Смерть утешает — увы! — и заставляет жить. Шарль Бодлер
Длительный сигнал оповестил о том, что Саске давно уже пора было сесть в поезд, вместо того, чтобы возиться где-то внутри центрального вокзала, но кто виноват? Сборы заняли куда больше времени, чем ожидалось, отчего он и опоздал на первый автобус, ведущий прямиком до Аустерлица.* Посему пришлось добираться с пересадками, опаздывая на стабильные пять минут. Что ж, Саске не считал себя виноватым, хотя бы потому что слова дяди об «обеспечении всем необходимым» были настолько расплывчатыми, что попросту заставляли ломать голову над любым выбором в пользу или не в пользу той или иной вещи. Зубная паста и щетка? Наверное, лучше взять, как и немного одежды. А вот что-то потруднее, вроде отцовского фонарика или посуды? В итоге все пришло к тому, что подросток попросту напихал в чемодан чего попало и, с трудом закрыв его, схватился за голову при виде часов. — Поезд Париж — Люс-Сен-Совер отправляется. Провожающим, просьба покинуть вагоны. Черт! Саске взялся за костыль получше, торопливо хромая вдоль перрона. Колено, как назло, решило разныться именно сейчас, когда он едва смог забраться на чертовски длинную и мучительную лестницу, дыша так, словно покорил Эверест. По ощущениям оно и было чем-то сходным. Парень достиг нужного вагона как раз тогда, когда поезд, издав длинное натужное шипение, испустил из-под железного брюха витиеватые облачка пара, вынудив мальчишку остановиться от неожиданности. — Проклятье, — тихо выругался Саске, заковыляв следом. Проем двери издевательски маячил перед лицом, и будь нога цела, ничего не стоило запрыгнуть внутрь, зашвырнув перед этим чемодан, но ортез на колене не позволял бежать и двигаться быстрее положенного минимума. А тем временем поезд ускорялся. — Стойте! Это был его шанс. Последний билет на сегодня, а значит завтра же бабка начнет истошно звонить, стуча всем родственникам о том, что Учиха так и не появился на пороге ее дома, и о нем уже позаботятся другие сердобольные, доставив туда в полном эскорте. У мамы всегда было все схвачено. Учиха обернулся через плечо лишь затем, чтобы углядеть недоумевающих людей, смотрящих ему в след, хотя видел куда больше серой толпы и вокзальных стен с синими табло. Он видел как приветливо машет ему ручкой перспектива провести весь год в сером, всеми забытом доме с уродливыми кошками, а это то, от чего действительно стоило бежать, ибо Саске готов поклясться, что не сможет выдержать даже пары дней в черном беспробудном унынии и одиночестве, особенно если Итачи снова начнет истязать его так же, как вчера. Нет. Пути назад нет и не может быть. Впереди лишь город, о котором у парня нет ни одного взрослого воспоминания. Жаль, реальность говорила совсем не на языке решимости, посему дверь неизбежно отдалялась, оставляя Саске позади. Оставляя в своем прошлом. «Черт возьми. Клянусь, если ты сейчас просто уедешь — я наложу на себя руки!» — Учиха зашипел, когда колено пронзило болью, но не сбавил шага. Пара становилось все больше, и он едва видел куда бежит, норовя врезаться плечом в движущийся вагон и покончить с этим уже сегодня. Раздался новый сигнал, за которым Саске не сразу услышал чей-то мужской голос. — Давай руку! — мальчишка удивленно уставился на мужчину со светлыми волосами и в белом длинном плаще, показавшегося из проема, но ладонь протянул мгновенно. Тот схватился за нее двумя руками, и, с трудом, но таки втянул Учиху внутрь. Рывок. Саске едва не упал, споткнувшись об собственный чемодан, но все же устоял на ногах, благодарно посмотрев на незнакомца. — Спасибо, — буркнул он, получше вглядываясь в чужие мягкие черты лица. Мужчина едва заметно улыбнулся, прищурив голубые глаза, и кивнул в сторону вагона. — Всегда пожалуйста, приятель, — его голос тоже был довольно приятен на слух: не слишком низкий, но и не слишком пронзительно высокий. Довольно тихий, но не переходящий в змеиное шипение или глухоту. Да и в целом мужчина производил исключительно приятное, почти небрежное впечатление, будучи во всех смыслах образцово-показательным европейцем. — Помочь тебе с этим… — мужчина кивнул на чемодан, когда заметил костыль в руках подростка, но Саске лишь активно покачал головой. — Сам справлюсь. Вы и так помогли. Ничего примечательного в его внешности, кроме, пожалуй, пронзительных голубых глаз, выделяющихся на фоне светлой кожи и блондинистых, торчащих в разные стороны волос. Эта деталь запомнится Саске лучше всего, потому что она действительно выразительна. А в остальном… Мужчина даже был одет как-то просто, будто бы нарочито подкресливая свою заурядность: серый костюм в узкую полоску и распахнутый плащ. Даже галстук, которым обычно стараются хоть как-то разнообразить себя офисные трудяги, был самым неприметным — желтым. Это ведь неприметный цвет? Или Учиху просто тяжело впечатлить? Почему-то он был уверен, что забудет незнакомца, как только он пропадет с горизонтов, но эти голубые глаза, пробирающие до самого сердца, пожалуй, таки останутся в памяти. — Ну, бывай тогда, — он улыбнулся шире и, кое-как обогнув чужой чемодан, скрылся в вагоне, оставив после себя невидимый шлейф морозного воздуха. Учиха вздохнул, прикрыв глаза. Хорошо. Первый шаг сделан. Осталось найти свое место, занять себя на четыре часа — и остальное уже будет не в его власти. Учиха облокотился о вибрирующую стену, повернув голову к открытому проему двери. Поезд набирал ход, словно стремясь навстречу сомнениям и страхам. Правильно ли он поступил? Быть может игра не стоит и никогда не стоила свеч? «А что тебе терять? Или может… хочешь снова сделать вид, что призрак Итачи не орал тебе в лицо?» Саске поморщился от знакомого оттенка алого, хорошо заметного на фоне молочного тумана и серых зевак, и отвернулся. Итачи, стоявший на перроне, провожал его долгим взглядом.***
Оба сидения были пусты, посему подросток мог с удобством устроиться на одном из них, свалив костыль с чемоданом на соседнее. Облокотившись о железную оконную раму, и вытянув ноги, Саске поежился от пробирающего холодка. В поезде было прохладно. Руки слегка озябли, посему, поторопившись запихнуть в уши наушники, Учиха засунул их в карманы синей парки. Раздеваться здесь явно не стоило. Колеса стучали свой привычный, размеренный ритм. Учиха, подчиняясь их звучанию, устало закрыл глаза, спрятав лицо в широком вороте. I went out to take a walk with my baby daughter. Brought her coat from Paris; that one I bought her. And we brought some bread to feed the swans, But they were already gone, they were already gone. Музыка заглушала большую часть внешних звуков, будь то стук колес или бродящие по вагону пассажиры, сопутствующие лязгом выдвижных дверей. Впрочем, не сказать, чтобы Учиха и музыку слушал, скорее просто поставил ее на фон собственным мыслям, понемногу погружаясь в вязкую дремоту. В вагоне стало заметно теплее, но он так и не спешил снимать с себя верхнюю одежду, посчитав, что две толстовки и куртка обеспечивают неплохую замену одеялу. I’m your mother’s son, that fucking holy roller And I just stand still Watch the world grow colder And I can’t change, I can’t change. Поезд медленно двигался в сторону юго-запада, к давно позабытому городу стоявшему почти вплотную к мнимой границе Испании. Там должно быть теплее. Осень в тех краях обычно сухая и мягкая. Учиха прижал подбородок к груди, поморщившись от очередной дрожи. Думая о городе, в котором его никогда не было, он чувствовал тоску. Это место было связано с детскими воспоминаниями, но они не принадлежали ему. Это было любимым местом Итачи когда-то давно. Но Итачи больше нет, и теперь это просто «место». Саске не о чем жалеть. Он ничего не помнил. Ни приятного, ни плохого, и оставалось лишь надеяться, что уцепился за желание не ехать к старой родственнице, а не клюнул на обещание почти незнакомого родственника облегчить свою боль. В конце концов этот город все еще принадлежал его брату. Учиха никак не был связан с такой толикой его жизни и в этом и состояла горечь быть младшим. У тебя нет чего-то настолько надежно скрытого, нет своего отдельного уголка детства не проведенного со старшим братом, когда он забрал себе в распоряжение долгие пять лет беззаботной радости. Солнечные лучи, эфемерные образы, играющие бликами на глади воды и исписанных окнах — это все принадлежало лишь ему. Музыка становилась все тише и уже едва просачивалась сквозь дрему. За окном слегка стемнело, и клубящийся за движущимися силуэтами елей туман понемногу набирал силу; лишь изредка проскальзывали висящие на редких остановках фонари, на какой-то миг заливая вагоны ярким желтым светом. Саске, сквозь веки, этот свет показался ослепительными лучами летнего солнца его далеких дней. Свет мешает видеть. Заливает все кругом, играя бликами на глазах и вынуждая жмуриться. Саске бежит сквозь залежи подсолнухов, выросших настолько высокими, что закрывают ребенка с головой. Крохотные руки с трудом раздвигают толстые стебли, пока Саске старается не сбавлять шага, вперившись слезящимися от солнца и страха глазами в худую спину брата, выглядывающую из-под желтых головок растений. Брат не оборачивается, когда Саске тревожно кричит ему вслед. Не останавливается, хотя его младший почти выдохся. Острые, грубые листья больно бьют по щекам. Босые ноги измазаны в грязи и сухой земле. Саске не может остановиться. Волосы Итачи, почему-то распущенные, бьют того по спине. Ребенок кричит снова, но не находит ответа. Свет заливает его яркой жаркой вспышкой, и мальчик больше не может терпеть этот страшный и знойный день, а посему, собрав остатки воздуха в груди, задирает голову и, со слезами на глазах кричит: — Нии-сан! Кто-то тормошил за плечо, и Учиха нехотя открыл глаза, вперившись взглядом в старое, морщинистое лицо мужчины в форме. — Ваш билет, пожалуйста, — тот лишь недовольно цокнул, угрюмо взглянув на положенные на сидение ноги в грязных и мокрых кроссовках, но не сказал ничего больше. Саске, выглядящий не менее угрюмо, медленно потянулся к нагрудному карману куртки, но поняв, что билета там нет, стал еще мрачнее. Замечательно. Только не говорите, что… — Сейчас… — парень принял сидячее положение, торопливо шаря по карманам, но не находя ничего кроме телефона с висящими на шее наушниками. Черт. Неужели обронил? Схватившись за чемодан, Учиха торопливо открыл его, принявшись копаться в не аккуратно сложенной одежде. Черт, черт! Если его высадят… — Долго вы… — но мужчина был прерван вдруг отъехавшей дверью. Саске удивленно уставился на знакомого блондина, тянущего билет обомлевшему проводнику. — Я вас уже проверял, мистер… — Это его, — перебил незнакомец, улыбнувшись Учихе. — Он обронил его, когда забрался на поезд. — Забрался? — мужчина скептично посмотрел на ортез на чужом колене, но пожав плечами, пробил протянутый билет. — Что ж, благодарю за участие. Саске, так и не сообразивший, что его только что буквально спасли, молча проводил того взглядом, затем изумленно посмотрев на блондина. — Я… Спасибо. Я и не заметил, как он выпал из кармана, — попробовал заговорить он. Мужчина лишь махнул рукой. — Ничего страшного. Бывает, — снова улыбнулся он. Поезд возобновил движение. Они постояли еще какое-то время в неловкости, не зная, что и сказать, но когда Саске смущенно опустил взгляд в пол, незнакомец, пробормотав что-то, собрался уйти. — Вы… может, посидите тут? — вдруг сорвалось с его губ нечто нелепое, и парень едва не врезал себе ладонью по лицу. Как же по-идиотски это прозвучало. Как будто… Черт. Саске и правда запустил себя в общении с людьми, большую часть лет после смерти Итачи сидя дома. Когда в последний раз он вообще общался с кем-то не по делу или нужде? Мужчина поднял брови в удивлении. Учиха неловко пожал плечами, попытавшись сгладить фразу. — Я имею ввиду… Судя по всему, у меня нет соседей. Если вам тесно у себя… Незнакомец снисходительно улыбнулся, и Учиха окончательно потерял дар речи, запутавшись в мыслях. Что ж. Над ним хотя бы не собирались смеяться. Голубые глаза лукаво прищурились. — Только принесу вещи.***
Чемодан, кое-как закрытый, пришлось впихнуть под сиденье, чтобы его новому попутчику было куда сесть. У мужчины, назвавшегося Минато, почти не было вещей, кроме темного кейса для бумаг, поэтому его обустройство не заняло много времени. Минута — и он уже сидит напротив Саске, положив подбородок на сложенные в замок руки. И пожалуй, на этом начинается самое сложное. — Надеюсь, ты не из дома сбегаешь, Саске, — вдруг произнес Минато, усмехнувшись. — В противном случае моя помощь может иметь много последствий. Учиха хмыкнул, посмотрев в окно. Совсем стемнело. Дикая местность накинулась на эти края, жадно подбивая окружающее пространство под заросшие кустарниками степи и далекие леса за холмами. Странно. Он не помнил лесов в этой стороне. Впрочем, что вообще подросток помнил о городе, целиком принадлежащему детству Итачи? — Ну…честно говоря, вы недалеко ушли от правды, — пожал Учиха плечами, сняв с себя куртку. В вагоне, наконец, не мерзли руки. — Но бегу я не из дома. Давно уже нет. Учиха предпочел умолчать о своих родителях, давно усердно трудящихся в трех тысячах километрах от их сына, и о том, что оставил письмо на столе кухни, которое обязательно найдет кто-то из родственников, когда Некобаа таки поймет, что племянник так и не приехал в ее дом, пропахший старостью и котами. — А откуда же? Или может… от кого? — улыбка Минато стала понимающей. Саске снова отвел взгляд к окну. — Не знаю. От себя, наверное, — пробормотал он. Рельсы тихо просвистели под колесами, когда поезд свернул в южном направлении. Минато издал тихий смешок, откинувшись на сидении. — Вот как. И где же место, в котором можно убежать от себя? — покачал он головой. Саске не знал, стоит ли быть искренним до конца, но с другой стороны. Если он не принялся читать ему нотации в первые пять минут знакомства, значит, ему попросту все равно, что с ним в вагоне едет двенадцатилетний малец, прямо заявивший, что сбежал из дома. — Тенсей, — спокойно ответил Саске, и блондин удивленно вскинул бровь. — Вы знаете этот город? — Я живу там, — усмехнулся блондин. — Приехал в Париж за повышением квалификации, но пришлось немного задержаться. — Повышением… — Я работаю учителем истории. Преподаю… Саске, сколько тебе лет? — мужчина закинул ногу на ногу, с любопытством глядя на Учиху. — Двенадцать. — О. Как и моему сыну. Надеюсь, вы подружитесь, если ты к нам надолго, — улыбнулся мужчина, свет промелькнувшего фонаря сделал его радужку почти бирюзовой. Саске кивнул. Значит он учит средние классы. Вспоминать о том, что Учиха вот уже как год не ходит в школу, прикрываясь ортезом, не хотелось. — Он учится в моем классе. — Ну… Было бы неплохо… Попасть к вам, — на деле же Саске вообще не думал о том, что дядя захочет сплавить его в школу на этот год, да и каким образом? Из документов у Учихи только паспорт. — Я где-то на год. Может меньше. «Если мне не понравится». Минато улыбнулся каким-то своим мыслям, словно бы выпав из реальности на пару мгновений. — Лучше, чем к господину Орочимару… — хмыкнул он, посмотрев куда-то за туманный горизонт. Саске нахмурился. Видимо, локальная шутка. Минато вдруг удивленно выпрямился, посмотрев на парня с тревогой. — Ох. Чуть не забыл. Ты не голоден? Я могу заказать нам чего-нибудь, если хочешь. — Н-нет. Вовсе нет, — вечером того же дня, когда пришло письмо, Саске потратил оставленные ему деньги на шоколад и, усевшись на полу гостиной, не без удовольствия поглощал одну плитку за другой, пока не разболелся желудок. Просто из злости. Эти деньги должны были отправить его к бабке. — Но… Он с трудом достал из чемодана последнюю плитку молочного шоколада, протянув мужчине. — Раз уж вы мой попутчик, — хмыкнул он. Послышался гудок поезда. Они остановились на какой-то промежуточной станции. Туман окончательно сгустился в непробиваемую пелену за окном. — Ух ты, — Минато, улыбнувшись, отломал небольшой кусочек, закинув его в рот. — К слову об этом… ты бывал в Тенсее раньше? Саске пожал плечами. — Говорят, что бывал. Но я ничего не помню. — Вот оно как… Ясно, — мужчина вздохнул. — Я высаживаюсь на одну остановку раньше, а потом доезжаю на микроавтобусе. — Оу. — Когда прибудешь на место, скорее всего даже не поймешь, куда идти. Наш вокзал — это… грустное зрелище. Поэтому как только высадишься, иди по направлению движения поезда, там найдешь такую… природную дорогу, вдоль которой растет высокая трава. По ней сможешь выйти к городу. — Спасибо, — кивнул Саске, озадаченный чужими словами. Там все настолько плохо? Что там вообще за город? Не получится ли так, что Саске попросту променял одну деревню на другую? — Ну не кисни. У нас маленький совсем городок, зато кладбище одно из самых больших в Midi-Pyrénées*, — протянул Минато, неловко улыбнувшись. — Впрочем такая информация обычно интересует только стариков… — Да уж, — Саске забрался с ногами на сидение, поджав их к себе, и посмотрел в окно. Судя по часам — ехать еще минут тридцать-сорок, а обстановка уже удручает. За стеклом лишь сплошной туман наперебой с какой-то гремучей, болотистой местностью, хотя Юг Франции никогда не славился высокой влажностью. Здесь должно быть жарко и сухо даже осенью. Неужели все настолько поменялось? Стук колес стал раздаваться чаще, смешиваясь с низким гулом. Саске запихнул почти разряженный телефон в карман куртки, распутав наушники, отправившиеся следом. Устало поправил упавшие на лоб черные пряди, глядя на нехотя меняющийся болотистый пейзаж. Минато улыбнулся одними уголками губ, не отрывая от мальчишки взгляда. — Погода в Тенсее сумасшедшая. Пока испанцы и южане изнывают от жары, мы стучим зубами и ищем, где бы погреть руки, — натянуто веселым тоном заговорил он, Саске слабо улыбнулся в ответ. — Ты поймешь о чем я, когда попадешь туда… Саске пожал плечами. А мужчина меж тем вдруг посерьезнел, прямо посмотрев тому в глаза. — К слову об этом, тебе хоть есть к кому ехать там? Не собираешься ночевать на улицах? Девушка, разносившая напитки, осторожно поставила на их столик граненую чашку с черным чаем. Мужчина широко улыбнулся, вежливо поблагодарив ее, но к напитку не притронулся. Слишком горячий? Учиха молча покачал головой, не отрывая взгляда от окна. Кажется, он уже понимал о чем говорит его попутчик, потому что пальцы ног уже слегка окоченели от холодка, бродившего по вагонам. Странно. А ведь пару минут назад было тепло. Минато смотрел на него почти строго. Его лицо, скрытое тенью и полумраком вкупе с голубыми пронзительными глазами, выглядело в какой-то степени зловеще, хотя едва ли этот человек был таковым. Божий одуванчик. Саске понял это, еще когда увидел золотистую макушку впервые. Интересно, такой же ли его сын. Учиха сдался. — Я еду к дяде. Мадаре Учихе, — увидев, как Минато шокировано присвистнул, мальчик озадаченно нахмурил темные брови. — Вы его знаете? Реакция Минато настораживала. Мужчина с трудом сдержал странную улыбку, наперебой с почти нервным смехом, будто бы вспомнил очень жестокую, но все же смешную шутку. Черт возьми, да. Так реагируют на черный юмор — одновременно и весело, и беспокойно, почти опасливо. Нормальная реакция, но вот когда она касается людей… — Скажем так… Мадару Учиху в Тенсее знают все, — усмехнулся он излишне вычурно, покачав головой. На его лице так и было написано: «Лучше бы ты все-таки ночевал на улицах». Черт возьми, загадочно. Саске недоуменно вздернул бровь, открыв рот, чтобы уточнить, какую именно славу, дурную иль хорошую, носит его дальний родственник в этом городе, но пронзительный визг рельс и легкий толчок вагона, сбил с мыслей. Поезд начал замедляться. — Ох ты. Быстро приехали, — Минато удивленно взглянул в окно, одной рукой поправив выбившуюся золотистую прядь. — Моя остановка. Саске не успел ничего ответить, зачем-то скинув ноги с сидения, словно всерьез собираясь помочь мужчине с торопливыми сборами, хотя едва ли блондину требовалась помощь в том, чтоб накинуть на себя белое пальто, подхватив покоившийся под столом кейс. Минато взглянул на него снова, хотя Учиха ожидал, что его забудут как только поезд окончательно встанет на рельсах. Это неизбежно происходит со всеми попутчиками. — Было… «Приятно познакомиться». Простая будничная фраза, но Саске не мог произнести и ее, запутавшись в собственных мыслях. Минато снисходительно улыбнулся, вдруг положив на стол белую маленькую карточку, оказавшуюся визиткой. — Звони, если поймешь, что не сможешь выдержать с Мадарой и дня, — усмехнулся он почти лукаво. — Попробуем что-нибудь придумать. Саске удивленно поднял брови, не зная, что и сказать на такую щедрость. Столько уже раз помог незнакомому ребенку… И зачем? Только из-за того, что его сын того же возраста? Учиха взял карточку в руки, окинув цифры взглядом. 0 33-413-177-137 Минато Намикадзе-Узумаки. Этот номер. Саске слегка сощурил глаза, пытаясь понять, что именно ему в нем не нравится, но напрочь забыл о каком-то странном и жутком чувстве, обуявшем его при виде чисел, когда Минато едва слышно попрощавшись, выдвинул дверь. — Но… Вы… — Саске понимал, что сейчас снова ляпнет что-то несуразное, когда глаза наткнулись на еще горячую, так и не тронутую чашку. — Ваш чай… — Я купил его тебе, — спокойно ответил ему мужчина, слабо улыбнувшись. — Еще увидимся, Саске. Учиха удивленно смотрел вслед исчезнувшему в вагонном коридоре Минато, не в силах принять столько милости от незнакомца за один день. Моргнув пару раз, приходя в себя, Саске снова плюхнулся на сидение и, дождавшись пока тронется поезд, меж этим безуспешно пытаясь разглядеть блондина через окно, снова взглянул на чужую визитку, отпив немного из предложенной чашки и поморщившись от обжигающего горла чая. Он был ужасно, невообразимо сладкий. Приторный. Как и Минато Намикадзе со своей слабой, какой-то тоскливой и обреченной улыбкой.***
Оставшийся без единственного попутчика, Учиха с удивлением заметил, что кроме него на этот темный, покрытый молочно-зеленоватым туманом перрон, никто не вышел. Как оказалось чуть позже, когда Саске медленно побрел вдоль него, по совету Минато следуя за удаляющимся поездом, он к тому же был единственным и на всем абсолютно пустом вокзале. Если таковым вообще можно назвать закрытое крохотное каменное здание, сквозь грязное, покрытое серой пылью стекло которого едва проступали силуэты сидений и стареньких нерабочих табло. Саске едва не уткнулся лицом в окно, силясь разглядеть кого-то, но внутри, как и снаружи не оказалось ни души. Подергав для верности ручку двери, парень мог убедиться в этом снова. Он один. Среди этой темени, заботливо укрытой густым туманом, едва разгоняемым слабым светом двух трех фонарей неподалеку, нет ни одного живого человека. Живого. Саске застегнул куртку, когда холод стал ощущаться совсем уж невыносимо и, получше взявшись за костыль, осторожно спустился с небольшой лесенки. Каменная кладка тут же пропала из-под ног, уступив место грязной, пронизанной лужами дороге, окруженной высокой темной травой и одинокими голыми деревьями. Боже. А он-то думал — Минато просто шутил. Учиха слегка прищурил глаза, пытаясь углядеть за туманом хоть какую-то местность, но ничего, кроме болотистого пустыря, разбитого на части ямами, с травой и талой водой, не разглядел. Странно. Саске думал, что его хотя бы встретят. Может стоило написать пару слов, мол, приедет сегодня? С другой стороны, едва ли письмо дошло бы до этой глуши так быстро, а глядя на разбитость здешнего вокзала, возникал закономерный вопрос — а есть ли у здешних аборигенов вообще телефонная связь? Саске усмехнулся своим мыслям, направившись по дороге, с трудом лавируя между вытянутых грязных луж. Костыль предательски уходил глубоко в землю, заставляя спотыкаться на каждом втором шагу, но в принципе, от такого усиленного ковыляния была своя польза. Учиха, через пять минут уже с трудом дышащий, хотя бы не мерз. Рука вытерла со лба пот. Саске все никак не мог вспомнить, говорил ли ему блондин сколько времени убивает эта дорога, но едва ли мужчина сказал ему, что много. Для двух ног подобная местность не проблема, но когда к ним, по понятным причинам, присоединяется и третья… Что ж, одно хорошо — Саске давно слез с инвалидной коляски. Он шел еще где-то около часа, каждые двадцать минут делая перерывы, разминая затекшую спину. Чемодан, после стояния на неровной дороге, измазался в грязи, но Учихе, потирающему гудящие от напряжения руки, было уже все равно и на него, и на промокшие кроссовки. Замерзло все. И ладони, продрогшие до состояния камня, не способного шевелить пальцами, и покрасневшее от напряжение лицо, и мокрые от грязи ноги. Черт. Он представлял себе спасение от назойливых родственников совсем не таким. Но отступать некуда. Он двинулся вперед, не сразу заметив жуткие перемены. Учиха вдруг широко открыл глаза, оторопело глядя под ноги. Туман сгустился еще сильнее. Дорога сузилась. Сердце забилось чаще. Саске мог сказать это с большей уверенностью, когда вдруг, после пяти минут методичных шагов, она перешла во всю ту же высокую траву, прервавшись. И… Куда дальше? Учиха тревожно оглянулся вокруг себя, но ничего, похожего на здания не увидел. Пустырь как он есть. Он в сердцах выругался, пнув здоровой ногой небольшой камень. Тот скрылся в высокой траве с характерным хлопком. Вода. Тут действительно чертовы болота, а из-за долбанного тумана Тенсей может быть буквально перед носом, а Саске не в силах его заметить. Если он вообще есть. Если он не заброшен, а все это — чья-то жестокая шутка, и дядя, которого он совершенно не помнит, вообще существует. Чей-то тихий, детский смех прервал размышления. Саске тревожно обернулся направо. Где-то вдалеке, может быть в метрах семидесяти, едва виднелся одинокий огонек. Совсем крохотный и подрагивающий, но это точно был он. Саске слабо улыбнулся. Где огонь и голоса — там и люди, верно? Может, там висит табличка с маршрутом, специально для таких как он, или еще что-то подобное, но хоть что-то, говорящее о цивилизации уже бы радовало. «Или же это просто блуждающий огонек. Такие бывают на болотах, Итачи ведь рассказывал тебе о них, верно? И ты знаешь, что случается с теми, кто следует за ними…» Для «блуждающего» этот был на редкость ленив в таком случае, ведь не двигался с места ни на йоту, намекая как минимум — на свою искусственность. Саске зябко поежился, внутренне решаясь. К черту. Идти все равно некуда. Если что, он всегда может вернуться к вокзалу. «И поехать к бабке, поджав хвост». Этот огонек. Голоса. Стоило привыкнуть, но что-то не давало покоя. Что-то жуткое во всей этой ситуации. В том, что он вынужден сходить с проторенной тропы и идти навстречу неизвестности. Сердце стучало как бешеное. Саске с трудом сглотнул, вынуждая окоченевшие ноги идти вперед. Парень бросил чемодан и, ткнув в траву костылем, осторожно направился навстречу огоньку. Туман слегка расступился перед его натиском, хотя двигаться стало еще тяжелее. Ноги увязали в траве и грязи, костыль то и дело проваливался в мокрую бездну, посему дорога далась еще болезненнее, чем предыдущая. Однако огонек становился ближе, и судя по тому, что так и не спешил заманивать его еще глубже в болота — был настоящим. Когда Саске был уже близко, снова послышался детский смешок. Не жестокий или пугающий. Просто детский и совершенно непримечательный, но в условиях полного одиночества среди болот, он стал самым страшным, что когда-либо слышал Учиха. Парень вздрогнул, тревожно оглядываясь по сторонам. Сжал костыль в руках крепче. — Эй? Тут есть кто-нибудь? — неуверенно прокричал он, но ответом послужил лишь протяжный волчий вой вдалеке. Нет, нет. Волки не водятся на юге Франции. Так не бывает. А кто-то здесь таки был, только Саске не стало от этого легче. Оказавшись от огонька в паре метров, он мог различить очертания чего-то округлого, но лишь подойдя вплотную, с ужасом понял куда именно забрел. Прямо напротив мальчишки, скромно примостившись в земле, стояла чья-то могила. Красная лампада, почти потухла, но все еще источала слабый свет. Сердце тревожно сжалось, но Учиха старался не паниковать. Ничего. Ему просто кажется. Снова галлюцинации и не более. А это… это просто… «Только раньше ты не слышал детский смех». Могила была совсем маленькой и, судя по всему, — давно заброшенной. Одинокие кустики красных гвоздик и чего-то, что, кажется, было лилиями — давно сгнили или высохли. Серая плита покрылась грязью и трещинами, и только маленькая лампада говорила о том, что кто-то таки навещает умершего. Но почему его похоронили здесь? Саске слегка протер плиту ладонью, подушечками пальцев почувствовав ребристую поверхность букв, вытер руку об штанину. «Быть может, по той же причине, по которой Итачи похоронили вдалеке от остальных могил. Самоубийцы не покоятся рядом с обычными людьми. Ты ведь помнишь это, Саске?» Глаза прошлись по очищенной надписи. Нашли дату и расширились в изумлении. Нет… Быть не может…Ребёнок, ставший жертвой взрослого. Спи спокойно, Конохамару Сарутоби.
Учиха отшатнулся от могилы, едва не упав, когда ноги увязли в грязи. Этот мальчик погиб в восемь лет. Он был еще младше Итачи, когда встретил свою смерть, и судя по надписи — насильственную. «Тогда бы его не хоронили не пойми где. Он наложил на себя руки, пойми ты это наконец». Снова послышался детский смех. На сей раз куда ближе. Саске обернулся на его источник и в ужасе потерял дар речи, потому что в нескольких метров от него, едва заметным рябящим силуэтом, стоял ребенок. Господи… Учиха медленно попятился, не спуская с него широко распахнутых глаз, руки вцепились в костыль, словно он был его единственным спасением. Мокрая трава шелестела, содрогаемая тихим, едва заметным пронзающим ветром. Совсем маленький мальчик, какой-то словно бледной тенью в тумане, с улыбкой смотрел на него, слегка склонив голову. Длинный синий шарф медленно развевался на ветру. Саске не видел его глаз, но готов был поклясться, что они такие же черные, как у Итачи. Боже. Неужели призраки будут преследовать его и здесь? Ребенок не пытался приблизиться. Не шевелился. Вскоре Саске вообще перестал видеть его, когда отошел на достаточно приличное расстояние. Надо уходить. Возвращаться на чертов вокзал, искать телефон, что-нибудь. Черт, этого просто не может быть. Почему он не взял с собой чертовы таблетки? Почему не подумал об этом? — Ст… — раздался совсем тихий, пронзительный детский голосок, и Саске, закричав, бросился прочь, забыв о боли в колене. Плевать. Какая разница теперь, если прямо сейчас он с воплями бежит от чертового призрака?! Парка промокла. В кроссовках ощутимо хлюпало: Саске не остановился даже, когда костыль снова увяз в грязи, а подросток по инерции ушел вперед корпусом. Крик. Он грохнулся в жидкую грязь, пальцы, ушли под ледяную воду, но Учиха таки с трудом поднялся, заприметив знакомую дорогу. Господи. Слава всем богам, он не заблудился в этом ужасном болоте. С трудом вытащив костыль из грязи, мальчишка бросился к ней, еще долго не решаясь обернуться…***
Вокзал встретил его еще большей холодностью, потому что один из старых фонарей с трудом освещающих платформы, потух. Саске, грязный, разбитый и выдохшийся, с трудом забрался на лестницу, спотыкаясь на каждом шагу. Кажется теперь с него тек не только пот, потому что кроссовки при каждом шаге отзывались отвратительным хлюпаньем, к тому же оставляли мокрые следы, но едва ли мальчишку волновала такая мелочь как простуда. В спину дышало что-то мертвое и пугающее своей чуждостью, и это не спишешь на галлюцинации с мертвым братом, которые давно вышли за рамки обычных психозов. Дерьмо… Ну почему это вообще происходит? Что это за кошмар, который не объяснить? Он остановился, чтобы отдышаться, слегка нагнувшись. Руки до побеления сжимали измазанный в грязи костыль. Впрочем, Саске сейчас был в грязи весь, чтобы не волноваться о такой мелочи. Темные пряди спали с лица. Капелька пота упала на старую каменную плитку. Здесь по прежнему никого. И ни намека на движения поездов. Сколько сейчас времени? Неужели они больше не ходят? Где-то раздался совсем тихий вой ветра, превратившийся в шепот Итачи. Саске вздрогнул. Что-то инстинктивное заставило его поднять голову и нашарить взглядом угол треклятого заброшенного здания. Учиха, приоткрыв рот, ахнул. Человек. Там стоял человек. Кто… Он был неподвижен, лицо скрывала тень. Саске мог довольствоваться лишь широкоплечим силуэтом, скромно замершим у угла миниатюрного вокзала. Мужчина, судя по всему. Почему молчит? Учиха испуганно сжался, не в силах оторвать глаз. Тоже очередное видение, как и тот ребенок у могилы? Господи, только не опять. — Эй? — слабо позвал парень, когда силуэт слегка двинулся. Его нога нарочито медленно шагнула вперед, словно тип раздумывал, показываться ли Саске или нет. Почему нет? Он никуда не убежал бы, даже если бы не был скован страхом и паникой. Нога остановилась в полушаге, и вдруг Саске ослепило ярким светом, словно бы пришедшим из летнего воспоминания еще живого в тот момент Итачи. Зажмурив глаза, Учиха повернулся к его источнику, с облегчение заметив машину у грязной дороги. Машина. Точно. Он больше не один. Что ж, кто бы ни был водителем, он хотя бы не мертв, если, конечно, призраки вдруг не стали приобретать водительские права. Кто-то просигналил ему. Помахал с окна рукой. Что? Саске удивленно застыл, обернувшись к темному силуэту, но на на его месте уже никого не было. Неужели… «Снова скажешь, что показалось?» — он подождал для верности еще немного, крепко зажмурив глаза, но когда открыл их — угол здания все еще пустовал, а водитель снова нетерпеливо жал на гудок. Странно. Неужели кто-то просто решил последить за ним, чтобы потом исчезнуть? Или же… Учиха хлопнул себя по лбу. Чемодан. Он оставил его посреди разваленной дороги, когда спасался от призрака. Почему вспомнилось только сейчас? — Секунду! — крикнул Саске, торопливо направившись к машине. Еще один сигнал. Едва не врезавшись в капот в попыхах, парень остановился. Вскинул голову, наблюдая за тем, как водитель медленно открывает дверь, выходя из машины. — Учиха Саске? — раздался чей-то сиплый, но даже какой-то изящный мужской голос. Парень удивленно ахнул. — Дядя Мадара? — в свою очередь изумленно спросил он, когда глаза столкнулись с точно такими же — обсидиановыми. Он представлял его… Чуть постарше, что ли. У мужчины были короткие, растрепанные черные волосы, словно постриженные наспех без какого-либо намека на седину, хотя его родственнику должен был минуть третий, если не четвертый десяток. Но нет. Выглядел он достаточно молодо, по крайней мере прямые черты лица без каких-либо намеков на старение производили такое впечатление. Узкое лицо с поджатыми губами, какой-то странный, строгий и цепкий взгляд, и длинная, совсем не мужская шея, хотя дело вполне могло быть в высоком вороте черной водолазки, что на нем сейчас. — Слава всем богам, нет, — брезгливо закатил мужчина глаза, посмотрев на Саске с каким-то странным отвращением. Должно быть, увидел грязь у него на лице. — Меня зовут Обито. Брюзга — пришла в голову первая мысль, но она появилась до того, как водитель вышел на слабый свет фар, и Саске сумел в подробностях разглядеть шрамы на правой стороне лица. Это… Едва заметные, однако и такие говорили как минимум о чем-то страшном, что могло произойти с их владельцем, благо парню хватило такта не задавать глупых вопросов. — Я отвезу тебя к дяде, — продолжил он меж тем, с удивлением замечая костыль. — Ты… Это все твои вещи? Какой странный у него был акцент. Или не акцент? Это был французский, очевидно понятный для него и в тоже время вкропляющий в себя довольно странные слова и произношения. Саске смутился, вспоминая свой панический побег с болот. Опустил голову вниз, неловко улыбнувшись. — Нет. Не совсем, — угрюмо отозвался он. — Я потерял чемодан, когда пытался найти путь в город. — Путь в город? Ты по той дороге шел? — удивленно кивнул он в сторону узенькой лесенки, зябко поправляя свой черный плащ, — Мальчик. Ей лет так тридцать уже не пользуются. Оу. Вот почему она заросла травой, да? Только почему Минато направил его именно по ней? Или же… или Саске как идиот просто пошел не туда, куда велено, ха? Обито смерил его холодным взглядом и снова тяжело вздохнул, так и не дождавшись внятного ответа. — Ладно. Садись в машину. Заберем твои вещи по дороге, — указал тот на, судя по марке, старенький и серый от грязи Альфа Ромео, и Саске кивнул, после чего с трудом открыл одной рукой дверцу заднего сидения и заполз внутрь. Обито снова сел за водительское кресло, взглянув на зеркало заднего вида. Его глаза подернулись отвращением. Похоже грязь, пятнами сохнувшая на одежде, лице и костыле, в свете салонной лампочки была видна еще лучше. — Черт возьми, почему ты такой грязный? На, вытрись. Обито не глядя протянул мальчишке салфетки, достанные из бардачка, и Учиха, едва не выронив их из-за окоченевших рук, достал несколько, принявшись вытирать лицо. Получалось плохо, и пока его новый знакомый заводил машину, Саске с трудом смог оттереть подсохшую грязь на правой щеке. Работы было много. — Мадара будет долго смеяться… — удрученно вздохнул Обито, глядя на безуспешные попытки Саске привести себя в порядок, но после первых пяти минут, уже не выдержал, обернувшись к парню, нагнулся к нему через проем между сидениями, достав из пачки новую салфетку. — Дай, ты все делаешь не так. Саске удивленно замер, когда мужчина, слегка лизнув белый краешек, принялся старательно оттирать левую скулу подростка. Не смотрел на него, сосредоточившись на деле, хмуро сведя темные брови к переносице. Странный тип. Он не просил помощи, да и вообще… — Я сам могу, — угрюмо выпалил мальчишка, слегка покраснев от подобного обращения, попытался отпихнуть чужую руку, но Обито разозлился еще больше. — Ты можешь только переводить салфетки. Не дергайся, — Учиха удрученно замер, терпеливо дожидаясь, когда его лицо таки приведут в порядок. Обито придирчиво осмотрел проделанную работу, возвращаясь за руль, — Остальное ты. Они наконец поехали.***
Измазанный в грязи чемодан стыдливо притаился в багажнике, пока Саске все еще тщетно оттирал с одежды запекшуюся землю, изредка поглядывая на мрачного Обито, не отрывающего взгляда от темной дороги. Они правда ехали другой, более широкой и не смевшей прерываться, хотя за окном все так же проступали лишь пустыри да болота, без каких-либо намеков на цивилизацию. Саске оторвал взгляд от унылого пейзажа, взглянул на Обито и неловко прокашлялся. Он — плохой собеседник, но молчание угнетало. — А кто вы вообще? — начал было он, но потом снова замолк, поняв глупость вопроса, поспешил исправиться. — В смысле… Кем вы приходитесь моему дяде? Обито ответил не сразу, повернув руль вправо. Фары высветили почти стертую временем на железном табло надпись: «Добро пожаловать в Тенсей!» — Можно на «ты», — нехотя отозвался мужчина. — Я его какой-то там дальний родственник. Мы живем вместе. Умоляю. Не спрашивай почему. На этот вопрос не ответит ни он, ни я. — Дальний родственник… А ты откуда? — с интересом спросил Саске, поспешив пояснить. — У тебя сильный французский акцент. Слишком северный. На юге обычно таких не бывает. — Наблюдательный мальчик, — усмехнулся тот. — Я родился в Тенсее, но долгое время жил в Париже. — Вот оно как… А скажи что-нибудь по-французски, — хмыкнул Учиха, вызвав у мужчины слабую улыбку. — À la lanterne! * — нарочито громко воскликнул Обито, слегка обернувшись к мальчишке. Тот тихо рассмеялся, одобрительно кивнув. — А ты, видать, прямиком из той стороны Ла-Манша.* — Так слышно? — Да не слишком. Твой странный чемодан выдает тебя с головой больше, чем акцент, — мужчина пожал плечами, снова повернув руль, когда дорога стала уже. Саске выглянул в окно, чтобы увидеть слабые проблески огней. Неужели. Тут таки есть жилые постройки и Тенсей не представляет из себя поселение индейцев. Можно вдохнуть спокойно. В голову вернулся образ ребенка, увиденного на болоте. — Обито? — стыдно и странно задавать такие вопросы, если не до конца уверен, что глазам можно доверять, но Учиха не в силах забыть. — М? — Что это за могила, которая стоит посреди болота? — тихо спросил он, решив пока умолчать, что встретился с ее жильцом вживую. Мало ли. Решит, сумасшедший. — Могила? А! Ты про Конохамару? — мужчина вздохнул, невесело усмехнувшись, дорога стала чуть ровнее. Видать, выехали на асфальт. — Это странная история, но… Был у нас такой один… Спрыгнул с каменного моста на аллее славы и с концами. Может принял его за Овертонский.* Кто знает… Очень скупо, но Обито явно всем видом давал понять, что эта беседа не то, что стоит сейчас всерьез углублять. Но ведь он видел… Ладно. Быть может очередного призрака стоит оставить при себе. Хорошо. Он вырос с этим. Никто не поймет. Машина выехала на небольшую улочку, окруженную плотно стоявшими к друг другу домами. Все были одинаковыми: миниатюрными зданиями с аккуратными заборчиками, покрашенными в персиковые и розовые цвета. Довольно приятные на вид. Саске ожидал чего-то куда более ужасного. — Мы живем здесь? — спросил он, с интересом заглядывая в окна. Какая-то девица с красными короткими волосами, бесстыдно танцевала в одном нижнем белье у самого окна, прикрытого лишь полупрозрачной занавеской. Саске покраснел, поспешив отвернуться. — Ну… Не совсем, — натянуто улыбнулся Обито, свернув с улицы. — Это владения Узумаки. Дальше был более разнообразный ландшафт, в основном заселенный небольшими одно- и двухэтажными белыми домиками с почти плоскими крышами. Учиха не был южанином в классическом смысле этого слова, но даже он смог вспомнить к какому именно стилю принадлежали эти арочные проемы дверей и белоснежные колонны. Черт. Граница Испании никогда еще не была так близка по духу, как сейчас. Обычно во Франции предпочитался Монтерей.* Они заехали на небольшую холмистую аллею, вдоль и поперек окруженную деревьями и клумбами, заросшими цветами. Неподалеку от аккуратного тротуара, выложенного крупными булыжниками, с ноги на ногу переминалась девушка со светлыми волосами, завязанными в длинный хвост. Обито вдруг притормозил совсем рядом с ней, опустив окно полностью. — Потерялась, Ино? — спокойно спросил он, небрежно свесив руку с окна. — Запрыгивай. Подвезу до дома. Та быстро помотала головой, бросив короткий взгляд на удивленного Саске, и тут же отвернулась, спрятав руки за спиной. — Да не бойся. Я же не Мадара, — хмыкнул мужчина, и Ино задумчиво заглянула ему в глаза. — Садись, садись. Она в два шага оказалась по ту сторону машины, сев на заднее сидение. Саске удивленно застыл, не зная, как реагировать, оттого и поступил как нельзя проще — угрюмо скрестил руки на груди, вперившись взглядом в обивку сидения. Впрочем, девчонка проявлять назойливое внимание, в отличие от его бывших одноклассниц, не стала. Словно и не было ее одногодки в этом автомобиле. Ино тихо что-то напевала под нос, мотая ногами в воздухе. Они снова поехали. Парень бросил короткий взгляд на девчонку, хмыкнув. Надо же. На улице почти морозно — а она в легком фиолетовом платье, да сиреневой вязаной кофте. Странно. — Надеюсь к другим взрослым ты садишься менее охотно, — тихо усмехнулся Обито, посмотрев в зеркало. — Помнишь, как я учил? Что нужно говорить, когда подозрительный мужчина предлагает тебе покататься на его машине? — Убирайся к чертовой матери, грязный педофильский извращенец, — без какой-либо капли злобы послушно отозвалась Ино. — Мне только тринадцать. Саске удивленно заглянул в ее голубые глаза, едва не присвистнув. Лицо блондинки оставалось безмятежным и каким-то бессознательным. Едва ли Ино понимала насколько крепко сейчас ругнулась. Обито удовлетворенно прищурился. — Хорошая девочка. Они остановились у какого-то заросшего сорняками и полевыми цветами двора с чугунной оградой. За ней и плотно стоявшими деревьями виднелась темно-коричневая крыша с выпирающей каменной трубой. И надо же. Оттуда валил дым. Саске был почти рад, что мерзнет не один в эту треклятую ночь. — Папе привет, — коротко попрощался мужчина, когда девушка вышла из машины и, обернувшись к ним с улыбкой, кивнула, торопливо бросившись к калитке. Обито дождался пока она скроется среди плотно разросшихся растений, закрыв железную дверцу, прежде чем тронуться и мирно поехать дальше: вниз по улице. Саске не стал комментировать произошедшее, решив не нагружать своего попутчика глупыми вопросами сразу с порога, хотя их, начиная с одинокого блуждания по вокзалу, накопилось немало. Наверное он… привыкнет? К тому же сам Обито не спешил что-либо объяснять, не выдавая ни грамма удивления. В порядке вещей. Хорошо. Саске остается только молча изумляться, надеясь со временем понять все местные, пронизанные паутиной, связи. Если это будет необходимо. — Почти на месте. Наш дом будет в конце улицы. Специально через центр не ехал. Там сейчас полно народу, — тихо пояснил мужчина, Саске только пожал плечами, вглядываясь в острые очертания домов, стоявших на удивление далеко друг от друга. У многих не было забора, только полуразваленные каменные плиты, когда-то служащие соединениями для деревянных досок. Странно. Неужели у всех них настолько большие квадратные метры земли? За обычными с виду домами находились огромные гектары одиноко стоявших деревьев, уходящие туманным полем вдаль. И все. Пустыри. Хоть у кого-то таки имелся худо бедный сад с парочкой яблонь и груш. Наконец, машина и вправду остановилась где-то у конца дороги, когда асфальт снова перешел в каменную кладку и Обито затормозил, повернув. — Приехали. Добро пожаловать домой, Селена*, — усмехнулся он, выходя наружу, пока Учиха удивленно вскинул брови, поспешив за ним. Хлопок дверцы. Холодный ветерок тут же ударил в лицо, слегка потрепав отросшие черные пряди, когда он вскинул голову вверх. — Выглядит… Саске не знал, как продолжить. Развалено, наверное. Не обжито. Над ним угрожающе возвышался, полностью закрывая мальчишку своей тенью, падающей от одинокого фонаря неподалеку — трехэтажный готический дом, по большей части темно-бурый. Почти черный. Саске, слабо знакомый с отцовскими увлечениями древесиной, мог предположить, что кто-то явно не жалел эбеновых деревьев*, чтобы возвести подобный ужас с еще более черной крышей. — Угнетающе, кошмарно, отвратительно? — протянул Обито, открывая багажник, — Тысячу раз просил Мадару перекрасить его во что-то более позитивное. Но нет… Он у нас… — раздалось судорожное кряхтение, мужчина с трудом вытащил грязный чемодан, поставив его на землю, — любит людей… отпугивать. Дом, помимо давяще большого размера, выглядел еще и до ужаса острым, из-за множества закругленных выпирающих мансардных крыш и вытянутого фасада. Узкие окна тянулись вслед башням с ржавыми флюгерами в каких-то непонятных формах вверх. — Сай назвал этот кошмар неоготикой, — Обито кивнул парню на старую, высокую калитку, подрагивающую от слабого ветра. Саске, взявшись за костыль с трудом отворил ее, уступая мужчине идти вперед. — Боже мой, что там у тебя? Он кивнул на чемодан, который с трудом нес, идя по узкой, каменной и заросшей мохом кое-где дорожке. Саске пожал плечами. Проще было сказать, чего там не было. Они прошли вдоль полностью заросшего сорняками сада, многие из которых уже вылезли за железные спицы полуразваленного забора и вздымались вверх, словно жуткие уродливые тропики. Что-то похожее было у Ино, только что-то подсказывало подростку — там это было сделано намерено и декоративно. — Не знал, что брать. Никто не уточнил, — коротко отозвался Саске, когда они поднялись к входной двери. Обито покопался в карманах в поисках ключей. — Черт. Неужели забыл… — пробормотал он, и Учиха снова поднял взгляд к дому. Он не заметил этого в первый раз. Некоторые окна третьего и первого этажа были заколочены. Почему? — Может, позвоним? — Саске с трудом встал на носки, ткнув пальцем в серую кнопку звонка, но внутри дома по-прежнему было тихо. — Не работает. Лет так пять, — удрученно вздохнул Обито, оставляя безуспешные попытки найти ключи. — Ничего. Если твой дядя не изменил своим привычкам и по-прежнему пялится в окно, каждый раз, как я ухожу из дома, то он сейчас должен… Дверь резко отворилась, врезавшись в стену. Саске едва удалось отшатнуться назад, при этом выронив костыль и с трудом устояв на своих двоих. Послышался треск древесины. На пороге стоял хмурый как туча мужчина с длинными неопрятными волосами, доходящими ему, пожалуй, даже до пояса. Он был одет в темно-синий махровый халат, и Учиха смущенно мог заметить, что скорее всего на голое тело. — …открыть. Мадара смерил их обоих неприязненным взглядом, впрочем, не успев ничего сказать. Саске удивленно посмотрел на Обито, но тот с абсолютным безразличием на лице, склонил голову в знак приветствия. — Еще один чертов раз ты забудешь эти долбанные ключи — останешься ночевать во дворе, я предупредил, Обито, — раздраженно выпалил мужчина, помотав железной связкой у бледного лица родственника. — Так тяжело помнить, что вешаешь их на треклятый крючок? — Чего это ты так злишься? Из-за того, что тебе пришлось задницу с дивана оторвать, чтобы мне открыть? — равнодушно спросил его Обито. — Или я прервал твой невероятно важный разговор с фотографией Изуны? — Так-так. А я думал, это ты у нас по части разговоров с неодушевленными предметами. С твоим-то образом жизни… — хмыкнул мужчина в ответ, бросив взгляд на замершего Саске. Тот вздрогнул, когда антрацитовые глаза столкнулись с его собственными. — Дядя Мадара? — зачем-то спросил он, и мужчина криво усмехнулся, смерив взглядом его грязную одежду. У него тоже был этот странный диалект, непонятный для парня. — Во плоти, — отозвался тот, отступив от дверей, словно давая пройти им обоим. Учиха лишь поежился от чужого цепкого, какого-то хищнического взгляда. — Приехал-таки. Я уж было думал… — Тебе не идет думать, — язвительно прервал его Обито, зайдя в коридор, и с грохотом уронил чемодан, отряхнув руки. Подросток, осторожно обойдя все еще скалящегося родственника, прошел следом. — Судя по отсутствию запаха горелого, извилин на то, чтобы поставить курицу в духовку у тебя тоже не хватило. Ого. Они, видать, не любят друг друга весьма крепко. Или ему кажется? Саске размял холодные руки. Наконец-то. Он в тепле. Деревянная прихожая была заметно уютнее того, что творилось снаружи. По крайней мере здесь хотя бы по-человечески было светло. — Я же сказал, что не собираюсь готовить. Если решил заделаться кухаркой — милости прошу к плите, — небрежно парировал мужчина, а потом вдруг удивленно поднял брови, посмотрев на племянника. — Эй. А меня не предупреждали, что ты инвалид. «Предупреждали?» Саске смущенно отвел взгляд, сжав костыль крепче, пока второй мужчина, скрестив руки на груди, закатил глаза. — Сама учтивость, — устало процедил он. — Что? Пандусы для него на лестницу я делать не собираюсь. Если не может залезть сам… — Я не инвалид. И я прекрасно забираюсь на лестницы, — угрюмо отрезал Саске, но глядя на скептичные лица обоих родственников, тяжело вздохнул. — Даже если поселите меня на второй этаж. Проблем не доставлю. «А вот с третьим уже можно поспорить, только вот окна там ведь неспроста заколочены?» — А на третий тебя никто и не поселит, — хмуро ответил ему Мадара, словно прочитав мысли. — Этот этаж принадлежит Изуне. Изуне? Здесь живет кто-то еще кроме этих двоих? Тогда что они имели ввиду, говоря о фотографии? Саске вдруг ощутимо вздрогнул, вспомнив написанное в том письме. Кажется там говорилось о… — Умоляю, не начинай, — Обито посмотрел на Саске почти ласково. — Ты, должно быть, устал с дороги. Мадара даст тебе какую-нибудь комнату, и сможешь принять ванную. С едой что-нибудь придумаем. — С чего это? Не хочешь обсудить с какого черта его родители… — Мадара. Мужчина смерил его долгим взглядом, а потом обреченно вздохнул, взяв чужой чемодан и направившись к лестнице. — Ла-адно, — угрюмо скривил губы тот, поднимаясь по ступенькам. — За мной, мелкий. Саске не был уверен, что хочет идти куда-то за злобным родственником, но Обито уже удалился в зал, не оставляя места для раздумий, посему подростку оставалось лишь угрюмо плестись следом, с трудом переставляя гудящие от усталости ноги. Глаза вперились в широкую спину мужчины, облаченную в темно-синий махровый халат, и парень удрученно вздохнул, вздрагивая каждый раз, как чемодан глухо врезался в очередную ступеньку. Что ж, он правда устал, но… «Мадара будто бы не рад его приезду. Но ведь сам же написал письмо…» Они вышли в узкий коридор, и мужчина поманил его в правую сторону, сворачивая за угол. — Здесь гостевая, библиотека и три спальни, — коротко отчитался он. — Я выделю тебе ту, что ближе всех к лестнице, раз уж ты у нас… — он со скепсисом посмотрел на ортез на чужом колене, — …особенный. «Что-то изменилось. Он ожидал другого? Остался разочарован? Неужели только из-за ноги?» — На этом этаже есть ванная со всем необходимым. Можешь воспользоваться ей прямо сейчас, раз полз в Тенсей, судя по твоему виду, по болоту, — он махнул рукой в сторону одиноко стоявшей двери. — Спасибо… — Учиха замялся, но таки победил гордость. — И что разрешили приехать, спасибо. Не знаю зачем вам это нужно, но… Мадара только криво усмехнулся. — Зачем? — слегка приподнял он бровь, — Затем, что у меня не так уж и много родственников, чтобы слать их нахрен. Он открыл дверь, швырнув чемодан у большой, двухместной кровати. Саске удивленно присвистнул, войдя следом за мужчиной. Комната была большой и аккуратно уставлена мебелью. Окно заслоняли бордовые шторы, выглядящие особенно ярко из-за чистого, непомутненного света отдаваемого хрустальной люстрой на высоком потолке. Однако, и тут было мрачновато. По-вампирски, что ли. Учиха скептично оглядел черные простыни на постели. За этими наблюдениями мальчик не заметил шороха за спиной. — Черт возьми, мелкий. Нахрена ты притащил сюда миксер? — Саске резко обернулся, дабы застать его дядю, сидящего на корточках перед раскрытым чемоданом. Половина вещей выпала на ворсистый ковер, представ перед насмешливым взором родственника. — А это что? Штопор? — Не трогайте, — Учиха, густо покраснев, поспешил метнуться к нему, с трудом согнув ногу в ортезе, и захлопнуть чемодан с характерным треском. О, нет… Телефон? Как он мог забыть? Мадара насмешливо присвистнул, когда парень медленно приоткрыл его, судорожно выдохнув, при виде разбитого телефона. Мда. Проблему с назойливыми звонками родственников он решил. — Что ж…телефонная связь здесь все равно хреновая, — задорно улыбнулся дядя, медленно поднявшись на ноги. — Ладно. Разбирайся сам, а потом спускайся на кухню. Если что-то понадобится — крикнешь. Мадара бросил на него насмешливый взгляд, медленно прикрыв за собой дверь. Саске тяжело вздохнул, отложив сломанный телефон в строну и помассировав виски пальцами. Что ж. Этот день явно проходит совсем не так, как он ожидал, но с другой стороны. Чего он именно ждал, отправившись к родственнику, о котором до сего момента знал лишь имя и фамилию? Глупо было рассчитывать на другое. Но как же странно, что с этим письмом… — Кстати, ты есть-то хочешь? Саске едва не вскрикнул, широко распахнув черные глаза, когда дядя вновь появился в проеме двери. Нельзя же так пугать… — Да, — с трудом выдавил он из себя, и мужчина раздраженно щелкнул языком. — Ага. Значит таки придется звать тяжелую артиллерию… — он поднес старый телефон к уху, снова скрывшись в коридоре. Саске вслушался в звук его удаляющихся шагов, дождавшись когда они стихнут на лестнице, прежде чем достать что-то из одежды. Но… — ХАШИРАМА! Дерьмо! Саске снова дернулся, оторопело уставившись на прикрытую дверь. Кто бы мог подумать что у его странного дяди такой громкий голос. Парень не завидовал отвечающему на том конце трубки. С трудом поднявшись на гудящие ноги, подросток подобрал сменную одежду и медленно побрел в ванную.***
Брат прижал его к себе, обняв одной рукой, пока дрожащая другая наставила включенный фонарик на темный коридор за приоткрытой дверью. Снаружи плясали тени. Клубился мрак, словно превратившись в один большой тревожный шторм, сотканный из чернил. Его щупальца переплетались в замысловатые узоры. Едва заметно касались ручки двери. Открыть или закрыть? Саске не должен был это видеть. Но видел. — Не смотри, отото, — Итачи накрыл его глаза ладонью слишком поздно — напуганный ребенок уже увидел два пылающих красных глаза с жуткими, кривыми спиралями вместо зрачков. Они вспыхнули в клубящемся мраке, появились мрачной худой фигурой в мерно двигающейся тьме. Словно там был человек. — Не смотри… Они спрятались под письменным столом их маленькой детской, прижавшись друг к другу и дрожа от холода и запредельного страха, когда совсем рядом повеяло дыханием смерти. Фонарик в бледной, покрытой мурашками руке, мигал — иногда медленно, но при приближении чудовища сменялся словно в черно-белом кино. Только по ту сторону не было немого фильма. Кроме угрожающей черной фигуры там не было ничего. Итачи обнял брата крепче и сам зажмурил глаза. Фонарик выпал из руки, покатившись к медленно открывающейся черной рукой двери и на миг высветил лицо жуткой твари из преисподней. Саске, заботливо укрываемый братом, не видел его. Но Итачи видел. И Итачи кричал. Саске с трудом разлепил веки, слегка повернув голову вбок. Пар и горячая вода после столь долгих прогулок по болоту разморили слабое тело, посему не удивительно даже, что он умудрился уснуть. Подросток устало приподнялся, схватившись руками за бортик небольшой ванной. Провел пальцами по мокрым волосам, на секунду замирая. Где-то со стороны труб, покрашенных в бурую краску и идущих от стены к потолку шел низкий, похожий на протяжный человеческий стон, звук. Ему не кажется? Подросток измученно обернулся к его источнику, вперившись взглядом в мелко подрагивающие трубы. Слегка наклонился ближе, словно это бы могло помочь ему расслышать и понять природу звука лучше. Может вода? Или бойлер шумит где-то внизу, черт знает, что может твориться с таким жутким домом, буквально всем видом зазывающим к себе местных привидений. Саске бы больше удивился если бы тут не было странных и жутких звуков. Только вот контингент… — А-а! — вскрикнул Саске, отдернувшись к стене и стыдливо попытавшись прикрыться, когда дверь в ванную вдруг отворилась, обнаружив на пороге Мадару с двумя темно-синими полотенцами. — Дядя, какого черта?! Мужчина только вопросительно изогнул бровь, глянув на скукожевшегося подростка с насмешкой, и повесил оба полотенца на деревянную вешалку. — Тебе, — равнодушно пояснил он. — Ты тут так долго сидел. Я уж думал — утонул. Саске густо покраснел, поняв, что его сумасшедший родственник даже и не собирался извиняться за вторжение. Более того — он не слишком спешил уходить. Так, ну это уже нечто за гранью. Дом, конечно, его, но на подобное нарушение личного пространства Учиха не подписывался. — Вы… Ты… Ты не можешь просто входить сюда без разрешения! — громко выпалил он, на что Мадара только с трудом сдержал смех. — С чего это? Пожалуешься на меня добрым господам полицейским? — криво улыбнулся он, склонив голову в бок. — Ну… С другой стороны, они не сильно удивятся. У меня уже такой послужной список… Только совращения племянников не хватает. Или кто ты там мне? Саске не нашел, что ответить, впрочем, дядя уже повернулся к нему спиной, не смущая уродскими ухмылочками, собравшись уходить. — Когда закончишь — спускайся в столовую. Поедем, покажем тебе с Хаширамой старый город* — бросил он, выходя из ванной, но напоследок таки с ухмылкой обернулся, — И давай быстрее. А то снова приду и буду глазеть. Мужчина громко рассмеялся, захлопнув дверь. Гудение труб стихло, а Саске даже не заметил, раздосадовано ударив кулаком по остывшей воде. — Подонок!***
Оказавшись в деревянной прихожей снова, Саске удивленно мог заметить, что Обито забросил его обувь и верхнюю одежду в стиральную машину, предоставив подростку пропахшие чердаком вещи на один или два размера больше его собственных, и если кожаные ботинки на шнуровке казались относительно сносными, то вот темно-бежевый дафлкот* выглядел так, словно в нем встречали Великую французскую революцию, если не Июльскую. Однако Учиха, наученный горьким опытом и мерзлыми руками, скрепя зубы таки надел его, сухо поблагодарив мужчину. — Не его благодари. Это вещи Изуны, — раздалось из одной из комнат. Мадара тщетно искал кошелек. — Ты не заставишь Саске разговаривать с фотографией, Мадара, — скептично отозвался Обито, проследив за взглядом подростка. Саске же, предпочел не вмешиваться в чужие бесконечные споры, вместо этого рассматривая висевшую у потолка картину с причудливым каменистым островом и темными, поднимающимися к небу кипарисами. Странно. Лодка и белый силуэт в ней парню показался почти знакомым. — Die Toteninsel* — пояснил Обито, так же посмотрев на картину, — Мадара откуда-то притащил ту, что 1883 года. Даже знать не хочу, как. — Правильно. Меньше знаешь — целее будешь, — усмехнулся мужчина, наконец появившись в проеме двери с черным кошельком. — Ладно. Поехали. Тенсей оказался достаточно большим городом на поверку, хотя Саске представлял его сборищем пары разрушенных домов да разбитых дорог, после того, что видел на вокзале. Что ж. Видимо вся разбитость осталась исключительно на подходе к городу, потому что чем ближе к центру они подъезжали — тем теснее становились дома, плотно прилегающие к друг другу, и все больше появлялось людей на улицах, освещаемых старыми фонарями и цветными вывесками. Все-таки Минато немного погорячился. Тенсей однозначно был более живым, чем звучал в рассказах. Но вот что странно. Если на краю города, где располагался их дом, все здания были по большей части деревянными, то как только дорога стала неровным нагромождением мелких камней — все вокруг вдруг превратилось в почти карманную смесь Испании и Праги в виде желтоватых от времени низких домов с красной черепицей и каменных арок. — Тормози. Там парковаться негде, — равнодушно произнес Обито, бросив взгляд на затихшего на заднем сидении Саске. — Всё лампады скупают? — усмехнулся второй мужчина, остановившись у какого-то каменного здания с широкими проемами окон. Небрежно повернул голову к окну, разглядывая спешащих куда-то горожан. — До дня усопших всего пара недель. На этих словах Обито кивнул парню, медленно выйдя из машины и обойдя ее кругом, открыл дверь и ему, дабы Учихе было легче встать на костыль. Саске поспешил оказаться снаружи, но стоило ему выбраться на улицу, как в лицо ударил почти морозный воздух, заставив громко прокашляться от резкого перепада температур. Мальчишка получше закутался в свое старое пальто, проследив за взглядом усмехнувшегося Мадары. Что? Он осторожно остановился рядом с родственником, словно в насмешку над погодой, расстегнувшим свое черное пальто. — Смотрю, твоя чуйка на меня не угасает даже с годами, Хаширама, — крикнул мужчина, когда Саске таки смог разглядеть двух человек, направившихся к ним со стороны низкой арки, соединяющей два белых дома. — И я рад тебя видеть, Мадара, — мужчина с длинными, струящимися по плечам волосами и глубокими темными глазами, пожал ему руку, широко улыбнувшись. На его лице выступили едва заметные морщинки. Такие появлялись только у тех, кто слишком часто щурился от солнца. Или улыбался. Одно из двух. — А это у нас Саске, верно? — Да, — Учиха кивнул, заслужив еще одну умилительную улыбку. За его спиной оказался еще один мужчина. Подросток с удивлением заметил, что тот альбинос, судя по его холодным рубиновым глазам и почти белым волосам, тщетно уложенным назад. — Знакомься, малой. Хаширама Сенджу, — небрежно махнул в сторону друга Мадара, после переключившись и на другого. — Имя Тобирамы можешь не запоминать. Он у нас больше известен как убийца. — Как всегда учтив и вежлив, Учиха, — холодно парировал тот, получше застегнув свою синюю куртку с белым, широким мехом. Странно. А вот на Хашираме из одежды была только вязаная кофта. Неужели не мерзнет? — А с убийцами не фамильярничают, приятель, — друг Мадары тяжело вздохнул при этих словах, но постарался сохранить хоть какое-то позитивное начало, решаясь разрядить обстановку быстрее, чем она снова начнет нагнетаться. — И вообще, его-то нахрена ты… — Мадара, — не менее холодно одернул его Обито и кивнул обоим мужчинам в знак приветствия. — Да… Пока вы не начали опять, я уже нашел нам неплохой ресторан неподалеку, — быстро проговорил Хаширама, виновато глядя на брата. — Поэтому вместо драки на морозе, пойдемте-ка лучше поедим. Саске ведь голодный, верно, Саске? — Ресторан? Я похож на мажора?! Между прочим, пол моей зарплаты уходит в карман вот этому куску… — Учиха-старший в сердцах указал пальцем на родственника, но, к счастью, был вовремя заткнут. — Я плачу, только умолкни и шагай, — пихнул его в спину Хаширама, вынудив идти. Саске слабо улыбнулся, с трудом поспевая за смутившимся и недовольным Обито.***
Похоже он действительно отвык от общения, потому что Хаширама, стоило им только сделать заказ и остаться впятером, буквально пугал тем, насколько быстро и активно говорит, в отличии от своего угрюмого брата. Его словно понесло при виде нового лица, и теперь уже ни Мадара, ни Обито не могли и слова вставить, вынужденные слушать нескончаемый информационный поток из чужих уст. Хаширама тараторил, переходил на повышенные тона, чтобы затем резко понизиться до возбужденного шепота, когда тема была особо волнительна. Его голос — живой, гибкий — двигался словно бурный ручеек от низкого до предельно высокого тембра, не останавливаясь на чем-то одном, словно сложенный из тысячи других голосов. И от того было еще труднее поспевать за ходом его мыслей и привычкой скакать от темы к теме, не давая собеседнику ни шанса проследить логику их разговора. Вроде бы Саске успел рассказать откуда он приехал. Вроде как успел сообщить о помощи Минато, вызвав весьма неоднозначную реакцию: от одобрения обоих Сенджу, правда, в разной степени бурности, до какой-то странной натянутой улыбки у Обито, и презрительного смеха у Мадары. Вроде бы что-то поведал о родителях, его городе, учебе, не забыв скромно умолчать о графе: «Друзья» в своем личном деле, но после пятого вопроса, сопроводившегося еще одним монологом, сдался — и стал простым слушателем. — У тебя очень открытые глаза. Совсем не такие, как у Мадары и Обито. Это говорит об открытости миру, ты знаешь? — щебетал он, каким-то неведомым образом соскочив с темы семьи, на тему внешности. — Губы не поджимаешь — значит не настроен враждебно. Не видишь во мне опасность. А вот сам взгляд уже настораживает. Когда смотрят вот так: чуть склонив голову — обычно выказывают скептицизм. Недоверие и… о! Саске, а когда ты родился? — Ну началось, — закатил глаза Мадара, пока молоденькая официантка осторожно расставляла тарелки с луковым супом и кишем* на стол, тихо сообщая, что скоро принесет и вино. — Я… — Саске вопросительно посмотрел на помрачневшего дядю, но тот только небрежно махнул рукой. Делай, что хочешь. Он не заткнется в любом случае. — 23 июля. Хаширама постучал пальцем по подбородку, словно всерьез задумавшись. Его молчаливый брат, сидевший сбоку, лишь устало вздохнул, отвернувшись к окну с тоской на лице. Саске, уставший от чужой болтовни, разделял его чувства совершенно точно. — Число ума. Живое противоречие. Двойка — как шаблонное, запертое в клетке собственных страхов мышление, и тройка — как выход за грань всего, что тебе привычно, — воодушевленно заговорил мужчина, наматывая на палец темную прядь. Его слегка прищуренные глаза пытливо рассматривали бледное лицо подростка. — Те, кто рождаются под этой цифрой всегда живут в конфликте с самими собой. Принять или отвергнуть. Смириться или бороться. Отпустить или сделать своим навсегда. Ты очень интересная личность, мальчик. Мадара, набивший рот кишем, только раздраженно фыркнул. — Кончай уже, Хаширама. Никто тут не верит в твою нумерологию кроме тебя, — буркнул он. — Засрал мелкому весь мозг в первый же день, чертов ты баптист. — Опять понесло, да? — Хаширама грустно потупил взгляд, виновато опустив голову. Его брат только вымученно закатил глаза. — Между прочим, я бы так много не разговаривал, если бы кто-то из вас хотя бы попытался поддержать разговор! Знаете как тяжело экстраверту-сангвинику среди таких, как вы?! Воцарилось короткое молчание. Никто не потрудился парировать жалобы мужчины, предпочитая заняться едой. Саске тоже поспешил уткнуться в тарелку, набивая скулящий от пустоты желудок. Он был чертовски голоден, а местная еда, на удивление, оказалась достаточно съедобной даже для его английского вкуса. Видимо, Хаширама ходил в этот старый каменный ресторанчик не в первый раз. Короткая пауза, незамутненная чужими разговорами, хорошо действовала на аппетит. Впрочем их молчание не продлилось долго, потому что правило немоты во время еды явно не распространялось на лучшего друга Мадары. Однако в этот раз из его уст вылились совсем уж странные для подростка слова. — Он такой красивый, когда улыбается, правда? — Саске, оторвавшийся от супа, не сразу понял, что вопрос был задан не ему. Хаширама, давно отложивший пустую тарелку, сложил руки в замок и положив на них подбородок, смотрел на Мадару так, словно был влюбленным школьником, впервые познавший ростки вишневого дерева. А? Мужчина только что-то промычал под нос, демонстративно подняв тарелку на уровне лица, когда и Обито, и Тобирама ощутимо скривились от елейности происходящего. — Это у него-то улыбка красивая? — протянул один из Учиха, смерив озадаченным взглядом Хашираму. — Да он ей может людей убивать. — О, прекрасно выразился, Обито, — чуть ли не промурлыкал мужчина в ответ. — Убийственная улыбка… — Так, заканчивай свои брачные игры, — раздраженно прервал его Мадара, громко поставив блюдо на стол. Пару человек обернулось к ним, но заметив худшего из Учих — предпочли от греха подальше отвернуться. — Даже Саске уже понял какой ты гомик. О… Кстати об этом, Тобирама, — дядя подростка криво оскалился, когда альбинос перевел на него хмурый взгляд, — ты ведь знаешь, что если твой брат — гей, то и ты на пятьдесят процентов можешь быть по чле… — он бросил взгляд на озадаченного Саске, таки соизволив смягчить конец предложения, — …членам своей команды. Тобирама ничего не ответил, молча отведя взгляд к окну с какой-то грустью, будто бы слова Мадары всерьез его обидели, хотя едва ли окружение дяди не привыкло к его острому языку за столько лет. Верно? Мадара, насколько понял подросток, никогда и не жил где-то за пределами Тенсея. Оба друга с трудом сдержали смех, после чего воцарилось какое-то странное молчание и все молча предпочли снова приняться за еду, когда официантка осторожно поставила две бутылки красного вина на стол. О, нет. Саске прекрасно знал как хорошо алкоголь развязывает язык, а с учетом того, насколько был болтлив Хаширама… Дерьмо. Желудок давно был полон, и Учиха чувствовал, что ощутимо клюет носом, а с вином сухого красного их уютная посиделка могла затянуться еще на часа два. Сколько вообще сейчас времени? Подростку стало как-то неловко. Но не попросишься же баиньки, как ребенок? Мадара взял одну из бутылок, разливая всем по половине бокала, достаточно привычным для него и уверенным движением. Саске удивленно посмотрел на поставленный перед ним бокал. — Я не… — Расслабься. Мы с Обито тебе не мамочка и не папочка, посему можешь творить, что вздумается. В пределах дозволенного, разумеется, — подмигнул ему мужчина, усаживаясь на место и поднимая свой бокал. — У Учих это «дозволенное» — довольно широкое понятие, — вдруг процедил Тобирама, на что его брат только громко рассмеялся. — И не говори! Мадара хорошо задрал планочку, верно? — широко улыбнулся он. — Не волнуйся, Саске, можешь делать что хочешь. Будь уверен — то, что твой дядя учудил на нашем выпускном, ты никак не переплюнешь! — Эй! Я твое пожелание исполнял! — О, пожалуйста. Давайте без этой темы хоть один раз в году, — устало подал голос Обито, поднимая свой бокал следом за остальными. Молчание стало предпочтительным сразу для всех, когда пришло время для главных слов. — Что ж, за пополнение в ряду Учиха, — хмыкнул Мадара, выдав тост. — За пополнение! — повторил Хаширама. Раздался легкий звон бокалов. А Саске с трудом смог пропустить через себя отравляющую красную жидкость, поторопившись заесть ее остатками киша, на что родственник насмешливо поведал, что в его годы мог держаться на ногах даже после пары бутылок мартини, сразу получив ироничный комментарий и от Хаширамы, и от впервые сказавшего что-то не по делу Тобирамы. Далее последовал второй бокал, третий… …И вот он почти клевал носом, пропуская большую часть разговоров мимо ушей, хотя слушать стоило хотя бы ради то и дело всплывающего имени Изуны и каких-то мрачных делах прошлых лет. Обито рядом с ним тихо смеялся, сжимая в руке уже пустую бутылку вина. Тобирама, почти не опьяневший, продолжал угрюмо наблюдать за всеми с безразличием на лице, скрестив руки на груди, и только Мадара с Хаширамой вновь и вновь заводили старый как мир спор. — Я говорю тебе. Идеалы это все! Их надо защищать любой ценой, — воскликнул весьма подвыпивший Сенджу, едва не разбив бокал, когда попытался поставить его на деревянный столик. — Идеалы меняются идиот, но знаешь, что остается неизменным? Если посадить семя…оно…оно взрастет и ты пожмешь…черт, как его там… — Мадара не отставал, правда говорил с куда большим трудом. — Короче. Не смей менять челове…ческую единицу на какой-то там набор из убеждений… — Эй. Я понимаю, о чем ты, и отчасти согласен, но нельзя вечно заботиться только о близких. Это позиция эгоизма, Мадара. Может, семейного, но эгоизма. Идеалы должны стоять выше всего. Если бы… — Хаширама повел рукой в воздухе, словно пытаясь что-то показать. — Если бы я защищал то, чему верен… Я бы мог пожертвовать и тобой… и братом… и даже собственным ребенком! Тобирама посмотрел на него с чем-то томящимся и странным в рубиновых глазах, но предпочел удержаться от комментариев, тихо следя за развитием спора. Так поступал и Обито, хотя… вполне возможно, что заказанная третья бутылка вина была интересна ему больше ругани между двумя друзьями. — Идеалы не должны стоять выше семьи. Зачем нам пустые схемы, если за ними нет человечности? — вновь парировал Мадара. — Твое пожертвование не оценит то, чему жертвуешь. Потому что то просто… бездушный кусок того, во что верят. Умирать надо за близких, а не за мусор в голове. — Даже если так. Нельзя отказываться от того, во что веришь лишь потому, что это идет вразрез с кем-то родным или… — разгорячился Сенджу, едва не спихнув рукой крохотный светильник на столе с почти потухшей свечой внутри. Надо же. Стал таким неуклюжим. Полусонный Саске предпочел на всякий случай тихо затушить ее, дабы мужчина не устроил ненароком пожар. — Хаши, дорогой, если твой папочка не любил тебя, это не значит, что у всех семей так, — усмехнулся второй участник спора, наливая себе еще вина. — Я считаю, что люди, ради идеалов способные поднять руку на члена семьи… они просто куски дерьма, вот что я скажу, — он вдруг ткнул пальцем в расстроенного друга. — Это кстати причина, по которой я не дам тебе второй раз. Пошел-ка ты к дьяволу с такими загонами. Я не хочу чтобы за очередной попойкой ты проткнул меня пером за несоответствие… с твоим великолепным мнением. — La verità è nel vino*. — вальяжно проговорил Обито, бросив взгляд на почти уснувшего Саске, положившего руки на стол, и уткнувшегося щекой в изгиб локтя. — …Однако для тебя истины многовато, малыш. — …Я не хочу сказать, что семья не важна. Я имею ввиду, что есть вещи важнее… — … Нет ничего важнее семьи. Сколько раз тебе это повторять? Пока мы не научимся жить, не завися от общества, мы… Саске понемногу терял связь с реальностью, проваливаясь в темноту. Вино, шумящее в голове, бурыми прозрачными волнами уносило этот день с собой, погружая мальчишку во всё больший уютный мрак собственного сознания, прерываемого отголосками разговора, ответа на вопрос которого он не знал. А спор двух лучших друзей так и не пришел к логичной истине, оставшись неразгаданной тайной за семью печатями. Так что собственно важнее? Семья или идеалы? ___________________________________________________________________________ *Киш (фр. quiche от нем. Kuchen — пирог) — блюдо французской кухни. За основу берётся киш лоре́н (фр. quiche lorraine, лотарингский пирог) — по французскому названию Лотарингии, откуда он пришёл во французскую кухню. *Истина в вине. (ит.) *Дафлкот — однобортное пальто прямого силуэта длиной три четверти из плотной шерстяной ткани с капюшоном.