Багряные звезды

Релос Марети без ума от никс-гончих. Ворин помнит его — стройного, с тонкими и жесткими, но все равно красивыми чертами — и злую усмешку его, и привычку оценивающе щуриться и почесывать бородку помнит тоже. Никс-гончие отлично живут на юге Дешаана: теплый и влажный воздух, топкие почвы, густые кусты и травы… Но все же им недостает просторов, а местные осы вытесняют их с территорий и отнимают дичь. Гончие Релоса не чувствуют такой нужды — он содержит их в довольстве и роскоши. У каждой ценной особи отдельный вольер с подходящими для породы условиями. Чуть менее ценные и прихотливые — но не менее любимые, предназначенные для охоты полудикие особи содержатся сворой. Сворой они спят, сворой едят, сворой загоняют добычу. Релос Марети без ума от своих питомцев — почти все средства его и доходы уходят на их содержание. Ворин знает — раньше расходов было куда больше, пока обожаемый кузен и ближайший друг Релоса, Давур Марети, не предложил свою помощь. Ежемесячная статья расходов “свежие кормовые рабы” хоть и не исчезла полностью, но существенно сократилась.. Релос Марети умеет на глаз определить породу, пол и возраст, отличает брак от полезной мутации и может найти различия между двумя гончими одного вида и масти. Лица слуг и рабов он различает куда хуже — точнее, даже не думает в них всматриваться и запоминать. Ворину это истинно дресовское высокомерие только на руку. Релос едва ли помнит Ворина — тот видел его совсем ребенком и скорее всего не вглядывался в лицо. Да и зачем ему смотреть на рабов кузена — тем более тех, каких ему не подарили для сокращения расходов? Куда интересней ему было смотреть, как никсы загоняют молодых и крепких, но смертельно провинившихся аргониан Давура. Едва ли за прошедшие двадцать-с-чем-то-там лет что-то существенно поменялось. Не то чтобы он сделал что-то особенно дурное лично Ворину или его матери. Вреда от него для них было не больше, чем от любого другого мера из благородных Дрес, но… Клан Марети должен быть уничтожен: и мужчины, и женщины, и дети, и старики — все те, кто причинил им боль. Они, упивающиеся своей властью и вседозволенностью, не достойны существовать в свободном Морровинде. Это — последняя воля матери. Это — одна из самых первых и самых живучих причин бороться с судьбой. Две недели уходят у Ворина на узнавание привычек и вкусов — и еще почти столько же на поиск подходящих даров. Охотница из континентальных мабригаш, последние лет так триста продававших ос, никс и других всевозможных гадов на ярмарках, никак не хотела показывать ему свежий приплод — слишком рано отнимать от стаи и племени, если хочешь, чтоб она не пугалась любых данмерских рук и не нападала на незнакомцев. Но Ворин, пусть и представившийся другим именем и наведший на лицо морок, под любой маской и в любых одеждах оставался нереварином и хортатором. Кому, как не ему знать, какие слова и какие оттенки молчания использовать в уговорах? Они торгуются до хрипоты, используя в качестве платы не только — и не столько — деньги, и расходятся под вечер совершенно довольные и сделкой, и собой, и друг другом. Никс-альбиносы не пригодны к охоте, и потому эшлендеры — или другие никсы, если хозяева зазеваись, — убивали и убивают их без всякой жалости. Так же, как любую другую слабую особь. Лишняя сентиментальность лишь разоряет племя — так было во все времена. Хинууна-Ахан знает и иные мудрости. То, что для эшлендеров пустая блажь — для оседлых повод расстаться с деньгами. Хинууна научилась слушать желания оседлых — и с радостью стала одной из немногих, кто предпочитают сохранять непригодгоный к охоте и службе приплод и продавать его оседлым. Те отчего-то слишком ценят подобные аномалии, а тонкий, прозрачный почти хитин, под которым видны и лишенные пигмента жилы и органы, и выпитая кровь, приводит многих из них в восторг. За такую никсу она могла бы выручить куда больше — осталось дождаться месяцев пять до ярмарки, но… Деньги нужны сейчас — зима выдалась слишком суровой... Да и у этой никс-гончей намечается слишком уж дурной нрав — Хинууна совсем не уверена, что не раздавит мерзавку через пару недель или месяцев. Странный оседлый с туманными целями и черными руками кажется ей даром Призрачного Змея. Ворин забирает покупку — дурную на голову месячную никс-суку — сразу, не давая привыкнуть ни к запаху, ни к рукам. Та царапает — тщетно, пока что, — кожу его куртки, перебирает педипальпами и тихо, но больно для острого слуха, скрипит. Хинууна, конечно же, не верит, что эта никс нужна не для выставок и не для размножений, а для опытов и охоты… Но ей было все равно. Проблем у нее и без того слишком много. Ворин называет ее Nagaia. Смертоносная. Нагайа — никс-гончая охотничьей породы. Она непригодна к содержанию дома. несмотря на редкую масть и врожденную хрупкость хитина. Предки ее взращивались как охотники, и саму ее ждала бы та же судьба, если бы не мутация. Нрав у нее дурной, она не согласна питаться падалью и замороженной кровью. Но Ворину и не нужна комнатная никса. Ему нужна охотница, натасканная лишь на один вид дичи. Он приучает ее к вкусу данмерской крови — и учит бить в самые полнокровные жилы. Не на шее, нет, ни один хозяин не склонится так низко к гончей — особенно купленной не так давно и относительно взрослой. К тем, что разносят кровь к ногам. Раны на бедрах бывают не менее смертельны, чем на шее. На себе он почти никогда не показывает — ему не нужны лишние риски. Будет обидно, если она умрет от отравления маслом, от замершего корпруса… или банально промахнется и обломает хоботок о металл в коленных суставах. Разбойников и недобитков из Темного Братства в Дешаане достаточно, чтобы Нагайа не знала голода. До самого последнего месяца. Релос Марети без ума от никс-гончих, и нет никого во владениях его Малого Дома, кто не знает об этом. Релос любит ярмарки, но еще больше он любит знать, что на ярмарках продают товар, который он уже видел и отверг. Поэтому он с готовностью спешит на встречу с проезжим караванщиком, который, как донесли ему слуги, ходит везде с белоснежной никс-гончей. Ворин — не Ворин сегодня, а “просто Йансур-Трхи, мутсэра, если вам интересно знать имя ничтожного отщепенца” рассыпается в лести и отчаянно не понимает зачем вельможа из Дрес пришел к его бедному каравану. Причина — голодная почти месяц, и от того белоснежно-льдистая, — катается по коврам подле него. Нагайа припадает к земле, трясет брюшком, точно сиродильская псина, жаждущая игры, — и тычется периодически хозяину в ноги. Релоса почти умиляет такая преданность — умиляла бы, если бы не душащая зависть. Сам он уже давно не может найти подходящего альбиноса. Ворин почти видит, почти чувствует в воздухе, почти ощущает на вкус этот кислый привкус чужой злобы и подлости… Ему нравится этот вкус. Мясо с кислинкой всегда пикантнее пресного. Релос Марети готов заплатить любые деньги, и Йансур-Трхи, не далее как пятнадцать минут назад рассыпавшийся в обожании и вечной любви к своей “красавице Нагайе” чувствует запах денег — и заламывает по-настоящему высокую цену. Нагайа на развернувшийся перед ней торг лишь подходит к Релосу и потирается о него боком. Крупная дрожь бьет ее тело. Релос думает, что это дрожь страха, спаянного с обожанием. Ворин же думает, что еще долго не сможет пользоваться своими магическими каналами в полную силу. Ворин держит нрав и разум Нагайи под жестким контролем магии — не будь его, голодавшая столь долго никса уже вцепилась бы в него, или бросилась бы на Релоса или других прохожих. Все ее простые и примитивные инстинкты и мысли требуют крови, требуют мяса… Ворин не сходит с ума лишь потому, что когда-то давно ощущал жажду крови и плоти куда сильнее и хуже. На контроль никсы уходит много сил, но Ворин готов платить эту цену также, как Релос готов заплатить тысячи полновесных септимов за никс-гончую, которую его предки и с доплатой не взяли бы. Разве что, на корм. Релос доволен спокойным нравом и послушанием — полугодовалая никса знает команды и умеет идти с поводырем нога в ногу. Он берет ее без раздумий и почти не сбивая непомерно высокую цену. Утром, когда он, по обыкновению, приходит кормить своих никс она так же, как вечером припадает к земле, трясет брюшком… Магическое внушение почти выветрилось, но Нагайа хорошо помнит уроки охоты. Она знает, что нужно быть вежливой с добычей, которая подошла сама — и тогда получишь лишнее поощрение. Нагайа мягко касается хоботком колена — и стремительно и бесшумно пробивает тонкую ткань домашних штанов. Крики никто не может услышать. Никто, кроме наконец сытой — и от того красноватой в бесцветных полостях, — молодой никс-гончей.