтобы больше он не навредил себе, но, как сказал Касамацу, вроде бы они с Куроко смогли вправить ему мозги. Такао потихоньку приходил в себя у друга, набирался сил и веса после двухдневного голодания и обезвоживания. Ему тоже хорошенько поездили по ушам и старались вытащить из депрессии. Что ж, Тацуя вполне его понимал – он же буквально жил своим Шин-чаном, с которым они съехались уже полгода как. Такой пары еще поискать, они понимали друг друга с полувзгляда, с полувздоха... Удивительно сильный парень, Рё вот не выдержал, хотя они с Аомине стали парочкой позже всех. А Казу всего лишь разнес квартиру... Успокоив Юкио, что он в порядке, Тацуя подумал немного и... вскоре стоял перед тем самым баром, оправдываясь тем, что просто хочет поблагодарить Ханамию. Все же удивительно, неужели он не настолько прогнил, раз помог? К его разочарованию, Ханамии там не оказалось, но не уходить же, раз пришел? Да и в груди вновь пекло и кровоточило, а жестокие мысли не давали покоя... Бокал за бокалом, рюмка за рюмкой... Когда рядом раздался тягучий, язвительный голос, Химуро едва вспомнил, нахрена вообще сюда приперся. Не просто надраться же?.. – О, тебе было мало и ты решил довести себя до цирроза печени? Хочу огорчить, придется немало постараться, так сразу не сдохнешь. – Какой же ты мудак, Ханамия, – Тацуя покачал головой и едва не рухнул с барного стула, когда помещение резко закрутилось. Помогло на удивление крепкое плечо Ханамии, в которое он случайно вцепился. Тот почему-то не стал его отталкивать, лишь с интересом уставился на разбитое, печальное лицо начинающего алкоголика. – Ты нажираешься так, словно тебя бросили. Что, неужели я угадал?! Надо же, как все запущенно... – Заткнись, а? – Да ладно тебе, прям шекспировские страсти, пхах. Значит, остался ты без своей Джульетты? О... или без Ромео? И вот этого вот он хотел поблагодарить? А не пойти бы ему... – Сволочь ты, Ханамия... Тацуя на неверных ногах побрел на выход. Бар отчаянно кружился и вертелся, хотя на улице слегка полегчало. Но все равно ориентацию в пространстве он потерял и не знал, в какую сторону ему надо. Ну что ж, какая разница, куда-нибудь да придет... Ханамия вышел следом, прищурившись и с интересом смотря на траекторию Химуро, который шел по широкой дуге. Он и сам не знал, почему помог недавно и зачем смотрит на него сейчас. – Да уж, далеко ты не уйдешь такими темпами, – он нагнал Тацую. – Решил стать подзаборной пьянью? – Отвали. Тацуя попытался отмахнуться от него, но, естественно, голова в очередной раз закружилась, и он едва не рухнул прямо на Ханамию. Макото еле удержал его, проклиная высокий рост Химуро, и – он сам себя не понимал! – потащил по запомнившемуся адресу. – Иди ровно, алкаш недоделанный! – зашипел он, когда они вильнули и чуть не завалились в какие-то кусты, подозрительно знакомые... – Вот какого хрена я вообще с тобой тут вожусь? Пыхтя и матерясь, Макото дотащил его до нужного дома и кое-как затащил на седьмой этаж. Блин, он что, не только напился, но и отожрался? До этого вроде полегче был... – Ты чего делаешь? – очнулся Тацуя, когда чужие руки заскользили по телу. – Ключи где? – В кармане, – и отключился. – Да блять, а то я сам не догадался! Найдя наконец ключи и открыв дверь, они ввалились в коридор. Захлопнув дверь, Ханамия случайно отпустил шатающегося, как деревце на ветру, Химуро, попытался перехватить, пока тот не упал, и в итоге они оба рухнули на пол. И о-о-очень неудачно – каким-то макаром Макото оказался под Химуро в самой что ни на есть развратной позе. Тот поерзал, устроился поудобнее на застывшем Ханамии и окончательно провалился в беспамятство. – Ну все, приплыли, – резюмировал Макото. – Эй, алкаш, ты слезешь с меня наконец? Эй, как там тебя... Химуро! Бесполезно... В итоге он, раздраженно вздохнув в чужую шею, просто спихнул с себя Химуро и, разувшись, потащил его в спальню – волоком, конечно. Ну так попробуй подними парня-баскетболиста выше себя! Да еще в доску пьяного! – И чего я вообще с тобой тут забыл? – в очередной раз спросил себя Макото, но ответа снова не нашел. Пожав плечами, он сгрузил Тацую на кровать. И уже подумал было уйти, как поймал себя на разглядывании красивого, надо признать, лица с откинувшейся с глаз челкой. Хм, вот оно как... Проснулся Тацуя ближе к ночи с раскалывающейся головой. – Дежавю... Словно в подтверждение, с кухни донеслось бряцанье кастрюли. Неужели снова парни приехали?.. Но там его ждал шок – тихо матерясь и посасывая явно обожженный палец, над кастрюлей колдовал... Ханамия. Тацуя чуть не сел прямо там, где стоял. – Ты что тут делаешь? – О, это твоя благодарность за то, что снова дотащил тебя до дома? Негусто... – Эм, спасибо, конечно... От удивления даже голова перестала трещать и жжение в груди отступило. Внезапно он обратил внимание на покрасневший палец Ханамии. Встав, Тацуя достал пластырь и противоожоговую мазь. – Вот, – он заклеил палец. Макото прищурился, но вопреки самому себе позволил позаботиться о своей небольшой травме. В этот вечер они почти не разговаривали, только перед уходом Ханамия привычно нагрубил, а Тацуя болезненно взвился. Настроение было испорчено, и Химуро, сжимая в руках забытый Ацуши свитер, вновь провалился в сон. Так и повелось... Периодически – все-таки Касамацу узнал о предыдущем походе в бар и навешал подзатыльников, так что пришлось сбавить обороты, – Химуро приходил в этот бар и, напиваясь, дожидался Ханамию. Потом они ругались на потеху завсегдатаям, уходили, и Макото вновь тащил на себе пьяного Тацую. Поначалу они практически не общались, но потом разговорились – об учебе, о профессии, о хобби... Прошлого не касались, хотя не сказать, что Ханамия не пытался раздербанить эту рану. После они нещадно ругались, и Макото уходил. Взявшись за ум, Тацуя все-таки начал посещать университет, пока не выгнали. Касамацу и Куроко, частенько заезжавшие, бледно улыбались, слушая рассказы о студенческих буднях. Им тоже приходилось ой как тяжело, но они держались. Потом к ним присоединились и Такао с Сакураем, часто теребящим бинты на запястьях. Сперва они разделяли тишину, слушая отзвуки разбитого прошлого, но вскоре потихоньку начали оживляться, касаясь и других тем. Вновь зашла речь о баскетболе, который все парни от души возненавидели. – А почему, собственно, мы ненавидим баскетбол? – как-то хмыкнул Такао, мрачно смотря в никуда. Он вообще перестал улыбаться и тем более смеяться. Было дико видеть его таким, но... все они понимали причину. – Да, они уехали из-за него, но решение-то за них никто не принимал, они сами согласились. Вот так парни и оказались на той самой площадке. Боже, как же тяжело... Они словно наяву слышали громкий смех, не менее громкую ругань, приказы заткнуться... Не выдержав, парни сбежали. У Тацуи прямо перед глазами стоял Ацуши, лениво зевающий или жующий очередную вкусняшку, как это всегда бывало даже во время дружеских встреч с остальными чудесатыми. И все-таки они перебороли себя – через несколько походов на площадку Куроко принес мяч, безмолвно предлагая перешагнуть через это. И часа два, не меньше, они играли, пока не выдохлись. После этого дело пошло гораздо легче, воспоминания стали не столь мучительны, и парни даже начали не только играть в баскет, но и иногда просто гулять все вместе. В бар Тацуя по-прежнему приходил, только пореже и пил не так много, лишь когда захлестывала боль. Каждый раз он сталкивался с Ханамией, они ругались, а потом, не сговариваясь, шли в одну сторону. Правда, в квартиру Макото заходить перестал... Вскоре парни разговорились про музыку – как-то Рё робко спросил, что постоянно слушал Такао. – Рок, конечно, – ответил Казу, делясь наушником. Тот послушал, но не смог определиться, нравится ему или нет. Остальные тоже заинтересовались и послушали. Ко всеобщему удивлению, Куроко очень понравилась та песня, что слушал Такао. Так что остроглазый брюнет нашел собрата по року. Да и Тацуе, в общем, понравилось... – Эх, сейчас бы сыграть, – тоскливо заметил Такао, смотря на надпись "Давайте играть в баскетбол". – Как вжарил бы... – На чем? – не удержался Юкио. – На электрогитаре, у меня есть дома, эм-м-м, была, но здесь в любом случае подключать ее не к чему. – Ты тоже играешь на гитаре? – Тоже? Так выяснилось, что трое из них умели играть на гитарах, Сакурай – на синтезаторе, а Куроко долго молчал, но потом очень тихо сказал, что Акаши научил его играть на скрипке. – А что насчет пения? – в этот раз не сдержался Тацуя. – Предпочитаю английский, – Такао пожал плечами. Химуро был солидарен, как-никак английский ему даже роднее японского. А вот у остальных с ним было туговато. И все же... этого вполне хватило, чтобы в следующий приход на площадку они, не сговариваясь, принесли скрипку и гитару, обычную, правда, акустическую, но и так нормально было. Погоняв мяч, они устало опустились на скамейку и взялись за инструменты. Минут пять спорили насчет песни, но в итоге выбрали. И спелись они очень даже неплохо! После этого каждая их прогулка оканчивалась музыкой, преимущественно роком. Просто потому, что нежные, романтические песни ни один из них не мог слушать, а уж тем более петь... Так и пошло... Тацуя учился, ходил в бар, чтобы увидеть Ханамию, от присутствия которого становилось почему-то легче, а от их уже привычной грызни – даже воспоминания отступали. Потом встречался с друзьями, к которым иногда присоединялся или Имаеши, или Мияджи, и они отправлялись на площадку, чтобы поиграть и спеть, найдя в музыке утешение. После нескольких бурных обсуждений решили перевестись в один универ – к Юкио. Просто потому, что больше никаких сил не было ходить туда, где они должны были быть со своими... уже бывшими парнями. Так что вскоре они принялись решать, какие специальности выбрать, чтобы не сильно отклоняться от предыдущих версий. Тихо напились на днюху Касамацу... Ну как тихо – сперва молча напивались, а потом похватали инструменты. В доме было, где подключать электрогитары, и они так вдарили, что соседи потом долго ругались на Юкио. А вскоре на площадке появилась Акияма Хитоми... После этого их жизнь сделала еще один невероятный кульбит, хорошо хоть приятный на сей раз. Выйдя из студии новоиспеченной группой, парни еще долго приходили в себя, а потом Тацуя отправился в бар, негласно назначенный их местом встреч. Ханамия уже был там и даже не играл. Он вообще не очень часто играл, они с Харой Казуей, бывшим сокомандником из Кирисаки, постоянно менялись. И Тацуя очень удивлялся, как после практически бессонных ночей за барабанами Ханамия не падал с ног от усталости, а даже ходил в универ. – Барабанщиком? В вашу группу?! – непритворно удивился Макото. Такого он услышать никак не ожидал... – Да, – твердо ответил Тацуя. Почему-то... почему-то хотелось, чтобы Ханамия согласился. – Акияма-сан сказала, что без барабанщика абсолютно никак, но мы не хотим совершенно постороннего, незнакомого человека. – А я, значит, не посторонний? – растянул губы в неприятной улыбке Макото. Тацуя задумался на миг. – Нет, Ханамия, ты уже не посторонний. – А ты не подумал, что они не будут рады меня видеть? – Мы уже обсуждали это, они не против. А ты? Теперь задумался Макото. Стоит ли? Потянет ли он? Что за вопрос, конечно потянет! А вот как быть с теми, кому в свое время несладко пришлось после игр с Кирисаки?.. Смогут ли принять его или дело дойдет до драк? Ну, если так, то они сильно пожалеют... – Пожалуй, попробовать можно, – протянул он, и Тацуя неожиданно улыбнулся. – Спасибо, Ханамия. Первая встреча действительно едва не окончилась дракой – Ханамия не удержал язык за зубами и едко прошелся по мрачному Такао. Казу сжал кулаки, сплющив банку с содовой, и бросился на него. Его едва удержали Касамацу и Химуро, он изворачивался, как мог, пытаясь освободиться. А потом метко швырнул сплющенную банку в лицо Ханамии. Потерев ссадину на щеке, Макото выругался. – Вот и помирились, – успокаивающе пробормотал Тацуя. – Угомонились оба, не то получите, – прорычал Касамацу, злой как сто чертей. – Полегче, Юкио, – Куроко легонько дотронулся до его локтя, пытаясь успокоить. Но они действительно, можно сказать, помирились. Конечно, Ханамия не мог не сцеживать свой яд на них, но, как ни странно, именно это неслабо помогало выпустить пар, отпуская, наконец, прошлое. Так что каждая репетиция, а после и концерт, когда они с пугающе сумасшедшей скоростью взлетели на пик популярности, начинался непосредственно с жуткой склоки – чаще всего Ханамии и Такао. Макото выдавал что-то язвительное, Казу отнимал барабанные палочки, делая вид (делая ли?..), будто хочет их разломать, а потом они долго и упорно ругались. Тацуе неимоверно смешно было их слушать. И вскоре он принялся комментировать каждую фразочку. Вот только Юкио явно был не в восторге, поскольку закипал очень быстро и принимался отвешивать тумаки налево и направо, если Тецуя не успевал его вовремя успокоить. А Рё просто и незатейливо обливал всех водой. – Вы аж прям кипите, не пора ли остудиться? – насмешливо хмыкал он. Да, изменения были налицо... Все они изменились, неудивительно, в общем-то. Даже Тецу и Рё – особенно они. Первого теперь трудно не заметить, а второй избавился от стеснительности и дурацкой привычки вечно извиняться. Правда, со временем они успокоились и не так болезненно реагировали на упоминания о прошлом. Кажется, время действительно лечит... Или не совсем время... Тацуя убедился в этом на свой день рождения. Они собрались все вместе, как обычно, с алкоголем и музыкой. – Что я здесь вообще делаю? – выгнул густую бровь развалившийся в кресле Ханамия. – Не нуди, Макото, ты неотъемлемый член группы, без тебя никуда, – улыбнулся Рё, передавая банку пива Имаеши. Да, они позвали и Имаеши, и Мияджи... Только с ними общались более близко, так что не пригласить не могли. – Действительно, хватит ныть, Макото, – фыркнул Такао. – Мы же друзья, а друзья должны вместе отмечать такие праздники. И, как ни странно, тот промолчал. Да, они действительно стали друзьями, даже вечно срущиеся Такао и Ханамия. Напились они очень быстро, еще какое-то время громили новую квартиру Химуро, а потом расползлись кто куда. Кажется, спать в ванне Сакураю будет не очень удобно... Тацуя опять перебрал и не смог сам добраться до спальни. Ханамия, единственный, на кого алкоголь практически никакого воздействия не оказал, безостановочно матерясь, потащил Тацую на себе. – Снова... прям как раньше – ты, пьянь такая, я и нелегкая дорога до дома, – шипел он. – Хорошо хоть сейчас тащить не через полгорода. Очередное дежавю: споткнувшись о заплетающиеся ноги Химуро, Ханамия полетел вперед, обвалился на постель, а сверху припечатало тяжелым телом. Вот только на сей раз, почувствовав, что они добрались до пункта назначения, Тацуя крепко стиснул Макото, не давая ему выбраться или отпихнуть приставучего именинника. – Слушай, ты не пушинка, вообще-то, – рявкнул он прямо в ухо. – Не пушинка... – внезапно Тацуя слегка приподнялся, все так же не выпуская его. – А Ацуши говорил прямо противоположное – что я легкий... как пушинка... Глаза Макото широко раскрылись, когда на лоб упала горячая капля... вторая... Он молча смотрел, как плачет Химуро. Тугой комок в груди наконец-то лопнул, ошпарив едкой горечью глаза и выливаясь с очищающими слезами. Уткнувшись в волосы Ханамии, Тацуя окончательно избавлялся от прошлого, чувствуя странно неловкую хватку на спине, удерживающую в этой реальности, словно якорь, и спаивавшую осколки в груди вновь в единое целое. Выплакавшись, он затих, и Макото дернул головой. – Эй, ты там уснул, что ли? Хватит сопли об меня вытирать и ложись по-нормальному. – Да, конечно, – Тацуя шмыгнул, снова приподнялся и неожиданно засмотрелся на серо-зеленые глаза, в самой глубине которых можно было разглядеть тщательно скрываемое беспокойство и что-то еще, что-то, что Тацуя, в его состоянии, не мог распознать... Он наклонился ниже, пытаясь получше рассмотреть, но не рассчитал и... случайно коснулся губами губ Макото. Почему-то было горько... и вкусно... "Горький шоколад", – мелькнула вялая мысль, которую моментально смыло, когда Ханамия, прищурившись, внезапно ответил. Очнулся Тацуя тогда, когда Макото резко укусил его за губу, и отшатнулся. – Ты... извини, случайно вышло. Тот усмехнулся, облизываясь: – За случайно бьют отчаянно. И снова почему-то его глаза привлекли внимание, не давая отпустить. Химуро и не отпустил, лишь перекатился набок, по-прежнему удерживая Ханамию. Руки того все так же дарили ощущение поддержки, прочного якоря, который отгонял воспоминания, не давал погрузиться в них. Так они и заснули... После этого какое-то время они удерживали дистанцию. Друзья забеспокоились, спрашивая, не пробежала ли между ними черная кошка, но они ответили, что все нормально. И продолжили обмениваться косыми взглядами. О произошедшем не заговаривали, но тот поцелуй невесомым напоминанием витал в воздухе, не давая забыть о себе. И все чаще Тацуя ловил себя на том, что постоянно ищет взглядом Ханамию, все тусклее становятся мысли об Ацуши, вытесняемые серо-зелеными глазами, смотрящими с ехидцей и... чем-то еще... И это "что-то" обжигало изнутри и самого Тацую, каждый раз, когда он начинал машинально искать глазами Ханамию и не находил. Его отпускало, лишь когда Макото находился и приподнимал бровь, спрашивая, чего он так уставился. Страх потери... он боялся потерять его... Не просто как друга – как Тецую, Казу, Юкио или Рё, – нет, как... как особенного человека. – И чего это ты так уставился? – насмешливо протянул Ханамия, в очередной раз заметив практически осязаемый взгляд Химуро. Вместо ответа Тацуя лишь подошел вплотную, рискуя нарваться на болезненный тычок в печень, и медленно наклонился. Тот не увернулся, не отклонился, он просто стоял и ждал, размышляя, сколько же времени понадобилось Химуро, чтобы понять... Их губы снова соприкоснулись, неторопливо, неспешно, пробуя заново, знакомясь... Тацуя прижал Ханамию к себе, а тот нагло притянул его за шею, снова кусая. Даже этот резкий, собственнический жест отдался куда-то во вновь живое сердце, давая понять, что теперь именно Макото всегда будет для Тацуи особенным...