***
Душ смыл песок, пыль, пот и прожитый день, расслабил нервы, анус и заставил ещё раз вздрочнуть. Выйдя из ванной новым и совершенным человеком, Робинсон выудил из холодильника нарезку, огурчики и бутылку самогонки. Установив всё это на стол, налил в стакан и выпил. Мысли заработали интенсивнее и в другом русле. Однако на вопрос «что делать?» был получен скорый ответ. Трахать. Ну, другого выхода уже нет! И правда, сколько можно ходить вокруг да около, думать, ещё раз думать и в миллионный раз думать… Осточертело! Пора действовать! «Когда?» — спросил Робинсон у своего второго «я». То уверенно ему ответило: «Сейчас!» Выпив ещё полстакана и закусив алкоголь колбасной нарезкой, решительно встал из-за стола, прыгнул в ботинки и понял, что голый. Задумался. Не, к Кесседи идти далеко, то есть через пару зданий, пусть на улице и темно, но расхаживать в вечернем наряде Адама как-то не комильфо. Выпрыгнув из ботинок, натянул трусы, штаны, прыгнул в обувь без носков. Сунув в зубы сигарету, решительно направился к своей цели и понял, что этой цели нет дома. Мало того что света не было, так ещё никто Робинсону не открыл. Заглянув в открытое окно, перелез через подоконник, проверил ванную, кровать, заглянул под ложе разврата, стол и даже под тумбочку. Кесседи не нашёл, только валяющиеся по всей комнате лосины, колготки, стрёмные маечки и футболочки с дебильными рожицами в стразах. Вздохнув, пошёл в наблюдательный. — Кесседи отдыхает, — деловито заявил ему Адамс, попивая с видом самого умного учёного кофе из фарфоровой чашки. Взбесил. — Где? — выдавил Робинсон. — Вам какое дело? — И так вздёрнул подбородок, что Тима перекосило. — Надо, бля. — Он просил не говорить, — чуть притупил свою чопорность Адамс. Видимо, вид здорового Робинсона не вселял уверенности. — Где? — повторил Тим. В пьяном состоянии его словарный запас сводился к единице. Адамс поджал губы, Робинсон для убедительности вдохнул полной грудью и принялся разминать пальцы. — Вы не имеете права! — взвизгнул Адамс. — Где? — Заезженная пластинка и перекошенная рожа. Адрес был тут же получен. За время пребывания на Фрайксе, Адамс усвоил урок, что с ребятами Бокха и самим капитаном лучше не спорить и не ругаться. Тем более Робинсон выглядел слишком внушительно. Гора мускулов, горящий яростью взгляд, маска негодования на лице, просящем кирпича, причёска наполовину: одна сторона покрыта волосами, а другая лысая и с татуировкой. Жуть! К какому-то там Милдену Робинсон шёл на автопилоте, три раза успев за этот длительный путь заблудиться. Пришлось вернуться в наблюдательный, чтобы уточнить адрес. Хотел было взять Адамса с собой, но остановился вовремя — он на посту, забирать его нельзя. После четвёртой попытки отыскал-таки дом и комнату тоже. С пинка открыл дверь, противно крякнувшую от натуги, завалился в ничем не отличительную от его комнату, оценил пьяным взглядом обстановку. Покривился, глядя на два худосочных тела в простынях. Оба пискнули. Недолго разбираясь, Робинсон потянул за тощую лодыжку, как он предполагал, Кесседи, но когда тело, гремя косточками, шлёпнулось на пол, обратил на него внимание, чтобы произвести опознание. Не, не его. Отпустив несчастного очкарика, схватился за ускользающего от его цепких ручищ Чарльза, закрутил его в простынь, взвалил на плечо и вышел из комнаты, оставляя после себя стойкий запах перегара. Краем сознания понимал, что завтра от Декстера будет такой нагоняй, что можно сразу писать рапорт о переводе в тюрьму. С полпути вернулся, извинился. Несчастный очкарик чуть коньки не отбросил, завидев этого великана снова. Всю дорогу Робинсон шёл размашисто и быстро. Кесседи пыхтел, пищал, вращался юлой, пытался ударить. Ему даже вроде как удалось это сделать, только Робинсон так и не понял — то ли погладил он его, то ли случайно отбил кулак. Но член у Тима после этого заинтересованно приподнял головку, яйца стали наливаться удовольствием, угрожающе напоминая о том, что надо бы их погладить. Ворвавшись к себе в комнату, скинул ношу на кровать и на мгновение потерял её из виду. В руках осталась одна простыня, и Робинсон вдруг подумал, а что, если Кесседи по дороге вывалился, а Тим и не заметил? Чарльз лёгкий, как пушинка. Правда, тут же откинул эти мысли в сторону, потому что на кровати вдруг послышалось шебуршание, а потом перед его взором возник гневный хомячок. — Ты — имбецил! — заверещало милое создание, яростно сверкая голубыми глазами, трепеща ноздрями и кривя сладкие, сочные губёшечки. — Ты что себе позволяешь, долбоёб?! Я всё Декстеру расскажу и деду тоже! Тебя отправят в тюрьму, и ты там будешь подыхать от переизбытка спермы в своих яйцах! И сдохнешь, тоскуя обо мне, дебил недоношенный! — Сдохну, — подтвердил Робинсон, пьяно качнув головой. — Ты издеваешься, что ли?! — продолжал пищать Чарльз, а Тим вдруг подумал о том, что Чарльз невозможно милый. Такой милый, что его так и хотелось сжать в медвежьих объятиях и расцеловать, особенно эти сладкие губочки, которые дрожали от негодования и ярости и произносили нехорошие слова. — Хочу тебя. — Да пошёл ты, мудак ёбаный! — Кесседи всегда много матерился, когда злился. Ему ужасно не шло, но почему-то всё равно выглядело очаровательно. Робинсон, как тупой имбецил, улыбнулся своим мыслям. — Да ты пьяный в жопу, — высказался Кесседи и получил новый кивок, что явно не слишком его порадовало. — Ты безмозглое существо! Я спрашиваю, чо ты творишь?! Мы нормально так ебались, а ты, блядь, прихуярил со своей пьяной рожей и развёл мосты! Сука!!! Робинсон при ужасном слове «ебались», схватил Чарльза за волосы, и последние слова тот допищал. — Больше ни с кем… — сказал Тим, хотел добавить «кроме меня», но посчитал это отвратительным, смахивающим на сопли и слюни. — Отпусти, козёл безрогий! Индюк плешивый! Гнида позорная! Вот не любил почему-то Тим, когда его сравнивали с животными и всякими непонятными микробами. И потом — он же предупреждал! — Не обзывайся. — Да пошёл ты. Чо, говорю, тебе надо?! Ты чего весь такой дерзкий?! Я буду жаловаться! — Хватит пищать, — буркнул Робинсон и отпустил мягкие, словно пух, волосы. Затем пригладил их и покривился, кучеряво-непонятные и длинные, вон, аж в глаза лезут. Надо постричь! — Пошёл на хуй, олень тупоедный! Ноздри закопай, осёл безрогий. — Я предупреждал, — буркнул Робинсон, зыркнул на Кесседи злобным взглядом, оценил средний палец, захватил его ртом и пососал немного. Вкусненький. — Ты… — Чарльз покраснел и всхлипнул. — Собака помойная. Тим зарычал, подошёл к тумбочке, открыл верхний ящик. Дёрнул он сильно, и тот вылетел из рельс и оказался в его руке. Содержимое просыпалось на пол: смазка, презервативы, резиновый член, машинка и пачка сигарет с двумя зажигалками. Оставив ящик валяться на полу, Тим подобрал машинку и включил её. Она зажужжала, Кесседи вздрогнул, отступил на шаг назад, чуть не упал. Тим протянул к нему руку, но тот юркнул под ней. — Ты с ума сошёл?! — взвизгнул Чарльз. — Прекрати! Он выставил вперёд тонкую ручку, но бежать больше не собирался. Почему? Робинсон не задавался вопросом. Просто поймал его, притянул к себе и… сделал дорожку, сбривая мягкие кучеряшки. Чарльз взвизгнул, попытался вырваться, но всё было тщетно. Робинсон провёл ещё одну колею, потом другую… Через некоторое время Кесседи перестал сопротивляться и только всхлипывал. Когда Тим отпустил его, голова Чарльза выглядела чёрт-те как. — Утром подправим, — буркнул Робинсон и вдруг почувствовал себя паршиво. Ну что за идиот?! Ну зачем он это сделал?! Теперь голубые глаза смотрели на него с какой-то жалостью, ненавистью и обидой. Стало совсем тяжело. — Прости. — Лучше бы трахнул, придурок, — выпалил Кесседи и, подойдя к кровати, схватил простынь и быстро вышел из комнаты. Некоторое время Робинсон стоял на месте, потом услышал голос Моргана: — Блядь, чё за скандалы посреди ночи?! Затем сорвался и вылетел из комнаты, оставив дверь открытой. На полпути столкнулся с Морганом, тот снова одарил его матами, вдогонку обозвал непристойными эпитетами и скрылся в комнате.***
К Милдену Кесседи пошёл из отчаяния. Стыд за свою мастурбацию в туалете, а потом ещё этот ужасный взгляд новичка, деланное равнодушие со стороны Робинсона и его отсутствие целый день сделали своё гиблое дело. Не то чтобы Чарльз хотел, но всё же. Милден был таким же ярым пассивом, как и он, поэтому, завалившись в постель, принялись делать друг другу минет, целоваться, обжиматься и мять яйца без особой страсти, просто чтобы выпустить пар. Конечно, члена в жопе не хватало, о чём они оба тут же пожалели, но когда в комнату ворвалось нечто с гневной рожей, сразу же подумали о том, что, в принципе, и так неплохо. Всё это было слишком неожиданным. Кесседи, вторя Милдену, запищал, затем тупо уставился на то, как животное, осмотрев комнату, схватило Милдена за лодыжку, потянуло с кровати. Милден шлёпнулся на пол, всхлипнул, Кесседи мысленно попрощался с ним. Чудовище, отсканировав упавшее тело, решительно направилось к Чарльзу, и тут Кесседи отмер. Только монстр оказался быстрее. Схватив скомканную у изголовья простынь, быстрыми движениями замотал в неё Чарльза, забросил его на плечо и вышел из комнаты. Через минуту интенсивной ходьбы Годзилла вернулся к чуть живому Милдену, извинился и снова пустился в путь. Конечно, попытки вырваться не увенчались успехом, и когда он находился на плече Робинсона, и когда был в его комнате. Особенно, когда Робинсон его брил. Не то чтобы Чарльз был непонятливым, просто он испугался и тогда, и сейчас. Несмотря на то, что Тим оказался пьян, для Кесседи он всё равно был классным, жарким и горячим. Чарльзу до колик в боку хотелось, чтобы эта громила к нему прикоснулась, чтобы не просто тянула за волосы или облизывала его палец, но и улыбалась так же, как сейчас, и целовала, и лелеяла, и трахала. Подобные мысли пугали — любимая свобода вот-вот превратится в неволю. И этот страх заставлял Чарльза быть противным и грубым. Поэтому он оскорблял, не обращая внимания на то, что слова ранят Робинсона, и со стороны его потуги выглядят глупо и по-детски. А когда Тим отпустил его, оставшись наполовину довольным результатом бритья, Чарльз почувствовал обиду и боль. Обиду за то, что этот дуболом не видит истины, а боль, потому что сам не может принять факт любви, от которой уже сошёл с ума. Замотавшись простынёй, Кесседи бежал вперёд и не куда-нибудь, а в наблюдательный, потому что то место всегда было его спасением. Стены пункта успокаивали лучше, чем комната или другие апартаменты. Вот только Кесседи забыл, что там Адамс, и вспомнил о нём только тогда, когда оказался на крыльце. Тяжело дыша и глотая ком горечи, обернулся, но Робинсона не увидел. Присев на ступеньку, некоторое время так сидел. В голове была каша. Вспоминались многие моменты из жизни, слышались слова деда: «Некоторые решают проблемы по мере их поступления, и ты такой же». И слова Декстера: «Терпеть не могу долго думать, нахуя это?», и совсем некстати Робинсона: «Слышь, мелочь тощая, хватит нести всякий бред! Ещё раз назовёшь меня тупым оленем или безрогим козлом, побрею, нахуй, налысо! Есть вопросы?» — Придурок, — буркнул Кесседи и невесело хмыкнул. Почувствовав, как по щекам бегут слёзы, недовольно вытер их ладонями и всхлипнул. Кто ещё дурак? Робинсон, наверное, хотел сказать что-то хорошее, правильное, тёплое, а идиот Кесседи всё испортил, потому что, видите ли, испугался за свою свободу. — Да кому она нужна, твоя, бля, свобода? Тут такой кадр перед глазами маячит, с такими намёками, а ты, тощее недоразумение, хуйнёй страдаешь, — понукал сам себя Чарльз, забыв, где находится и что ночь на дворе. Дверь за спиной открылась, но Кесседи даже не обернулся. — Чарльз? Ты?.. Что случилось?.. Резко встав и не позволив уже собравшемуся Адамсу присесть рядом, Чарльз грубо ответил: — Ни хуя, — и решительно ступил с крыльца на тёплый песок. — Чарльз… — Отвали, — буркнул Кесседи и продолжил свой путь, оставляя Адамса на крыльце. Шёл он недолго, вот только за всё своё путешествие так и не встретил Робинсона. Нахмурившись, он поднялся по лестнице, дошёл до открытой двери и заглянул в комнату Тима. Пусто. Ночник освещал пространство тусклым светом, на полу валялись его волосы и машинка. На столе стояла пустая бутылка из-под самогонки, банка из-под огурцов, тарелка, на которой лежали два кругляшка колбаски и пластинка сыра. Пепельница с окурками, зажигалка и пачка сигарет удобно устроились на столешнице у самого окна. Кесседи всхлипнул, почувствовал горечь и жалость к себе. Ну дурак же. Зачем отказываться от такого подарка? — Робинсон, скотина дурацкая, ты где?! — выкрикнул он. — Заткнись, Кесседи, уёбище тощее! Дай поспать! — послышалось очень гневное из-за стены. — Пошёл вон, Морган! — крикнул в ответ Кесседи. — Да, блядь, будет в этом доме тишина или нет?! — заорали с другой стороны. — Картер, вали к своему Лондуэлу! — Я тебе сейчас жопу порву одними мизинцами! — рявкнул Морган, а Джэсси, чуть опаздывая от товарища, крикнул: — Уже выебите друг друга! — Придурки! — пискнул Кесседи и кинулся к выходу, но замер у зеркала. Оно было маленькое, только чтоб рожу видеть и всё. Глянуло на Чарльза оттуда чудовище. Закусив от обиды губу, он вылетел из комнаты, хлопнул дверью, выслушал кучу матов, выкрикнул в ответ нечто нецензурное и плохо выговариваемое, обернулся на выскочивших из комнат Моргана и Картера. Показав им средний палец, слетел по лестнице и некоторое время шёл, куда глаза глядят. Когда увидел здание штаба, остановился. Опять идёт в наблюдательный. А там Адамс. Адамса вообще не хотелось видеть, этот придурок раздражал. Идти домой? Там пусто и одиноко. Хотя, вполне вероятно, Робинсон пошёл туда. Чарльз уже решительно повернулся по направлению к дому, когда со стороны штабного здания послышались гулкие удары, потом шлепки. Повернув голову, Кесседи увидел, как с балкона падает окутанное паутинкой тело. Через ещё мгновение он понял, что упавший на песок человек ни кто иной, как Робинсон.***
Робинсон видел серую простыню, казавшуюся в ночи белой призрачным покрывалом, до тех пор, пока не оказался у штабного здания. Остановившись, он огляделся и задумался: реально то был Кесседи или нет? Голова вроде стала проясняться, мысли — трезветь. Появились сомнения. В принципе, своим глазам он верил, но всякое может быть: в тридцать пять само то проявиться белой горячке. А что, в последнее время Робинсон этим злоупотреблял. Однако, мотнув головой, насупился и приказал себе успокоиться. Впрочем по поводу «белочки» он был спокоен, а вот Кесседи его знатно напрягал. Да, сделал глупость, да, совершил преступление, он, Робинсон, идиот, ничего с этим не поделать! Но, чёрт возьми, на кой хер Чарльз побежал сюда?! После землетрясения проектировка зданий слегка изменилась. Нет, фундамент остался прежним, и штабное здание было там, где и должно быть, но вот наблюдательный пункт дополнился вторым этажом и вход в него был теперь немного дальше. Отсюда не видно, поэтому Робинсон, сделав несколько шагов вперёд, остановился, раздумывая, идти дальше или вернуться назад. Но стоило подумать об этом, как сразу увидел тень на балконе и посчитал, что это Чарльз. Наверное, Кесседи пошёл к Декстеру докладывать о злодеяниях Робинсона. В этот момент Тима не особо заботило то, что сейчас ночь и Декстер, конечно же, спит в объятиях своего святого отца и навряд ли работает. В голове натужно билась мысль, что мелькнувшая на балконе тень — это Чарльз, и он уверенно шагает к Декстеру. Робинсон не знал, что скажет, когда окажется в кабинете. Не знал, как отреагирует и что сделает Декстер. Хоть в голове и прояснялось, а алкоголь медленно, но уверенно выветривался, Тим всё ещё был пьян. И когда, стукнув в створку кулаком и открыв двери кабинета, никак не ожидал увидеть за ними совершенно не тех людей, какие по его мнению там должны были находиться. К тому же встретила его темнота, разрываемая неярким светом фонарика, идущего от стола, а ещё холодное дуло пистолета, ткнувшееся в висок и намекающее на то, что Тимати Робинсон вляпался в очередную неприятную историю. Вот тогда-то Тим понял, что на дворе ночь, тень — не Кесседи, а Декстер сладко спит в объятиях святого отца и видит сон с розовыми слониками. — Солдат Робинсон, — услышал он знакомый голос и в упор посмотрел на Владена. Тот стоял за столом, держа в руках фонарик. — Тебе разве не говорили, что ночью надо спать? — Солдат Владен, — скорее машинально, чем проявляя свой сарказм, ответил Робинсон, — хочу сказать тебе то же самое. Владен сделал несколько шагов вперёд, выходя из-за стола. Пистолет вжался в висок сильнее, и Робинсон окончательно протрезвел. Кабинет Декстера, Владен и Бассет. Он без персоналки и винтовки, даже кинжала не было. Пистолет в комнате под подушкой. Фонарь тусклый, но он бьёт лучом в пол… Робинсон в жопе. Хотя, может, это и к лучшему. Владену и Бассету тут не место!