Фрайкс. Изнанка

На Базу они приехали ночью. Робинсон всю дорогу пялился на пустыню, не в силах смотреть на Кесседи, спящего на плече у Адамса. Чарльз причмокивал губами, вздыхал и бормотал что-то невнятное. Так и хотелось разбить рыло Адамсу, перекинуть через колено, сломать хребет, порвать жопу голыми руками и по завершении своей кары плюнуть в глаза, чтобы место знал. А то сидит тут с невозмутимой рожей, боится дышать и шевелиться, чтобы ненароком не разбудить Кесседи. И всё время тихо выражает недовольство, если биолом под чутким руководством Бокха завернёт резко или подпрыгнет на дюне. Ночь стояла густая, мрачная, но фонари разбивали этот страх, а звёзды на небе и серп месяца казались мелкими софитами, освещающими дорогу. Единственный путь Робинсона лежал через недавно отстроенные общаги, штаб, наблюдательный пункт, новую лабораторию. Ни шагу в сторону или назад, только вперёд. И руки с ногами держать при себе. Не надо идущему впереди Адамсу вырывать на голове волосы и хреначить мордой о колено! И не надо хватать Кесседи, который вертит перед Тимом своей тощей жопой, тащить его, как дикарь жертву, в пещеру, то есть в свою комнату и раскладывать на кровати, а потом вытрахивать его! А то ещё сломает. Кесседи и Адамс свернули к наблюдательному, а Робинсон, плюнув им вслед, направился дальше. В холодильнике нашлась бутылка самогонки с брусникой. Вспомнив о коньяке Пэрриша, Робинсон вернул дрянь на место и достал элитный. Долго пил. Почти всю оставшуюся ночь. А утром, толком не проспавшись, явился пред очи капитана. Бокх завис, но только на мгновение, затем отвалил по черепу хорошей ушлёпиной и приказал валить домой, отсыпаться. Но Тим не послушал капитана, упрямо приклеился к Картеру, который рылся в биоломе. В итоге выпросил у Джэсси тряпку и швабру и пошёл мыть машину. Через час уснул в кресле за установкой, откуда его вытряхнул очень гневный Бокх и забросил одним мощным броском в комнату, прямо на кровать. Робинсона взяла печаль, но она не успела толком проявить себя, потому что Морфей грохнул кулачищем по морде раньше, и Робинсон провалился в сон. Когда проснулся, за окном был вечер, солнце клонилось к горизонту, в комнате стояла жуткая духота. Принял душ, сходил к Луи, пожрал, явился в ангар, где мужики сгрудились в уголке, о чём-то тихо переговариваясь. Тим пошкрябал подбородок, огладил пальцами густую бороду, сунул руки в карманы и направился к группе. На мгновение сердце сжала грусть, но тут же отпустила. Глупо и нелепо тосковать по тому, кого и так можешь увидеть. И, самое главное, нужно-то всего сгрести в охапку, утащить в свою берлогу и хорошенько вбить в матрац… Нет, всё же сломает! — О, а вот и наша пьяная красавица, — сказал Бокх. Робинсон ни фига не почувствовал угрызений совести и даже взгляд не отвёл. А чего краснеть? Нынче тридцать пятый год идёт, уже не мальчик. Но капитан, конечно, мог подколоть так, что неловко станет по-любому. — Как голова? — Нормально, — буркнул Тим и остановился возле Бокха. — Чего там? — Да вот, новенький имбецил бросил Карту вызов, меряются силушкой, — сказал Бокх и немного отступил в сторону, потеснив Швитича. Нокс тут же сгрёб того в охапку, прижал к себе. Тоже собственник, как будто Бокх зарится на хер в штанах. Да у него жена что надо, и вроде обижать Швитича капитан не собирается. Эх, вот ведь хорошо-то у некоторых как! Робинсон тоже хотел одно несчастье прижимать к себе, прям вот так, сильно, чтобы аж косточки хрустели, чтобы слилось с ним воедино и никогда, до последнего вздоха не отлипало! Но Кесседи рядом нет, а… Тим чертыхнулся. Владена он отметил сразу же, стоило только обратить внимание на меряющихся силой мужиков. Владен стоял напротив него, скрестив на груди руки и спокойно глядя на борющихся. Как всегда, внешне спокоен, величественен, будто Бог. Элитарен до мозга костей. Сынок своего папочки-лордика, дослужившийся до звания капитана — это было ещё тогда, когда Тим был под его командованием — якобы собственными силами. Но Робинсон знал: папа помог, тот самый папа, которого Владен чуть ли не боготворил. Сейчас Владен бунтарь, во что совсем не хотелось верить, ведь Владен всегда осторожен и никогда не предаст законы, даже если трубы будет рвать от желания и яйца взрываться от крутизны. Владен, не отвлекаясь, смотрел на противников, и Робинсон перевёл на них взгляд. Карт сильно напрягался, плотно сжимал губы и скрипел зубами. Мышцы бугрились, выступали вены, рука напрягалась, и казалось, что Карт проигрывает. Робинсон перевёл взгляд на его соперника и снова удивился. Бассет. Тот самый здоровенный детина, благодаря которому Робинсон месяц проторчал в тюрьме, а потом переехал на Фрайкс. Именно он трахнул Тима и сломал ему карьеру. Сейчас Бассет был тоже на Фрайксе, пыхтел от натуги, пытаясь выиграть. Он проигрывать не любил, и если Карт победит, Бассет до конца жизни будет его ненавидеть. Робинсон не хотел, чтобы Карт проигрывал, но так же не хотел, чтобы Бассет ему портил жизнь. Гарри Картер или просто Карт — хороший человек, в нём есть много положительных качеств, он добрый и отзывчивый, весёлый и отходчивый. Робинсону он нравился, и Декстер тоже любил таких, порой казалось, что полковник лично роет галактику в поисках подобных людей… Так какого хрена здесь делают Бассет и Владен?! Их хорошими назвать нельзя! Карт с грохотом опустил руку противника на столешницу, обозначив себя победителем. В какой-то момент могло показаться, что он сдался. Будто его покинули силы, и Бассет рванул в наступление, уже видя себя на пьедестале. Но когда кулак Карта почти коснулся стола, здоровяк изменил ход борьбы. Быстро вдохнул и резко потянул руку назад. Бассет не успел сконцентрироваться на новой силе и проиграл. Ему не хватило реакции, которую можно выработать только в настоящем бою или на Фрайксе. Карт на этой планете тоже недавно, но он не прятался за спинами товарищей и не стрелял в беззащитных граждан. К тому же Бассет — позёр, прислужник, тот, кто влезает в жопу без мыла, он сражается за себя, а Карт — просто чтобы убить скуку и порадовать ребят. Мужики тут же начали хлопать Карта по плечам и спине, хвалить, выкрикивать не очень лестные слова в адрес Бассета. Тот злился, злобно зыркал на парней, затем смотрел на Владена и вроде успокаивался, но снова заводился, как только возвращался к Карту. Робинсон внимательно следил за Бассетом, и тот не чувствовал, что за ним наблюдают. Был полностью поглощён своими эмоциями, но вот Владен обратил на Тима внимание. Робинсон ощутил этот взгляд сразу же. Встретившись с серыми глазами, Тим нервно сжал и разжал кулаки, потянулся за винтовкой, которая должна была висеть на плече, но понял, что оружие лежит в личном ящичке, а пистолет остался в комнате. Для него Владен — жиряк, и его срочно нужно было убить. Некоторое время они смотрели друг на друга, и Робинсону это показалось вечностью. Он чувствовал обжигающую душу ненависть, ощущал, как она растекается по всему телу, сжимает в тисках сердце… Прилетев на Фрайкс, где на каждом шагу была смерть, Робинсон будто переродился и вроде всё отпустил, но стоило Владену появиться перед ним во всей своей элитарной красе, как удушающая, сжигающая сознание ярость возникла вновь. Тим редко держал зло в себе, но Владен и Бассет оказались такими людьми, которых легко не простить. Опомнившись, Робинсон резко отвернулся от Владена, хлопнул по плечу попавшего в поле зрения Карта, стукнул не сильно его кулаком в грудь, улыбнулся, и Карт довольно оскалился в ответ. После Тим сунул сигарету в зубы, отошёл к холодильнику, вытянул оттуда бутылку пива, открыл крышечку, сделал три глотка, рыгнул и чиркнул зажигалкой, прикуривая белоснежный цилиндрик. — Солдат Робинсон, — тихо позвали его, и Тима от этого обращения передёрнуло. Он медленно обернулся и уставился на стоявшего в двух шагах от него Владена. — Пьёте в рабочее время? Владен был строг и серьёзен, таким, каким запомнил его Робинсон. И в это мгновение Тим тоже не мог понять, как не изменившийся человек мог нарушить Устав армии? — Солдат Владен, — произнёс Тим, вдруг вспомнив, что бывший командир теперь бунтарь. Низкое обращение явно задело Владена, верхняя губа дёрнулась, глаза чуть прищурились. Ну в самом деле, рассудил быстро Робинсон, не капитаном и даже не лейтенантом же его сюда сослали? У них есть Бокх и Николсон, и на других, особенно таких говнюков, какими были вновь прибывшие Владен и Бассет, Декстер навряд ли бы согласился. Или всё же согласился? — Так ты… солдат? — всё же решил уточнить Робинсон. — Разжалован, — заиграл желваками Владен, вздёрнув подбородок. — Сильно, — хмыкнул Робинсон злорадно, а потом вспомнил про пиво. — У меня похмелье, — невинно заявил он, показав бутылочку пива. — Да и рабочий день уже закончился. — Ещё двадцать минут, — упрямо возразил Владен. — Серьёзно? — удивился Робинсон и глянул на руку, на которой красовался лишь кожаный браслет. — Значит, мои часы немного спешат. — Робинсон! — гаркнули в ухо и навалились, крепкой ручищей обнимая за шею. Тим усилием воли удержал себя в руках, чтобы не ударить по наглой и довольной роже Бассета со всей любовью, которую он на данный момент испытывал к бывшему товарищу. — Сколько лет, сколько зим! Давненько мы с тобой не виделись! Эта здоровая сука так и не научилась уважать старших, а ведь Робинсон на шесть лет раньше его родился. Сколько тогда было Бассету? А, неважно! Суть-то в другом. Резко скинув руку Бассета с плеча, Тим толкнул его локтём в грудь, затянулся никотином и, сжав сигарету между пальцами, недовольно окинул взглядом ублюдка. Тим смотрел в глаза Бассету, а тот, словно зверь, ощетинился, готовый к драке. Но Робинсон драться не собирался. Драки здесь запрещены, да и ни к чему растрачивать силы, когда можно выгрестись за территорию Базы и пострелять жиряков, представляя, что то шипастое дерьмо, которое катится через пустыню, на самом деле — гондон Бассет. Это намного интереснее. — Бассет, я не видел бы тебя ещё вечность, — сказал Робинсон, расслабившись и перенеся вес тела на левую ногу. Правда, расслабленность была видимой, внутри Тим был натянутой струной — коснись, и она лопнет. — Ты че, всё ещё злишься, что ли? — сделав бровки домиком, спросил Бассет. Робинсон хотел уже окунуться в прошлое, но вовремя увидел подошедших к ним парней. За годы службы Тим заслужил к себе особое отношение, и уважение тоже, не хотелось портить его сопливыми воспоминаниями, наполненными ненавистью и сочащейся злостью. В конце концов, Фрайкс стал домом, а здешние парни — семьёй и настоящими товарищами, которым он спокойно мог доверить свою спину и привалиться к плечу. — Да то ж была детская шалость. — Солдат Бассет, — раздалось со стороны Владена, и Бассет тут же осёкся, спрятав зубы. И дураку понятно, тут умным-то быть не надо, чтобы понять, что Бассет до сих пор на коротком поводке у Владена. — Ну и что тут за дискотека, солдаты? — спросил Бокх, оказавшись между Картером и Долтоном, будто по мановению волшебной палочки. Последнее слово Бокх выделил так остро, что Бассет дёрнулся, а Владен недовольно скривился. — Значит, так, — капитан выступил вперёд и был явно не в настроении вести светские беседы, — повторю для особо долбоёбнутых гондонов, Владена и Бассета! Здесь моя территория, здесь мои законы, и если кто-то из вас, тупоедов, будет их нарушать и играть тут мне в солдатики, я, блядь, без сожалений скормлю вас жирякам. Это Фрайкс, адский рай или райский ад, как вам будет угодно. А нюхать юбку мамочки или штаны папочки пиздуйте на Джибунс. Есть, блядь, вопросы?! Бокх распалился не на шутку, парни, знающие своего капитана, в том числе и Робинсон, перестали дышать. Бассет же чуть в штаны не навалил. Да, Бокх та ещё злюка. Но по сравнению с Уолтером Декстером, Йен Бокх — это святой ангелочек. И Робинсону вдруг стало интересно, как будет справляться Бассет с работой настоящего солдата, когда за периметром не деревня, а монстры, готовые слопать тебя за одну секунду? — Вопросов нет, капитан, — спокойно сказал Владен, и Бокх так на него посмотрел, что Робинсону стало не по себе. — Вот и отлично, — прохрипел капитан, явно видя во Владене соперника. Вот только Владену никогда здесь не быть даже лейтенантом или вшивым помощником, и Робинсон своим недалёким умом это понимал. Как понимали это и другие, и Бокх, но всё же само присутствие Владена и его видимое нежелание быть солдатом заставляли менять привычное поведение на более осторожное. — Солдат, — добавил Бокх, что снова не понравилось Владену. Капитан издевался. В этот момент в ангар вихрем ворвалось чудо в оранжевых лосинах и белоснежной маечке в обтяжечку с какими-то пятнами и отпечатками пальцев. Но, несмотря на грязный «узор», маечка всё равно просвечивала, очаровательно подчёркивая комочки коричневых сосков. Робинсон шмыгнул носом, скрипнул зубами, оценил копну кучерявых волос. Ну что за геморрой?! Такой вид мог любого возбудить, даже Бокха. Хотя нет, капитана навряд ли. — Капитан, — пискнул Кесседи, врываясь в толпу мужиков, что явно выглядело как наглое вторжение хомячка в стан медведей. Бокх оценил это вторжение, оценили вид Чарльза и другие пидорасы Базы, ну те, конечно, кто был не занят вторыми половинками. Ноксу, например, вообще насрать было на всё, он жался к Швитичу — Том составлял список, чтобы затарить уголок жратвой. Или, например, Маккени. Джо после лёгкого ветерка по имени Кесседи решил порыться в холодильнике и отыскать какой-нибудь вкусный фрукт. Картер, правда, задумался, наверное, захотел себе такие же колготки, чтобы соблазнять Лондуэла. Конечно, Чарльза эти взгляды не взволновали, у него в голове были свои проблемы. — Мне нужны люди, — заявил Кесседи с таким деловым видом, что мужики сразу же начали расходиться, тихонько так, чтобы не потревожить нервы капитана ещё сильнее. — Нахуя? — Бокх и правда был зол. Зацепили его новички. А Робинсона теперь цеплял Кесседи, стоя в своей грёбаной маечке, на которой были странного вида пятна. Через тонкий трикотаж просвечивались сосочки. Аппетитные, надо сказать, сосочки. Робинсон сглотнул, облизался и вспомнил про пиво и сигарету. Не отрывая от сосков взгляд, он сделал глоток, потом затянулся сизым дымом. — Кое-что подержать и вкрутить. Недвусмысленная фраза, но она заставила мозг Робинсона взорваться. Пар повалил из ушей. — Для подержать и вкрутить есть строители, — рыкнул Бокх. — Пиздуй к ним. Мои парни не для твоих замутов. — Строители заняты. И полковник Декстер сказал обратиться к вам, — упрямился хомячок… то есть Кесседи. Мило так сверкал голубыми глазищами, выпячивал грудь, отчего сосочки казались твёрже и соблазнительнее. Так думал Робинсон. — Блядь, — выдохнул Бокх, закатил глаза и снова вздохнул. Обернулся, но парней и след простыл, а Робинсон снова глотнул пива, и ещё раз затянулся сизым дымом. Хер встал как по команде, стоило только увидеть эту грёбаную маечку и соски! Двигаться было опасно, могло произойти незапланированное извержение вулкана. Поэтому стоял и мечтал о том, чтобы эта маечка поскорее свалила в кусты и не драконила несчастный вулкан своими сосками! — Сколько надо? — Можно одного, — сказал Кесседи и красноречиво глянул на Робинсона. Тим облизнулся, Кесседи округлил глаза, сделал испуганной морду. — Но лучше будет два, — пискнул он, быстро добавив и перебив Бокха. — Ладно, забирай вот этих, — Бокх ткнул пальцем во Владена, Бассета и Робинсона. Тим приготовился сделать ещё глоток из бутылки, но замер, удивлённо глядя на капитана. Бокх добавил, красноречиво зыркнув в ответ: — Если будут бодаться, зови меня. Новичков выкину к жирякам, а Робинсону пизды дам. Понял? — Да, — отчётливо пискнул Кесседи. Затем развернулся и пошёл прочь. Следом за ним потянулись Владен и Бассет. Робинсон тремя глотками допил пиво, кинул стеклянную тару в урну, докурил сигарету и поспешил за остальными. На полпути его догнал Бокх. — Слушай, Робинсон, — сказал он, слегка приостанавливая его. — Знаю твою жгучую любовь к этим парням, но будь добр, не делай себе плохо. Декстер может сильно разозлиться. — Я понял и знаю, — буркнул Тим. — Но с трудом верю, что Владен попал сюда по гомотематике. Он ненавидит пидоров. И чтит законы и Устав. Чтобы он переступил через них, да ещё на пике своей карьеры?! — Карьера его уже три года, как идёт под откос, — Бокх сплюнул и достал сигарету. Они шли медленно, но уверенно продвигались к наблюдательному пункту. — Слишком много на него жалоб. Местное население таким начальником гарнизона было недовольно уже давно. Нервы Владена сдавали. Декстер говорил, что тот даже к психу обращался. Поэтому ничего удивительного в его связи с парнем я лично не вижу. — Вы не знаете Владена. А я знаю. Да и Бассет здесь. Бассет — вечная его шестёрка и лизоблюд. Парней он любит, но Владену глаза и уши заливает только так. А Владен и рад этому, лицемерие любят многие. Бокх остановился, остановился и Робинсон. Капитан заглянул Тиму в глаза, вынул изо рта сигарету и спокойно, но твёрдо сказал: — Тим, будь другом, послушай меня. Я не хочу, чтобы из-за какого-то дерьма твоя жизнь оказалась в ещё большем дерьме. Если будешь чувствовать, что не справляешься сам, позови кого-нибудь из ребят, ну или меня. Никогда не откажу. На худой конец, трахни Кесседи, он вон как выпрашивает, а ты всё таращишься и письку дрочишь. В этот момент Робинсон вспомнил о своём хере, который вроде как немного приостыл. Бокх хлопнул его по плечу и сказал: — Крепись. Мы все через говно проходим, это жизнь. — Потом сунул сигарету в зубы и пошёл обратно в ангар, а Робинсон вздохнул и направился к наблюдательному пункту.

***

Кесседи решил сменить имидж. Решил, и всё тут — никто ему не указ, ничто ему не помеха. И пусть тонкие кривые ножки не совсем впечатляющие, а жопа не орех, как у Льюиса, и мышечной массой он не обладает, и даже жилистой — лишь тощее недоразумение… Но, так или иначе, он решил сменить свои просторные шмотки на обтягивающие. Поехал специально в Вильн, накупил штанцов и бриджей, маек и футболок, а ещё секси-трусов. И, несмотря на то, что иногда стринги натирали промежность и прожопость, то есть там, где две булочки сходятся в единую часть, всё равно их носил, скрипя зубами от боли. Но то, что он задумал, требовало жертв. Единственное, чего Чарльз не понимал, это на кой чёрт ему менять имидж, когда он не хочет никому принадлежать, и Робинсону в том числе. К чему этот кордебалет?! Скоро благодаря этим шмоткам он получит перетрение междуножий и сжатие члена с яйцами в лепёшку, а Робинсон…. Робинсон того и гляди в дикобраза превратится. Это ж надо иметь такой ужасный вид и облизываться, как жиряку?! В принципе, почему Кесседи решил сменить имидж? Всё просто и банально — он влюбился. Не зная, как сказать о своих чувствах, решил пойти тернистым путём и начать с соблазнения. Робинсон был не из тех, кто на признание ответит чувствами, Чарльз в этом был уверен. А ещё Робинсон слегка пугал. Вид имел не очень презентабельный: рожа — как у бегемота; борода пусть не длинная, но страшная; башка наполовину разукрашенная татуировками, а половина покрыта колючим, уже седеющим ёжиком. Да не, если так разобраться, Робинсон был даже ничего мужик, настоящий. Да и характер у него покладистый, даже немного лояльный, и с ним было круто в постели. На следующий день после той жаркой ночи, да и в последующие, Чарльз ползал улиткой, вспоминая эти чёртовы сильные руки-лапища на своей жопе, губы на губах и язык на сосках. У-у-у, как это было круто!!! Ни с кем Чарльзу — ни до Робинсона, ни после — не было так здоровски! Вот только упиралось всё не в признание и даже не в то, что Кесседи втрескался, а в то, что Кесседи придётся расстаться со своей свободой. Ею он очень дорожил. Мать и отец рано умерли, воспитывала его до восемнадцати лет тётка, старая и равнодушная к племяннику, старушку больше волновала её собственная жизнь, ведь она подходила к концу. Поэтому Кесседи был предоставлен самому себе. Пусть и не всегда получалось заниматься тем, чего хотелось, но всё же это была относительная свобода, и он её ценил превыше всего. И когда тётка приказала ему жениться, быстренько собрал вещи и, задрав хвост пистолетом, свалил к деду, которому тоже вроде был на хрен не нужен. Нет, чисто по-человечески — нужен, просто на Фрайксе таким, как Чарльз, лучше не останавливаться. Нытьё внука по поводу и без повода заставило Гледворка исполнить каприз Чарльза, и уже совсем скоро Декстер решительно заявил, что такой талантливый засранец на его Базе нужен и что он забирает его со всеми потрохами и никому не отдаст. С этого момента у Кесседи всё началось складываться лучше некуда, как и дальнейшая сексуальная жизнь. На Джибунсе он всё же соблюдал правила приличия и занимался сексом с девушками, правда, в реальной жизни их было во много раз меньше, чем в мокрых снах и мечтах. Но стоило оказаться на Фрайксе и смело переступить линию дозволенного, то есть познать мужчину, как Чарльз осознал, что быть геем ему нравится намного больше, чем натуралом, тыкающим своим перчиком в дырочку девушки. Нет, с девушками было тоже хорошо, но член в жопе оказался намного круче. Короче, примерив на себя то, что на Джибунсе было под строжайшим запретом, Кесседи неожиданно воспылал духом: любимое дело, большое количество мужиков, вокруг пустыня, никто не диктует ему, что делать, если это не приказ, который он должен исполнять. И всё ведь было прекрасно, и даже Робинсон, который на тот момент, когда Чарльз спустился на Фрайкс, был уже здесь, казался тоже обычным. В то время Кесседи с трудом его мог отличить от других быков — парни Декстера казались все на одну рожу. Привыкая к планете, Чарльз постепенно знакомился с гомолюбовью, вникал в окружающий, заполненный пустынями мир, пытался разобраться в том, что для него Фрайкс: ад или рай. Так было долгое время, пока не познал Робинсона. Пока… тот не застрял в пустыне, а Кесседи всю ночь их искал, пытался определить местонахождение и уже отчаялся и совсем потерял веру в лучшее. Чарльз много думал. А что, если бы он пришёл не к Робинсону, а к кому-то другому? Например, к тому же Картеру? Джэсси Чарльзу нравился. С ним было хорошо, он ласковый и трепетный, с ним он познал первое «обалденно». Но почему-то в тот момент Чарльз, вдруг осмелев, решительно направился к Робинсону и предложил ему свою задницу. Почему именно Тимати Робинсон?! Ведь на Фрайксе есть другие здоровяки, у которых вместо мозга мышцы. Ответ был очевиден: сердцу не прикажешь. Но Чарльз упрямо сопротивлялся этому чувству, убеждая себя в том, что просто выбора мало и нормальных кабанов всех уже разобрали. Однако делал всё наперекор своим домыслам. Боясь потерять свободу, он жутко хотел того, чтобы Робинсон надел на него наручники и закрыл за толстыми прутьями решётки, оставив только себе. Борясь со своими чувствами, в итоге начал предпринимать решительные меры по соблазнению вышеупомянутой личности, выискивая наиболее сложнейшие пути. Ну и самые тупые, конечно же. Вопреки намерению держаться подальше, тёрся рядом с ним, всё пытаясь поймать нужный момент и порвать натянутые нервы Робинсона — тот ведь хотел, Кесседи это видел. По мнению Чарльза, Тим должен был сорваться, схватить его и отнести к себе, а там уже… В общем, дальше шли бурные фантазии, которые заканчивались не менее бурным извержением вулкана. И в итоге, желая Робинсона не меньше, чем он его, Чарльз бежал на поиски кого-то другого и подставлял тому задницу. В тот момент желание принадлежать Робинсону меркло перед желанием быть свободным и делать то, что хочется. А если он будет с Робинсоном, чужого хера в жопе уже не попробует. «А мне это надо?» — вопрошал он себя и тяжело вздыхал, не находя ответа. В принципе, для того, чтобы перенести пару коробок и собрать антенну, хватило бы Робинсона, Кесседи и Адамса. Но Адамса Чарльз отправил пинками спать и строжайше велел сегодня в наблюдательный уже не приходить. Как только за Джоном закрылась дверь, Чарльз честно отсидел положенную минуту ожидания и кинулся со всех ног в ангар, выпрашивать у Бокха людей, то есть Робинсона. На Тима он наткнулся сразу, но стоило увидеть его страшный оскал, как понял, что не выдержит и кинется на Робинсона сам, как бурундук на капустный лист. А если в этот раз они доберутся до непристойностей, то назад дороги не будет, Чарльз понимал, что эта связь сделает их крепче и… семьёй! Этого нельзя было допустить. Свобода — вот то, ради чего Чарльз Кесседи живёт! Коробки принесли два новичка, Чарльз не успел ещё выучить их имена. И поскольку Робинсон где-то застрял, Кесседи с видом человека, которому отказывать никак нельзя, ткнул великим тонким и кривым перстом на два картонных квадрата и поднялся по ступенькам в наблюдательный пункт. На вершине маленького крылечка обернулся, окинул властвующим взглядом окрестность, наткнулся на Декстера, идущего из церкви, сразу приосанился, кивнул ему и посмотрел в сторону. Робинсон поспешал, и от этого приятно защекотало в груди. — Что делаем? — спросил полковник, зайдя в наблюдательный пункт вместе с Робинсоном. Новички поставили коробки рядом со светофором, и Чарльз тут же в них нырнул. Кажется, Декстер не знал, чем бы себя занять. В последнее время он очень много работал, да и месяц назад был в коридоре, настало время для отгулов. — Центральная антенна, — пояснил Чарльз, выуживая оттуда разные детали для сборки. — Она позволит управлять другими антеннами из одной точки и усилит приём остальных. — И, я так понимаю, для этого дерьма тебе понадобилось аж три человека? — Я просил одного, но капитан дал мне и их тоже, — вспыхнул негодованием Кесседи, вскочив на ноги. В одной руке он держал какую-то трубку, в другой — два больших шарнира. Декстер явно подумал о чём-то неприличном, оценив эти предметы. — Так теперь Бокх виноват? — не отставал Декстер. — Да… Да что вы ко мне пристали! — пискнул Кесседи и насупился. — Можете этих забирать. Я Робинсона хотел. На мгновение установилась оценивающая тишина, в которой Чарльз понял, что слово «хотел» вполне растяжимое и что на данный момент злоупотреблять им не следует, особенно при полковнике, он явно был настроен на разврат. Декстер приподнял брови, пожевал губами, как дед, потом коротко пожал плечами, сунул тлеющую сигарету в рот. Только сейчас Чарльз её заметил. — Ну ладно, оставлю тебе Робинсона. Только сильно его не эксплуатируй, завтра поедем до коридора, его надо будет взять с собой, — сказал полковник, затягиваясь сизым дымом и выдыхая его. — И можешь этого взять, — Декстер ткнул пальцем в здорового новичка со страшной мордой, Чарльзу он особенно не нравился, было в нём что-то опасное и скользкое. — Для контроля, а то вдруг перестараешься. А Владен пойдёт со мной. Поболтать надо. Вроде Декстер нормально говорил, без сарказма в голосе, но каждое его слово отражалось в черепной коробке катастрофическим цинизмом, от которого сердце Чарльза заходило ходуном, губы поджимались, глаза превращались в два гневных фонаря, а нос сопел громко и угрожающе. Но, конечно, Декстер на ярость хомячка внимания не обратил, кивнул второму новичку — Владену, кажется — и вышел из наблюдательного, продолжая дымить сигаретой. — Так чо делать, милаха? — спросил новичок и таким склизким взглядом окатил Кесседи, что ярость переросла в гнев, и Чарльз захотел съездить говнюку своим мощно-костлявым кулачком по рылу! — Ноздри закопай, — выдал Кесседи, положил на пол детали и вытянул из коробки инструкцию. Потом протянул её Робинсону. — Собирай. Робинсон взял протянутую бумажку, развернул её, она получилась дофига большой и, вновь сложив её, уже так, как ему нравилось, принялся вчитываться в мелкий шрифт. Кесседи следил за ним из-под курчавой чёлки, вытягивая попутно из коробок детали и стягивая с них прочный защитный пакет. Вынимал из нутра картона детали и новичок. Чарльз окатил его недовольным взглядом, когда почувствовал, что на него смотрят. Столкнувшись с полным неудовлетворением и голодным желанием, что отразились на уродливой морде здоровяка, икнул от страха: мать-женщина, да он ещё ужаснее, чем Робинсон! Даже не ужаснее, а отвратительнее. Чарльз, не вставая, на корточках переместился в сторону на пару шагов, дотянулся до второй коробки. Продвинулся ещё на сантиметров двадцать, наткнулся на чью-то ногу. Оторвав взгляд от новичка, поднял голову и посмотрел на уставившегося на него Робинсона. Ах, Робинсон! И Чарльз сразу поплыл куда-то не туда. Какие у Робинсона глаза! Золотистые, медовые, с крапинками. Ресницы недлинные, обыкновенные, а брови густые и чуть посеребрённые сединой. Татуировки на голове — две мощные стрелки — опасные, они будто пули или ракеты. И Чарльзу совсем неожиданно захотелось лизнуть рисунок. Губы Робинсона сухие, и Кесседи вспомнил, как несколько месяцев назад, когда за окном шёл дождь, облизывал их, целовал и понимал, что это лучшие губы, что когда-либо ему приходилось целовать… В этот момент Тим не казался страшным и уродливым. — Эй, — грубый, похожий на скрип несмазанного колеса голос вернул Кесседи на грешную землю. — Так ты тоже педик, что ли? В голосе было презрение, но Чарльз не нашёл что ответить. Взгляд на Робинсона, минутная заминка, и в его обтянувших естество бриджах то самое естество уверенно налилось кровью. И поскольку ткань слишком плотно прилегала к телу, это естество начало ныть и требовать выпустить его наружу. Однако третий лишний явно это желание обрубил. Бессовестный. Совсем нет манер! — Могу обрадовать тебя, Бассет, ты тоже пидор, — голос Робинсона показался таким жёстким и грубым, что Кесседи вздрогнул и удивился. — Тот раз был единственным, — хмыкнул Бассет. — А что раз… — То тоже пидорас, — оборвал его Тим, и это точно не понравилось новичку. Как и слова Робинсона. Чарльз теперь смотрел на Бассета и видел, насколько сильно тот был зол. — Так что можешь не стараться. К тому же слишком очевидны твои потуги в сторону Владена. Только ли выслужиться хочет твоя жопа? Бассет вскочил на ноги и уставился на Робинсона так, что Кесседи сглотнул. Огромный. Больше и выше Робинсона, такой же, как Карт, ну, может, чуточку ниже. Неужели тоже из аборигенов Монты? — За такие слова, Робинсон, можно и по морде получить, — рыкнул новичок. — Если я тебе въебу, ты же рассыплешься. Чарльз испугался за Тима не на шутку. Прежде чем осознал, вскочил на ноги и упёр руки в бока. Вид был, конечно, непрезентабельный: между двумя здоровяками застыло тощее нечто с гневно сдвинутыми к переносице бровками и свирепым голубым взглядом. А что ещё делать?! Его мегамощные кулачки тут не помогут, да и драться на территории Базы было запрещено. — Это Фрайкс, и на Фрайксе любой вид сексуальной связи разрешён, — пискнул Кесседи, стараясь быть как можно убедительней и смелей. — Здесь нет разделений на гомо и гетеро, здесь жизнь в любой момент может закончиться, так что люди живут, как могут. На мгновение воцарилась тишина, и только сейчас Кесседи заметил, что Бассет смотрит вниз, а не на его гневный взгляд. Опустив глаза, Чарльз отметил маленький, почти незаметный бугорок, натянувший бриджи, и подумал о том, что даже гнев не способен остудить пыл его мужского достоинства. — Кесседи, — жар опалил ухо, и бугорок резко увеличился в размерах. — У тебя что, стоит? Нет, мля, лежит! Зачем акцентировать внимание на очевидных вещах?! Что за тупоедство?! Что вообще за идиотизм!!! — Робинсон, — взвизгнул Кесседи и, развернувшись, толкнул Тима в грудь. Правда, Робинсон этого не заметил, даже с места не двинулся, а вот Чарльз чуть не упал. Робинсон не дал случиться несчастью и придержал за плечо. — Гондон использованный, вот кто ты! Я тут пытаюсь тебя защищать, а ты, сука, хернёй страдаешь! — Ты? Защищать? Меня? — Ёбаный в рот! — загорланил Кесседи, взбешённый этим подчёркнутым сарказмом. От злости выдернул руку из хватки и запрокинул голову так, что шея хрустнула. А что ещё делать, когда перед тобой почти два метра, а ты сам чуть больше ста шестидесяти пяти. — Остолоп! Придурок конченный! Идиот! Козёл безрогий! Тупой олень!.. — Слышь, мелочь тощая! — рявкнул Робинсон, кажется, он тоже разозлился. Чарльз с запозданием понял, что перегнул палку. Ну чего он такой дурак?! Зачем было обзываться? Так всегда, когда злится — границ не видит. — Хватит нести всякий бред! Ещё раз назовёшь меня тупым оленем или безрогим козлом, побрею, на хуй, налысо! Есть вопросы? — А… А я не мелочь тощая! — взвизгнул Кесседи и кинулся в туалет, чтобы там спрятаться. Закрывая дрожащей рукой шпингалет, трясся от страха и дикого возбуждения. Как же хотелось, чтобы Робинсон отшлёпал его, а потом с оттягом, мощно так трахнул, своим хером выбивая всю глупость и оскорбления из умной головушки Кесседи. Когда член получил должную свободу, Чарльз обхватил его горячей и потной ладонью и протяжно застонал. Уже через мгновение он кончал в руку, всхлипывал от бегущих по щекам слёз обиды и злости. Вот же дурак! Робинсон, конечно, не он же! Нет бы схватить Кесседи, закинуть себе на плечо, оттащить в этот туалет и трахнуть! Так стоял же, пучил глазища, дёргал нервно бородой и ругался на него. Вот тупой ол… Ну, в общем, нехороший человек! Правда, Чарльз тоже имбецил. Хотя он куда умнее и лучше, только вот желание быть свободным заставляет его совершать совсем не взрослые поступки. «Постыдились бы, Чарльз Кесседи, — сказала бы миссис Фольтер, преподаватель по физике. — Вам сколько лет? Вы что, младенец? Или под стол пешком ходите?» Мозги у него под стол пешком ходят. И вообще, куда хотят, туда и идут: в свободное плавание, в поход по горам, через леса и степи, а хотят — дома в коробчонке сидят. Эх, взрослая жизнь — сложная штука! Когда Кесседи вышел из туалета, Бассет и Робинсон спокойно собирали антенну, расположившись на полу и молча работая. Приняв совершенно невозмутимый вид, с покрасневшими щеками и заплаканными глазами Чарльз влился в работу, всё же сев поближе к Тиму, потому что Бассет всё равно пугал. А Робинсон вроде делал вид, что ничего не произошло и даже не смотрел на него. Скотина! Вот как тут на него не злиться?!