Книга Химеры

      Константин вписался в школу «Нова», как родной. Несмотря на всё своё разгильдяйство, безбашенность, язвительность, нетактичную откровенность и прямоту. Или, быть может, благодаря им?..       За похищенную голову Брюса Уэйна он отчитывался лично перед Оливером и Барбарой, ради разнообразия — без ехидных шуточек, и честно предупредил, что дело выходит безнадёжное — но зато и самим похитителям вся малина обломана. Оракул стиснула зубы и пообещала, что всё равно будет искать, хоть в аду, хоть в глубинах космоса, сколько бы это ни заняло. А Оливер посоветовал Химере объявить команде, что голова головой — но дух Брюса остался в неприкосновенности. Консультация Константина это подтверждала.       — Да обыкновенная одержимость, — махнул рукой он, выслушав девочку. — Только не зловредным демоном, а благожелательным духом. Ты сама его впустила в себя, дав разрешение, — со всей памятью и навыками, со всеми гранями личности. Так что поздравляю, золотце: технически ты несколько часов побывала самым настоящим Бэтменом!       И с этими словами Джон Константин сунул сигарету в зубы, руки в карманы — и ушёл.       Преподавать.       Его никто не видел абсолютно трезвым: хоть на полградуса, хоть на капельку, а навеселе — но фляжка в его кармане никогда не пустела, пусть он и прикладывался к ней регулярно. И это нисколько не мешало ему чертить идеальные печати, знаки и прочие гексаграммы — хоть мелом на доске, хоть углём на полу.       В курение своё Джон тоже упёрся рогом, и никакие увещевания о знаке качества школы и дурном примере для детей на него не действовали. Дымил он даже на лекциях, порой давая материал сквозь сигаретный фильтр. Единственное что — после обстоятельного внушения от Оливера и Стрэнджа самым частым заклятьем ворлока стала «вытяжка», уводившая дым и неприятный запах к ближайшему окну или вентиляционному отверстию, а то и вовсе в никуда.       К удивлению Рики, Конрад не обращала на нового преподавателя никакого внимания — как на мужчину, разумеется. Не говоря уже о Деве, которую часто стали замечать чуть ли не под ручку с Аметистом (вот уж где парочка!). А вот Умка порой бросала на Константина заинтересованные взгляды. Более того, как-то вечером Рика поймала её выходящей из его кабинета; увидев подругу, Умка густо покраснела, поспешно отвернулась и удалилась. Девочка ухмыльнулась и решила сделать вид, что ничего не заметила. Но это придало ей решимости обратиться к новому знакомому с вопросом, который назревал уже какое-то время…       Сентябрь уже вступил в свои права — и был объявлен месяцем зачисления в школу «Нова». Обмозговав этот вопрос, могучая кучка в лице Оливера, Барбары, Лины, Рики и Курта решила принимать не только мутантов и мета, но и обычных людей — тех, кто сможет сдать экзамен. Учитывая, что львиную долю этого экзамена составляли Фриз и Паркер, девочка откровенно не завидовала абитуриентам. А Стрэндж и Константин обязались поставить магическую защиту для особняка — и что-то там намудрить такого, чтобы на собеседовании отсеивались те, кто не примет от всего сердца кодекс и правила школы и откажется жить среди «не таких», а если и не откажется — будет снедаться завистью, ксенофобией и прочими неприятными чувствами. Ну или разболтает всем подряд.       Из преподавателей недоставало разве что учителя физкультуры, но, когда Рика заикалась на эту тему, взрослые её уверяли, что уж тут-то всё точно схвачено. А пока по спортзалу ребят гонял Курт — и ещё как гонял! Особенно Рика полюбила спарринги, когда вся команда «Нова» пыталась поймать одного телепортера, мечущегося по углам, стенам, потолку и прочим точкам зала — и щедро раздававшего при этом тычки, шлепки, пинки и подзатыльники не только руками-ногами, но и хвостом.       Но даже подобные занятия лишь ненадолго отгоняли мысль о том, что довольно скоро Рике предстояло встретиться с общественностью — сперва в лице компании «Уэйн Энтерпрайзес», потом на пресс-конференции с репортёрами. Альберт, Реми, Оливер и Лина активно готовили девочку к этому, каждый по-своему, но ей всё равно чего-то не хватало.       Рика всё чаще думала о Джоне Константине как о наставнике — и не только по теории ведьмовства и демонологии. Она сама себя убеждала, что ей просто нужен тот, кто научит её обращаться с мужчинами — в общем смысле. Но правда, которой девочка по привычке так стеснялась, лежала в ином: жадному юному телу, только-только открывшему для себя радости плотского наслаждения, отчаянно этого самого наслаждения не хватало. Что ни говори, а Джон был привлекательным мужчиной, пусть и с такой разницей в возрасте, да и его дьявольское обаяние не могло оставить равнодушной искреннюю, открытую девочку, воспитанную в саванне. Гормоны так и играли в организме подростка, природа мутанта тоже накладывала свой отпечаток, а уж звериная суть Химеры… Был бы здесь Логан, он бы фыркнул и объяснил Рике, что как раз ей-то стесняться нечего (особенно — если правильно и разумно себя вести), а понятие «распутное поведение» придумали ничего не понимающие люди.       А вот сексуальную революцию и открытые отношения — как раз понимающие!       Но и без Логана девочка всё чаще вспоминала слова Конрад о том, что «начинать лучше со взрослым мужчиной». А уж после случая с Умкой — окончательно укрепилась в своём мнении.       И вот однажды вечером, после ужина, Рика решительно постучалась в дверь личного кабинета Джона Константина.       Никакого «войдите!» не прозвучало, Джон открыл ей сам, и неудивительно: ему нужно было снять с дверного проёма плотный слой золотисто-янтарной защиты, в котором непрошеный гость завяз бы, как муха в древесной смоле.       При обустройстве кабинета явно было задействовано какое-то карманное измерение, иначе как бы здесь поместились высокие книжные шкафы, какие-то сундуки, полки, гобелены, столы с подсвечниками и готовыми печатями, вырезанными прямо в столешницах, а уж тем более — витражные окна, которых в особняке никогда не водилось даже при Брюсе! Не говоря о том, что кабинет был двухэтажным: на верхнюю галерею вели две аккуратные лестницы, а уж что было там — этого Рика не знала. Но точно была уверена в том, что планировка старого особняка Уэйнов такого не предусматривала.       Джон Константин предложил гостье присесть на низкий кожаный диванчик и не спросясь налил выпить. Сам он уже был со стаканом, и Рика, набираясь смелости, тоже отхлебнула добрый глоток виски.       Я должна быть спокойной и логичной, пусть он понимает, что это не розовые сопли и не истеричные капризы глупой влюблённой школьницы. Просто факультатив. Просто мужчины опытнее мне тут не найти. Не к Оливеру же идти с таким вопросом! Да и у Джона явно было больше женщин, он сможет объяснить и показать…       И у неё даже получилось выдать то, что она посчитала продуманной речью с разумными доводами — без предательского румянца, без краснеющих ушей, без заиканий и запинаний. Грамотно, по-деловому, местами цинично — ну так и Джон циник, каких поискать…       Вот только в ответ на её предложение помрачневший Константин залпом допил свою порцию и исподлобья взглянул на девочку.       — Ты хоть представляешь, сколько мне лет?       — Тридцать пять… — неуверенно протянула та. — Ну, тридцать восемь, может быть. Но это нормально, я ведь уже вошла в возраст согласия по законам ЮАР, а по местным бумагам мне вообще восемнадцать…       — Да какая разница?! — рявкнул Джон, внезапно взрываясь, как бочка с динамитом, до которой дополз огонёк почти потухшего фитиля. — Ты за кого меня принимаешь — за педофила?! Мне не тридцать пять и не тридцать восемь, мне уже за шестьдесят! Я так выгляжу из-за магии, но так-то я примерно возраста твоего якобы деда. Ты мне даже не в дочери, ты мне во внучки годишься, дура!       — Но ведь… Умка… — неуверенно попыталась начать девочка, но Джон уже с размаху запустил свой пустой стакан в стену. Посыпалось стекольное крошево.       — Заткнись! И вон отсюда, и чтобы я от тебя этого больше не слышал, поняла?! Вон!!!       Испуганная такой неожиданной злостью, Рика пулей вылетела за дверь.       

***

      Джон шумно выдохнул, ещё больше ослабил галстук и плюхнулся в кресло, схватившись руками за голову.       — Сучий потрох… — пробормотал он слегка заплетающимся языком. — Вот нахера мне такое «счастье»?       На часах пробило полночь, а ворлок всё никак не мог успокоиться. Он опустошил уже полтора пузатых хрустальных графина с добротным уэйновским виски — и истратил на себя два заклятья отрезвления, чтобы коллекционный напиток не напоминал ему по вкусу дешёвый самогон.       Недавний разговор не выходил у него из головы. От того, что могло ждать в будущем эту чистую, незамутнённую в своей дикой наивности девчонку, пытающуюся строить из себя познавшую жизнь, прожжённую, циничную виджиланте, Джону было противно до тошноты. Он вновь налил себе стакан — только не из графина, а из собственной фляги, и не виски, а золотистого рома, чтобы изгнать изо рта вновь появившийся мерзкий привкус.       За спиной его раздался негромкий хлопок, и к запаху сигаретного дыма примешался запах серы.       — Когда-нибудь, Вагнер, — не оборачиваясь, бросил Джон, — когда-нибудь я поставлю сюда защиту и от тебя. Чтобы не входил без стука.       — Лениво будет’, — с усмешкой прозвучал позади знакомый голос с явственным немецким акцентом. — А ты, йа смот’рю, покушаешса на старые запасы? Ром ис Ат’лантиды, «солнце на йазыке»?       — Изыди, гнусный демон! — пафосно провозгласил ворлок, воздевая к потолку руку со стаканом. — Я делиться не намерен.       — Ешчо чего. — Судя по звуку, Курт устраивался поудобнее на диване у стены. — У менья свой осталса. Ты лутше скажи, зачем ты обидел девочку? Неужели она так’ тебе не понравилас?       — Не твоё дело, — огрызнулся Джон. А потом, потерев лоб, хмыкнул: — Ладно, ладно, я помню, ты всякой бочке затычка. Хочешь знать, почему меня не фачит кувыркаться с её ровесницами? Ну, не ровесницами, на пару лет постарше всё-таки. Совершеннолетними!       — Восраст’ согласийа…       — …идёт нахер! — перебил Курта Джон, закуривая новую сигарету. — Дело не в этом. Я, конечно, не педофил, но так и эту… воспитанную в саванне… короче, ребёнком её назвать уже нельзя. Тем более, что у неё уже была женщина. Но ведь тут и не о простом перепихе речь! Я её ещё на кладбище разгадал, понимаешь?       — Думаеш, влюбилас? — негромко усмехнулся до сих пор невидимый Курт.       Константин мотнул головой, по-прежнему не оборачиваясь.       — Не, не думаю. Влюблённые дуры смотрят иначе. Она — просто дура! Из тех, кто не может трахнуться и забить. Ей надо будет обязательно со мной подружиться. Завязать тёплые отношения. Потом ей впендюрится принимать близко к сердцу мои проблемы…       — А тебе — её? — понимающе хмыкнул Курт.       — Нахер пошла, — подытожил Джон, опустошая стакан, и прицокнул языком, смакуя изюмное послевкусие. — Добром это не кончится. Она мне платит — я работаю. Вот и ладненько, вот и хорошо. Но не более. Потому что мои друзья…       — А как же йа? Или наш обшчий друк?       — Друзья женского пола! — тут же вывернулся Константин. — Да, я старый шовинист! В общем, всё плохо кончится, и кто-нибудь обязательно сдохнет. Или попадёт в Ад. Или и то, и другое. Так что пусть кто другой лишает её девственности и учит обращаться с мужиками. Это не моё дело.       — А по-моему, Джон Константин, именно твоё, — раздался сзади совершенно другой, неожиданный, девчачий голосок, и Джон круто обернулся.       Рядом с Куртом Вагнером, бесстыдно щерящимся во все клыки, восседала на диване та самая слепая девчонка, которую так опекал Стрэндж. Константин даже запомнил её имя.       Джанин.       — Эт-то ещё что?! — резко спросил он, поднимаясь с места так, что кресло слегка заскрежетало, отъезжая на пару сантиметров. — Кого ты ко мне притащил, Вагнер?       В ответ слепая слегка развела руки в стороны ладонями вперёд, и на её месте на пару мгновений колыхнулось марево: лунная ночь и асфальтовое шоссе, уходящее куда-то вдаль. До Джона донёсся запах росистой травы, хвойного леса, нагретой на солнце за день пшеницы и васильков… А потом всё исчезло.       Следующие полминуты Джон потратил на то, чтобы закрыть отпавшую челюсть. А потом выдохнул:       — Так это ты… Д…       — Джанин, — спокойно перебила его девочка. — Так меня зовут, да. И я говорю тебе: это твоё дело, ворлок.       — Но почему?!       — Потому что в Рике Уэйн-Клейтон дремлет сила, пока ей неведомая. Более того, девочка не признает её и после того, как обретёт. Уж слишком естественной и незначительной будет ей казаться эта сила. А ты ведь знаешь, как происходит процесс обретения, магистр тёмных искусств?       — Ну да, связь с мужчиной, инь-ян, всё такое… — пробормотал Джон, потирая лоб, и опустился в кресло. Силы у него как-то внезапно кончились — и спорить, и вообще… — Но почему именно я? Почему не кто-то другой? Стрэндж какой-нибудь…       Слепые глаза Джанин безошибочно нашли его глаза и, казалось, заглянули в самую душу.       — Как думаешь, с чем связана эта сила, если сюда пришла я? И правда, при чём здесь ты, уроженец Чистилища?       — А Стрэнт'ш не согласитса, — широко ухмыльнулся вездесущий Курт. — У него моральные принципы.       — В отличие от меня, да? — оскалился Константин. — Суки вы все… Ненавижу!       Курт и слепая девочка переглянулись и со значением кивнули друг другу.       — Он согласен.       — Ап’солют’но. Так’.       — Уроды, — уныло подытожил Джон и взялся за графин. — Ладно, она хоть и вправду симпатичная на мордашку… пусть и подержаться не за что, тростиночка… Так, ну пить кто-нибудь будет?!       Луна усмехнулась в витражное окно, вторя усмешке двух странных гостей в кабинете ворлока.       

***

      Всё утро Рика ругательски ругала себя. Вернее, начала-то она ещё вечером, захлопнув за собой дверь кабинета Константина. Потом ругала ночью, вертясь под одеялом, а теперь вот продолжала.       Джон прав. За кого я его принимаю?! Как я вообще о таком подумала… Он что, мужчина по вызову, что ли? Или сексуально ударенный, которому всё равно, с кем, как и зачем? Может, он меня вообще как женщину не воспринимает! Да и не женщина я никакая, так — девчонка, котёнок слепенький, птенец голенастый, желторотый, пух не облез. А повела себя так, будто с его стороны это уже вопрос решённый. Это же надо было так оскорбить человека… Как мне теперь ему в глаза-то смотреть?!       Промаявшись до конца завтрака, на который Константин не явился, Рика твёрдо решила перед ним извиниться. В воскресный день не требовалось бежать на пары, из старших её никто не ждал — можно было потратить ещё полчасика на шлифовку речи раскаяния. Именно шлифовку, потому что составлять её девочка начала ещё ночью, одновременно с поношением самой себя.       Стучать в дверь пришлось довольно долго. Рика уже начала опасаться, что Джон мог и слинять куда-нибудь, никого не предупредив. Но вот звериный слух уловил звуки несколько нетвёрдых шагов, и дверь отворилась. На пороге стоял помятый и взъерошенный Джон Константин со следами обильных ночных возлияний на лице. Судя по мятой рубашке и сбившемуся галстуку, спал он не раздеваясь — и не факт, что в постели. Последовала секундная пауза, и Рика уже набрала воздуху в грудь, чтобы начать извиняться сразу же, но Джон, ни слова не говоря, мотнул головой: заходи давай.       Рика зашла. Села на диванчик, чинно сложив руки на коленях и заново набираясь куда-то девшейся смелости. Джон пристроился у дальнего подлокотника, и по лицу его невозможно было прочитать что бы то ни было, а двенадцатый уровень эмпатии безнадёжно пасовал перед профессиональным экзорцистом. Взгляд прищуренных глаз с набрякшими от похмелья веками был настолько пронзительным, что девочке было сложно его выдерживать, и после первых же слов она смотрела куда угодно, только не в лицо собеседнику.       — Джон, я должна серьёзно попросить у тебя прощения. Я не имела права тебе такое предлагать. Потому что думала только о себе и даже не прикинула, какая у тебя может быть реакция. Что это может быть тебе неприятно, что ты можешь обидеться и оскорбиться.       Джон молчал. Рика с трудом заставила руки лежать спокойно, а не обдирать заусенец, который она от нервов нагрызла себе за утро — и который от тех же нервов так и торчал на правом большом пальце, начхав на всю мутантскую регенерацию.       — То, что я тебе плачу как преподавателю, вовсе не означает, что ты в моём полном распоряжении. Мне нужно было попросить у тебя совета, как поступить в моей ситуации, а вовсе не лупить вот так с размаху просьбой. Нет, даже не так! Не у тебя. Ты только прибыл, и ты вообще не по тому профилю, а твоя репутация… Мало ли у кого какая репутация. И я действительно гожусь тебе во внучки, и об этом я тоже не подумала, хотя читала твоё досье. Прости.       Джон молчал. Взгляд Рики блуждал по комнате, порой выхватывая то уголок несвежего ворота рубашки, то отблеск серебристой седины над ухом, почти незаметной в светлых волосах, то расслабленно лежавшую на подлокотнике руку с загрубевшими подушечками пальцев. Что угодно, только не лицо, явно искажённое сардонической гримасой. Только не глаза, которые сейчас наверняка полнились молчаливым презрением.       — Ты ведь не машина, у тебя ведь тоже есть какие-то чувства, желания, настроение. А я обошлась с тобой, как с вещью. Как с аппаратом, который только и годен, что исполнять определённую функцию. Это было неправильно.       Джон молчал. Рика сглотнула горький и вязкий ком в горле и продолжила:       — Мои проблемы — это мои проблемы, и ты не обязан их решать. Я обращусь к Альберту, он найдёт мне в Верхнем городе какой-нибудь бордель, где не будут задавать вопросов. Там меня научат. Я ещё не умею менять внешность надолго, но если правильно применить грим…       Договорить она не успела. Внезапно оказалось, что расхожий штамп «заткнуть рот поцелуем», так популярный в женских романах и слэшных фанфиках, может оказаться абсолютно буквальным. Подавшийся вперёд Константин действительно заткнул ей рот на полуслове, и губы его были такими умелыми и нежными, что ошеломлённая Рика, даже не пискнув, раскрылась и начала отвечать. Ещё одной внезапностью был запах, который девочка с самого начала проигнорировала, занятая своими терзаниями: несмотря на общую помятость и похмельный вид, вместо ожидаемого перегара от Джона пахло мятной зубной пастой.       Он что… специально чистил зубы, пока я стучала?!       Поцелуй был глубоким и отнюдь не целомудренным, обещавшим многое и многое, но не сейчас. Джон Константин действительно был опытным мужчиной: уловив тонкую грань, после которой всё это должно было перерасти в нечто большее, он мягко отнял губы от губ девочки и отстранился, не заставляя её изнемогать от желания — которое уже вот-вот было готово, но так и не зародилось. Глядя на то, как она глупо и беспомощно хлопает глазами, ворлок усмехнулся и негромко проговорил:       — Ерунду не городи. Никаких борделей. Там тебя научат разве что трахаться — но не обращаться с мужчинами.       — Но… но ты ведь сам… — пролепетала девочка, и Константин махнул рукой:       — Забей. У меня было время подумать. Остыть и взвесить все «за» и «против». К кому ты ещё с этим пойдёшь, золотце? К Олли? К дворецкому своему рафинированному? Не смеши мои тапки.       Он пошевелил ногами, Рика опустила взгляд и невольно засмеялась, увидев на них вместо ботинок самые настоящие домашние тапочки, разве что не пушистые.       Сколько же всего вылетает из восприятия, если зациклиться только на одном…       Девочка вновь подняла на него глаза, но уже полные надежды.       — Так ты согласен?       Константин усмехнулся и погладил её по щеке большим пальцем.       — Фактически — да. Но на моих условиях. Только не кивай сразу, сперва хоть послушай, дурья твоя голова.       — Да нет, я не то хотела… — Рика смущённо улыбнулась. — Просто мне показалось, что это важно и ты должен это услышать. Я… я не люблю тебя, Джон Константин. В романтическом смысле. И, наверное, не влюблюсь никогда.       — Если честно, я тебя сейчас, в данную минуту, откровенно ненавижу, Федерика Уэйн-Клейтон, — рассмеялся Джон, вставая и потягиваясь. — Но это мы исправим. И ты учти, я не собираюсь тащить тебя в постель сию же минуту. Или завтра. Или на неделе. Нет, в твоём случае так дела не делаются. Тебе ведь нужна «дружба с привилегиями», так? Значит, сперва должна быть дружба, а потом — привилегии. Тебе так не кажется, золотце?       Рику захлестнуло такое облегчение, что она смогла только с улыбкой кивнуть. Джон подошёл, наклонился и с размаху положил ей руки на плечи, заглядывая в глаза.       — Я буду учить тебя общаться. Разговаривать. Флиртовать. Считывать невербалку. Ловить реакции. Вести себя на свиданиях, дружеских посиделках и деловых разговорах. Ну и всё такое прочее, а дальше — посмотрим. Ты про пельмени знаешь? Ага, можешь не отвечать, по лицу вижу: и знаешь, и любишь. Вот и славно. А тогда — в пять вечера жду тебя у ворот школы, и пусть твой дворецкий подгонит какую-нибудь не самую примечательную тачку. Мы поедем проветриться в Средний, в русский квартал. Там такая пельменная есть — с ума сойти можно! А потом погуляем. Идёт?       — Идёт, — охотно согласилась девочка.       — Хорошо. А пока иди займись чем-нибудь, и пусть кто-нибудь притаранит мне кофе. По-ирландски. Чтобы вот совсем по-ирландски!       Рика фыркнула, прикинув, какое количество виски должно быть в этом «совсем», и встала с дивана. А когда она уже взялась за ручку двери, её догнал финальный оклик Константина:       — Эй, золотце! — И только когда она обернулась: — Извинения приняты.       Рика засмеялась и снова выскользнула за дверь кабинета ворлока — только уже совсем не так, как в прошлый раз.