***
Сердце колотилось как бешеное. В голове туман, перед глазами всё плывёт. Робинсон чувствовал только адскую боль, разлетевшуюся по телу. Хорошо, что паутинка, а не пуля, однако электрический разряд сковал всё тело и вот-вот выбросит его сознание во мрак. Робинсон усилием воли заставил себя остаться в реальности, сам толком не понимая, как это получилось. То ли разряд был минимальный, то ли его желание — слишком сильными. Инстинкт самосохранения орал в башке благим матом, и Робинсон к нему прислушивался. Ведь эта паутинка может быть для него смертельной. Вырубившись, он больше не увидит этот мир и станет пищей для жиряка. Владен скормит его местной фауне и не поморщится. Надо бежать! Робинсон отметил тёмные пятна на балконе, потом уставился на расплывающийся, но бьющий в глаза свет фонаря. Перевернулся набок, захрипел. Затем на живот, выдохнул. Дышать тяжело, паутина сжала в своих объятиях, словно любящая мать. Вытянуть руку вперёд… Ага, хрен получится! Рука плохо слушалась, дрожала, как у последнего алкаша. Зарычав от бессилия, Робинсон упрямо потянул её вперёд, и когда задуманное получилось, подтянул тело. Вышло дерьмово! Улитка и та ползёт быстрее, такими темпами он не сможет преодолеть даже пяти сантиметров! — Далеко собрался? — голос Бассета будто в трубе, и нога, наступившая на спину, словно сделана из металла. Вот она толкнула его в сторону, и Робинсон перевернулся набок. Бассет оскалился, в свете уличного фонаря эта ухмылка показалась зловещей, но когда так улыбаются жиряки, это намного страшнее. У Бассета маленькие зубки, он даже если и вгрызётся в горло, всё равно не прокусит толстую кожу на шее. Бассет пнул в живот. Робинсон задохнулся, выплюнул слюну и воздух, почувствовал на зубах песок, вдохнул пыль. Однако удар произвёл хороший эффект. Тим ощутил, как путы паутинки начали ослабевать, конечно, не так быстро, как хотелось бы, но всё же. — Солдат Бассет, прекратите! — послышался голос Владена, а Тим подумал о том, что если бы Бассет пнул его ещё пару раз, то тиски паутинки стали бы слабее. — Давай… не останавливайся… — прохрипел Робинсон. Слова давались тяжело, но язык не заплетался. — Ну… солдат… — и попытался ухмыльнуться. Видимо, получилось, раз Бассета перекосило от злости. Здесь Владен оказался бессилен. Бассет пнул Робинсона ещё раз, только сильнее прежнего, Тим чуть сознание не потерял. Перестарался, но паутинка ослабила путы. — Прекратите! Знакомый голос, полный паники, ужаса и слёз, отрезвил лучше всякого ледяного душа и пинка под зад. Робинсон на мгновение замер и перестал дышать. О боли забыл сразу же, лишь лёгкий отголосок во всём теле напоминал о том, что его вроде как бьют. — Вы что делаете? Драться на Базе запрещено! Вот глупый. Убегай! Робинсон с трудом приподнял голову и посмотрел в сторону Кесседи. И правда, Чарльз стоял в нескольких шагах от них разъярённый, со смешной полулысой башкой, в простыне, явно намеренный вступить в драку. Вот только он проиграет. А у Бассета и Владена в руках пистолеты! — Уход… — Мистер Кесседи, — вступил в разговор Владен, а Робинсон метнул в него взгляд. Бассет чуть отошёл от Тима, готовый по первому приказу Владена совершить то, чего Робинсон больше всего опасался. Он прятал оружие за спиной, чуть отстранив руку назад. А пистолет Владена был заткнут за пояс штанов и опасно выпирал из-под футболки. — Мы не дерёмся. У нас очень важное дело. Не могли бы вы оставить нас ненадолго. Это всего лишь разговор старых друзей. — Таким образом «разговаривать» тоже запрещено! — упрямился Кесседи, но отчего-то вид имел уже не такой воинственный. Милота. — Ты чо, не понимаешь да? — встрял в разговор Бассет. Сделал угрожающий шаг в сторону Кесседи, Чарльз сжался и отступил назад. — Впрочем, — Владен опустил ладонь на плечо Бассета, останавливая его движение, — если хотите, можете присоединиться. — Беги, бля! — рыкнул Робинсон, а Бассет тут же оказался рядом с ним. — Беги, Чарльз! Кесседи вздрогнул, дёрнулся, но Владен одним быстрым движением вытянул пистолет из-за пояса и направил чёрное дуло в сторону Кесседи, заставив того замереть на месте. — Не смей… — прохрипел Робинсон, попытавшись встать, но Бассет пнул снова. — Тим! — вскрикнул Кесседи. Ох, каким же сладким в этот момент был голосок Чарльза, так и захотелось сжать его в своих объятиях, и пусть его косточки трещат, главное, эта маленькая глупая скотиночка будет с ним. — Не кричите, мистер Кесседи, — попросил спокойно Владен, продолжая держать его на мушке. — Вам просто не стоило тут появляться. — И что дальше, Владен? — Робинсон поднял голову, оттолкнулся руками от земли, встал на колени. Бассет позволил ему это сделать, чтобы ухмыльнуться и пнуть в бок. Но Тим не упал, лишь качнулся, ощутил боль, но устоял. — Перестань, — приказал Владен. — Убьёшь нас? — продолжил Тим. — А потом? Вокруг Фрайкс, пустыня. Здесь ты не выживешь. Думаешь добраться до Вильна? Но ты не доберёшься. Сдохнешь. Станешь пищей или жиряков, или других обитателей планеты. Но даже если и поймаешь удачу за хвост, в чём я сомневаюсь, Декстер — вот самое опасное животное на Фрайксе. Он тебя порвёт на куски, перемелет в фарш, а потом будет кормить тобой жиряков. И Гледворк ему в этом поможет. Владен смотрел всё это время на него, а Бассет не мешал говорить. Робинсон чувствовал, что после его слов атмосфера поменялась, вот только Владен всё равно был слишком опасен — ради признания и статуса он пойдёт на всё. Кесседи, глупыш, стоял совсем близко, смотрел большущими глазами на него, кусал губы, чтобы не расплакаться. Ему было страшно, и Тим знал — он боялся за них двоих, правда, за него сильнее. Так же, как и Робинсон, не беспокоясь о своей шкуре, переживал за тонкую шкурёнку любимого тощего недоразумения. — Ты не понимаешь, Робинсон… Два выстрела, и Бассет с Владеном валятся на землю, дёргаясь от разряда паутинок. Робинсон видит, как к нему подбегает Картер, целится в Бассета и выпускает в него ещё два разряда. После этого Бассета выгибает, Робинсон слышит хруст его костей и суставов. Из приоткрытого рта валит пена, глаза закатились так, что видны одни белки. Ещё один выстрел во Владена производит Морган, потом пинает его и плюёт рядом, произнося сочное: — Сука. — Ты как? — спрашивает Картер, и Тим нелепо кивает головой. В этот момент с места срывается Кесседи, подбегает к нему, падает на колени и обнимает. Крепко обнимает, и не скажешь, что в этих тонких костлявых ручках столько силы. Тим обнимает в ответ, утыкается лицом в плечо Чарльза и вдыхает терпкий запах пота и геля для душа. Хотя последнее, может, только кажется. Через мгновение Кесседи заливает его слезами и соплями, всхлипывает, а Робинсон натягивает на него соскользнувшую вниз простыню, чтобы прикрыть сладкую наготу. Хотя ни Моргану, ни Картеру нет до этого дела, их больше интересует вовсе не Владен с Бассетом, а креативная стрижка, из-за которой очень сложно узнать родного Кесседи.***
Робинсон так и сказал Декстеру, что не хочет знать, что и почему толкнуло Владена на этот поступок, что вообще эти двое тут делают и как обстоят дела на Джибунсе. Но полковник, будучи в очень хреновом расположении духа — пять утра и его сдёрнули с Реги, — посчитал, что Робинсону нужна правда, потому что события этой ночи полковника конкретно взбесили. А чтобы не быть единственным, кому хреново, Декстер решил испортить настроение ещё кому-нибудь. Например, Робинсону, который, между прочим, шатался пьяным ночью по Базе, мешая нормальным людям спать. И потом, ему совсем не понравилась новая причёска Кесседи. А Тиму всего лишь хотелось отправиться в свою комнату, разложить на кровати сопливого Кесседи и хорошенько ему вдуть, чтобы… Ну, в общем, у них стадия романтики и секса, как-то так. — На Джибунсе сейчас идут небольшие баталии по поводу того, что делать с Фрайксом. Есть несколько вариантов: первый, это оставить всё, как есть, и дать полное право распоряжаться этим дерьмом Гледворку, Лондуэлу и мне. Второй, отдать права на Фрайкс — будто он какая-то вещь — новому наместнику, начальнику, господину, богу… Третий, позволить Королям распоряжаться всем тем дерьмом, что тут происходит. Но Короли ленивые, поэтому третий вариант это почти второй. Второй вариант более актуальный, но Фрайкс оказался вкусной конфетой, и за него решили побороться сразу несколько фракций. Теперь считается, что у кого будет ключ от Фрайкса, тот будет на коне. Вот и получается, что Владен угодил в мясорубку, где ему обещали повышение и прочее бла-бла-бла. Чтобы убрать одну из фракций, выступающих за право владеть Фрайксом, я принял прибывших под липовой сказкой Владена и Бассета на Базу. Решил понаблюдать за ними и склеить кое-какие улики против них и той группки лордиков. Почти склеил. Но тут появился ты, имбецил, блядь, и всё практически испортил. Вкуриваешь, куда ветер дует? — Да, — буркнул Робинсон, вообще не понимая, о чём Декстер. Не любил он, когда Декстер был в таком говняном настроении. Тогда от него можно было ожидать чего угодно. А Тим хотел… Вот чего он сейчас хотел, Декстера явно не заботило. — Ни хуя ты не вкуриваешь, блядь, Тим, — рыкнул Уолтер и задавил окурок в пепельнице. — Тебя вообще, бля, ни хуя это не волнует. Дебил. Какого ляда ты делал в штабе?! Робинсон выдохнул и заговорил, будто нырнул в омут с головой: — Мы поругались с Чарльзом, и я погнался за ним. Но потерял его из виду и увидел, как кто-то идёт по балкону. Ну, думаю, он, и пошёл за ним. А то оказался не он, а Бассет с Владеном. Ну, потом тёрки, всё такое, он мне какую-то хуйню нёс про… вас и Джибунс, типа вы тут переворот, что ли, затеяли. Ну, я ему: «Кончай, пургу гнать». Хотел было свалить, но не получилось. Декстер сделал морду тяпкой, потом шлёпнул ладонью по лбу, стёр ею пот с лица. Выдохнул, откинулся на спинку стула. — Да, рассказ объёмный, включает в себя много информации. Робинсон нахмурился, а Декстер потянул из пачки сигарету. — А что мне нужно было сделать? — Робинсон пожал плечами и недовольно покривился. — Оставить всё, как есть? Я же в ваши дела не был втянут. И потом, я реально думал, что это Кесседи. Мол, пошёл на меня жаловаться. Хотел предотвратить жалобы. — А то, что на дворе три часа ночи, это тебе ни о чём не сказало?! — рявкнул Декстер. Да, сильно разозлился, кричит. Обычно он старается не шуметь и голосовые связки не напрягать. — Каюсь. Пьяный был. — И кстати, — вдруг успокоился Декстер, вот только по лицу это сложно было сказать. Чиркнула зажигалка, полковник сделал паузу, чтобы по спине Робинсона сбежало ещё несколько капель пота. Жопа почувствовала сильную опасность. — Чего это у Кесседи за сексуальный причесон на башке? Тим молчал. А что говорить, когда говорить нечего? Врать не в характере Робинсона, а честно признаться… Ссыкотно как-то. И всё же… — Чо молчишь? Песка в рот набрал? Давай колись. Чего поругались? Тим глянул в сторону. Вытянул губы трубочкой, приподнял брови, глянул в другую сторону, кожей ощутил, что Декстер смотрит на него. Ждёт, падла, признания! Реально страшно. Даже самка жиряка не смогла бы нагнать такого ужаса. Но сдаваться надо! — Я подстриг его. Палец Декстера принялся энергично отстукивать какую-то мелодию по столешнице, сигарета тлела, зажатая между губами, вид полковника оставлял желать лучшего. Робинсон сунул руки в карманы. — Не люблю, когда меня обзывают каким-то животным, — решил пояснить. — Предупреждал его, а он всё равно... Ещё выпил. Вот и перемкнуло меня. А потом пожалел. Он заплакал. Дурак, каюсь. Декстер издал странное кряканье, затем зажал сигарету пальцами, с каким-то несвойственным ему звуком выдохнул дым, странно пискнул и начал ржать. Тим охренел, почесал затылок, подумал грешным делом, что у полковника съехала крыша, вздохнул и принялся ждать, когда пройдёт. Всё пройдёт: и злость, и раздражение, и странный смех, и этот разговор.***
Морган и Картер — сволочи! Ржали, как кони, хватались за животы, вытирали пальцами слёзы, успокаивались на мгновение, а потом снова ржали. Придурки! Ещё пытались гладить его недолысину, сжимали своими огромными ручищами за шею и ерошили оставшиеся на голове клочочки волос. Один клочок, состоявший из трёх волосинок, оказался длиннее всех остальных, и Морган, падла такая, его ещё на палец наматывал, говорил, что таким образом хочет сохранить вид кучеряшки. Кесседи злобно пищал, пинался, дрался, проклинал, обещал пожаловаться не только деду, но и Декстеру, говорил, что натравит на них Робинсона, но Моргана и Картера несло не по-детски. А потом пришёл Тим. Выпнул их из комнаты, притянул к себе и крепко обнял. Кесседи аж дышать не мог. Но было так хорошо и приятно, так сладко. Ткнуться в грудь любимого, вдохнуть его запах, расслабиться безвольной соплёй, отдаться и больше ни о чём не думать. Как же он тогда перепугался! Робинсон упал со второго этажа, неестественно выгнулся, захрипел. Чарльз подумал, что он умер, но стоило сделать пару шагов, как понял, что Тим жив. Вот только был Робинсон не один. Новички Кесседи сразу не понравились, особенно тот здоровый. Слишком масляный у него взгляд. Противный. И вот они быстро спустились вниз и принялись избивать Робинсона. Первым делом Чарльз подумал о том, чтобы позвать на помощь, но когда Тим захрипел от боли, все умные мысли вылетели из головы. Что происходит, Кесседи не понимал, и мозг отказывался думать в правильном направлении. Единственная мысль, что билась в голове, — остановить избиение. Не остановил, а только усугубил дело. В тот момент, когда Владен ткнул в него пистолетом, он остро осознал, что их убьют. Он был не прав, подавшись чувствам и эмоциям, надо было слушать разум. На помощь пришли Морган и Картер. Неожиданно. Правда, потом сказали, что погнались за Кесседи, чтобы ему жопу начистить. Но когда увидели в какой ситуации оказались Тим и Чарльз, кинулись в комнаты, схватили пистолеты и вернулись, рассудив, что голыми руками навряд ли смогут остановить Бассета и Владена. Кесседи перепугался не на шутку, но в лазарет за успокоительным отказался идти. А когда пришёл Декстер и увёл Тима, отправился в сопровождении Моргана и Картера в комнату Робинсона. К тому моменту подоспевший Бокх и ребята увели Бассета и Владена в местную клетку. Сколько времени Морган и Картер над ним издевались, Кесседи не мог бы сказать. Но Робинсон его снова спас. И тогда он его спасал, говорил правильные вещи, смотрел на него глазами, полными волнения. Ах, как же это прекрасно, когда любимый рядом, живой и обнимает. — Робинсон, хватит меня сжимать. Сломаешь же, бородатый говнюк! — сдавленно выдавил Чарльз. — Лучше выеби как следует, тупой засранец! — Приказ принят, мистер Кесседи, — отозвался Робинсон, криво ухмыльнувшись. Чарльз успел сглотнуть, осознать, как член приподнялся. Затем его мир изменился, превратившись в сплошную радугу. Робинсон был грубым, именно таким, каким он был в ту их ночь. Хотя нет, на этот раз Тимом, скорей всего, руководило нетерпение. Футболка Робинсона, которую Чарльз надел, выудив из комода, и которая, естественно, висела на нём мешком, за считанные секунды оказалась порваной. Тим не удосужился стянуть её с Кесседи, просто рванул, выкинул к чёрту и стал покрывать дрожащее тело поцелуями. Затем поднял Чарльза на руки и опустил на кровать, словно тряпичную куклу, и принялся раздеваться сам. Кесседи ещё не успел принять более удобную позу, а Робинсон уже навалился сверху, прижал к матрацу и ринулся в атаку: начал целовать, лизать, кусать, лапать, сжимать в ладонях хрупкое тело. А Чарльз плавился. Впервые после стольких месяцев воздержания и беготни от любимого мужика за считанные секунды превратился в лужицу неопределённого вещества, бормоча какие-то глупости вперемежку с матами, при этом ощущая себя самым счастливым придурком на свете. Когда Робинсон схватил ладонью его дрожащий и налитый мужественностью член, Чарльз запищал от наслаждения, прогнулся в пояснице, обхватив ногами талию Робинсона. Произнеся нечто нечленораздельное и булькающее, Чарльз схватил Тима за лицо, крепко сжал щёки и прижался к губам. Вот их настоящий, жадный, развратный поцелуй! О нём Кесседи мечтал долгое время тоже. Этот поцелуй ни с чем не сравнится, только для него нужно побольше воздуха, а то Тим так засосал, что у Чарльза потемнело в глазах. Но даже без воздуха, даже в аду он будет вспоминать этот поцелуй как самое лучшее и прекрасное, что произошло в его жизни. Робинсон оторвался от губ, провёл по ним языком, прикусил нижнюю, сунул язык в рот Чарльзу и снова прижался к губам. Кесседи успел пару раз вдохнуть, чтобы снова потонуть в этом диком и алчном круговороте страсти. Ладонь Робинсона сместилась с члена на яйца, огладила их. Когда пальцы коснулись ануса, Чарльз вновь выгнулся, попытавшись занять более удобную позицию. Тим погладил дрожащее колечко мышц, оторвался от губ, дав Кесседи возможность дышать, и снова смял дрожащие губы своими, чтобы через мгновение оторваться и рывком встать с кровати. Зачем он его покинул, Кесседи не совсем понимал. Но моментом воспользовался. Перевернувшись на живот, подложил подушку под него, выпятил задницу, обернулся, бросив взгляд через плечо на ищущего что-то в нижнем ящике комода и на полу Робинсона. — Гав-гав-гав, — произнёс вдруг Кесседи, пьяными от желания глазами пронзая обнажённого Робинсона. Какой мужик! По бокам сбегают причудливые линии татуировок, они тянутся от подмышек до лодыжек, будто внутренности системника. Чарльзу нравится. Услышав Кесседи, Робинсон обернулся, оценил вид Кесседи. Чарльз для пущей убедительности и для расторопности повилял задом, нерешительно добавив: — Гав. В этот момент рожа у Робинсона была такой, что впору бежать от него куда-нибудь в ледники Монты, и насрать, что планета эта далеко и на ней холодно! Тим с грохотом закрыл ящик комода, Чарльз отчётливо услышал жалобный треск и скрип. Сжал в кулаке какой-то тюбик. Металлическая основа тюбика не выдержала, лопнула, а крышечка слетела с резьбы и упорхнула в дивные дали. По руке расплылось вязкое прозрачное вещество, противный запах клубники сказал Чарльзу, что это была смазка. Печальная участь смазки его перестала заботить в тот момент, когда жуткого вида Робинсон — бородатый, с блестящими от возбуждения глазами, красным лицом и покусанными губами — завалился на него и принялся жарко целовать и сильно кусать. Чарльз снова принялся пищать, стонать, пыхтеть, материться. Робинсон растёр смазку по его жопе, бокам и анусу, протолкнул сначала один палец, а потом второй внутрь, растянул несколькими движениями дырку, а после заменил пальцы кое-чем другим, более большим, длинным, толстым и горячим. Было больно, Чарльз всхлипывал, жмурился, пищал, но не отстранялся. Когда шею целовали и жаркие губы оставляли следы на плечах, он расслаблялся, поворачивался и тянулся к Робинсону. Тот не отказывался от предложенного блюда, целовал со всей страстью, заставлял Кесседи снова задыхаться, плавиться, превращаться в лужу из неопознанной субстанции. Когда член вошёл на половину длины, Робинсон остановился, оставил парочку укусов на спине, исцеловал лопатки, огладил бока, подхватил Чарльза за бёдра, слегка поменял угол проникновения и потянулся назад. Толчок — Кесседи вскрикнул. Ещё один толчок — Чарльз зажмурился. Смена угла, почти незначительная, но третий толчок, чуть глубже, выбил весь дух, и Чарльз, неосознанно выгибаясь назад, запищал, захрипел и протяжно застонал от дикого и нереального наслаждения. Необузданный танец не заставляет себя ждать. После пятого грубого толчка Робинсон срывается в дикий галоп, вбивая несчастное тело в матрац и вырывая из него писки, крики, стоны, ругательства, при этом заставляя гнуться. Чарльз упирается сначала в кровать, потом цепляется за изголовье, но через мгновение оставляет его в покое, потому что Робинсон — это дикий зверь. Может, и прав Кесседи, когда обзывает Тима разными видами животных. Под конец этого сумасшедшего акта Чарльз уже лежит ничком, а Робинсон держит его за бёдра. Кесседи подмахивает, издаёт странные звуки, мало похожие на человеческие. И когда Робинсон хватает его за член, кончает ему в ладонь, а затем, когда кончает в него Робинсон, выгибается и протяжно кричит. В какой-то момент перед глазами расцветает радуга, мир плывёт, растворяясь в нереальности. А после наступают тишина и темнота. Хотя нет, чуть приоткрыв глаза и повернув голову в сторону, Кесседи видит, как в окно проникает серый свет. На Фрайксе утро, и рассвет вот-вот опалит небо своими яркими кислотными красками. Вот только Кесседи этого сегодня не увидит. Робинсон, тяжело дыша, прижимается к его губам и снова уводит в круговорот разврата и любви, с которой они так долго играли и по которой так долго скучали.***
Машинка прошлась по голове, сбрив выросший за несколько дней ёжик волос. Огладив лысину, Робинсон критично осмотрел себя в зеркало, провёл пальцами по левой стороне головы, подумал о том, что стоило бы сходить к Трикеру, он хорошо мог пользоваться ножницами. Стричь эту красоту машинкой — убожество, а стричь её Робинсону — вдвойне опасно. Половинчатая стрижка ему нравилась больше, чем лысая башка. Поменяв машинки, взялся за бороду. Отточенными движениями сбрил лишнее, подстриг длину, не любил сильно отросшую, вполне устраивала аккуратная, небольшая, пусть и густая. Огладив седеющую бороду, взялся за зубную щётку, чтобы почистить зубы. Выйдя через некоторое время из ванной, принялся собирать разбросанные вещи, простыни, носки, расплющенные тюбики смазки — за время безудержного траха их набралось три штуки — ну и прочее. Распределив вещи по урнам и корзинам, сунулся в шкаф, выуживая штаны и носки, потом в комод за футболкой и трусами. Натянув на себя одежду, посмотрел на часы. Четыре вечера. Ну да, Бокх по головке не погладит, он коленом вхерачит так, что Робинсон не только эту галактику, но, пожалуй, и всю вселенную увидит на своей ладони. И всё же если никто ранее к ним не завалился с грозным ором о том, что капитан рвёт и мечет, значит, бури нет и пугаться не стоит. Нет, бояться надо, потому что в постели у Робинсона храпит, развалившись на спине, Кесседи. Развратная скотина, раскинув руки и согнутые в коленях ноги, иногда заливается тихим протяжно-тонким храпчиком, показывая Тиму всю свою прелесть. Так и хочется эту прелесть полапать, потискать, подёргать, приласкать, поцеловать, пососать… И ещё много чего сделать. Удручённо вздохнув, Робинсон всё же оставил на приоткрытых сухих, исцелованных и покусанных губах поцелуй, лизнул нижнюю, чмокнул в закрытый глаз, услышал вздох и тихий стон, вырвавшийся с выдохом. Закатил глаза, покачал головой и быстро сдёрнул себя с кровати, потому что член уже заинтересованно поднимал головку, уверяя Робинсона в том, что на работу идти поздно, жизнь — прекрасна, а гневный Бокх — опасен. Мотнув головой, Тим сунул в карман пачку сигарет, зажигалку, прыгнул в ботинки и вышел из комнаты, прикрыв осторожно дверь. В ангаре его тут же перехватил Морган. Деловито облокотился на его плечо и с серьёзным видом спросил: — Где Кесседи? — Спит. — Довольная улыбка растеклась по роже, как сопля по стеклу. — Его Адамс ищет. — Морган был до неприличия серьёзен. Робинсону показалось это неестественным. — Нахуя? — Иногда, блядь, Робинсон, работать надо, — рыкнул вдруг Морган, закатил глаз, а потом прыснул смехом. Не удержался. Тим хмыкнул, пожал плечами и сунул руки в карманы штанов. — Ну, наконец, успокоил котёнка, — Морган снова опёрся на его плечо, — а то ж я было подумал, что он помрёт от бешенства. Только, Робинсон, есть одна проблема... — Тим почувствовал неладное. — Это просто охуительно, что у вас морковь-любовь, помидоры и прочая огородная херня, но спать тоже иногда надо. И желательно — ночью. Сечёшь? — Приблизительно, — уклончиво ответил Робинсон. — Ладно, объясню, как самому одарённому: твой блядун Кесседи слишком громкий. А ты, блядь, слишком монстр. Если вы такие концерты будете устраивать каждую ночь, я скормлю вас жирякам. Вот я о чём. Морган теперь не улыбался, он снова был серьёзным. — Я подумаю над этим. — Нет, Робинсон, думать не надо. Тебе — не надо. Надо действовать. Если вы такие пылкие и жаркие, пиздуйте в другое гнездо! А мне, ёбанный в рот, спать не мешайте! Ты меня понял?! — Морган совсем разошёлся, и Робинсон решил с ним согласиться. — Тебя не понять, Морган, очень сложно. Конечно. Всё будет фиолетово. — Морган, блядь, Робинсон! — Окрик Бокха заставил вздрогнуть и посмотреть на капитана. — Чего стоим, яйца жмём?! Быстро сюда! Определяю группу на завтра, чтобы отвезти тех мудаков в космопорт и отправить на орбиту. Тим хлопнул Моргана по плечу, кивнул головой и направился к капитану. Но стоило подойти к уголку, как тот заявил: — Робинсон, сука, тебе никто не разрешал прогуливать работу. Завтра будешь отрабатывать нормативы. Приготовься. — Есть, — отозвался Тим и скрестил на груди руки, вслушиваясь в слова Бокха. Да, жизнь — прекрасна, даже с такой дерьмовой работой!