Иные

Взять бы тебя Твои волосы вкуса спелой клубники И упрятать в самом дальнем и тёмном углу чердака, На помятых страницах Моей детской любимой книги…

— Любопытство — не грех. Но именно из-за него… Человек, который записывал это видео, явно старался сделать голос более угрожающим, чем он есть на самом деле. Уж слишком вычурно-низким и сиплым он звучал. Обито озадаченно мотнул головой, усевшись перед телевизором поудобнее. Синий свет от экрана заставлял тень за его спиной вытягиваться и покрывать собою даже дальнюю стену с огромным шкафом, открытым настежь. Ты сейчас и умрешь. Раздался смех. Хозяин камеры вдруг повернул ее в свою сторону, и картинка, наконец, стала четкой. Это… Обито удивленно вздохнул, смутившись от какого-то неясного чувства, едва его взгляд встретился с такими же черными, как у него, глазами. Изуна. Изуна, на чье лицо упали лучи летнего солнца, улыбался, глядя прямо в старенькую камеру. Такой же, как на фотографиях. Черные глаза, кругловатое детское лицо. Он здесь довольно взрослый, хотя по брату Мадары никогда точно не скажешь, сколько же ему лет. А сколько лет самой кассете? Изуна согнул голову вбок. Картинка играла небольшими помехами. Ничего себе. Мужчина никогда не думал, что увидит брата Мадары так близко снова. Он совсем не помнил Изуну при жизни, но что-то при взгляде на его широкую улыбку заставило Обито вспомнить, что они почти не общались в школе. Да… Кажется, да. Другого и не стоило ожидать. Только у Мадары была мания капать Обито на мозги с самого детства. А еще Изуна… Плеск воды. Обито вдруг зажмурился от одолевших его воспоминаний. Его подташнивало. — Изуна говорит, вы его недолюбливаете. — Вовсе нет! — раздался смущенный голос Минато. — Я не могу недолюбливать кого-то… Просто… Обито… — Да? — Я думаю, что Изуна слишком много себе… позволяет. И прежде всего в его поведении виноваты все мы. — Я не понимаю. — Он… ладно, давай закроем эту тему. Не нужно обсуждать за его спиной подобное. Хорошо. Обито протер пальцами веки, поежившись от пробежавшего по спине холодка. Изуна по ту сторону экрана вдруг заговорил. — Прости, прости. Мне нужно было вроде как отпугнуть всех неугодных. — лицо парня стало ближе. — Представь, если после этого они решат, что кассета проклята и через семь дней они умрут! — Изуна усмехнулся почти издевательски. — Ну… Учиха-то на такое не купятся. У нас все как один выглядят как проклятые девочки, правда? Мужчина усмехнулся. Не то слово. И все же, Изуна совсем не похож на него. Лицо разительно отличается. У Обито и глаза немного уже, и более тяжелые веки, и брови ниже… Он молчит о губах. И как только Мадара смог убедить себя в том, что Обито и правда его брат? — Что ты там делаешь? — вдруг раздался низкий голос. — Играешься с камерой Буцумы? — Это не его камера! — смущенно рявкнул Изуна в ответ, слегка повернув объектив в сторону. — Он подарил мне ее в прошлую среду! Знакомый голос. Неужели? — И ты решил добавить съемку к одному из тысяч своих хобби? Боже мой. Обито вскинул брови в изумлении. Тобирама. Голос явно принадлежал ему. Изуну накрыло чьей-то широкой тенью. — И что с того? Это хроники событий для архива семьи Учиха, — возмутился юноша, вскинув голову. — Ты имеешь что-то против, ранимый Сенджу? В ответ лишь сипло усмехнулись. — Ты таким способом признаешься потомкам, что ты по мальчикам? Изуна состроил невинные глазки. — Ох, подожди секунду. Кажется, произошло недоразумение. Я думал ты девочка, Тоби! Обито вздрогнул. Постойте… О чем эти двое говорят? Разве Тобирама не недолюбливал младшего брата Мадары? Альбинос из далекого лета рассмеялся, шутливо послав Изуну к черту. Кадр сменился на совсем иную картину. Снова дом Сенджу. Насколько Обито мог судить по белым старым ставням. Кажется... спальня или чей-то кабинет. На этот раз виден лишь силуэт молодого Тобирамы, склонившегося над столом. Альбинос из далекого прошлого коротко выдохнул, отчего прядь волос, упавшая на его бледный лоб, колыхнулась. В его руках были небольшие железные инструменты, напоминающие пинцеты, и он методично поправлял ими небольшую конструкцию внутри крохотной бутылочки. Ого. Кто бы мог подумать, что у Тобирамы было хобби. Должно быть к тридцати он давным-давно его забросил. — Неправильно делаешь. - шепнул Изуна. — Отстань. — Ну криво же, ну… — Ты там хотел хроники записать или пихать мне камеру в лицо? — Пихание камеры тебе в лицо и есть хроники! — Господи, дай мне сил. Тобирама вздохнул, потянув пинцет на себя. Конструкция внутри бутылочки вдруг расправилась и стала походить на маленький фрегат. Изуна за кадром рассмеялся, вызвав у второго мужчины удрученный стон. — Что опять? — Все еще криво. Тобирама изменился в лице, с обидой прищурив глаза. Секунда — и его рука вдруг играючи смахнула бутылочку со стола, а Изуна резко закричал. — Нет! Что ты, блин, делаешь! И снова черный экран. Запись прервалась. Обито машинально убрал несколько отросших прядей со лба. Вот оно как. Эти двое общались. Быть может очень и очень близко. Тобирама хотел показать это Мадаре? Логичный поступок. Идиот бы не поверил просто словам о его брате. Точно не от того, кого считал убийцей. Но зачем все это запечатлел Изуна? Для кого? Ответ пришел сам собой через какое-то время. Происходящее снова поменялось. На сей раз Изуна сидел у того самого давным давно заросшего озера, которое некогда посещал Обито на пару с Саске. Во рту стало кисло при воспоминании о том, как он увидел там отвратительных угрей, но причал, теперь существующий лишь в воспоминаниях и этом фрагменте видеокассеты, выглядел чистым и прочным. Кажется… это начало осени или вроде того. Изуна и одет соответственно — в вязаную темно-фиолетовую кофту и плотные брюки. И в тоже время он был босым и сейчас касался носками стоп холодной на вид воды, в которой медленно плавали успевшие пожелтеть листья. Рядом с его головой вдруг пролетел вечерний мотылек и приземлился на цветастую резинку, плотно стягивающую черные волосы. Кто-то за камерой усмехнулся. — У Изуны новый друг. Парень тут же обернулся на чужой голос, издевательски усмехнувшись. — С кем ты там разговариваешь? С несуществующими зрителями? — Так злишься, что перевожу тебе пленку? Еще один момент. Ночь. Изуна, стоящий у старого дома Джирайи, упер руки в бока, глядя на камеру с самым серьезным видом. В его руке была старая керосиновая лампа. —... и я задаю очередной вопрос - связана ли холодная погода в этих краях с этим жутким домом, в котором хранится не менее жуткая картина призрачных всадников смерти и не менее жуткие катакомбы? А связаны ли эти вещи с таинственными огнями, появляющимися в лесу? - Изуна гордо вскинул голову. — Что ж! Мой ответ - да. Изучив со своим коллегой все факты и прошерстив историю Тенсея, я могу уверенно заявить - здешние места связаны с миром по ту сторону точно так же, как и Бермудский треугольник или Треугольник дьявола... — То бишь Тенсей - это тоже треугольник? — снова голос Тобирамы. А эти двое часто проводили время вместе. Странно. Это ведь совсем не вязалось со словами Мадары. Изуна поморщил лоб, протянув звучное "хмм". — Возможно. — отмахнулся он, пара снежинок в совсем слабом снегопаде упали на его ресницы. — Возможно, все это связано с иллюминатами... — О, нет. — ... или с чем-то, что стоит выше нашего понимания и... — Ты ведь знаешь, что в хоррорах первыми умирают такие, как мы? — Ой, заткнись! И вдруг тишина. Изображение резко потемнело и исказилось отвратительными на слух помехами. Неудачная склейка? Прошло пару секунд — и на экране вновь появился Изуна, залитый солнечными лучами. Опять лето? Однако в этот раз он был у себя в комнате. — Эй… — юноша неловко и безрадостно улыбнулся. Он заметно погрустнел с прошлых фрагментов. Обито видел в его глазах странную усталость и тоску, но не понимал причины. Что же может расстроить вечно улыбающегося мальчика? Или кто. — Я не купил новую пленку. Придется записывать на этой. Это ничего, так даже лучше… — Изуна тяжело вздохнул и посмотрел прямо в камеру. — Я подумал, что сам бы никогда не сказал это вслух и прямо. Поэтому… вот. Как есть. Что-то за спиной заскрипело. Зачарованный кассетой Обито не услышал. — К тому моменту как ты это посмотришь, мы давным-давно помиримся. И с тобой. И... я надеюсь, с братом. Поэтому, я думаю, тебе будет приятно услышать это на новом месте, — Изуна смущенно отвел взгляд. — Просто знай, что вы... Вы самое дорогое, что у меня есть. И я вел себя так как раз поэтому, а не потому, что я не хочу, чтобы вы жили так, как хотите или вроде того. Просто... у меня в последнее время ощущение, будто все мои близкие с радостью уходят куда-то, где меня нет, а я просто стою на месте и ничего не могу с этим сделать. Мадара завел себе кучу друзей. Ему интереснее с ними, чем со мной. Ты уезжаешь учиться и... аргх, я снова ною. Изуна грустно улыбнулся. Замолчал на какое-то время, вытерев глаза рукавом, и снова посмотрел прямо в камеру. На Обито. — Наверное, ты прав. И я просто хочу, чтобы никто из нас не менялся. Ты говорил, что жить одним днем и не смотреть в будущее неправильно и, возможно, мне правда стоит понять, что нет ничего вечного. — юноша пожал плечами. — Это... тяжело, но я постараюсь. Очередная помеха сделало его лицо неестественно испуганным. Обито вздрогнул, однако образ бледного, искаженного ужасом лица, отпечатавшийся в его памяти, тут же пропал. — Не знаю, поверишь ли ты мне теперь, когда я умудрился вытрепать тебе все нервы, но… Я долго думал над этим и хочу сказать, что я горжусь тобой. Правда. Я рад, что ты решил получить высшее образование и рад, что ты так твердо идешь к цели. Мне нужно было с самого начала радоваться за тебя, а не вести себя как эгоист, но что есть, то есть. — Изуна рассмеялся. Его голос стал тише и нежнее. — Знаешь. Я даже завидую тебе в каком-то роде. Ты понимаешь, чего хочешь от жизни. Знаешь, чем хочешь заниматься. Мне о таком только мечтать. Потому что… мне кажется, что мое счастье зависит только от моих близких. Если они счастливы — то счастлив и я, а большего и не нужно. Наверное, ты вряд ли меня поймешь. Может, даже осудишь и скажешь, что у меня нет амбиций. Может, ты даже прав будешь. В окне промелькнула тень одинокой птицы. Изуна поправил прядь волос у себя на лбу. — Не забывай меня только. Ладно? Уж не знаю, сколько ты там решил учиться, но я буду ждать тебя. Так много, как нужно. — он слегка приблизился к камере. Обито инстинктивно поежился. О, нет. — Я люблю тебя, ранимый Сенджу. Картинка вдруг на мгновение застыла, подрагивая помехами. Это все? Обито громко вздохнул. Неужели? Нет, нет, не может быть. Мадара понятия не имел о подобном. Не знал, что его брат и Тобирама… — Это были его последние слова мне. — голос Тобирамы из кассеты, огрубевший и наполненный застывшей от холода болью, раздался за спиной. Обито подскочил на ноги, в ужасе обернувшись. Рука машинально ткнула на кнопку «стоп» в маленьком телевизоре, и лицо Изуны, юное и красивое, замерло с грустной улыбкой. Юноша смотрел в пустоту. — Тобирама! — испуганно прошептал мужчина, загородив собою экран. — Я… прости. Я не хотел лезть не в свои дела, я… Но тот не выказал злости. — Изуна подарил мне эту кассету почти накануне своей смерти. Попросил посмотреть ее только тогда, когда я заселюсь в общежитие. За тысячу километров от Тенсея. — тихо продолжил Сенджу, стоя в проеме двери. Обито закрыл рот, не зная, что ему сказать. Тогда альбинос медленно вошел в комнату Изуны и остановился напротив. На его лице не было ни злости, ни грусти. Только мрачная тоска. — Это был конец августа. Я собирался ехать в Барселону. Но… — Изуна погиб. — почти шепотом озвучил догадку Обито. Осторожно отошел от телевизора, давая Тобираме возможность посмотреть на лицо юноши снова. — Давно вы были вместе? — Два года. В каком-то смысле. Обито ошалело покачал головой. — Неужели никто не знал? — спросил он. Тобирама медленно присел на колени у телевизора, холодно посмотрев на отдающую помехами картинку. Его бледная рука коснулась экрана, словно бы погладив поставленного на паузу Изуну по щеке. — Нам обоим… было неловко озвучивать такое во всеуслышание. Про Изуну и так ходили слухи, разговоры про отношения с мужчиной могли испортить нам выпуск из старших классов. — он закрыл глаза, тяжело опустив голову. — Мы хотели рассказать Мадаре, но… Изуна был так обижен на него в те годы. Пожалуй, мы банально… не успели. Обито так и не нашел в себе уверенности не стоять столбом, хотя Тобирама и не выказывал неприязни. Его фирменная ворчливость и холодность словно бы испарились в эту ночь, оставив лишь его настоящего. Оставив только скорбь. Тобирама, как и прежде сидел к нему спиной. — Я так мечтал стать первым в своей семье, кто получит высшее образование. Я смог бы вырваться из этого города и жить с Изуной где-нибудь у океана. Как мы и хотели. Но увы. — Я не знал. — Обито сглотнул. — Так почему не уехал? — Потому что моя мечта умерла. — Тобирама резко вытащил кассету, и грустное лицо Изуны исчезло во мраке. Мужчина медленно повернулся к собеседнику, сжав ее в руках. — Вместе с ним. Удивительно. Эти отношения происходили у всех под носом? Под носом Мадары? Неужели он настолько не интересовался жизнью брата? Обито сделал шаг назад, когда Тобирама поднялся на ноги, но тот не собирался уходить. Вместо этого альбинос молча сел на край аккуратно застеленной кровати и опустил голову, прикрыв глаза ладонью. — Ты никому об этом не рассказывал? — осторожно спросил Обито, таки решившись присесть рядом. Мягкая ткань под пальцами заставила его снова ощутить себя слабым напуганным ребенком, запертым в черном доме собственным родственником. Было ли им всем легче, если бы Учиха-таки принял личину Изуны? Должно быть, да. Никому в черном доме не нужен Обито Учиха. Никогда не был нужен. — Даже Хашираме? Тобирама покачал головой. — Что я мог сказать? — невесело усмехнулся он. — Что человек, которого я убил собственными руками, был моим любовником? Так ты это видишь? Обито отвел глаза. — Ты правда его любил, да? — Больше, чем себя. Воцарилось молчание. Учиха хотел бы сказать хоть что-то, но слова были лишние. В голове тяжело ворочались мысли, и он все не мог поверить в то, что Тобирама хранил молчание все это время. И все это время Мадара безжалостно травил человека, которого любил его младший брат. Который… господи. — Но почему ты решился сказать только сейчас? — встревоженно спросил он. — Почему именно Мадаре? Мужчина лишь пожал плечами, не глядя на него. Пальцы сомкнулись на кассете сильнее. — После того как к вам приехал этот ребенок, Мадара будто… я не знаю. Ожил. Встал на ноги и перестал жалеть о смерти брата. — Ну… — Обито улыбнулся. — Не то, чтобы сильно. Он до сих пор скорбит по Изуне. — Конечно. Он не может не скорбеть. — вдруг обернулся к нему альбинос с какой-то странной тревогой в глазах. Верно. Не имеет права забыть. Хоть на мгновение его жизни эта боль не может его отпустить, а иначе он плохой брат. — Но тем не менее он изменился. В чем-то. Я подумал, что это знак. И решил открыть правду. Обито сомневался в том, что это хорошая идея, а его родственник и правда способен переварить тот факт, что убийца его брата имел с ним вполне себе двусмысленные отношения. Даже сам Учиха с трудом переваривает! А он ведь им всем чужой. Приехавшая ради замены марионетка, которую почему-то не выбросили за ненадобностью. …Но, как-никак, он готов слушать. — Как же вы сошлись? Мадара говорил, ты ненавидел его брата. — Нет! — испуганно вздрогнул Тобирама, едва не выронив кассету. Затем тяжело вздохнул, проведя по надписи на ней холодными пальцами. — Нет… Я никогда не ненавидел его. Вел себя как урод. Бывало. Но не ненавидел. — Чего я хочу? Я хочу, чтобы ты исчез из моей жизни вместе со своими идиотским братом! Обито медленно кивнул. Он подбирал слова так осторожно и так скрупулезно, словно бы одна неверная фраза могла разрушить то хрупкое доверие, что вдруг появилось между двумя почти незнакомыми друг с другом людьми. — Как вы… Тобирама понял его без лишних объяснений. Ему давно хотелось поделиться своей болью хоть с кем-то, но она так долго жила в нем, что окаменела и с трудом открывалась. Обито мог бы изменить это хоть немного. Он всегда был хорошим слушателем. — Однажды я сказал ему, — Тобирама прикрыл глаза, посмотрев на слегка открытую дверь. В доме было тихо. Никто бы не искал их на третьем этаже. - …я хочу, чтобы ты исчез. И Изуна едва не набросился на него с кулаками за одну эту фразу. Тобирама тоже был зол. Проклятый Учиха ходил за ним хвостом почти все его детство, а теперь его навязчивость обрела оттенок явного соперничества, потому что видите ли Изуне вдруг уперлось рассорить их старших братьев из-за ревности к Хашираме. Что ж. Тобирама помогал ему почти с радостью, потому что тоже хотел оборвать эту проклятую связь с их дурацкой семейкой и больше не видеть ни Мадару, ни, уж тем более, Изуну. Он так думал. Но их попытки затянулись, вынудив обоих общаться слишком плотно. Встречаться каждый день. Контактировать. Тобираму это стало утомлять, хотя бы потому что он никогда не любил впускать в свою одинокую повседневность других людей, а Изуна в ней, как назло, уж слишком зачастил. Сперва трюк с телефонами, затем с подставным письмом от подружки, после парочка неудачных случаев — но эти идиоты либо смеялись над неудачами друг друга, либо по-доброму забавлялись над глупыми младшими братьями. Планы горели один за другим. Разбивались об их дружбу, а истерики Изуны только подливали масла в огонь. Идиот несчастный. Теперь, когда их братья знают о планах младших — рассорить их невозможно. Тобирама сдался прямо при своем временном союзнике, когда очередная попытка подставить Хашираму провалилась, и их отношения снова оказались прочнее любого необработанного алмаза. Дружба Мадары и Хаширамы была слишком крепка. Их могла разлучить лишь смерть, и в конце концов именно это и произошло. Смерть Изуны разорвала даже такую связь и ее уже не спасти, как бы брат ни старался. Но это случилось потом. Сперва Изуна, живее всех живых, гневно кричал на Тобираму, а Тобирама кричал на него в ответ. Это было одинокое кафе на открытой террасе. До роковой ошибки Сенджу — два года, и он яростно бросается необдуманными словами, вызывая у юноши напротив безумную ярость, боль, огорчение. Это читается на его лице и альбиносу почти стыдно. Жаль только те слова не вернутся в уста. Жизнь снова и снова показывает всем им, что есть вещи, которые не исправишь и не вернешь назад. Изуна тогда ошалело закрыл рот. Его глаза прищурились в странном разочаровании и он вдруг молча, почти беззвучно, повернулся к Тобираме спиной и бросился прочь, скрывшись за открытыми, обдуваемыми еще теплым ветром, зонтами, а пожалевший о своих словах Сенджу не успел его остановить. Они поссорились за день до начала осени. Завтра пришел бы сентябрь. Тобирама пожалел о своих грубых словах в следующие же пять минут, но Изуны и след простыл, а идти к нему домой было как-то… неловко. Стыдно, после такой грубой ссоры. Мужчина надеялся, что встретит его в школе, но юноша так и не появился там на следующий день, проигнорировав и начало учебного года, и молчаливое раскаяние Тобирамы. Мужчина мрачно усмехнулся, окинув взглядом давно оставленную хозяином комнату. Он спрашивал у Хаширамы в тот день, что же случилось с маленьким Учихой, а тот лишь озадаченно пожимал плечами. Странно, но Мадара не появился в школе тоже, посему Тобираме осталось лишь нетерпеливо дожидаться конца дня, изнывая от чувства вины и навязчивых мыслей. Последний день лета — а он повел себя как ублюдок, пусть и перед Учихой. Это было лишнее. Такой низкий поступок был не со зла, скорее от ярости, но разве это его оправдывало? Тобирама скучающе посмотрел в окно. Лучи пока еще летнего солнца падали на его бледное лицо, мешая видеть школьную доску. Впрочем, даже без них Тобирама никак не мог заставить себя думать об идущей сейчас математике — все мысли неизбежно возвращались к огорченному Изуне, смотрящему на него с… таким разочарованием. Обидой. Сенджу вдруг подумал, что наступил их конец. Что Изуна понял что-то для себя и больше ни секунды не проведет в его компании, как бы тот не извинялся. Как же иронично. Тобирама был убежден в том, что Изуна лишь мешает ему и бесконечно злит, а единственное, чего хочет подросток — избавиться от этой надоедливой обузы и вздохнуть спокойно. Но едва Изуна и правда оставил его в покое — на душе стало пусто и тревожно. Быть может, из-за дурацкого чувства вины? Только его и не более? В конце концов Тобирама не выдержал и, отпросившись с урока, пошел прямиком к черному дому, дабы извиниться и поставить на своих переживаниях точку, вот только увы — открывший ему дверь Таджима, уже изрядно постаревший к тем годам, лишь обессиленно покачал головой. Несчастному было легко сладить со своими детьми, когда они были еще совсем малы, но едва они стали подростками, приобретя куда более широкий круг проблем, — он вдруг ощутил как все чаще оказывается бессилен и перед лицом выходок Мадары, и перед капризным поведением Изуны. Как и всегда, Таджима был слишком мягок, даже с влиянием Буцумы, уехавшего на пару дней в соседний город. — Был бы тут Буцума — мы бы справились. — причитал Таджима, протирая костистые руки. — А так… Изуну даже брат родной из комнаты вытащить не может. Куда уж я… Тобирама остановился посреди деревянной прихожей. Его взгляд упал на хорошо знакомую ему картину с островом и кипарисами. — Давно из комнаты не выходит? — спросил он. Таджима задумчиво почесал подбородок. Значит, причины такой злости на всех со стороны сына не знает. А ведь Сенджу знал. — Со вчера. Я оставил ему завтрак у двери, а он даже не притронулся. — мужчина вздохнул, пропустив Тобираму к лестнице. — Не понимаю, что с ним происходит. Весь на нервах. Постоянно с братом ругается. Боюсь, не случилось ли с ним чего… Парень понимающе кивнул, указав на второй этаж. — Можно мне с ним поговорить? — Попробуй, Тоби. Но я не думаю, что он тебе откроет. Мадара встретил его в коридоре третьего этажа, но лишь молча кивнул в знак приветствия, скрестив руки на груди. — Мой брат сейчас немного злится на всех подряд. Если пришел предложить очередной шпионский план — расскажи его мне. Обещаю, что передам слово в слово. — рассмеялся он, но Сенджу было не до веселья. Он попытался обойти Учиху, но тот выставил ногу так, чтобы Тобирама едва не споткнулся. Вот засранец. Они были подростками совсем. Не то, чтобы соперничали, просто с возрастом Мадара все больше хотел бросать вызов даже тем, кто заранее объявлял себя проигравшим перед его нездоровой гиперактивностью. Такие как он обычно становились школьными хулиганами или вроде того, но Учиха им не стал. Вернее, не совсем. Возникло молчание. Тобирама вдруг заметил, что Мадара немного ниже, и это, казалось, придало ему решимости. — Отвали. У меня к нему другое дело. — ответил он коротко, отведя взгляд. Отпихнул парня от себя и направился к двери Изуны под чужое недовольное фырканье. — Это случайно не ты его так обидел? Смотри, Сенджу. Нажалуется мне — я с тебя шкуру спущу. — проронил Мадара перед тем как уйти, но альбиноса это не испугало. — Лучше бы брату время уделил, а не мне угрожал. — тихо пробормотал он, но эти слова никто не услышал. Парень остановился напротив знакомой двери, занеся руку для стука, но в последний момент вдруг замер, заметив табличку на двери.

«Сенджу вход воспрещен!» П.С. Особенно Тобираме! Изуна Учиха».

Боже мой, она была прибита к старой дубовой двери так яростно, что в голове альбиноса сразу предстала жуткая картина младшего Учихи, забивающего огромные длинные гвозди в его череп, но он поспешил проморгаться. Хотел было позвать Изуну и вновь помешкал, припав к двери ухом. По ту сторону послышался скрип форточки. Что этот идиот задумал? Прыгнуть с окна? Нет. Нет, конечно. Изуна же не собирается убиваться только из-за… Вот дерьмо. Тобирама бросился в соседнюю комнату, резко открыв окно. Высунулся наружу так, чтобы видеть окно в комнату Изуны, но его уже там не было. Тогда он молча опустил взгляд к старому саду Учих и обомлел, заметив мальчишку уже внизу. Тот деловито отряхивался от налипшей на колени земли и со смехом доставал запутавшиеся в черных волосах веточки. Прыгнул всё-таки. Он что, совсем больной?! И правда ведь прыгнул с третьего этажа. А если бы сломал что-нибудь? Сенджу хотел было наорать на него, но передумал, вместо этого пригнувшись к подоконнику. Изуна рассеянно посмотрел по сторонам и вдруг торопливым шагом направился куда-то в сторону леса за домом. Значит, не заметил. Но куда это он? Взгляд альбиноса выхватил красное полотенце у него в руках и все сразу стало ясно. Тобирама нахмурился, посмотрев в сторону горизонта, где большим оранжевым диском медленно садилось солнце. К озеру что-ли поперся? Почти на ночь? Что за очередная придурь? Парень торопливо вернулся в коридор и попытался открыть дверь, ведущую в комнату Изуны. Заперто. Само собой. Тобирама вздохнул, потерев веки. Надо идти за ним, пока ничего еще не случилось. Ведь, определенно, нужно быть абсолютным гением, чтобы решить отправиться поплавать чертовой ночью. Там же ни одного фонаря в округе. Если начнешь тонуть — даже берега не увидишь. — Ну что? Сказал тебе что-нибудь? — Таджима едва не столкнулся с бегущим по лестнице Тобирамой, но тот в последний момент остановился, встревоженно заглядывая ему за спину. На выход. Ему срочно нужно догнать Изуну, пока он не ушел слишком далеко. — А… нет. — альбинос не решился выдавать Учиху перед семьей, в противном случае ему бы влетело если не от Таджимы, то от Мадары и Буцумы уж точно, а Сенджу не хотел портить их отношения еще больше. Все будет нормально. Он поговорит с парнем, образумит, и они осторожно сделают вид, что ничего не было. — Тоже не хочет со мной разговаривать. — Кто бы сомневался, — послышался насмешливый голос Мадары из зала, — Небось назвал тебя уродом Сенджу напоследок? Тобирама не успел ответить, потому что отец парня, сидящего перед телевизором, уже вовсю недовольно сверлил его глазами. — А ты не злорадствуй, Мадара. Завтра вы оба пойдете в школу как нормальные дети и именно тебе, а не Тоби, придется об этом позаботиться. — строго сказал он, и юноша яростно фыркнул, отвернувшись к экрану. В телевизоре закричала какая-то дамочка. Альбинос вздрогнул, когда ее лицо на картинке сменилось кадрами выбирающихся из земли давно сгнивших мертвецов. Юноше показалось, что один из них вдруг посмотрел на него через плечо Мадары, и его желтый зрачок исказили помехи. Тобирама пришел к озеру минут через двадцать, хотя старался идти едва ли не бегом. Пока не стемнело окончательно, посему он еще видел беговые дорожки у небольшой парковой зоны, благодаря чему и смог выйти и к озеру, сейчас сияющему в свете почти исчезнувшего солнца. Небо было темно-фиолетовым. Любимый цвет Изуны. Забавно, что Сенджу его все еще помнил. Спустившись с небольшого рва, Тобирама-таки вышел на причал, но там никого не оказалось. Давно Изуна сюда пришел? И пришел ли именно сюда? Может Тобирама неверно сложил два плюс два? Парень повертел головой в поисках знакомого щуплого силуэта, но было уже слишком темно. Вдалеке виднелся одинокий лес. Старый. Таджима говорил, что когда он был совсем ребенком — тот ничем не отличался от себя сегодняшнего. Альбинос осторожно вышел на причал, посмотрев на свое отражение в едва колышущейся воде. Она была настолько прозрачной, что даже в темноте парень видел россыпи округлых камней и одинокие черные водоросли, похожие на волосы утопленниц. Тобирама поежился. В их местности вечера все еще были теплые, несмотря на наступивший сентябрь, но озеро почему-то отдавало мертвецким холодом. Неужели Изуна и правда собрался тут купаться? Парень решил пройтись вдоль песчаного берега, чтобы убедиться в обратном. Стало очень тихо. Не было слышно ни птиц, ни завывания ветра, однако до ушей Тобирамы доносились редкие всплески воды, навевая странный, томившийся глубоко внутри, страх. Плохое это место. Жуткое. Никогда не вызывало у него восторг даже в детстве. Тобирама любил воду, любил все, что связано с океанами, но это озеро всегда нагоняло на него страх еще с детства. Может быть виной тому был отец или Хаширама с Мадарой, однажды силком затащившие его в ледяную воду. Парень вздрогнул, когда рядом с ним вдруг взлетела какая-то черная птица. Остановился посреди пляжа и наконец заметил то, что искал — у самой воды на песке лежало красное полотенце и чья-то одежда. Тобирама осторожно подошел ближе. Точно. Изуна бросил здесь и свою синюю толстовку, и брюки с обувью. И еще... Парень вдруг смущенно отвел взгляд, когда заметил среди кучки одежды даже белье. Он решил поплавать в чем мать родила? Боже, нельзя же быть настолько сумасшедшим! Тобирама огляделся в поисках хозяина лежащей у его ног одежды, но в воде не было ни души. Тогда он посмотрел в сторону возвышающихся над водой скал неподалеку от пляжа и обомлел. Нашел. Таки нашел его. Полностью обнаженный Изуна стоял к нему боком, посему и не заметил Тобираму в полумраке. Солнце окончательно зашло за горизонт, погрузив озеро во мрак, но яркая луна освещала юношу на скале достаточно, чтобы альбиносу было что разглядывать. Тобирама нервно сглотнул. Он никогда не видел Учиху без одежды, а сейчас такая внезапная интимность подействовала на него почти успокаивающе. Страх перед мраком прошел, оставив место лишь почти подростковой неловкости. Он знал, что Изуна худощав и субтилен, но никогда не думал, что найдет в его тонкой худой фигуре что-то красивое. А какая у него была длинная шея... Юноша на скале выгнул спину, задрав лицо к лунному свету и закрыв глаза. Волосы он распустил, и сейчас они черными прядями струились по острым плечам. Его тонкие руки за спиной крепко сжимали друг друга в замке. Готовится прыгнуть? А если там недостаточно глубоко? Идиот несчастный. Если с третьего этажа повезло навернуться и ничего не сломать, это не значит, что повезет и здесь! Изуна приоткрыл глаза, подняв ладонь к лицу. Тобирама, словно приросший к земле, как завороженный смотрел на то, как он откидывает волосы за плечо и слегка сгибает правую ногу. Альбинос вдруг покраснел, опустив взгляд к чужому впалому животу и… — Эй, кто там?! — вопрос Изуны, вдруг посмотревшего на него, застал в упор. Черт! Заметил. О, нет, нет. Теперь ему никогда не отмыться от клейма извращенца. Тобирама дернулся, будто бы собираясь рвануть либо обратно к парку, либо к скале, на которой юноша и стоял. А Учиха явно понял его намерения превратно, инстинктивно сделав шаг назад и оступившись. Мгновение и громкий, но короткий крик - и Изуна полетел спиной прямо в воду. — Изуна! — всплеск воды заставил его броситься к скале, неуверенно потоптавшись на месте. Проклятье. Должно быть Учиха не узнал его в темноте и испугался. Если он ударился головой о какой-нибудь камень под водой — сам не выплывет, — Изуна! Черт! Тобирама сорвал с себя серую кофту, откинув ее на песок, с трудом снял кеды и стремглав бросился на выручку. Его ноги тут же увязли в иле, начавшимся, когда вода достигла его груди. Сенджу ненароком оступился и ушел в нее с головой, разнося вокруг себя брызги, пузырьками скользящими по покрытой мурашками коже. Господи. Какая там была ледяная вода. Тобирама потерял понимание того, что происходит, едва ощутил на себе этот пронизывающий холод сполна, разом выпустив весь воздух из легких. Мышцы сковало льдом, вморозившимся в кровь. Юноша попытался подвигать руками и выплыть на поверхность, но его тело словно бы окоченело от холода, и все что он мог — беспомощно бить ногами воду. Нет. Нет. Не может быть. Тобирама ощутил как к сознанию подступает паника — дно вдруг ушло из-под его ног и исчезло, как бы он не старался коснуться его. Нет, нет, не может быть. Он отплыл не так уж и далеко! Тобирама замотал головой, в ужасе открыв рот, и его легкие тут же заполнились холодной водой. В груди словно разожгли пожар. Он хотел закричать, но не мог, а поверхность, сияющая при свете луны, отдалялась от него все дальше, будто бы у этого треклятого озера и не существовало дна. Тобираму неизбежно затягивало в самый низ, как бы он не старался грести оледеневшими конечностями. Еще один крик в пустоту. Пара пузырьков вышла из его открытого рта и альбинос вдруг ощутил что-то еще. Холодная рука вцепилась ему в лодыжку. В этот момент панический ужас заполнил его сознание до краев, вынуждая биться о воду так, словно он был ужом, упавшим на раскаленную сковороду. Тобирама яростно ударил вцепившуюся в него руку свободной ногой, но слизкая хватка была слишком сильная. Вот и конец. А ведь говорил Таджима — не связывайся с призраками ночью. Без света солнца, особенно зимой, они наиболее сильны. Господи, неужели он умрет? Сознание понемногу затягивалось сонной пыткой. В груди по-прежнему адски жгло, а он из последних сил барахтался под водой, уже не понимая, где находится. Может, призраки оттащили его на середину озера? Чьи-то ледяные пальцы вцепились ему в плечи и Тобирама понял, что обречен. Утопленник. Это тот самый утопленник, которому и принадлежали те волосы-водоросли. Вот они, аккуратной волной развиваются вокруг бледного мертвецки-синего лица и больших черных глаз. Кто-то резко тащит его за собой, а парень проваливается в небытие так, словно линию его жизни перерезают железные ножницы. Яркие искры от костра устремляются вверх. Тепло заботливо греет обоих, хотя корпел над его зарождением лишь один человек, сейчас неприязненно смотрящий на Тобираму, сидящего напротив. Изуна недовольно поджимает губы, кутаясь в красное полотенце сильнее. С его мокрых прядок волос, прилипших ко лбу, стекают струйки ледяной воды. — Полотенце не дам. Свое надо было приносить. — хмуро говорит юноша. Его вещи по-прежнему лежат на песке. Дрожащий от холода Тобирама тоже не спешит одеваться, понимая, что все равно лишь намочит свою одежду и озябнет еще больше. Парень нехотя кивает, вытирая лицо от струящихся с волос капелек воды. И не надо. После того как Изуна спас его из воды, где также имел все шансы откинуться, упади неудачно — Тобирама вообще не имеет право просить хоть что-то. Поэтому и молчит. А Изуна вдруг кривится, вытягивая облепленные песком ноги ближе к костру. Повезло. Он взял с собой зажигалку, а хвороста здесь было навалом. Тобираме даже не нужно спрашивать, откуда он в принципе знает как разжигать костры — Таджима был горазд научить своих детей любой, казалось бы, бесполезной чуши. Жаль только по итогу она не оказалась такой уж бесполезной. — Раз уж решил искупаться. Тобирама прыснул, протерев нос. Он до сих пор чувствовал себя так, будто бы провалился под лед посреди января, но теплый ветер и костер рядом понемногу согревали. — Я п-п-похож на идиота, которому может п-п-п-приспичить поплавать посреди ночи? — с трудом выговорил он, а после сделал глубокий вдох, постаравшись не дрожать. — Ну, а ты? Давно у тебя это хобби? — Хобби? — скучающе переспросил Изуна, положив подбородок на сомкнутые колени. — Плавать в ледяной воде. Да еще и в чем мать родила. Учиха невесело улыбнулся, внимательно разглядывая чернеющие от огня ветки. Смотрел куда угодно, но не на Сенджу. А тот видел в его глазах красные и желтые искры, вздымающиеся к черному небу. — Она не такая уж и холодная. — произнес юноша ворчливо. — Просто соваться в нее не надо. Если ко дну идешь как топор. Такой неразговорчивый, даже после того как спас Тобираму. А ведь мог бы глумиться до конца школы как обычно делал, неужели его настолько задели чужие грубые слова? — Я плаваю получше тебя. Меня просто… Схватили за ногу? Нет. Хватит с него бреда. Тобирама прикрыл глаза, устало вздохнув. Лес на соседней стороне озера зашумел от резкого порыва ветра, но его почти не было слышно за треском костра. Не случилось ничего. Просто Тобирама в панике и одури от ледяной воды принял корягу, торчащую из мерзкого ила за руку мертвеца, которого увидел в дурацком ужастике. Чертов Мадара. Все было бы в порядке, смотри он какую-нибудь Санта- Барбару по телевизору. Сенджу виновато взглянул на обнявшего колени Изуну и снова ощутил укол собственной совести. — Слушай, по поводу того, что я сказал. — Тобирама махнул рукой. — Прости меня. Ладно? Я не со зла. Правда. Изуна не смотрел на него. — Это я должен извиниться. — тихо признался он и поджал губы. Что? Тобирама дернул головой, посмотрев на него с изумлением. Извиниться? За что? С каких это пор Изуна Учиха за что-то извиняется? Парень не произнес больше ни слова, молча взял немного песка в руку и пропустил его сквозь пальцы. Тобирама вдруг подумал, что он похож на ведьму. Обнаженную, проводящую у огня непонятный ночной ритуал рядом с проклятым озером. То ли на удачу, то ли на проклятье. Интересно, танцевал ли он когда-нибудь перед костром? — В каком смысле? Изуна холодно улыбнулся, но его улыбка тут же пропала с лица. — Я знаю, тебе не очень нравилось со мной общаться. А мне было на это плевать, потому что ты мне нравился. — рука вытерла налипшие песчинки об мокрое колено, — поэтому я постоянно навязывался тебе. Бегал за тобой везде и все такое. Даже наши с тобой попытки рассорить Мадару и Хашираму, они… — Изуна вздохнул. — Отчасти я просто хотел провести с тобой время. Это отдало болью в сердце. Тобирама ощутил как кровь прилила к щекам и смущенно отвел взгляд. — Изуна, я… — Не нужно оправдываться. — прервал его юноша, а затем-таки посмотрел в чужие алые глаза и улыбнулся. — Правда. Я все понимаю. Нам могут нравиться люди, а могут не нравиться. Тут ничего не попишешь. Было эгоистично заставлять тебя с собой общаться. Прости. — Но мне действительно стыдно из-за своих слов. — Ничего страшного. — Изуна снова посмотрел на костер, словно бы видел в нем нечто большее, чем мог увидеть Сенджу. Ведьма. — Я больше не буду тебя доставать. Клянусь. Тобираме оставалось только опешить от этих слов. Он неловко прокашлялся, не зная как реагировать на новости, которые хотел услышать давным давно. Но радоваться не хотелось. — Но ведь... Мадара и Хаширама все еще общаются. Что ты будешь делать с этим? — Это то, о чем я хотел попросить тебя в последний раз. — Что? — Хотел попросить помочь мне еще раз, — он посмотрел на удивленного парня почти умоляюще. — Только раз и все. — Помочь? — но Тобирама догадался сам. — Ты снова хочешь попробовать рассорить их, да? Они оба понимали. Изуна грустно кивнул. — У меня нет никого ближе Мадары. Я не хочу, чтобы он отворачивался от меня. — Изуна сел на колени, неловко обернувшись полотенцем. Альбинос смущенно отвел взгляд, когда заметил как черная прядка волос упала на его лоб. Это казалось чем-то красивым. Сам Изуна казался красивым, и эта мысль была ужасно постыдной. Нет. Тобирама видел в нем не более, чем ребенка все эти годы, а сейчас перед ним вдруг предстало осознание того, что его надоедливый маленький враг почти завораживает. — Давай попробуем снова. Даже если не выйдет, я отстану от тебя. Честно. Не буду больше звонить. И стоять над душой. Даже в ваш дом никогда не заявлюсь. Обещаю. Но... Тобирама не успел ответить, потому что Изуна вдруг сел совсем рядом, посмотрев на парня с улыбкой. — Ты же поможешь мне? Сенджу смущенно отвел взгляд. Обнаженный юноша под рукой вдруг показался чем-то слишком непозволительным, неправильным. Рука сжала прилипшую к коже ткань брюк. Тобирама думал, что хотел избавиться от Изуны навсегда, но теперь, когда тот так умоляюще смотрел на него, будучи настолько беззащитно обнаженным — Сенджу сомневался в этом желании. Что если он лишь лжет сам себе? Сможет ли он привыкнуть к жизни без Изуны? Парень неуклюже кивнул, хотя совсем не хотел соглашаться. — Конечно. Изуна улыбнулся, опустив голову. Оранжевые пятна от костра играли на его лице хоровод. — Я веду себя как придурок, да? Я знаю, просто… я же люблю Мадару, а он….оставил меня ради какого-то Сенджу. — Понимаю. — через какое-то время ответил альбинос, свыкнувшись с чужой неприличной близостью. — Неужели? — глаза юноши расширились от изумления. Альбинос пожал плечами. — Мой брат оставил меня ради какого-то Учихи. Оба рассмеялись в тот момент и смех их окончательно разрушил гробовую тишину, витавшую над холодным озером. Этот разговор оставил Тобираму опустошенным до самого возвращения домой, где он к тому же получил выволочку и от приехавшего из соседнего города отца, и от испуганного брата, встревоженно спрашивающего у него, где же тот пропадал. Но Сенджу упорно молчал, предаваясь тоске и метающимся в голове мыслям. Ел неохотно, украдкой поглядывая на брата, и никак не мог прогнать мольбы Изуны из головы. Парень звал его на очередную слежку за братьями завтра, божась, что это будет в последний раз, но что он задумал? А главное, что задумал Хаширама, сейчас хитро смотрящий на него в упор? — Я иду спать. И вам советую. — вдруг ворчливо проговорил Буцума, устало поднявшись из-за стола. Его длительные поездки давались ему все тяжелее, а с возрастом здоровье мужчины становилось все более слабым и податливым на старческие болезни. Таджима тоже постарел уже тогда, стал плохо видеть и уже не так хорошо справлялся с крохотными символами на старых текстах, когда как их отец то и дело страдал и от сбоящего сердца, и от давления, вынуждающего его все чаще полагаться на детей, нежели на собственные трясущиеся руки. Они не были древними стариками, их сыновья на тот момент ведь даже не достигли совершеннолетия, однако смена поколений чувствовалась уже сейчас. Таджима и Буцума уже не те заботливые родители. Все чаще их отцовские фигуры уходят куда-то на дальний план, а других влиятельных авторитетов у альбиноса так и не появилось. Тобирама почти скучал по себе ребенку в такие моменты. Буцума коротко кивнул улыбнувшемуся ему Хашираме. — И посуду за собой перемойте. Увижу хоть одну тарелку… — Все нормально, папа. Все сделаем. — успокоил его старший сын, поднявшись из-за стола, и беззаботно убрал отросшие волосы за плечо. Мужчина не произнес больше ни слова, предпочтя удалиться в спальню. Когда они остались лишь вдвоем, Тобирама-таки внял просьбе родителя и принялся за посуду, тщательно перемывая даже ту, что оставил после себя Хаширама, а тот лишь встал рядом, словно бы раздумывая как начать разговор. — Так где ты был так поздно? И почему мокрым пришел? — спросил он наконец. Тобирама сверлил взглядом губку у себя в руках. За окном яркими точками на чернильном небе пылали звезды. Не дождавшийся ответа старший Сенджу вдруг изумленно прикрыл рот рукой и игриво толкнул брата локтем. — Ох-хо! Я понял. С девушкой, да? Тобирама тут же покраснел, мрачно фыркнув. — Ерунды не говори. Будто бы у него глаз нет. Кто вообще посмотрит на такого, как Тобирама? Он был уродом-альбиносом для одноклассников почти всю жизнь, начиная с того момента, как Буцума, сдавшись напору Таджимы, таки отдал их в школу. Хашираме хорошо. Он легко прижился в большом коллективе и вскоре стал любимчиком своего класса, когда как его братик приобрел репутацию холодного и нелюдимого пугала для всех. Ничего не изменилось и сейчас. Очень немногие девушки решались даже намекнуть Сенджу на их интерес, а те кто решались — неизбежно сталкивались с его ворчливым и занудливым характером и быстро теряли всякое желание. Нет у Сенджу никакой девушки. И не нужна она. Что он сейчас может ей дать? Мужчина отпихнул улыбающегося брата и бросил в умывальник и кастрюлю. На ужин были картофельные котлеты, да еще и сготовленные Хаширамой, а после его готовки приходилось намывать чуть ли не полпосуды в доме, с кухней в придачу. В этот раз, правда, брат справился чище обычного. Не оставил даже грязных ножей на подоконнике. — Ну, а что? — и снова эта дурацкая ухмылочка. — Ты у нас парень завидный… Небось уже кто появился, а? Тобирама тяжело вздохнул. И чему же завидовать? Уродливым узким глазам с красной радужкой? Пожелтевшим на концах белым ресницам? Или то, что его дурацкие брови иногда даже не видны на бледном лице? Тому, как случайные дети на улице спрашивают, седой ли он и сколько же ему лет? А может кто-то позавидует его проблемам со зрением или покраснениям на коже, обожженных солнцем? Идиотский позитив его глупого брата иногда раздражал. А Изуна… Этот несносный Учиха всегда умел говорить паршивые вещи и придумывать обидные прозвища, но когда его оскорбления касались внешности… было больнее всего. — С Учихой я был. — буркнул парень, отряхнув руки от воды. Собственные бледные ладони, на которых так хорошо виднелись фиолетовые вены и алые прожилки, показались мертвецки синюшными и уродливыми. Чертов Изуна. — Этот идиот решил поплавать на том дурацком озере на ночь глядя и едва не утонул. Тобирама стыдливо умолчал о том, что едва не утонул как раз он, а не удивительно неплохо плавающий Изуна, как и более интимный моменты их времяпровождения. Не хватало еще и насмешек в свой адрес получить. А Хаширама на них горазд. — Утонул? — брюнет устало вздохнул. — Боже мой, ну что за истеричка? Небось еще и назло брату убиться решил. Тобирама пожал плечами, вытерев ладони полотенцем. Он-то тут причем? Альбинос как раз самый здравомыслящий из их недокомпании. — Смотреть Мадаре за ним надо. А не с тобой в раздевалках обжиматься… — А нечего было подсматривать! — вспыхнул Хаширама, покраснев. На всякий случай посмотрел на лестницу, убедившись, что отец и правда отправился спать. — И вообще. Изуне же не десять, чтобы за ним как за ребенком смотреть. Давно пора понять, что и своя жизнь должна быть. — Сенджу вдруг смущенно опустил глаза в пол, осознав, что сморозил это слишком грубо. — Я имею ввиду… Слушай. Все любят Изуну в школе. Да и в городе тоже, а у него даже друзей нет, потому что он слишком занят тем, что пытается рассорить нас и довести до ручки старшего брата. Это ведь неправильно. — Неправильно? — Сенджу хмыкнул. — Изуне никто не сдался, кроме брата. Вот и все. — В том-то и дело. — Хаширама попытался заглянуть брату в глаза, но тот отвернулся, скрестив руки на груди. За окном не было видно ни зги. Луна на озере была полной, но сейчас скрылась по ту сторону их дома. — Нельзя зацикливать свою жизнь на одном человеке, Тоби. Будь то брат или там… девушка или жена. Нужно и одному как-то уметь быть. И друзей иметь. Никто ж не запрещает ему проводить с братом время. Младший Сенджу нехотя кивнул. Доля правды в этом была. Учихи были близки в детстве куда сильнее их с братом. Они были у друг друга и лучшими друзьями, и семьей, и надежными соратниками по любым выходкам, которые успел перетерпеть Тенсей, но они выросли. Безусловно Мадара любил брата и сейчас, просто он вырос из их отношений, нашел лучшего друга, новые знакомства. Увлечения. Двинулся дальше. А Изуна… Изуна будто бы и не изменился с самого детства, до сих пор оставаясь привязанным к старшему. Это даже грустно в каком-то смысле, не так ли? Вся нагоняемая злость Учихи скорее от ревности и бессилия, чем от ненависти к Хашираме, но что ему-то с того? Они ведь уже во всем разобрались. Верно? Тобирама хотел было подняться к себе, но вдруг почувствовал руку брата на своем плече и удивленно обернулся. Хаширама смущенно прикусил губу. — Слушай. — замялся он. — Ты не мог бы мне помочь в кое-чем? — Если это очередная выходка, то я тебе не Мадара… — Да нет же! Дело в другом совсем. — Хаширама устало вздохнул, нервно заправив прядку волос за ухо. — Я завтра после школы хочу вечер с Мадарой провести. У него дома. — И? Хаширама усмехнулся. — Ты не мог бы на это время Изуну куда-нибудь сводить? — он махнул рукой, будто бы вырисовывая ею круг. — Я имею в виду. Прогуляться там. В парк или еще куда. Чтобы он… Не мешался под ногами? Тобирама дернул плечом. Последнее, чего он хотел — защищать придурка Учиху, но даже он не заслуживал такого отношения. Впрочем. И Хашираму можно понять. Что бы он ни чувствовал к своему другу — а третий лишний со своими истеричными заскоками изрядно портил их совсем не странную идиллию. Что же между этими двумя творится… — У меня и свои планы есть. — холодно ответил он, на что Сенджу умоляюще сложил ладони. — Пожалуйста, Тоби. Это прямо очень важно. Я хочу… слушай, мне нужно, чтобы вы оба ничего не замышляли против нас хотя бы завтра. Тебе сложно что ли? Ну, Тоби... А ведь и правда. Что ему сказать на такое? У Тобирамы нет ни друзей, ни девушки. Его планы на вечер — сидение в комнате за очередной книгой или корпение над уроками, а Изуне он ничего не обещал. К тому же перед братом у него и правда изрядный должок, после всех этих махинаций. Жаль, грустный взгляд глупого Учихи нельзя просто выбросить из головы. Жаль, что он все еще не знает, хочет ли избавиться от него или нет. — Хаширама. — Ну Тоби! Ну пожа-а-а-луйста. — принялся упрашивать его брат, и Тобирама сдался, хотя даже не понимал почему. Что-то в голосе старшего отдало далеким детством, пропитанным запахами лета, словно он снова был ребенком, упрашивающим его отпустить мальчика в мешке. Альбинос вздохнул, махнув рукой. — Я подумаю. — О! Хаширама благодарил его так тепло и жарко, что Тобирама невольно улыбнулся сам, ощущая на своих плечах смуглые руки. Его брат был полной противоположностью его самого. Яркий, общительный — он словно притягивал своей харизмой всех вокруг себя. Выстраивал связи и питался ими, как растения солнечными лучами, а Тобирама только и мог, что хватать крохи от него. Они так выросли. Изменились и одновременно нет. Альбинос ушел с этими мыслями в спальню и еще долго думал над ними, пока не уснул, ощущая на себе далекое солнечное лето. А на следующий день оно будто бы вернулось и в реальность, потому что солнце ярко светило над головой, а на улице веяло теплым ветерком, словно осень и не наступала. Тобираме пришлось снять с себя слишком рано надетую толстовку и бросить ее в шкафчик ко второй перемене. Он ждал Изуну и почему-то ощущал странную робость, ставшую во сто крат сильнее, едва тот и правда появился у своего шкафчика, о чем-то разговаривая с двумя одноклассниками. Черт. Тобираме, скрестив руки на груди, пришлось ждать, когда все трое наговорятся, ощущая, как сильно бьется сердце. Вот те на. Он знает Изуну почти полжизни, а сейчас мальчишка почему-то кажется ему таким чужим и недоступным, словно бы альбинос и вовсе не достоин звать его хоть куда-то. Такой вежливый и милый со всеми. Стоит, прижимая учебники к груди и смеется, глядя на очередных желающих стать ему близкими. Хорошая попытка, но Изуна — лишь звезда на далеком небе. Она дарит свое сияние всем, но никогда и никому не принадлежит. Самый популярный мальчик школы из пресловутых сериалов для тупых подростков? Смешно и грустно одновременно. Ну и ладно. Тобирама все равно делает это не ради себя. Дождавшись, когда оба одноклассника отправятся восвояси, бросив на приблизившегося к Учихе альбиноса неприязненные взгляды, Тобирама махнул Изуне рукой и незаметно набрал воздух в грудь. Спокойно. Он согласится. С чего бы нет? Ты ему нравился, черт возьми, что бы это ни значило. А сейчас? — Привет. — тихо проговорил Тобирама, отведя взгляд. — Я тут подумал… Он запнулся, а лицо Изуны стало озадаченным. Это всегда нелегко, пусть даст Сенджу немного времени! В конце концов, он уже как-то делал точно такую же попытку позвать одну из девиц параллельного класса на прогулку, а она, взглянув на него с отвращением, развернулась и ушла, даже не удостоив ответом. Ну конечно. Все, кто говорят, что в альбинизме есть что-то красивое — просто не видели настоящих альбиносов вблизи, и представить себе не могут как хорошо малейший их дефект виднеется на бледной коже и как отвратительно желтеют их кончики бровей и ресниц с возрастом. Не то, чтобы Сенджу считал, что он отвратителен всем и выставлял себя жертвой. Конечно нет. Были и равнодушные. И доброжелательные люди, просто факт от этого не менялся. Тобирама был далек от привлекательности в детстве, а сейчас, с приходом зрелости, все стало лишь хуже. - …не хочешь сегодня в старый город? Поесть где-нибудь. В глазах Изуны вдруг появилась искорка азарта. — А, вот оно что. Мой план будем обсуждать? — каким бы образом он ни пришел к этому выводу, Тобирама ему только поддакнул. — Конечно. Сразу после школы, да? Сенджу накрыла волна облегчения, разом сняв все напряжение с плеч. Они действительно встретились после уроков и отправились в одно из относительно недорогих кафе, в то время как температура на улице повысилась на парочку градусов, как будто к тому же вернув миру прежние ярко-зеленые краски для деревьев и безоблачное небо. Внутри небольшой кофейни, почти не забитой посетителями, тоже было по-своему уютно и по-летнему. Она была построена внутри старого, отделанного камнем здания — стены, вымощенные булыжниками, освещались небольшими россыпями свечей, окружающих резные круглые столы. Тобирама любил это место, но приходил всегда один, посему его появление тут с кем-то еще привлекло сразу несколько глаз, давно уже знающих Сенджу официантов. — Ну так что? — усевшись на место, улыбнулся Изуна. В его движениях читалась странная спешка и нервозность. — Я предлагаю… — Не спеши. — осек его Тобирама тихо, едва к ним только подошел официант. Мужчина вежливо кивнул ему. — Мне латте с мятным сиропом. А моему другу… Изуна фыркнул при слове «друг», скрестив руки на груди. Ох, плохо дело. Он умел зажечься как свеча от одного неуместного слова, а таковым оно и было, учитывая, что юноша считал себя обузой для него. — Я не люблю кофе. — Так чай закажи. Его тут тоже готовят. — ворчливо протянул Тобирама, делая вид, что его досадной оплошности не существует. — Я... нет, я не хочу ничего. Давай просто обговорим... — Тут самые разные есть. Смотри… Пуэр, Улун или… — Тобирама! Парень нехотя вздохнул, снова не обратив внимание на чужое недовольство. Чего он так спешит? Будто бы намеренно хочет сплавить его побыстрее. Альбинос посмотрел на удивленного официанта, кивнув в сторону своего громкого собеседника. — Принесите ему Улун. Только сахара добавьте. Изуна яростно хмыкнул, отвернувшись, а официант, бросив на него удивленный взгляд, кивнул и отправился восвояси. Отлично. Теперь Тобирама один на один с вдруг разозлившимся на него маленьким Учихой. Через какое-то время Изуна таки посмотрел на него, поморщив нос. — С чего это ты вздумал напитки со мной распивать? — недовольно спросил он. — Я думал, мы просто обсудим мой план и за Мадарой пойдем. Они наверняка сейчас развлекаются вместе. Парень закатил глаза. — Тебе так не хочется тратить на меня время? Куда такая спешка? — ответил таким же недовольным тоном. Кто-то обернулся к ним с соседнего столика. Тобирама не знал этого человека. Видно, просто зевака. — Мне казалось, это тебе не нравится моя компания. — просипел Изуна, надув щеки. Тобирама смутился. Ах, да. Те его слова. А ведь у него все еще нет мужества сказать что-то другое. — Я ведь извинился. — лишь произнес он, но Изуну ответ не устроил. Оба просидели в молчании, не глядя друг на друга, еще пару минут, когда к столику наконец вернулся официант, поставив перед ними небольшой чайник и чашку вместе с длинным стаканом для латте. Учиха не поднял глаза, и Тобирама лишь выругался про себя, протянув официанту смятые пять евро. — Благодарю. — Не нужно за меня платить. — вдруг насупился Изуна, порывшись в карманах. — У меня и своя заначка есть, Сенджу. Он не утихнет, да? Тобирама покачал головой. — Успокойся уже. Ничего страшного не случится, если я… — терпеливо подбирал он слова. — Мне жаль, что я наговорил тебе все это вчера. Слышишь? Просто дай мне загладить свою вину. Не помогло, однако мальчишка-таки унялся. На лице Изуны застыло кислое выражение. Он нехотя насыпал две ложки сахара в свой чай, разлив его в чашку, и сделал небольшой глоток. — Когда мы встаем утром, в первую очередь мы должны приготовить дрова, рис, масло, соль, сою, уксус и чай.* — вдруг сказал он безрадостно и недоверчиво посмотрел на альбиноса. — Тебе не нужно быть таким приторно милым только потому, что ты виноват. Это выглядит фальшиво. И я, кстати, не злюсь. Просто хочу освободить нас обоих от необходимости общаться. Разве ты не этого хочешь? Тобирама прыснул, а потом резко сделал большой глоток из своей чашки, вытерев пену на губах. — А ты все знаешь, чего я хочу… — Мне стоило понять это давно. — Изуна тоже выпил едва не пол горячего чая в ответ, громко стукнув чашкой о блюдце. — А ты ведешь себя так, будто хочешь потянуть время. Нравится мучить меня, а, Сенджу? — Может быть я искренне хотел посидеть с тобой в неформальной, мать ее, обстановке, Учиха. — они не отводили друг от друга взглядов. Изуна хмыкнул. В его глазах читалась злость и одновременно вызов. Таким Тобираме он нравился. — О, неужели? Раньше не хотелось, а сейчас вдруг захотелось? Тобирама ощутил прилив злобы. Всегда с ними так. Оба заводятся с пол оборота, едва видят друг друга. — Представь себе. — Ты даже со мной в комнате наедине оставаться не хотел, когда тебя присматривать за мной заставляли. — прошипел юноша. К ним стали оборачиваться еще чаще. — Что ты задумал, а? — Господи, Изуна, нам по тринадцать было! — ответил ему альбинос. Изуна яростно допил остатки чая. — Ты мне все сейчас припоминать будешь? — А что не так, Сенджу? Не нравятся такие разговоры? Ты только скажи, я исчезну! — Я извинился, черт возьми! Изуна вдруг встал на ноги, уперев руки о стол, и нагнулся к чужому лицу. — Мне что-то не нравится, как ты юлишь… — Я не… где ты вообще увидел, что я… — Ты что-то задумал, Тобирама. Точно задумал. Черт, черт. Как он сообразил? Тобирама ощутил как его лицо предательски краснеет. Спокойно. Засранец просто блефует. — Это связано с Хаширамой. Не так ли? — протянул Изуна, заглянув ему в глаза. Тобирама посмотрел в ответ. — Нет. — Значит только с тобой? — Возможно. — отвел взгляд. Изуна досадливо вздохнул, резко выпрямившись. — Дурак. — недовольно фыркнул он. — Если изначально не хотел помогать - не надо было соглашаться. Ненавижу твое лицемерие! — Я позвал тебя не поэтому! — как же так все вышло? Они только пришли и уже рассорились. Тобирама резко встал из-за стола. Нет, если Изуна уйдет сейчас — застанет у себя дома Хашираму. А если застанет у себя дома Хашираму — в жизни больше не станет здороваться с его младшим братом. — А почему, Тобирама Сенджу?! — крикнул мальчишка на все кафе. Черт возьми. Тобирама смутился, ловя на себе недоуменные взгляды. Вот надо же этому мелкому идиоту из всего устроить шоу и драму. Прямо как его брату… — Потому что, Изуна Учиха… Потому что… — но Тобирама так ничего и не придумал. Нет, нет. Он торопливо перебирал в голове варианты хоть каких-то достойных причин, чтобы поболтать с человеком, которого, по идее, ненавидел всей душой. Потому что Хаширама просил? Так мог бы спокойно отказаться. Потому что стыдно за слова? В каком-то роде? Но почему? Только из-за их грубости? Останови его, останови его, останови… — Ну? Я слушаю. — недовольно спросил Изуна, но заметив неуверенность на чужом лице — устало махнул рукой, направившись к выходу. Нет, нет, нет! Что ему придумать? Мысли Тобирамы метались в голове как встревоженные пчелы. Изуна не верит. Он уже у двери. Берется за ручку… — Потому что это свидание! И наступает гробовое молчание. Чт… что он только что сказал? О, боже… Тобирама испуганно замер, когда Учиха медленно, мучительно-медленно обернулся к нему с выражением абсолютного шока на лице. Да, похоже слова Тобирамы — не продукт его воспаленного от паники мозга. Плохо дело. — Что ты сказал? — тихо переспросил он. Мужчина громко сглотнул, испуганно заозиравшись по сторонам — на них обоих теперь смотрели все в этом треклятом кафе. Нужно было срочно что-то делать. — Эм… Я сказал… Ну, я имел ввиду деловое свидание. — улыбнулся он зевакам нервно и натянуто. — Знаете… по рабо… Но тут кто-то грубо схватил его за плечо и потащил за собой… но не к выходу, а напротив — в сторону кухни. Тобирама едва не прикусил язык от неожиданности. Изуна? Юноша с мрачной решительностью яростно утянул его в рабочие помещения, где удивленные официанты уставились на незнакомцев как на зеленых человечков, разгуливающих посреди города. — Эй! У нас тут не бордель для… — осмелился высказаться один из них, когда Изуна толкнул ошалелого Тобираму в каморку уборщика, но тут же был прерван. — Мы на минутку! — улыбнулся он и резко закрыл за собой дверь, уткнувшись в нее лбом. Да. После такой сцены альбинос вряд ли сможет смотреть местным работникам в глаза. Света здесь не было. Оба стояли в темноте. Тобирама прижался к полкам с крысиным ядом и бытовой химией, опасливо глядя в спину запершему их парню. Спертый воздух и пыль с трудом заглушали стойкий флер хлорки, ударивший в нос. Изуна громко выдохнул, опустив голову. Постоял так немного, а потом обернулся к Тобираме, гневно сжав руки в кулаки. Видит бог — хорошо, что тот не мог разглядеть его лицо. — Что это только что было, Сенджу?! — прошептал он злобно. — А ну быстро объясни, что ты ляпнул! — Не понимаю о чем ты… — уклончиво ответил Тобирама, понятия не имея как выбираться из такой ситуации. — А ты вспомни! — Знаешь, у альбиносов очень короткая память… — Я тебе ее сейчас на место вставлю, если будешь дурочку включать! — рыкнул юноша, вдруг приблизившись к нему вплотную. И хотя Тобирама был выше его на полголовы — он все равно испуганно вздрогнул, едва бледный палец ткнул ему в грудь. — Ты сказал, что мы на свидании! Ты это сказал! — Правда? Оу! Неловко получилось. — улыбнулся Тобирама. — Я само собой имел ввиду не это. — Не это? — Ну… я хотел сказать. Технически, это оно и было. Но если посудить логично. Могут ли мужчины приглашать друг друга на свидания? Я склонен думать, что нет, и этому лучше дать другое определение, — вдруг бодро заговорил альбинос. — Знаешь… близкая встреча. Собрание на двоих. Разговор тет-а-тет… — Так свидание или нет, Сенджу?! — Изуна вдруг схватил его за грудки и встряхнул. А Тобирама дернул головой, ударившись об одну из полок, и прошипел от боли, схватившись за голову. Ай. — Ты просто… Изуна что-то прорычал под нос, занеся кулак для удара, но едва Сенджу прикрыл лицо локтями — вдруг опустил руки и отступил от него на шаг. Все резко стихло. Как обычно бывает. Ярость Изуны — громкая и разрушительная. Она касается всех и разметает все на своем пути, однако и угасает быстро, оставляя после себя только пустоту и пепел. Тобирама, физически ощутив это угасание, поежился от пробежавшего по спине холодка. Что-то в его душе ощутило легкую тоску. — Зачем ты так себя ведешь? — вдруг спросил Учиха подавлено. — Сперва говоришь мне исчезнуть, а когда я прошу об одолжении — издеваешься. Ты… настолько сильно меня ненавидишь? Последние его слова были произнесены с такой болью, что у Сенджу сжалось сердце. Нет, сейчас заплачет. Он не простит себе, если своим идиотским поведением доведет Изуну до слез. — Нет, нет… Изуна, я… — Тобирама вздохнул. — Прости, что сморозил это, ладно? Я… в последнее время много бреда нес. Прости. Изуна не ответил. — Я вовсе не ненавижу тебя. Слова казались постыдными и неправильными. — Я хочу, чтобы ты остался. Потому что правда жалею о своих словах. — Тобирама на ощупь коснулся плеча юноши и сжал его. — Я думал, что ты меня раздражаешь, и ты правда меня раздражаешь! Но... это не значит, что я не буду скучать по тебе, если ты уйдешь. И что по итогу? Между ними все это время была симпатия? Изуна в жизни не поверит. Как и не поверил бы себе Тобирама несколько дней назад. Они оба привыкли к таким вещам. Тобирама бесконечно ноет и избегает Учиху, а Изуна шутливо издевается над ним и всячески навязывает свою персону в компанию нелюдимому Сенджу. Так было все их детство, но разве эти отношения можно назвать плохими? Разве Тобирама не улыбался украдкой, когда Учиха выкидывал очередной дурацкий фокус или хохму? Разве не разрешал ему, хоть и после длительных уговоров, поиграть с ним в его игрушки и посмотреть в телескоп? Разве не они постоянно болтались неподалеку друг от друга в старших классах, хоть и с дурацким поводом рассорить братьев? Так может пора посмотреть правде в глаза? Для этого нужно не так много мужества. — Ты мне нравишься. — с трудом выговорил он, и ощутил как груз упал с плеч. На душе стало легче. Его тихий собеседник нервно вздохнул. — Я думал ты терпеть меня не можешь. — произнес он. — Что изменилось? — Не знаю. — пожал плечами Тобирама. — Наверное, я испугался, когда всерьез обидел тебя. Или там осознал. На озере. Изуна улыбнулся в темноте. — Я нравлюсь тебе не просто как друг? А вот это был сложный и пугающий вопрос, потому что он предполагал признание Тобирамой своей совсем неправильной ориентации, а такое он позволить не мог. Нравится ли ему Изуна? Да? Возможно? Но он ведь парень. Он сам это понимает. Какой абсурд. Нет, он же совсем не имел в виду романтику. Верно? Буцума и предполагать бы такое не смел. Убил бы ли он Тобираму за одну только мысль о том, что его младший сын может быть влюблен в Учиховского мальчика? Ах, Тобирама слишком много думает. Быть может, Изуна вообще не это имел в виду. — Мы ведь оба парни. Я… — Тобирама помотал головой. Боюсь даже подумать о подобном. Это ведь неправильно. — А если бы я был девушкой? — тихо спросил Изуна, сделав шаг навстречу. Сенджу прижался к полкам за спиной, ощутив, как пылают его щеки. — Если бы… думаю, да. И снова он ощутил чужую улыбку во мраке. Изуна сдавленно рассмеялся. — Хочешь… составить мне компанию на озере сегодня? — спросил он лукаво. А Тобирама, сам не понимая почему, загнал свое смущение в закромки сознания и тихо согласился. В отличие от прошлой ночи — та была полна на звезды, сияющие в темно-синем небе вместе с одиноким силуэтом луны, опустившимся, на удивление, так низко к воде, что его белое сияние отражалось в темной глади почти ровной лунной дорожкой. На этот раз Изуна привел Тобираму почти к причалу и, оставив смущенного парня позади, расстелил полотенце на песке, посмотрев на Сенджу почти с вызовом. А вызов был. Тобирама, согласившийся помочь насобирать веток у парка, дабы разжечь им небольшой костер, прекрасно знал, почему Изуна вдруг решил так резко сократить между ними дистанцию после случая в кафе. До сих пор не верил в искренность чужих слов и хотел проверить его, поставив на кон самое главное для альбиноса — гордость и отстраненность. Что ж, поэтому Тобирама и таскает сухие ветки, раскладывая вокруг них камни, под чужие тихие команды и насмешки, поэтому делает вид, что происходящее не обладает ни каплей двусмысленности. Ведь иначе? Старые друзья решили поплавать вместе глубокой ночью, пока их братья и отцы уверены в том, что оба в кроватях. Ничего странного или пошлого. По крайней мере — пока Изуна не разделся. Ох, горе. Лишь бы Тобирама все это выдержал и мелкий Учиха наконец простил ему все необдуманные ошибки. Впервые в жизни для Сенджу это было действительно важным. — Ну вот. — довольно улыбнулся Изуна, когда Тобирама смог разжечь костер, потратив на это почти всю коробку спичек. — Можешь, когда хочешь. Да. Альбинос недовольно хмыкнул, поежившись от озноба, хотя и в этот вечер температура по-прежнему оставалось по-летнему высокой. Парень вскинул голову, разглядывая звезды. Со стороны ночного неба созвездие лебедя смотрело на него в ответ. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом Изуне, но тот уже принялся стягивать с себя одежду, вынуждая стыдливо отвернуться. — Что не так, Сенджу? — усмехнулся на это Изуна. — Ты вчера все это уже видел, если с памятью проблемы. — Это не значит, что я хочу пялиться на тебя голого еще раз. — проворчал тот в ответ, на что Учиха лишь тихо рассмеялся. — Можешь раздеться сам — и я попялюсь тоже. Тобирама едва не ойкнул от такого предложения, хотя и мог догадаться, что оно прозвучит. Ну нет. Он не будет плавать в ледяной воде в чем мать родила! Разжег костер — и на том спасибо. Пусть Изуна не втягивает в свои абсурдные игры посторонних людей! Парень закатил глаза и махнул рукой, давая понять, что заставлять Тобираму не намерен. Обнажившись полностью, он направился к неподвижной холодной воде, без тени сомнения опустив в нее ногу. — Тогда хоть одежду посторожи. — бросил он напоследок упорно сверлящему землю под собой Сенджу и за пару шагов погрузился в ледяное озеро уже по пояс. И как только не мерз? Когда Тобирама нырнул в ту воду — думал, что откинется лишь от того, как сильно свело его кости и мускулы от пронизывающего все тело холода. Тобирама фыркнул, рискнув бросить быстрый взгляд на худую бледную спину. Изуна осторожно снял с волос резинку, откинув их на плечо и вдруг нырнул в отсвечивающую лунным блеском воду с головой. Сенджу хотел было напрячься, но юноша вынырнул почти сразу, обернувшись к нему почти с издевательской улыбкой. — Ну и как там дела у сухопутных крыс? — прокричал он, а Тобирама лишь устало покачал головой. — Получше твоих, Учиха. Изуна выжал мокрые пряди в руке. Вода была ему по грудь, а он даже не дрожал. Может, предками чертовых Учих были какие-нибудь Шелки?* — Ну давай, уродливый Сенджу. Иди сюда. Чем дольше сидишь тут — тем теплее. — позвал он в очередной раз. Нет уж. Пусть сам в своей воде сидит. Тобирама из подобного предпочитал лишь горячие ванные, и, быть может, открытый океан, видимый им только на фотографиях. Не дождавшись реакции, Изуна показал ему язык. — Что такое, Тоби? Боишься холодной водички? А Буцума знает, какого неженку вырастил? Да он нарывается. Тобирама подошел к самой воде, ощутив, как пылают щеки, но едва коснулся ее босой ногой — тут же отступил, ощутив, как по всему телу пробежал холодок. Боже, так и от переохлаждения умереть можно. Изуна точно человек? — Заткнись, Учиха! — яростно крикнул он. — Я не собираюсь студить себе почки из-за твоих капризов! — Уродливый Сенджу еще и трусливый! — Ах, ты мелкий... Если бы только Тобирама мог достать его — всыпал бы по первое число. Больше всего на свете он ненавидел, когда Изуна цеплялся не к его якобы ужасному характеру, а к внешности. Характер-то хоть можно поменять или скрыть. А что делать Сенджу со своим альбинизмом, который так не нравится этой мелкой выскочке? — Еще раз назовешь меня уродливым Сенджу, я… — Что ты там ноешь? Я с такого расстояния не слышу! — Ну все. Тобирама вдруг стянул с себя темную кофту, обнажив бледный крепкий торс, и Изуна издал звучное «ой-ой!». Правильная реакция. Сейчас он этому Учихе устроит. Парень отбросил и серые джинсы, однако следовать примеру Изуны и обнажаться полностью не стал. Еще не хватало — светить достоинством перед этим придурком. Сенджу вобрал в грудь воздуха и решительно шагнул в воду почти по колено, тут же об этом пожалев. В кожу и мышцы словно бы впилась тысяча раскаленных иголок. Тело тут же окаменело. Изуна рассмеялся, подплыв к нему поближе. — Просто потерпи немного. Самый кайф начинается тогда, когда ощущаешь, что кожа словно горит. — почти по-доброму произнес он, вынудив Сенджу титаническим усилием заставить себя сделать еще пару шагов. Холод достиг уже пояса. Черт возьми. Нет, он не может. От такого же и сердце остановится! — Ты мазохист, Учиха. Лучше ему плыть куда подальше — потому что как только Тобирама-таки свыкнется с водой, он утопит идиота прямо здесь. Изуна, впрочем, мысленной угрозы не услышал, а посему вдруг подплыл к альбиносу сам, встав на илистое дно. Посмотрел на Сенджу так, что у того пробежали мурашки по спине — во взгляде черных глаз читалось что-то зловещее, но что именно, юноша понять не успел. Изуна вдруг резко схватил его за руку и потянул к себе так внезапно, что Тобираме не оставалось ничего, кроме как плюхнуться в воду на живот. Раздался полувскрик. Черт. Как же холодно! Боже! Что он за отморозок! — Изуна! — закричал альбинос, попытавшись встать на ноги, но дно вдруг ушло куда-то глубоко, а Учиха как назло тянул его за собой все дальше, словно был проклятой русалкой, вознамерившейся утащить на дно одинокого моряка. И тут Тобирама ненароком ушел под воду с головой, тут же вынырнув и сделав глубокий вдох. Изуна положивший руки на его плечи, закатил глаза. — Успокойся, Сенджу. Ты же умеешь плавать. Он умел. Умел, потому что отец однажды привел его к этому озеру в начале мая, посадил на лодку, отвезя на ней прямо на середину, а потом… Потом просто бросил Тобираму в воду также, как когда-то и Хашираму, и тому не оставалось ничего другого, кроме как судорожно плыть к лодке, крича от паники и боязни утонуть, потому что ноги совсем не ощущали дна. Плавать он научился, в отличие от Хаширамы, зарекшегося подходить к глубине, но неприязнь к этому самому месту, никогда не бывающему теплым, осталась. А здесь его заставляют нырять в ледяную воду посреди темени, ориентиром в которой служат лишь лунный свет да одинокий костер, оставленный ими на берегу. Через какое-то время Тобирама-таки привык к холоду, пусть его и без того бледная кожа приобрела отвратительный синюшный оттенок, покрывшись мурашками. Оставалось надеяться, что проклятый Учиха этого не замечал. И все же... В каком-то смысле Изуна был прав — едва тело вместо пронзающего холода стало ощущать жжение - появилась странная свежая эйфория, однако это все еще не мешало им что-то отморозить. — Ты извращенец. — сквозь зубы повторил Сенджу, зачем-то вцепившись в тонкую талию ненавистного Учихи окоченевшими пальцами. То ли дабы удержать его от новых попыток утянуть альбиноса на середину озера, то ли из-за страха уйти под воду снова. — Что вообще вдруг заставило тебя захотеть зарабатывать себе обморожение посреди ночи? Изуна по-лисьи прищурил глаза, улыбнувшись. Тобирама сверлил его лицо настойчивым взглядом, потому что боялся смотреть ниже, зная, насколько прозрачна в этом долбанном озере вода. А Учиха нисколько не смущался быть обнаженным перед ним, как и спокойно рассматривать чужой бледный торс, вынуждая краснеть еще больше. Сенджу был крепко сложен для своих лет, хотя и не перекачен. Тяжелая работа, заменяющая труд отца, держала их с братом в форме с самого раннего подросткового возраста, хотя альбинос и не был слишком широк в плечах. — Твоему скудному умишку не понять, уродливый Сенджу. — рассмеялся он и тут же отпустил чужие плечи. — А теперь, будь добр, перестань лапать меня в постыдных местах. Ты же не из этих? Верно? Тобирама не помнил, сказал ли Изуна это на самом деле, или его голос просто раздался в голове парня от стыда за слишком близкие прикосновения. Учиха вдруг оттолкнулся одной ногой от его бедра и запрокинул голову, отплыв подальше. Лунный свет упал на его лицо белой маской. Что бы ни происходило сейчас, Тобирама ощущал себя странно, быть может, потому что никогда раньше не проводил свое время с кем-то… настолько своеобразно и доверительно. Почти интимно. Парень хотел бы убедить себя в том, что ему не нравится ничего из происходящего, но он не мог. Как и не мог заставить вылезти себя из воды, а посему продолжал болтаться на ее темной поверхности, почти не ощущая страха ни перед холодной рукой на его лодыжке, пришедшей из воспоминаний вчерашней ночи, ни перед таинственной глубиной и мраком. Быть может только из-за Учихи, обладающего удивительным даром избавлять подобные места от их пугающей ауры одним своим присутствием. Он ведь ходил сюда и раньше в гордом одиночестве, не испытывая ни доли страха. То ли потому что был сумасшедшим, то ли, как типичный Учиха, знал куда больше, чем обычные люди. Тобирама вздохнул, проведя мокрой рукой по волосам и заправив их к затылку. Костер на берегу понемногу догорал. Сенджу украдкой поглядывал за плавающим Изуной, отводя взгляд каждый раз, когда тот смотрел на него в ответ. На том месте где плавал черноволосый юноша отражалось все то же созвездие Лебедя. — Эй. — на миг Тобирама решил, что Лебедь отразился и в глазах Изуны, ставших в этой темени для него зеркалом, однако воображение просто сыграло с ним дурную шутку, и в черных зрачках юноши отражались лишь искорки от костра. Как и в тот раз, когда они сидели на берегу впервые, правда сейчас Изуна пребывал в более благосклонном состоянии духа. На сей раз он, закутавшись в полотенце, опустился совсем рядом с Тобирамой, провожая глазами уходящий в небо дым. А Тобирама прикрыл глаза. Гладь воды перед ними давно успокоилась и сейчас казалась продолжением темно-синего неба. Будто бы к нему можно было подойти и взять одну из бесконечных россыпей бледных звезд на холодном полотне. — Тобирама? Альбинос обернулся к нему. — Смотри. — Изуна указал пальцем куда-то на другую сторону озера. Туда, где начинался густой лес, ведущий далеко на север. Леса были редкостью для Юга Франции, однако около Тенсея их почему-то оказалось навалом. Тобирама прищурился, пытаясь разглядеть хоть что-то, но осознал, что видит Изуна, не сразу, а когда понял — удивленно вскинул белые брови. У противоположного берега медленно парили зеленоватые огоньки. Тусклые на фоне звезд в небе, однако их странный - почти мертвый - цвет на фоне темного леса делал их достаточно заметными. — Папа говорил мне как-то. Увидишь блуждающие огоньки — не вздумай идти за ними. Как бы тебе ни хотелось. — прошептал Изуна, не отрывая от них взгляда. — Они ведут живых только к погибели. — Почему это? — недоуменно спросил Тобирама, получше укутавшись в полотенце. — Потому что это души погибших, которые уходят в мир мертвых. — произнесли в ответ без тени улыбки. Учиха слегка повернул к нему голову. Мокрые пряди тут же упали на его лоб. — А там живым делать нечего. Тобирама хмыкнул. Зеленые огни понемногу исчезали в лесу, растворяясь в темноте. — И откуда только твой старик все это знает? Изуна вдруг повернулся к нему полностью, посмотрев строго и решительно. — Обещаешь никому не рассказывать? — Я — могила. — смешок. — Несмешно, уродливый Сенджу. — Изуна вздохнул, откинув волосы со лба. Бросил опасливый взгляд на удаляющиеся от них мертвые огни и вдруг заговорил. — Папа как-то рассказывал мне, что когда был ребенком — влез в дом отшельника Джирайи... Тобирама недоуменно поморщился. Джирайи? К тому сумасшедшему старику, который умер много лет назад? Странное дело. Его дом, должно быть, до сих пор стоит у пустыря, никем не тронутый, даже несмотря на стойкие слухи в городе о существовании у Джирайи дочери или внучки. Кто сейчас разберет? Тобирама мало о нем слышал, да и то, что слышал вполне могло быть не более, чем выдумкой впечатлительных детишек, любящих рассказывать жуткие истории у костра. Изуна туда же? — А в доме нашел катакомбы. Длинный туннель с горящими факелами и странными узорами на стенах. Он прошел прямо по нему до конца и вошел в комнату. А там… было кучу всего жуткого. — Чего, например? Изуна пожал плечами. — Книги на странных языках. Записи отшельника. Черные свечи и чучела... Даже черепа. — Учиха зябко поежился. Огни вдалеке исчезли из виду. — Папа хотел было прочесть одну из записей, но тут Джирайя схватил его и начал кричать. — Изуна посмотрел на Тобираму со страхом и от этого взгляда альбиносу стало не по себе. Иногда под влиянием Учихи даже его скептицизм давал сбои. — Кричал, что папа ни в коем случае не должен делать вещи, которые описаны в этих книгах. Не должен играть со смертью. Не должен идти на огни. И что если он кому-то расскажет об этом месте — Джирайя ему отомстит. — юноша отвел взгляд. — Но затем он отпустил его и сказал… что папа один из тех, у кого есть дар. И что его дети тоже будут такими. А потом он... Сказал, что через два года смерть отплатит отшельнику за то, что он пытался разгадать ее тайны. И так и случилось. Джирайя умер ровно через два года после этих слов. И никто не может сказать от чего. — И ты правда ему веришь? — усмехнулся Тобирама. А он сам? Едва ли. Изуна был падок на таинственное и мистическое, брать его слова на веру было так же глупо, как считать истиной слова человека, утверждающего, что его похитили пришельцы. Однако Таджима, несмотря на его склонность впадать в теории заговора, вряд ли мог сказать такое просто так. — Конечно. Папа бы не стал врать. Он правда там был. — произнес Изуна полголоса. — А еще он сказал мне ни в коем случае не ходить в этот дом. — Почему? Ведь отшельник мертв. — Потому что секреты должны оставаться секретами. Вот оно как. Даже излишне любопытный Изуна способен держаться от опасных вещей подальше. Чего же еще Тобирама о нем не знал? — Вот оно как. И чем же твоя семья такая одаренная? Изуна хитро прищурился. — Зачем это знать такому скептику как ты? — Любой будет скептиком, выслушивая такую чушь, Изуна. - издевательски протянул Тобирама в ответ. — Вот что у вас с Мадарой припрятано? Предметы силой мысли двигаете? Или с мертвыми разговариваете? Или гадаете? Что у вас за дар? Молчание. Изуна вдруг помрачнел, скрестив руки на груди. — Плохой дар. — Почему? — Чтобы открыть его по-настоящему - нужно пережить утрату. Тема исчерпалась сама собой, как только вдалеке с ветки сорвалась одинокая птица, разом разбудив и стрекочущих цикад на деревьях за спиной. С приходом звуков, не похожих на потрескивание костра стало спокойнее. Изуна умиротворенно положил подбородок на колени, прикрыв глаза. Хорошо. Они явно закончили с мистикой. Совсем поздно уже. Сенджу посмотрел на часы в своем рюкзаке и вздохнул. Скоро им обоих расходиться по домам. Ему почти досадно. — Я провожу тебя до дома. — Я не девица, чтобы меня провожать. Ничего со мной не случится. — вдруг произнес Изуна слишком резко и поднялся на ноги, а Тобирама снова мысленно укорил его за такие перепады настроения. Неужели он злится из-за того, что ему не поверили? Сенджу поднялся следом, не хотя размяв плечи. — Достал уже принимать все мои действия в штыки. — проворчал он. — Хлебом не корми — дай к чему-то во мне прицепиться. Я просто хочу удостовериться, что Мадара не свернет мне голову, если я отпущу тебя на все четыре стороны, а ты где-нибудь убьешься. Изуна вдруг посмотрел на него с теплой улыбкой на лице. Пролетающая у его носа оранжевая искорка отразилась маленьким фонариком в черных глазах. Их костер понемногу затухал. — Мы друзья? — вдруг спросил он. А Тобираму охватило странное воодушевление, быть может, потому что он совсем не помнил, чтобы хоть кто-то называл его другом. Даже Изуна. — Посмотрим, как ты будешь себя вести. — смущенно ответил он, отведя взгляд, и тут же получил майку в лицо. Изуна назвал его дураком уже в четвертый раз, но-таки позволил проводить себя вплоть до калитки черного дома. Их забор был старый и потрепанный временем и пылью, но все еще стоял. Не то, что сейчас. Тобирама, повзрослевший на много лет, посмотрел на Обито так, будто бы снова увидел в его чертах, освещенных фонарем, стоящим посреди зимнего запустения, Изуну. Но, конечно... Обито совсем не он, и Изуна в его глазах не смог бы посмотреть на то, как изменился Сенджу за столько лет. А ведь альбинос и правда изменился, и далеко не только характером. Стал более терпимым для взора неискушенного человека: его волосы посерели, брови стали темнее, отчего, наконец, перестало казаться, что их вовсе нет; даже глаза, в молодости похожие на два рубина, сияющих на солнце, стали темно-алыми. Но он ударился в пустословие… Главное не это. — Так странно… рассказывать такое, — Тобирама посмотрел на свою ладонь, на которой, как и прежде, были идеально видны фиолетовые вены. — Никто кроме тебя и не знает. На следующий день Изуна снова пришел в школу, и вел себя на редкость спокойно, даже несмотря на то, что Мадара и Хаширама все еще оставались друзьями, а новых планов в головах их младших так и не появилось. Словно бы потребность пакостить им банально пропала сама собой после той ночи. Будто бы все стало на свои места, но что именно? Тобирама решил не ломать над этим голову хотя бы во время занятий. В конце концов он был уже достаточно честен с собой, чтобы признать маленького Учиху если не как друга, то как кого-то, кому он мог бы дать шанс стать таковым. По крайней мере Изуна в такой роли был куда желательнее, чем в роли врага, или еще хуже, равнодушного к нему незнакомца. А лед давно тронулся. Даже слишком сильно, раз они позволили себе странную, стыдную двусмысленность в этих неясных отношениях. — Привет. — буркнул он, облокотившись о шкафчик рядом с Изуной. Юноша в ответ лишь вздрогнул так, будто бы внешний вид Сенджу вызывал у него тоже отвращение, что и у некоторых его особо одаренных одноклассников. Альбинос прокашлялся, разом смутившись. Да. Изуне не нравилась его внешность. Быть может в детстве он и не обращал на нее внимание, то сейчас, когда подростковый возраст сделал из Учихи прекрасного юношу, а из Сенджу — гадкого бледного утенка, смятение Изуны было заметно невооруженным глазом. — О, Тобирама. — внезапно вежливо. Изуна посмотрел на него с вопросом в глазах. Вялый сегодня какой-то. Неужели опять из-за брата? Скорее всего. Чтобы не втирал Хаширама своему другу прошлой ночью — сейчас они общались друг с другом как влюбленная парочка. — Чего тебе? Альбинос инстинктивно прикрыл рот рукой, едва взгляд черных глаз упал на его лицо. Ну что опять? Противно ему? Пусть не смотрит. — Не хочешь в парк сходить? Как раз тепло. — пожал он плечами. — Можно сделать вид, что лето и не кончалось. Изуна поморщился. — Не люблю лето. — Это еще почему? Видать, дружба их не продлилась долго, если Изуна уже находит поводы соскочить. Прелестно. Тобирама помрачнел, отведя взгляд. — А что хорошего в том, что с тебя пять потов сходит? — протянул юноша, убрав книги в шкафчик. — Я рад, что оно закончилось. В этом весь Изуна. Для многих осень была символом увядания и тоски, а Учихой ее холода воспринимались с облегчением. Будто бы каждый постепенный приход зимы он неизменно возвращался домой. Видел в опавших листьях и первом снеге нечто большее, чем другие. Тобирама понял его настроение и тягу к зиме в конце концов, но лишь после того как тот погиб. — Как скажешь. — выдохнул Тобирама. — Но мог бы придумать и по-оригинальнее повод меня отшить. — А я не сказал «нет». — заметил Изуна, заставив парня недоуменно вскинуть брови. Хитро улыбнулся. — Что? Передумал, уродливый Сенджу? — Назовешь меня так еще раз — я запру тебя в твоем же шкафчике. — Охотно верю. — ответил он и вдруг подло рассмеялся, — Ранимый Сенджу… Ох, кто бы дал ему сил не убить этого идиота? Холодный ветер, принесший с собой осень, к вечеру исчез почти полностью, вернув привычную Южной Франции жару. Не зная, какой сегодня день, можно было предположить середину лета или около того — листья на деревьях и не думали желтеть, будто бы время для Тенсея и его жителей просто замерло, остановившись на кошмарном жарком полудне. Очень жаль. Тобирама ждал прихода облаков и дождей с нетерпением. Он не любил холода, но осень и зима давали ему возможность не пользоваться кремом от солнечных ожогов каждые пять минут хотя бы в эти месяцы. И тогда он становился на один уровень с несчастными замерзшими южанами, с тоской ожидающих возвращения лета. Они бродили по парку почти не разговаривая. Иногда встречали бегунов и вроде бы в тот день даже заметили Обито с его друзьями, но не стали привлекать лишнего внимания, отправившись к причалу. Не то чтобы их общение было для кого-то новостью. Едва ли Тобирама когда-то вносил в их вынужденные конфронтации какой-то смысл, ведь считал, что имеет дело с Изуной лишь ради его каких-то своих хотелок, но теперь все было совсем иначе. И даже… смущающе. По-своему странно и неловко. — Ты и правда считаешь меня уродливым? — глупый вопрос, на который они оба знают ответ, но почему-то Тобираме, снова втирающему вытащенный из сумки крем в лицо, важно было получить его от Изуны вслух. Даже если он будет не самый приятный. Изуна поджал губы, не глядя на него. Раззулся и свесил босые ноги к холодной воде, будто бы не услышал вопроса вовсе. — Изуна? Парень повернул к нему голову. — Мне ведь интересно. Вздох. — Не воспринимай мои слова близко к сердцу. Я же не со зла говорю. — ответил он нехотя. — Ну, а на самом деле как? Должно быть, Учихе удивительно слышать такие вопросы от него. Едва ли он всерьез думал, что у Тобирамы могут быть комплексы связанные с его внешностью, но что поделать? Тобирама был слишком умен, чтобы переживать об успеваемости и экзаменах, да и характер у него не самый паршивый, жаль только это все меркнет в сравнении с пресловутым встречанием по обложке. — Ты красивый. По-своему. — улыбнулся Изуна, но Тобирама лишь фыркнул в ответ. К чему такое вранье? В конце концов они взрослые люди, неужели Сенджу не переживет услышать то, что и так знает? — Тебе кажется, что я противный, не так ли? — озвучил он эту мысль вслух и тоскливо усмехнулся. Противный. Да, лучше не опишешь. Может быть Сенджу хотя бы волосы с бровями покрасить? В какой-нибудь черный или даже как у брата, и он наконец смог бы слиться с толпой, не вызывая изумленные взгляды у впервые видящих его прохожих. Тобирама вздрогнул, когда ощутил теплые пальцы на своей ладони и удивленно обернулся к Учихе. — Ты мне нравишься таким какой ты есть. — улыбнулся он. — И цвет глаз у тебя крутой. Тобирама смутился, и поспешил отвернуться, дабы Изуна не заметил как он покраснел. А тот, подумав, что ему опять не поверили, торопливо добавил: — Правда! Никакого вранья. Ты похож на вампира, только без замка! Солнце скрылось за кронами деревьев, опав на землю редкими лучами света. Сенджу прикрыл глаза, слушая пение птиц в лесу. Отчего-то ему стало легче, словно Изуна представлял собою всех испытывающих к его внешности отвращение зевак, которые вдруг в один голос согласились с тем, что альбинос не так уж и безнадежен. Вампира. Ха. — Ты тоже ничего, Учиха. Особенно когда молчишь. — вдруг ответил он. Изуна так и не убрал пальцев с его руки. — Впрочем, уверен, тебе это многие говорили. — Ты не говорил. — усмехнулись в ответ. Изуна заправил прядь волос за ухо. Черт возьми, что у него за манера такая, говорить намеками? Тобирама закатил глаза, отвернувшись к воде. Кому как не Изуне знать насколько красивым он вырос? Пусть и субтильным и даже с какими-то неясными детскими чертами в лице, но все же. Быть может он не вписывается в стандарт для мужчины как тот же Сенджу, но никто уж точно не додумался бы называть его внешность отталкивающей. Тобирама — особенно. — Придешь ко мне завтра? — спросил вдруг Сенджу, таки убрав свою руку от чужой легкой хватки. Почему бы и нет? Раз уж они могут называться друзьями, не значит ли это, что им стоит видеться также часто как их страшим братьям? Изуна, будто бы прочтя его мысли, тут же поспешил убедить альбиноса в обратном. — Ты ведь понимаешь, что нам не обязательно постоянно таскаться вместе, только потому что придурок Хаширама бегает за Мадарой каждый день? — Это кто еще за кем бегает! — Тобирама. — Изуна поджал к себе мокрые ноги. — Я ведь знаю какой ты у нас социопат. Не заставляй себя общаться со мной каждую секунду. Тобирама вздохнул, почесав шею. Одинокий пожелтевший листок вдруг упал с дерева и медленно приземлился в воду прямо перед ними. Через пару недель, а то и меньше в опавших листьях будет все озеро. — Много на себя берешь, Учиха. Не хотел бы — не предлагал, — ворчливо произнес он. — Знаешь, сколько у меня за всю жизнь было друзей? — Воображаемых или… — Ноль. — не слушая его, проговорил Тобирама. — Посему если ты боишься отнимать мое время, то спешу тебя расстроить. Пока отнимать его не у кого. Изуна хмыкнул. — Ну смотри. Я могу быть ужасно навязчивым. А уж как поболтать люблю… Тобирама заявил, что в этом нет ничего ужасного. Пожалел ли он о своих словах, когда Изуна и правда оказался таким, каким себя и описывал? Нет. Однако в первые дни привыкнуть к постоянной близости другого человека необщительному Сенджу было тяжело. Но ведь стоило того. Сейчас альбинос считал свою жизнь без Изуны мучительно пустой. Тобираме пришлось адаптироваться ко многому, потому что перемены в его тихой размеренной жизни не заставили себя ждать. А тихое окружение Сенджу вдруг заполнила болтовня разной степени полезности, а его нормальный распорядок дня превратился в будни тихой незаметной тени, следующей за Изуной повсюду, и не то, чтобы это было плохо. Тобираме, пожалуй, не хватало инициативного и общительного друга, ведь всего за пару недель с легкой руки Изуны он перезнакомился и с большей частью его знакомых, и вдруг обрел весьма интересное во всех смыслах существование. Сенджу ощущал почти неясный комфорт, когда они проводили время вместе, а ведь достаточно было посмотреть на фруктового вора не на как обузу на свою голову, а как на музу, способную вдохновлять. Таков Изуна был для всех — таинственной и прекрасной фигурой и одновременно абсолютно приземленной, поверхностным и глубоким, добродушным и одновременно не лезущим за словом в карман. Казалось, абсолютно любая черта характера была ему в какой-то степени присуща, и это и притягивало куда более постоянного во всех смыслах Сенджу больше всего. Изуна был неизученным и неразгаданным паззлом под видом открытой книги и мало кто был способен его собрать Тобираме тоже не удалось. У всех людей есть недостатки, но Сенджу и по сей день думает, что у Учихи их не было. Даже его бесконечная болтовня была по своему захватывающа. — ...Как я и сказал. Ушел на следующий же день. Не могу работать в такой атмосфере жути. Типа... У меня была только одна заготовка для полноценного рисунка. Я тебе рассказывал, ага. А у него четыре или шесть миниатюр было, не помню. Знаешь сколько идей он взял из одного моего? — Просвети меня. — улыбнулся Сенджу, когда они готовили что-то на кухне Буцумы. — Много, Сенджу. Больше чем ты можешь себе представить. — воскликнул Изуна, едва не уронив скалку. Тесто сегодня было на нем. — Видел бы ты мое лицо… — Ничего себе. Что они готовили? Кажется, Буцума попросил их испечь вишневый пирог, после того как Хаширама собрал целое ведро вишни и черешни. — Ага. Ну, не то, чтобы я разозлился… — Изуна попытался почесать нос плечом. — Просто… это было довольно странно. И Минато там еще. Эх. — Не знал, что на иконы распространен плагиат. Учиха покачал головой. — Это называется интеллектуальная собственность Сенджу. — Что? Даже в иконописи? — Даже в приготовлении лапши, если делаешь патент. — А ты сделал патент на свою икону? — Нет. Но учитывая, что я заменил Деву Марию Мадарой - она явно стала моей интеллектуальной собственностью. — Стоп. Что ты сделал? — А сегодня, я смотрю. Он волосы покрасил. Знаешь в какой? — Изуна, проигнорировавший его вопрос, резко ткнул пальцем в собственные пряди, и Тобирама просвистел. — Не-е-е-ет. — протянул он, рассмеявшись. — Не может быть. — Может. — рассмеялся юноша в ответ. — Если пропадешь — я буду подозревать в твоей смерти его самым первым… — Иди ты! Не то, чтобы Тобирама только молчал и слушал, просто это нравилось ему отчасти больше всего, да и сам Изуна мог разговаривать, казалось бесконечно. А речь у него была красивая. — Только представь. — говорил ему Изуна, сокрушительно качая головой в раздевалке. — Кто-то украл у меня тунику. Вот кошмар. Я ведь сам ее шил! — Ага. Ты еще и шить умеешь. — Я умею все, Сенджу. И ты не слушаешь! — Учиха яростно запер шкафчик. — И кому понадобилось красть мои вещи? — Дай угадаю… — О, нет! Тобирама, сидя в его темной комнате сипло рассмеялся, скрыв лицо за ладонью. Он не рыдал и не злился. После стольких лет, его эмоции давным давно превратились лишь в тень себе подобных. Сгорели. Без остатка. Внутри Сенджу — только огромная черная дыра, с каждым годом растущая все больше. И от нее не спасает ни время, ни перемены. Обито присел неподалеку от него на самый край кровати, снова окинув давно забытую хозяином комнату грустным взглядом. В темноте все кажется таким серым и застывшим во времени. Как и Тобирама. Мадара и Хаширама наконец стали двигаться дальше, но не он. Для него подобное - признание своего поражения. Но Обито не может просто сказать ему взять себя в руки и жить дальше, ведь сам прекрасно понимает как плохо работают подобные советы. Ведь дело не во времени, оно по сути и не важно. Дело в том, что что-то из прошлого застревает в твоей душе и не дает отпустить себя, вынуждая мучиться от зудящей раны еще долгое, ужасно долгое время. — Тобирама… — вздохнул мужчина. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Но это все не может отравлять тебя вечно. Пора идти да… — Понимаешь… меня? У тебя умирали близкие? — грубо прервал его Сенджу. Обито медленно кивнул. — Ты отпустил их? Больше не скорбишь? — Конечно. Я давно их отпустил. — Тогда ни черта ты не понимаешь, Обито. — холодно ответил он. В его красных глазах отразилась искряняя злость, но альбинос тут же поспешил отвернуться, громко вздохнув. — И никто не поймет. Ведь никто и не видит. — Чего не видит? — удивленно уточнил Обито. Сенджу махнул рукой в сторону рисунков на стене. — Знаешь почему Мадара так долго скорбит по своему брату? — задал он встречный вопрос. Обито посмотрел на одну из фотографий Изуны, где ему было около десяти. Изуна широко и радостно улыбался. — Потому что знает — если хоть на миг, хоть на мгновение он допустит, что может жить без брата — Изуны не станет окончательно. Обито не понимающе сощурился. В каком смысле? Его ведь итак давным давно не стало. — Но ведь Изуна мертв. — Нет. Он жив ровно до тех пор, как ты не смиришься с его смертью. — решительно сказал Тобирама. — Он существует где-то с тобой. В твоих мыслях. Ты думаешь о нем, когда просыпаешься. Когда засыпаешь или делаешь вид, что живешь. Мадара понимает меня. Он знает об этом чувстве. И он знает, что не смеет смиряться. Иначе похоронит брата собственными руками. — Но смириться не значит забыть, Тобирама. — Обито качнул головой, сложив руки на коленях. — Смириться — значит похоронить. Если я признаю, что его не вернуть — признаю и то, что я могу жить дальше, но без него, а я не могу… — его голос сорвался. Тобирама поджал губы. Обито прикрыл глаза. Боже мой. Какая искаженная болью и скорбью логика. И самое худшее — она и правда имеет место быть. Особенно в Тенсее. — Я одного не пойму. — проговорил Учиха. — Когда вы стали настолько близки? Что мог ответить Тобирама? В таких вещах не бывает какого-то порога. Все происходит постепенно. Они общались с Изуной каждый день на протяжении полугода, чтобы все пошло само собой, а Тобирама стал чувствовать себя так странно и неясно рядом с бывшим похитителем ягод, что банально перестал понимать кто они друг другу. Они ведь так хорошо общались. Конечно, сперва как друзья, но чем больше проходило времени — тем сильнее они оба понимали, что называть друг друга друзьями, быть может даже лучшими, не выходит просто потому, что это слово не описывает их отношения в должной мере. Их общение кажется поверхностным для кого-то, если не видеть другую сторону медали. Они взаимно подшучивают друг над другом, беседуют на скучные бытовые темы, спорят, и в тоже время зачастую только с друг другом могут обсудить то, что накипело на душе. Обсудить что-то сложное и глубокое, и знать, что ты будешь понят. Тобирама старался быть рядом не просто образно, а Изуна учился не только брать. Они всегда чему-то учились у друг друга, хотя никогда не признавали этого. А Тобирама знал — они даже дополняли друг друга идеально. Кого-то более подходящего на роль близкого для Сенджу и представить нельзя. Разве такое можно просто отпустить? Все случилось зимой, выдавшейся на редкость снежной и холодной. Тобирама помнил какой темной она была, и как часто, вставая утром, он наблюдал белоснежное небо, с которого без остановки сыпались темные на его фоне снежинки. Благодаря Изуне, Сенджу полюбил эту пору года тоже. — Эй, Сенджу! — однажды услышал он под своим окном, а когда выглянул наружу — заметил Учиху, стоящего у него во внутреннем дворе, заполненным снегом. — Почему на звонки не отвечал? — Изуна, — возмущенно шикнул он, оглянувшись на дверь с такой опаской, будто бы кто-то бы мог их застать. — Ты здесь что забыл? — вздох. — Иди домой. Я готовлюсь к экзаменам. Изуна закатил глаза. — Третий день? Ты не чересчур ли паникуешь? — спросил он с усмешкой. — А ты не чересчур ли беззаботный? — парировал Тобирама. — Серьезно, Учиха. — Я просто соскучился. — смех, то ли искренний, то ли саркастичный. — А еще Мадара меня достает, вот я и пришел туда, где он точно меня искать не будет. Сенджу тут же смущенно отвел взгляд. О, нет, нет. Пусть не подлизывается, ради того, чтобы его пустили ночевать. Сейчас конец декабря, а ближе к лету начинаются выпускные экзамены, которые определят их будущее. Тобирама не может их провалить, потому что твердо намерен получить высшее образование. — Ну Сенджу… — противно заныл парень, уже заметно подрагивающий на холодном внутреннем дворе. Тобирама сдался сразу, как увидел его грустные глаза, а на сердце неприятно потянуло. Он оставлял свои планы в далеком будущем, но оно неизменно наступало. В Тенсее не было учебных заведений, а те, что находились в ближайших городах совсем не соответствовали его амбициям. Тобирама хотел учиться в столице или даже в другой стране, но это также означало, что какое-то время им с Изуной придется жить порознь. И это казалось чем-то… неправильным, как бы странно не звучало. Друзей оставлять должно быть легко. Ведь ты делаешь это ради своего будущего. Но Тобирама чувствовал себя так, будто бы не имеет право так поступать ни с собой, ни с Учихой. — Ладно. — махнул рукой он. Хорошо, займется подготовкой позже. Не горит. — Только отец сейчас сидит в зале. Попробуй незаметно пройти и… Но у Изуны были иные планы. Он улыбнулся почти с вызовом и ловко запрыгнул на выступающий фундамент их деревянного старого дома, легко вскочил на самую низкую ветку дерева неподалеку и осторожно забрался наверх. Тобирама тут же замолчал, глядя на него в ужасе. — Что ты вытворяешь? — прошептал он с тревогой и возмущением. Кричать было нельзя — могли услышать, а ведь Хаширама как назло тоже был дома. — Тебе не восемь лет! Однако ловкость у него была словно из детства, даже не смотря на застывшие оледенелые ветки, по которым юноша так легко забирался, и пальто с тяжелыми сапогами. — Расслабься. — улыбнулся он, выдохнув облачко пара и поправив шарф. Пальцы альбиноса вцепились в подоконник. Уже на одном уровне с окном. Только бы не свалился… — Здесь и падать немного. Учиха осторожно перебрался по ветке к окну, однако, едва попытался вытянуть руку в сторону Тобирамы, резко наклонился вперед и на мгновение потерял равновесие. — А! — Изуна! — Сенджу тут же ухватил его за запястье, потянув к себе, а Изуна зашипел, когда со всех сил ударился коленом о деревянную стену. Воздух тут же ушел из легких. — Я падаю, Тоби! — Держись, идиот! — падение было бы не из приятных, благо Изуна не весил слишком много, а Тобираме приходилось тащить на себе и не такое. Его сил оказалось достаточно чтобы кое-как помочь Учихе забраться на подоконник и обессиленно рухнуть в его комнату. Изуна громко выдохнул, когда оба упали на пол, распластавшись на Сенджу как морская звезда. — У меня кажется вся жизнь перед глазами промелькнула… — шепнул он альбиносу на ухо, а тот с большим трудом сдержал себя, от подзатыльника для этой безмозглой головы. — А жить тебе явно надоело, Изуна! А если бы ты упал и сломал что-нибудь, а?! — яростно прошептал он, но юноша лишь слабо улыбнулся, приподнявшись с друга. — Ты такой милый, когда волнуешься. И снова эта двусмысленность во фразах. Тобирама замолчал, смущенно опустив руки на чужие холодные и мокрые от снега плечи. Он часто позволял ее себе тоже, и каждый раз, видя взаимность от Учихи, чувствовал как земля под ними становится все тоньше и тоньше. Когда-нибудь она и вовсе исчезнет и они оба упадут туда, куда не знают. И придется делать выбор: ставить точку или же… Боже, о чем он думает? Изуна бросил свою верхнюю одежду прямо ему на кровать, а сам уселся на столе, с интересом рассматривая целую кипу бумаг. На нем был его старый черный свитер с толстым горлом, и в нем юноша казался еще худее, чем он был на самом деле. — Почему ты так упорно учишься? — спросил он, взяв в руки одну из бумаг с решенными уравнениями. — Мадару вообще не заботит образование. В Тенсее оно не нужно. В Тенсее. Верно. Но Тобирама не хотел здесь жить. — Это… — но он осекся и вдруг посмотрел на Изуну так, будто бы впервые его видел. Юноша пролистывал бумаги почти скучающе, мотая в воздухе ногами, а альбинос вдруг ощутил скорбь, глядя на одно лишь его беззаботное лицо. Что он скажет? Что уезжает? А если Изуна отреагирует на это с присущим ему драматизмом? Если его это огорчит или хуже… если ему будет все равно, когда Сенджу — совсем нет? — Просто нужны нормальные баллы. И тебе бы советовал о них подумать, если хочешь получить образование. — Я не знаю, чего хочу от этой жизни… — вдруг безрадостно улыбнулся Учиха, а затем посмотрел альбиносу прямо в глаза. — Да и с точными науками у меня никогда не ладилось. Я же Учиха. — И хорошо. Изуна посмотрел на его улыбку с недоумением. Тобирама мог бы помочь этому придурку сдать, даже если их не посадят в один ряд на экзамене. Планов — куча, а они достаточно умны, чтобы обмануть пожилых тенсеевских учителей. А Сенджу ведь правда был бы рад оказать подобную услугу. Что может быть лучше, чем Изуна в должниках? — Что? — ответил он с усмешкой. — У тебя и так многовато талантов. Если бы ты еще и в математике разбирался — я бы подозревал, что тебя искусственно создали в какой-нибудь лаборатории идеальных сверхлюдей. Учиха прыснул. — У всех, кто кажется идеальными есть свои секреты, которые делают их неидеальными, ранимый Сенджу. — заметил парень почти философски. — Правда? И какой же твой секрет? Юноша вдруг вздрогнул, отложив бумаги в сторону. Медленно поднялся со стола, повернувшись к Тобираме и улыбнулся так тоскливо, что тот невольно замер. — Секрет… — тихо ответил Учиха. Альбинос сглотнул. — Мне нравится один придурок с ужасными белесыми бровями. И ужасной кожей, которая горит на солнце. И еще он зануда и тот еще занозчивый тип, но… мне он нравится. И далеко не как друг. Воцарилось молчание. В голове Тобирамы вдруг стало пусто, а все нужные слова забылись. Он просто стоял напротив поникшего юноши и ощущал как сильно бьется сердце в груди. Кажется, такое состояние называется шоком или вроде того, хоть он и знал, внутренне чувствовал, что подобное должно было случится рано или поздно. Жаль только Тобирама слишком любит лгать и себе и другим, а Изуна своей искренностью и прямотой сбивает его с толку снова и снова. И что же ощущать в такие моменты? Сенджу кажется, что он готов провалиться под землю, лишь бы не отвечать на чужое признание. — Изуна… — наконец произнес он, но парень смутился окончательно, вдруг громко присвистнув. — Да шучу я, Сенджу! — улыбнулся он широко, — А ты дурак повелся, ха! — Изуна вдруг ринулся к своему пальто на кровати, и схватив его, бросился к окну. — Я что-то засиделся. Пойду узнаю как дела у Мадары и все такое… — Подожди! — Тобирама вдруг схватил его за плечо, попытавшись повернуть к себе, но покрасневший Учиха упорно не смотрел ему в глаза. — Изуна… что ты имел ввиду? — Да ничего. Говорю же пошутил… — Изуна снова попробовал выбраться из чужой хватки, но его лишь сильнее схватили. — Пусти, Тоби. Больно. — Да стой же ты на месте. Я знаю… И тут раздался голос Хаширамы, прогремевший как гром посреди ясного неба. Оба замерли, в ужасе уставившись на дверь. — Что у тебя там за шум, Тоби? Нет, нет. Только не сейчас! Тобирама и Изуна переглянулись. — Давай в шкаф. — шепнул Сенджу, и юноша коротко кивнул, да поспешил броситься к шкафу, отворив светлые деревянные двери. Благо места там хватало. — Сейчас, Хаширама. Подожди. Изуна тихо закрыл за собой дверь, оставив Тобираму наедине с братом и тревожными мыслями. Альбинос нервно пригладил белые волосы, стараясь не думать о чужом признании, каким бы искренним оно не казалось. Парень взволновано открыл дверь, посмотрев на улыбающегося Хашираму почти озлобленно. — Чего тебе? Его брат недоуменно выгнул бровь. — Да я просто… слышал как ты тут орешь на что-то. Подумал, может случилось что… — сказал он через какое-то время, потом посмотрел за чужое плечо на письменный стол. — А, понял. Это у тебя так нервишки из-за экзаменов сдают? Расслабься уже. Там ничего… — Дело не в этом. — отрезал альбинос. — Просто настроение ни к черту. Вот и орал. Боже, какое глупое оправдание. — А чего красный такой? — вдруг улыбнулся Хаширама в ответ, хитро прищурив глаза, а затем ощутимо поежился, обняв свои плечи. — Ух! И холодно у тебя. Ты окно открытым оставил? Тобирама поджал губы. Сердце гулко билось в груди. Как тут не будешь смущен такими-то событиями? Что ему теперь делать? Ох, если Изуна уйдет, они больше никогда не поднимут эту тему. Нет, все не может быть таким как раньше. Но что остается? Тобирама не может подобрать никаких слов для того, чтобы выразить, что он чувствует к этому мелкому Учихе. Буцума никогда не учил его подобному. Боже. Это ведь так неловко… — Да так… Случилось кое-что. Хаширама вдруг просиял и резво толкнул младшего брата в комнату, схватив его за плечи. Что… Нет, если он увидит Изуну. Так... Глупо. Не будет же старший вдруг шариться по шкафам в чужой комнате? Главное, чтобы Учиха себя не выдал. А Тобирама… — Я знаю этот взгляд! — протянул Хаширама громко. — Ты о чем… Брат медленно ахнул, прикрыв глаза. — Это милое смущение в твоих глазах. Эта нервозность. Ты прямо как Мадара! — Это худшее сравнение в моей жизни! Хаширама проигнорировал чужое возмущение. — Он также отреагировал, когда я… ну-ка, колись. Кто признался тебе в любви?! А?! Ну давай, я же твой брат! В шкафу громко фыркнули. Брат Тобирамы, услышавший это, попытался обернуться, но был схвачен за руки. — Ладно, твоя взяла. Но имя я не скажу. — тихо ответил он, и Хаширама трогательно ахнул. — Мой маленький братик наконец нашел подружку. Это так мило. — промурлыкал он, забыв о странном шуме из шкафа. Тобирама отвел взгляд. — Она мне не подружка. — Теперь подружка, мой ворчливый братик! Если ты конечно… ну, знаешь. Тоже ее любишь. Черт. Тобираму бросило в жар. Если тоже ее любишь. Ха. Ему должно быть легче, просто от того факта, что его глупый брат говорит о своих отношениях с Мадарой так спокойно, будто бы любовь у двух мужчин — это ничего такого ужасного или странного. А Сенджу так не может. Ему стыдно даже думать об этом. Неужели они с братом.... А если нет — Изуна это просто… друг? Нет. Это даже не звучит. — Не знаешь любишь ли? Это как? — Не знаю и все. — Совсем совсем? — Хаши... простой уйди. Прошу тебя. — Ну а что ты чувствуешь-то? Ты ж не ледышка у нас, ей богу! Вот пристал. Черт. — Я… — эхом раздался голос Тобирамы. В комнате словно стало тише — Изуна должно быть, застыл и перестал даже дышать, вслушиваясь в чужие слова. За окном понемногу темнело. Парень прикрыл глаза, пытаясь прислушаться к себе хотя бы на мгновение. Быть искренним. — ...всегда старался во всем мыслить холодно и разумно. Искать всему логическое объяснение. Но ем… ей я найти объяснение не могу. Хаширама удивленно согнул голову к плечу. Он был еще тогда ужасно молодой. Без намека на старческие морщины. Улыбающийся каждые пять секунд, с мягким взглядом. Такому хотелось верить не смотря ни на что. И Тобирама доверял ему. До поры, до времени. — Ты чувствуешь так много, что не можешь даже сказать — что именно, да? — прозорливо спросил он, и альбинос осторожно кивнул. — Мы хорошо общаемся и я понятия не имею куда все пойдет, но… я бы хотел, чтобы это не заканчивалось. Даже если… мне нужно будет ко многому привыкнуть и… что-то признать себе. — проговорил мужчина смущенно, убрав свои руки с чужих ладоней. Кажется, это все что он смог выдавить из своего абсолютно не способного подбирать красивые эпитеты для любви мозга. — Не серчай, Тоби. Вам просто нужно время. — Хаширама хлопнул его по плечу. — Ты ведь совсем у нас не разбираешься в делах любовных. Это нормально, если ты скажешь ей как есть не сразу. — Да. Пожалуй. Хаширама хмыкнул, поправив свои длинные волосы. — Давай, Тоби. Я могу удачи только пожелать. — сказал он напоследок. — И не кричи больше на мебель ладно? Тобирама, закрывающий перед ним дверь, слабо улыбнулся. — Ладно. Оставленная Хаширамой тишина казалась тяжелее любого спора. Тобирама обернулся к вышедшему из шкафа Изуне далеко не сразу, а когда осмелился, посмотрел на застывшего у окна юношу устало и одновременно по-доброму. На лице того была тревога. Снежинки за его спиной медленно падали на открытый подоконник. Буран снаружи только набирал обороты. — Хочешь в парк? Погуляем. — сипло спросил Тобирама, облизав пересохшие губы. А Изуна без тени улыбки кивнул. — Однажды он сказал мне… — тихо сообщил Тобирама Обито. — …вселенная создала нас, чтобы познавать саму себя. — тихо сказал Изуна, когда они остановились у одинокого фонаря, освещающего холодный полумрак. Снегопад усилился. Белые комья снега облепили их верхнюю одежду и медленно таяли от слабого тепла. Тобирама бросил на Изуну еще один быстрый взгляд. Черные густые ресницы того покрылись коркой снежинок. Прозвучали эти слова красиво и в них определенно был смысл. Во вселенной все еще оставалось слишком много непознанного. Непознанное оставалось таковым даже здесь. Выла вьюга. Снег скрыл белесой дымкой окружившие их деревья и мешал смотреть вдаль, отчего ориентироваться приходилось лишь по горящим во мраке и мгле фонарям. Изуна вдруг улыбнулся, остановившись у одного из них, и плюхнулся на скамейку неподалеку, предварительно стряхнув с нее кучки сугроба. Отличная идея сидеть тут посреди бурана. Тобирама недовольно цокнул языком, остановившись неподалеку. Почки морозить решительно не хотелось. — Интересная теория. Сам выдумал? — усмехнулся он в ответ, но Учиха лишь пожал плечами. — В каком-то смысле. — он опустил голову, рассматривая снег у себя под ногами. У них обоих не было перчаток, отчего приходилось прятать их в рукавах курток. Не стоило бродить здесь в буран, но юноша слишком любил именно такие моменты. Когда мерзлая безучастность зимы наиболее отчетливо ощущалась на покрасневшей от мороза коже. Они казались совсем одинокими посреди бледно-синей мглы под темным небом. Вполне возможно так оно и было. Только они могли додуматься гулять по парку в такую погоду. Точнее, только Учиха. Изуна выдохнул облачко пара, тут же растворившееся в шумном ветре. — Клубники хочу. — буркнул юноша. Тобирама улыбнулся. — Изуна, сейчас декабрь. — Все равно хочу. Вздох. — Я найду ее где-нибудь. Но только для тебя. Может в городе? Должна быть в каком-нибудь гипермаркете, собранная прошлым летом, правда, продают их в три раз дороже сейчас, но это ничего. — Так я все-таки нравлюсь тебе? Тобирама смутился от такого прямого вопроса. Им не приходилось спешить в подобных вещах, но не ответить было бы неправильным. — Очень. — тихо произнес он, отвернув голову. Фонарь над их головами напоминал сияющее, но бесполезное солнце, не способное согреть. А Тобирама успел заметно продрогнуть. Парень вздохнул, вдруг опустившись на корточки прямо перед Изуной, и положил руки ему на колени. Они немного помолчали. — Не могу поверить, что это происходит. Что мы прямо как эти два идиота. — проговорил он почти раздраженно. — Такие же. — Ты стыдишься того, что тебе нравятся парни? — тихо спросил его юноша. — Мне нравишься ты. —  поправили в ответ. Изуна криво улыбнулся, опустив холодные ладони на его руки. Посмотрел на Тобираму почти с упреком. — Глупо правда? Особенно если они узнают. — рассмеялся он. — Только представь, что они решат. Что мы сделали это им на зло или вроде того… Сделали что? Тобирама хмыкнул. Любые поступки вопреки их старшим братьям были желанны только Изуной. Сенджу мог быть зол на Мадару, но не стал бы пытаться исправить то, что уже произошло, предпочитая смирение. Ему все равно, что подумает Хаширама, но в словах Изуны есть совсем другой смысл. Некоторые вещи лучше оставлять в тайне до поры до времени. — Старший со старшим. Младший с младшим. Можешь считать меня утешительным призом, Учиха. Смех Тобирамы заставил юношу насторожиться. — Что смешного? Но альбинос только покачал головой. Снежинки в его волосах были почти незаметны, когда как на волосах Учихи казались бледной пылью росы. — Эй… — но Тобирама не нашел нужных слов. То его состояние уже едва ли вернуть, а ведь оно неописуемо. Он вдруг ощутил, что перестал мерзнуть, когда слегка сжал чужую руку. Медленно приблизился в бледному лицу и немного помешкав, коснулся чужих холодных губ своими. Изуна закрыл глаза. — Я всегда думаю… что если бы остался с ним — все было бы по-другому. — сказал Тобирама вдруг, выбросив мучительное воспоминание из памяти. Плохое вспоминать было намного проще. — Возможно они бы не поссорились с Мадарой и Изуна не ушел из дома вместе с этим проклятым котом. — он бросил взгляд на притихшего Обито. — Но я решил уехать. — Ты ведь не знал, что так выйдет. Бедный Обито. Мужчина покачал головой. Будто бы его утешения могли бы хоть как-то помочь. А на деле? Кому вообще помогала подобная слащавая поддержка? Ты не виноват, все будет хорошо. Ложь, в которую не верит ни утешающий, ни тот кого утешают, тогда какой смысл в этой жалости? В сочувствии? Тобираме она не нужна, потому что он прекрасно знает - в конце концов каждый человек остается со своей болью один на один. И переживает ее сам. Люди - лишь фон. Им никогда не понять. — Впервые я сказал Изуне, что хочу уехать, когда мы выпустились из школы. Хаширама вместе с отцом умудрились выкупить небольшое здание для своего бизнеса. Ты знаешь… Мадара хотел остаться в Тенсее. А мы оба готовы были двигаться дальше. Это был их первый громкий и катастрофический конфликт, после которого они не разговаривали около недели. Изуна не представлял себе саму мысль о том, что человек, который родился в уютном и родном Тенсее, может захотеть покинуть его ради шумного и невыносимого города по собственному желанию. Это не влезало в его картину мира. Было отвратительным. Но больше всего он не представлял, что подобное желание изъявит вечно холодный и отстраненный Тобирама, ставший ему близким. У них ведь все было прекрасно, и тут Сенджу напрямую заявляет, что хочет бросить Изуну и отправиться за тысячу километров от родного дома как минимум на пять лет. — Ты просто берешь и бросаешь меня. Тебе даже не жаль! — яростно крикнул Изуна, а Тобирама еще раз обрадовался тому, что сегодня в черном доме кроме них не было ни души. — Успокойся. — холодно прервал его Тобирама. — Изуна… просто послушай. — Я не хочу тебя слушать! Предатель. Еще и лжец. — Это была моя мечта долгое время. Я откладывал на нее деньги, планировал… — он тяжело вздохнул, вытерев холодный пот со лба. — Я ведь не навсегда уезжаю. Но Изуна не слушал доводы. Не хотел слышать про то, что теперь сможет видеть того, кого называл близким раз в пару месяцев и надеяться, что он когда-нибудь вернется. Это все так бессмысленно. — Это ведь ради нас. — Ложь. Ради нас бы ты не уезжал. — Да пойми же ты... Нам нужно это. Мне нужно. Это ведь образование, Изуна. Шанс получить хорошую работу. Увидеть перспективы, кроме черной работы моего отца. Черт возьми, ты хоть понимаешь как мы сможем потом жить? Я обеспечу нас обоих. У нас будет все, чего мы захотим. Любая жизнь. У тебя… Изуна был мечтателем, Тобирама предпочитал практический подход. Их отношения шли неторопливо, однако порой они все же обсуждали планы на будущее и то, каким хотят видеть его оба. Абсолютно все эти планы предполагали, что они будут вместе. А теперь Сенджу говорил совсем противоположное. А между строк читается: Потерпи, Изуна. Я вернусь. Все будет хорошо. Это всего лишь пять лет. — Заткнись! — юноша швырнул в него чем-то тяжелым и едва не угодил в голову, если бы Тобирама вовремя не отшатнулся. Яростно вытер слезы рукавом и оттолкнув Сенджу от себя, бросился из комнаты. — Изуна, стой! — оклемавшийся после такой вспышки ярости альбинос погнался за ним не сразу. Но так и не смог догнать. — Но это было за год до смерти Изуны. Ты все-таки остался? — недоумевающе спросил Обито. Тобирама сухо кивнул. — Кое-что произошло. — тихо признался он. — Таджима он… Но Обито и сам сопоставил факты. — Oh, mein Gott. Таджима погиб в том году? — На следующий день после нашей ссоры. Кажется… не рассчитал с каким-то препаратом и тяжело отравился. — Мне очень жаль. Тобирама качнул головой. Опять он за свое. Что им обоим с этой жалости? — Он был ужасно стар. Как и мой отец. Рано или поздно их время бы пришло. Мы никогда не думали об этом. Не хотели. Поэтому смерть Таджимы и стала шоком для всех. Особенно для Изуны. Разве Тобирама мог оставить его в такой момент? — Я помню, после его смерти отец еще пару недель засыпал вместе с бутылкой. Наверняка это сильно сказалось на его сердце …и… ты понимаешь. Все имеет свои последствия. Как оказалось. Тобирама уверен, что виновен в смерти Изуны, но его вина простирается намного глубже неаккуратного вождения. Но порой ему хочется думать, что если смерть его близкого была неизбежной — Тобирама получил еще один год с ним. Счастливый год, который они провели вместе. — Значит ты передумал? — кивнул Обито, но Тобирама лишь вздохнул. Первые месяцы были тяжелее всего, но Сенджу старался поддерживать Изуну изо всех сил, когда казалось, он погружался в свою скорбь слишком глубоко. Но справлялся далеко не всегда. Изуна запирался в комнате и сидел там в полной тишине и тоске, открывая лишь, когда Мадара угрожал выломать дверь в его комнату. Тот воспринял потерю отца более стойко, ведь теперь и дом и семья взваливались на его плечи целиком, не давая возможности скорбеть. Слишком много работы. Обязанностей, к которым он оказался не готов даже в свои годы. Молодой Мадара был идиотом и бездельником, однако смерть отца поставила его во главу стола достаточно грубо, чтобы перестать смотреть на мир как на огромный парк развлечений. Ему этого не хватало. Тобирама даже похвалил бы его, не испытывай он молчаливую обиду на Учиху за его наплевательское отношение к собственному брату. Хаширама… Хаширама… он не погиб бы, уделяй Мадара ему внимание чуть меньше. Изуне это оказалось не по силам. Впрочем, тогда он все же был хорошим братом. Тобираму Изуна отталкивал, а Мадара смог поставить брата на ноги той заботой, которую он когда-то дарил ему в детстве, и этого оказалось достаточно, чтобы тот наконец посмотрел на Сенджу ни так, как на предателя, оставляющего его в тяжелый момент. И тогда Тобирама сдался. — Нет. Не совсем. Я… решил, что уеду в следующем году, чтобы… знаешь. Изуна успел бы оправиться. Изуна надеялся, что он просто забыл, но Тобирама был упорен в своих желаниях, хотя казался не таким крепким. Их последнее рождество было лучшим подарком перед чередой непроглядной тьмы, и альбинос всегда будет вспоминать его с теплотой в сердце. Еще одна снежная ночь. Окна домов украшены разноцветными гирляндами, а они все вчетвером наблюдают за тем, как будущий отец Ино выпускает один фейерверк за другим, а в воздухе оглушительно разрываются столбы цветных огней. Тогда в старом центре собрался весь Тенсей, кажется. Тобирама не помнил, чтобы они хоть раз праздновали Рождество всем городом. Изуна обнял его за руку незаметно для братьев и улыбнулся. — Я хочу, чтобы так было всегда. Тобирама тоже хотел. Но ничто в их мире не длиться вечно, и он должен был это учитывать. Философия Изуны строилась на том, чтобы жить только настоящим. Будто бы каждый день — это последний, но Тобираме для существования нужны были планы. Он видел их будущее наперед. Должен был построить его им обоим, а для этого нужны жертвы. Тобирама был готов умолять Изуну понять его, но он так ничего и не осознал, даже при повторном разговоре. — Я не понимаю, что я сделал не так. — устало произнес Изуна однажды. — Почему все кого я люблю бросают меня? — Изу… — Сперва Мадара. Потом папа. Теперь ты. — он прикусил губу, чтобы не зарыдать снова. — Я настолько не нужен вам? — Это не так. Ты ведь знаешь это. Изуна отвернулся, обняв себя руками. Лучше было смотреть на оттаявший сад, пока не покрывшийся листьями, чем на растерянного Сенджу позади. — Мы ведь могли бы жить там вместе. Если ты просто поедешь со мной. — парень обнял Учиху со спины, уткнувшись носом в шею. Изуна закрыл глаза. — Я не хочу бросать дом. И Тобирама ничего не мог с этим поделать. Изуна был убежден в том, что его место всегда было и будет здесь, но альбиносу так хотелось, чтобы он повидал хоть что-то кроме старого и забытого всеми города. А Изуне это просто не нужно, будто бы весь мир сосредоточен лишь на небольшом клочке Южной Франции. И Учихе его вполне хватает. Этим он напоминал старшего брата, и быть может, поэтому его решение не покидать родные края было настолько твердым. — Ну как, собрал уже вещи, Тоби? — улыбнулся Хаширама брату, едва тот вернулся домой. Он выглядел уставшим. Тобирама помнил, что перед этим разговором его старший брат был вынужден отвезти отца в больницу на какое-то время, потому что тот слишком часто сетовал на проблемы с сердцем, чем беспокоил и сыновей, и врачей. — Мой братик уже совсем большой. Скоро уедет учиться. Документы были поданы. Осталось лишь сдать экзамены и заселиться в общежитие, а дальше дело его ума и удачи. Но Тобирама уже так не думал, угрюмо отвернувшись от брата. — Что такое? Чего ты такой кислый то? — взволновано спросил Хаширама, усевшись напротив младшего. Тобирама нехотя отпихнул от себя тарелку с овощами. Есть не хотелось. Вся эта история с болезнью отца и Изуной отразилось на его состоянии слишком сильно, чтобы играть в хорошее настроение. — За папу волнуешься? Брось, Тоби. Я о нем позабочусь. Тобирама покачал головой. Раздался пронзительный свист - вода в поставленном Сенджу чайнике наконец закипела. — Я передумал. — Что? — Я никуда не еду. — холодно сказал он, опустив голову. Хаширама изумленно вздохнул, торопливо сняв с плиты старый железный чайник. Свист резко оборвался. — Но ты ведь так хотел этого, Тоби! Почему сейчас то пасуешь? — недовольно спросил он. — У тебя все получится. Ты же умный! Альбинос отпихнул руку, хотевшую потрепать его по голове. Хотел. Но не ценою Изуны. А иных вариантов нет. Либо уступить — либо гнуть свою линию с плачевными последствиями, потому что компромисса просто не найти. — Не хочу и все. Не нужно мне это. Хаширама упер руки в бока. — Да что на тебя нашло то? Ладно год пропустил, но дальше… — Мне просто это не интересно больше. Но такой ответ не устроил ни его, ни старшего брата. — Слушай. — Хаширама вдруг взял альбиноса за лицо обеими руками и заставил посмотреть на себя. — У тебя, мистер, на секунду, есть шансы получить высшее образование. Высшее, брат! Никто в нашей семье еще не учился в университете, представляешь? Ты будешь первым! Ты и твои амбиции! — Нет у меня их. — буркнули в ответ. — А ну тихо! — Хаширама деловито покачал головой. — Ты, братик, самая светлая голова Тенсея... и не только в прямом смысле, и если кто-то в этой очаровательной дыре сможет сдать все эти сложные экзамены и прочее. То точно ты. — он улыбнулся своей привычной теплой улыбкой. — Я горжусь тобой и твоими планами. И буду гордиться всегда, куда бы ты не забрел. Ведь… в конце концов. Может ты и правда создан для столичной жизни? Может это и есть твое все? От подобных воодушевляющих речей стало лишь хуже, тоскливее на душе. Он медленно отстранился от брата, поджав губы. — А если нет? Если я только все потеряю и потом буду жалеть всю оставшуюся жизнь? — тихо произнес он, но старший Сенджу лишь фыркнул. — И что теперь всю жизнь бояться рисковать? Брось ты! Да и вообще. Не понравится — вернешься и все. Я тебя за это осуждать не собираюсь. Но Тобирама знал, кто осудит, поэтому уступил и во второй раз, позвав Изуну отправиться в их парк снова, заметно позеленевший, когда почки на здешних деревьях стали медленно превращаться в листья. Они блуждали по беговым дорожкам, неизменно ведущих к озеру в полной тишине, лишь изредко переглядываясь. Тобирама не понимал настроение партнера, но тот не выглядел обиженным, как все дни до этого. Спокойно согласился на встречу и разговор. Сдержанно улыбался, не пытаясь спорить. Более того, он сказал, что приготовил Тобираме подарок. — Изу… — альбинос решился сказать ему хоть что-то лишь когда они дошли до самого озера. На небе не было ни облачка в тот день, отчего оно казалось лазурно-голубым. — Я хотел тебе кое-что сказать. Изуна посмотрел на него с улыбкой и смущенно опустил взгляд в землю. Его руки были надежно укрыты за спиной. — Да. Я тоже. О, черт. Он что собрался расстаться прямо сейчас? — Я решил, что никуда не еду. — поспешно произнес мужчина, проглотив ком в горле. — Думаю, мне будет лучше здесь и с тобой. А учеба... я думаю, это не самое важное в жизни. Изуна посмотрел на него с недоверием, и Тобираму снова бросило в пот. Неужели он и так все решил? Неужели даже не даст хотя бы попытаться что-то исправить? — В смысле... я знаю, что вел себя эгоистично и... прости меня, ладно? Давай просто забудем об этом. Юноша напротив лишь поджал губы, покачав головой. — Вообще то я хотел бы, чтобы ты поехал. — вдруг тихо произнес он. Тобирама опешил, ошалело застыв. Что простите? Изуна лишь неловко улыбнулся в ответ, стыдливо опустив взгляд в землю. — Но... я думал ты... то есть... — Знаю. — кивнули в ответ. — Это ужасно, что ты уезжаешь, но я подумал... будет еще ужаснее, если ты забудешь о своей мечте только из-за меня. — Изуна… — Тобирама был тронут. — Значит ты не против? — Мое мнение тут не причем. — он пожал плечами почти беззаботно. — Главное, чего хочешь ты. И если ты хочешь уехать - значит так тому и быть. Ого. Кто бы мог подумать, что долгие размышления способны привести Учиху к таким искренним выводам. Сенджу поджал губы, ощутив прилив тоски и одновременно болезненной любви к человеку напротив . Его руки сами вцепились в плечи юноши, а голос стал тревожным и дрожащим. — Пожалуйста, поехали со мной. Я смогу позаботиться о нас обоих там. Клянусь. Мадара не будет против. Но Изуна лишь отвел взгляд с грустной улыбкой. Они оба знали, что ответом будет «нет». — Звони мне только, хорошо? — сменил он тему. — Я… Но юноша вдруг схватил его за грудки, словно снова стал тем озлобленным мальчишкой, ворующим клубнику у Сенджу во дворе, и грубо встряхнул. — Но учти, ранимый Сенджу. Если я узнаю, что ты там кого-то нашел… — взгляд Учихи стал жутким. Тобирама попытался отшатнуться, в ужасе уставившись в его черные глаза, но его держали с нечеловеческой силой. — Я превращу твою жизнь в такой круговорот боли, что ад, в который ты попадешь после, покажется тебе передышкой. Ты понял?! — Предельно ясно. — нервно улыбнулся альбинос, когда его отпустили. — То-то же. — кивнул Изуна, а потом резко обнял его, прикрыв глаза. — Я провожу тебя, когда будешь уезжать, только… — Тобирама хотел было поцеловать его, но Учиха, в это время вытащивший из рюкзака квадратный сверток, вскинул голову так резко, что проехался лбом по его челюсти. — Ай! — Тобирама едва не прикусил язык, накрыв ладонью губы. — Под удар-то не лезь, придурок! — рявкнул Изуна, потерев ушибленный лоб, и яростно протянул партнеру подарок. — Вот. Откроешь это, когда приедешь. — Твою ма… Да, понял. — коснулся Сенджу гудящей челюсти и взял сверток в руки. — Что там вооб… Но Изуна уже забрался ладонью в его белые волосы, несильно сжав, дабы тот слегка опустил голову, и увлек в поцелуй. Тобирама изумленно распахнул глаза, но в тоже мгновение поддался, коснувшись чужого лица ладонью. Последнее прекрасное событие в его жизни. Изуна целовался неумело, но с какой-то горячностью, присущей их фамилии, и от этого кружилась голова. Тобирама закрыл глаза, коснувшись своим языком чужого. Позволил себе забыться и ощутить себя кем-то, кто смотрит на мир также мечтательно, как юноша в его руках. Искренность Изуны переворачивала всю его душу верх дном. Его запах, отдающий летней спелой клубникой. Его вкус, их последние объятия перед небытьем — Сенджу отдал бы все, чтоб это длилось вечно, но Учиха уже отстранился от него, улыбнувшись в последний раз за всю их жизнь, потому что завтра ему было суждено умереть. Умереть от рук того, кто любит его сильнее всех. — Увидимся, Тобирама. — Увидимся… Тобирама… — смех постаревшего мужчины казался почти сумасшедшим, хоть и не громким. Он безнадежно покачал головой, спрятав руки в ладонях, дабы Обито не видел с какой болью ему дается эта злая, ненавидящая себя усмешка. Жизнь Изуны оборвалась сразу за этим прекрасным моментом, который он подарил. Прощальный подарок. Его любящая улыбка, сменившаяся изумлением, когда Тобирама не успел затормозить. Красные глаза встретились с распахнутыми черными, и Сенджу может только гадать, узнал ли Изуна его в этой проклятой машине. Машине, которую после он яростно разбил и поджег на одинокой свалке, потому что больше не мог ее видеть. А затем выбросил оставшийся целым руль в промерзлое озеро и еще долго смотрел как он тонет, погружаясь в ледяную воду. С ним в аду тонул и Тобирама. Ну так что же? Знал ли Изуна, в последние моменты своей жизни, что его убийца он? Рука вцепилась в волосы. Обито прикрыл рот руками. — Ты не просто ощущал вину за смерть Изуны все эти годы. — тихо произнес он, не отрывая от него взгляда. — Ты ощущал вину перед человеком, которого… Любил. Очень и очень любил. Тобирама стоял с Изуной на руках и не мог смотреть ни на кого кроме него. Его сердце словно бы остановилось, как у его старого отца. Он не чувствовал ничего кроме шока и непонимания, когда в спину ему кто-то кричал. Минато вызвал скорую? Предложил отвезти Изуну в больницу? Уже не вспомнишь. В тот момент для Тобирамы все слилось в одно пестрое пятно из бестелестных ощущений. Ни боли. Ни ужаса. Только бесконечная пустота и забвение. Словно бы транс, в который он угодил на долгие часы. Яркий полуденный день. Жара. Сверчки радостно стрекочут в траве, радуясь теплым денькам, а Тобирама не в силах пошевелиться, стоит в тени одного из больших домов с мертвым юношей на руках и его жизнь стремительно рушится. Изуна на его руках был такой теплый, он не мог умереть. Тобирама помнил как сильно искривилась его шея, когда он повернул голову в бок, словно для того, чтобы альбинос не видел его распахнутых в застывшем на веки удивлении глаз. И совсем не тяжелый. Словно призрак. Тобирама бы хотел обернуться статуей и держать его на своих руках вечно. Обито сказал, что он ощущает вину? Этим не опишешь его боль. Его боль в принципе неописуема. Нельзя подобрать слов тому, как взорвалось внутри него буквально все, когда врач, вышедший из операционной, тихо и вкрадчиво произнес: — Мне очень жаль, господин Сенджу. Но Изуне уже не помочь. Минато посмотрел на разом замерзшего посреди больничного коридора Тобираму со страхом. — Тебе… лучше присесть. Но Тобирама продолжал стоять в прострации, ощущая как слезы текут по его щекам. Глаза смотрели сквозь Минато. Сквозь врача и больничные стены. Куда-то в сторону озера, где его неизменно ждали. Что значит это слово? Изуне нужна помощь? Нет. Конечно нет. Изуна никогда не просил помощи у кого-то. Он всегда и со всем справляется сам. Очевидно, этот глупый докторишка совсем его не знает. Он не вышел из оцепенения даже, когда раздались знакомые голоса, а в поле зрения показался Хаширама. Убитый горем как и он. Но не только из-за брата своего лучшего друга. В тот день погиб и их отец, но воспоминания его сына настолько смазанные и болезненные, что он помнит лишь об одной смерти. Той, что сломала жизни им всем. — Что случилось, Тоби? Что с Изуной? — испуганно спросил его Хаширама, заглянув в широко распахнутые глаза. С ним все в порядке. — Сэр… послушайте… — голос врача за спиной. — Сенджу, что у вас произошло?! Мне только что… — а вот и Мадара. Все в порядке. Его схватили за плечи и яростно встряхнули. На миг альбинос решил, что на него смотрит сам Изуна, однако глаза принадлежали его испуганному старшему брату. — Я сейчас все объясню… — и вновь голос доктора за спиной. Почти не слышен. — Мать твою, Тобирама, не стой столбом! Скажи мне что с Изуной?! Где он?! Открой свой рот! — чужие пальцы стиснули его плечи до боли. В глазах Мадары плескалась ярость, прикрывающая его холодный, почти панический ужас. — Что с моим братом?! Красные глаза с трудом сфокусировались на чужом лице. — С ним все в порядке. Иначе и быть не может. Это ведь его Изу. Мадара толкнул его в стену с глухим рыком, ринувшись в операционную. — Подождите! Вам туда нельзя! — Мадара, стой! Раздался крик еще более безумный и яростный, чем звучали до этого. Изуна! Тобирама закрыл глаза, потому что слезы в них превратили мир в мутное пятно. Ему не хотелось ни кричать, ни рыдать навзрыд. Хотелось перестать существовать. — Ты меня не поймешь. — повторил он сказанное когда-то, не глядя на Обито. Мужчина, сидящий с ним совсем рядом медленно кивнул. Вряд ли он сможет осознать чужую мучительную скорбь в полной мере, даже если попытается. Прошло так много лет, а Тобираме ни капли не стало лучше, и Учиха не мог его судить, живя под боком у человека, превратившего комнату Изуны в нетленный склеп своих воспоминаний. Тобирама и Мадара в этом были похожи. Оба совершенно не умели отпускать. Обито подумал, что не смог бы поставить себя на их место. Если бы умер Мадара? Запер ли он себя в таком же горе? — Но могу посочувствовать. — пожал плечами он. Тобираме не помешало бы выговориться. Он жаждал этого со смерти Изуны, держал все в себе до тех пор пока острая боль в его душе не стала хронической. Возможно такое признание Мадаре стало бы долгожданным облегчением для него. Тобирама с горечью усмехнулся. Легче не становилось. Напротив, он словно бы своими же руками вскрывал загноившиеся раны, а они кровоточили так как в первый раз. Невозможно даже дышать от боли. Альбинос хлопнул ладонью по кровати. — Тут ничего не изменилось. Мадара хорошо держит это место. Даже постельное белье то, что было в том году. — произнес он одобрительно. Если закроешь глаза — присутствие Изуны начнет ощущаться почти физически. Он проспал беспробудным сном около девяти часов, а когда встал с кровати — просто сел на нее и опустил голову, глядя в пол до тех пор как в его комнату не пришел обеспокоенный Хаширама и не попытался донести до брата еще одну странную, будто бы взятую из какого-то криминального фильма новость. По его делу будет суд. Тобираму могут отправить в тюрьму за неумышленное убийство. Убийство? Но он никого не убил. Изуна жив. По-другому просто не бывает. Почему они все делают вид, будто бы его нет рядом? Изуна ведь обещал, что проводит его до вокзала. У них должно было быть общее будущее. Что альбиносу пытаются втолковать? — Его уже похоронили, Тоби. — тихо прошептал Хаширама, обняв его за плечи. — Мне жаль, что ты не смог прийти, но Мадара… ты знаешь. Прекрасно знаешь все сам. Убийца. Тобирама скупо кивнул, не глядя на брата. — Тоби… я понимаю тебе тяжело. Из-за того, что случилось и из-за отца. Но… — брат и сам был в не лучшем виде. Тобирама видел какие глубокие тени пролегли под его глазами. Оставалось лишь бесконечно восхищаться его выдержке. В те годы он правда сумел взять всю боль и брата, и друга на себя, забыв о своей собственной. Иногда Хаширама был по-настоящему сильным. Быть может сильнее их всех. По крайней мере… до тех пор, пока жив Мадара и пока дело не касается его безумия. — Ты должен быть на похоронах папы завтра. Это важно для нас обоих. Отец? Что с ним? Тобирама давно о нем не слышал. — А по поводу суда… — Мы можем поговорить об этом завтра? — прервал его альбинос. — Пожалуйста. Мне… Тяжело разговаривать. О чем угодно. Хаширама поджал губы, тяжело вздохнув. Его волосы, струившиеся по плечам, казались серыми и безжизненными. Парень грузно встал с кровати, и не глядя на младшего направился к двери. Сил утешать не было даже у него. — Конечно, братик. Завтра так завтра. Отдыхай. Он сидел в прострации еще несколько минут, когда скрип закрывшейся за Хаширамой двери, окончательно стих даже в его голове. Тогда Тобирама медленно встал с кровати и словно бы в трансе зашагал к столу, где покоились совсем недавно сделанные кораблики в бутылках. Руки сжались в кулаки. В одной из них альбинос увидел свое отражение и его лицо искривилось от боли. Он зарыдал тихо и сдавленно, ощущая как все внутри горит, а потом с яростным криком сбросил все свои поделки со стола. Раздался треск стекла. Тобирама стал сбрасывать и более старые кораблики с верхних полок, разбивая их озлобленно и жестоко до тех пор, пока весь пол в его комнате не оказался усеян осколками стекла и кое-как уцелевших деревянных фигурок с покосившимися мачтами. Те что уцелели он принялся топтать ногами. Треск дерева. Изуна погиб. Тобирама схватился за голову, как только эта мысль появилась в его сознании и едва не вырвал себе клок волос. Не смей думать об этом. Просто не смей. Изуна погиб. Его Изу. Его Изу лежит под землей. Боже, они похоронили его. Тобирама схватился за последний кораблик в бутылке, уже успевший покрыться пылью. Первая поделка, сделанная под чутким руководством отца и брата. Альбинос не задумываясь, швырнул его в стену, обессиленно упав на усеянный осколками пол и зарыдал так громко как только мог. Однако едва попытался дать волю эмоциям, как замер и замолчал, вытерев слезы рукавом. Посмотрев на дверь пустым взглядом, опустил глаза к кусочкам стекла и дерева, а после резко поднялся на ноги, и наплевав на осколки, застрявшие в ткани джинс, бросился на первый этаж. — Куда ты? — старший с трудом сдержал его, чуть успев перегородить входную дверь, словно бы обезумевшему брату. Тот нетерпеливо цокнул языком. — Тоби. Прошу тебя объясни. — Я должен посмотреть на могилу Изуны. — Там сейчас слишком много людей. Тебе нельзя. — Я должен увидеть ее! — Тоби... пожалуйста. Не нужно кричать. — Отойди от чертовой двери. — Я обещаю, мы сходим к ней завтра. Только успокойся. — Отойди от двери! Тобирама! И что же он ожидал увидеть? Аккуратный черный камень, будто бы блестящий в свете одиноких ламп. Могила Таджимы неподалеку. Множество ламп и цветов - ведь Изуну любило так много людей. Тобирама грузно упал на колени, пока его брат неуверенно стоял за его спиной и не находил никаких слов для утешения. — Мне очень жаль, Тоби. Догадался ли он о чем-то? Наплевать. Даже если да. Больше в этом нет смысла, потому что на альбиноса смотрела голая правда его потерявшей все краски жизни. Надгробная плита лишь с одним именем. Изуна Учиха. Тобирама не стал жить дальше ни спустя год, ни два, ни даже десять лет с его смерти. Рана могла затянуться за это время, могла зарасти рубцом и перестать болеть, но он так и не решился на этот шаг. Сенджу казалось — его существование подошло к концу с того момента как какие-то подростки впервые нацарапали на заборе отцовского дома слово «убийца». Он не жил и не двигался. Он ждал, когда смерть заберет и его тоже. Тобирама совсем не помнил суда. В памяти сохранились только отрывки. Вот Мадара кричит и угрожает ему смертью. В его глазах ненависть, боль и слезы. Вот Учиху выводят из зала суда, а судья пытается успокоить остальных собравшихся здесь жителей города, с ненавистью выкрикивающих в его адрес угрозы и оскорбления. Вот Хаширама оправдывает его, заявляет, что Тобирама превысил скорость, потому что спешил отвезти отца в больницу и тем самым отчасти все же вызывает сочувствие у присяжных. Минато, держа свою жену под руку, вежливо подмечает правдивость чужих слов и добавляет: Да, Тобирама убил Изуну, когда поднял его на руки. Да, шея бедного мальчика не выдержала и сломалась словно тростинка, что и послужило причиной его смерти. Но ведь Тобирама пребывал в панике. Его отец умирал, а Сенджу только что сбил человека. Разве можно его судить? Можно ли судить того, кто за один день лишился всего? Тобирама видел странный триумф в глазах Минато, но не придал этому значения. У них с Изуной всегда были натянутые отношения, но на вопрос об их природе юноша всегда лишь качал головой, не вдаваясь в подробности. А Тобирама не имел склонности к любопытству. Суд кончился ничем. Тобираму посадили на домашний арест на два года или около того. Он не помнил, потому что не почувствовал разницы. Тобирама не выходил бы из дома и сам, ему не нужны были лишние стимулы. А так. Просто в какой-то момент ему сказали, что он свободен и сняли дурацкий браслет с ноги, но Сенджу так и не вышел из дома, как бы брат не старался вернуть его к жизни. Он не видел Мадару в эти годы, но узнал, что тот заливает свое горе, заперев себя в четырех стенах точно также как он — проникся к Учихе пониманием. Сохранившимся даже, когда Мадара попытался его убить. А Тенсей жил себе дальше. Помнил об Изуне, но совсем не так как он заслужил. А еще он помнил о Тобираме, посему его жители старательно обходили как его, так и дом Сенджу стороной. Отчасти именно они и загнали альбиноса в пагубное одиночество, когда отказывались обслуживать в магазинах, отчего за покупками теперь мог ходить лишь Хаширама. Или же шептались за его спиной и глазели каждый раз, когда он находился в общественных местах, иногда опускаясь до того, чтобы кричать ему вслед. Иногда Тобирама не выдерживал, и столкнувшись с очередными злобными подростками, орал в ответ: — Я не хотел убивать его, слышите? Я не хотел! Но никто не слышал. В конце концов они просто вычеркнули его из своей жизни, после того как травля им надоела, и Тобирама был рад этому всей душой, потому что наконец мог отдохнуть. После всего, что произошло ему очень хотелось побыть наедине с собой. В тишине. Его одиночество растянулось на долгий срок, но оно не было мучительным. Просто однажды он проснулся и осознал, что очень устал от голосов вокруг. Устал от дурацкой помощи брата, пытающегося вернуть все как было раньше, устал от зевак у своего дома и устал от всего, что его окружало. Но в одиночестве было спокойно. По своему болезненно-комфортно. Только он и давно умерший Изуна, смотрящий на него с чудом сохранившихся фотографий. Иногда казалось, именно одиночество помогало ему ощущать себя так, словно Изуна все еще рядом. Изуна, и больше никого. — Но хотя бы сейчас, — Обито прокашлялся. Его подташнивало. Сказывалось недавнее опьянение, хотя он чувствовал себя почти трезвым. — Тебе стало легче? Взгляд альбиноса расфокусировался. — Нет… нет. Ничего не изменилось. А что могло измениться? Обито прикрыл рот рукой, поморщившись. Сглотнул подступающую рвоту и сделал глубокий вдох. Он в порядке. Все отлично, просто… — Что с тобой? — тихо спросил его Тобирама, повернув к нему голову. Обито снова прокашлялся. — Ничего. Я просто… — и тут он поднял взгляд к приоткрытой двери и в ужасе замер. Мадара, облокотившийся о косяк двери, мрачно улыбнулся. Медленно открыл дверь полностью, выйдя из мрака, и оба мужчины в ужасе вскочили на ноги. Обито ощутил как страх перед ним, забытый той далекой зимой, вдруг снова проснулся в его душе. Мадара смотрел на них так же безумно и яростно, как когда-то смотрел на совсем молодого Обито, испуганно вжавшегося в угол чужого дома. — Только посмотрите на это зрелище. Просто прелесть, не правда ли? — его голос был на удивление тихим, хоть и источал яд. — Мадара… мы… — хотел было сказать Обито, но мужчина перебил его. — Я всегда знал, что ты сукин сын, Сенджу. Но чтобы настолько… — он рассмеялся. — Так вот оно что? Да? Мало того, что ты лишил меня брата, так ты умудрился перед этим его еще и оттрахать? — Нет! — Тобирама тряхнул головой, сжав руки в кулаки от негодования. На злобно сощуренные глаза Мадары невозможно смотреть. — Мы не… Нет. Нет. Они никогда не спали. Отношения Изуны и Тобирамы были платоническими. Невинными. Мадара не смеет оскорблять их. — И как оно, Тоби? — улыбнулся Мадара. — Какого оно - спать с Изуной? Тяжело тебе это далось, а? Небось, наплел ему как сильно его любишь. — Мадара... — А теперь ты посмел заявиться на порог этого дома. Дома человека, которого убил, со своей паршивой кассетой, и рассказать мне об этом? Ты этого хотел ублюдок?! — Мадара перешел на крик. — Твою мать, Мадара. Не ори. — взмолился Обито, инстинктивно перегораживая замершего в ступоре альбиноса. Это не кончится хорошо. Быть может поэтому Тобирама и не хотел рассказывать об этом напрямую, предпочтя на свой страх и риск отдать кассету, которой так дорожил. — Неужели ты не понимаешь, что он… — Закрой свой рот и не лезь! — рявкнул на него мужчина, а затем схватил за плечо и отпихнул от Сенджу, посмотрев на Тобираму с вызовом. — Я ненавижу тебя всей душой. Ты… ты понятия не имеешь, что сделал… — Мадара. — тревожно окликнул Обито, потерев плечо. — Я осознаю, что сделал больше тебя. — вдруг прошептал Тобирама, выдержав чужой взгляд. — Я жалею о том дне каждую долбанную секунду своей жизни! Я могу сказать, что мне жаль тысячу раз, но что это изменит? Его не… Голос оборвался на полуслове. Тобирама не мог сказать подобного вслух. — Мне больно также как и тебе. Мадара резко залепил ему хлесткую пощечину и голова альбиноса откинулась в бок как у игрушечного болванчика. Воцарилось молчание. — Если еще раз произнесешь это — я тебя убью, белобрысый урод. Твое ничтожное переживание ничто по сравнению с тем, что ты заставил меня пройти. Ты сломал мне жизнь, ублюдок! Хорошо тебе? А, Тобирама? Поигрался с моим братом в отместку за то, что я забрал у тебя твоего старшего братика, а потом выбросил? — Я любил его! А он любил меня, нравится тебе это или нет! — рявкнул Тобирама в ответ, схватившись за покрасневшую щеку. На его бледной коже красный след был виден особенно хорошо. — Ты лжешь! Он бы сказал мне! — взревел Учиха. — У него никогда не было от меня секретов! Особенно таких! От холодного злого смеха Тобирамы у Обито прошли мурашки по коже. Он сделал шаг в сторону, мысленно готовясь разнять их в случае драки. Слышит ли их крики Хаширама? А Мито? — Что ты знаешь о своем брате, Мадара? — прошипел Сенджу, вдруг сделав шаг к мужчине и убрал ладонь от щеки. Как забавно. Он все еще выше. — Тебя не было с ним рядом, когда он нуждался в тебе больше всего. А почему? Потому что ты бегал за Хаширамой, наплевав на все остальное. — Не смей… — Почему он ушел из дома в тот день? А? Не потому ли, что вы в очередной раз поссорились? — лицо альбиноса исказилось от гнева. — Тебе было плевать на него, когда он был жив. Плевать на то, что ему не хватало тебя. Плевать на его боль. Ты позволил ему уйти из дома и даже не попытался остановить. Думал, что успокоится и прибежит, как всегда? Ты не раз поступал с ним так. — он покачал головой. — Конечно. У Мадары Учихи ведь есть куда более важные дела, чем уделить хоть немного своего драгоценного времени младшему брату. Хаширама же сам себя не трахнет, правда? — Закрой. Свой. Рот. — А теперь ты у нас скорбишь. Стал хорошим братом только, когда Изуна умер, но, боюсь опомнился ты поздновато. — улыбка Тобирамы стала сумасшедшей. Он вдруг схватил Мадару за грудки и встряхнул. Их лица были в сантиметре друг от друга. Красные глаза встретились с абсолютно черными. — Но это хорошо, что тебе хреново. Иначе и быть не может. У тебя нет права на радость и счастье. Все, на что ты его имеешь — это винить себя и жалеть. — альбинос прищурился. — Потому что мы оба это заслужили. Страдать. А не искать замену, вроде твоего Саске. Это настолько отвратительное неуважение к Изуне, что я готов убить тебя за него прямо сейчас. — Ты не смеешь упоминать ни Саске, ни уж тем более Изуну. — тихо ответил Мадара, ощутив как сбилось дыхание. Нет, он точно придушит эту мразь прямо здесь. — Ты не заслужил ни того, ни другого. Тобирама разозлился окончательно: — Единственный, кто не заслужил Изуну — это ты! Последняя капля. Обито испуганно вздрогнул, когда его родственник с яростным криком бросился на Сенджу, и одним прямым ударом врезал ему по скуле. Тот зарычал. — Бей сильнее. — Тобирама набросился на него в ответ, его кулак пришелся в солнечное сплетение, выбив из Учихи весь воздух. Обито вскрикнул, поспешив к дерущимся, в то время как в коридоре третьего этажа загорелся свет. — Перестаньте, идиоты! — младший Учиха с трудом подхватил Мадару под грудь, и в общей суматохе попытавшись оттащить его от накинувшегося на него Сенджу, однако тот уже схватился за черные волосы, едва не вырвав из них огромный клок. По бледному виску стекала струйка крови. Мадара приложил его основательно. — Что вы тут… о боже! — раздался все еще пьяный голос Хаширамы за спиной, однако происходящее быстро вернуло ему ясность мыслей. Обито, с трудом удерживая Мадару, обернулся к нему, заметив и сконфуженную Мито. — Вы тут что затеяли? - ошалело спросила она, но было не до разговоров. — Держите Тобираму! — рявкнул Обито, и Хаширама тут же кинулся к брату, заметив на его лбу кровь. Суматоха стала еще ожесточеннее. Однако им хватило минуты, чтобы оттянуть обоих дерущихся в разные стороны, с трудом не сломав ничего в комнате Изуны. — Тоби, успокойся! — Хаширама с трудом удержал брата, оттащив его прямо к кровати. Обито и Мито толкнули Мадару к двери, не давая броситься на альбиноса снова. Тот громко и быстро дышал, не отрывая полных ненависти глаз от Сенджу. Его черные волосы взбились и торчали рваными прядями на затылке. — Тише… у тебя кровь… — Ты убил моего брата! Ты, сукин сын, убил моего брата! Снова началось. Мито схватила его за плечо. — Да уймись же ты наконец. Прошло уже хрен знает сколько лет… — она хотела остудить его пыл, не понимая, что цепная реакция давным давно пошла. Эти двое не разговаривали о случившемся с момента смерти Изуны, и ненависть копилась в них слишком долго, чтобы ее можно было заткнуть. Хаширама попытался коснуться окровавленного виска Тобирамы, но тот грубо отпихнул его руку, посмотрев на Мадару с яростью. Струйка крови достигла щеки. — Мне жаль, твою мать! Пойми это наконец! Но Мадара взорвался еще больше. Обито показалось, что от чужого крика у него заложило уши. — Чхать я хотел на твою жалость! Она не вернет мне брата, которого ты забрал! — Да успокойтесь вы оба! — рявкнул Хаширама, и с укором покачал головой. — Черт возьми, Мадара. Прошло уже столько времени. Неужели не пора простить и отпустить? Я знаю, что ты чувствуешь. Знаю, что тебе не легко, но… — Да откуда вам знать, что я чувствую?! Откуда это знать тебе?! — в ярости заорал Мадара, едва не ударив Обито локтем. — Может быть и не знаю. Может никто не понимает тебя, но это не повод возводить свою скорбь в какой-то гребаный, мать его культ, и убивать себя столько лет. — голос Хаширамы стал тише. Брат в его руках вдруг обмяк, устало опустив голову. Капля его крови упала на пол. — Неужели ты правда думаешь, что твой брат хотел, чтобы по нему так страдали? Неужели он хотел, чтобы ты поставил крест на своей жизни и кидался на Тобираму каждый раз, как увидишь? — Ты ничего не знаешь об Изуне. Никто из вас не знал его так как я. Никто из вас и представить не может как много он для меня значил! Обито устало вздохнул, резко отпустив его, и вдруг заговорил не менее возмущенно: — Оглянись вокруг, идиот, и перестань смотреть только свою задницу! — яростно прошипел он, а затем обвел рукой всех присутствующих. — В этой комнате все кого-то теряли. У Мито погибли оба дедушки, Сенджу потеряли отца в тот же день, когда погиб Изуна. Я лишился всей семьи. Но тебе конечно наплевать. Тебя волнуют только твои долбанные чувства и твой мертвый брат! С Обито уже было довольно. Довольно Изуны, от имени которого уже всерьез начинало тошнить. От чужой мерзкой боли и эгоизма, прикрытых якобы благородной скорбью. Надоело это бесконечное безумие. Надоело ощущать себя заменой и подделкой. Хватит. Мадара упрекал его в бесконечных ничтожных страданиях, но сам был не лучше. — А ты вообще закрой рот! — заорал на него Мадара, чудом не набросившись на мужчину с кулаками. — Тебя не было с нами тогда. Ты и твоя бабка бросили Тенсей. Бросили меня и забыли, будто бы мы и не были родственниками. — он махнул рукой. — Не нравится, что я скорблю по родному брату? Тогда надо было играть его получше, когда у тебя был гребаный шанс. — Мадара! — возмутилась Мито. Это был удар ниже пояса. Обито закричал громче: — Я не Изуна! — ответил он. — И никогда не хотел им быть, а ты пытался сделать из меня его копию, просто, чтобы тебе стало легче! — Потому что мне нужен был он, а не ты! Обито прикрыл глаза. Ему вдруг почудилось, что в них ударил свет от одинокого ночного фонаря, а он снова превратился в потерянного посреди бурана подростка, стоящего между каменных домов почти в полной темноте и вскинувшего лицо навстречу холодным снежинкам. Без прошлого. Чистый лист, будущее которого — служить чьей-то серой копией в лживой и опасной игре. Иногда Обито думал, что не вспомни он хоть что-то — навсегда бы остался младшим братиком Мадары Учихи и, быть может, даже погиб от его рук, когда воспаленное сознание мужчины увидело бы брешь в его притворстве снова. И теперь он говорит все это дерьмо. Возможно, потому что его раскаяние много лет назад было неискренним. Может, Обито снова окружала одна ложь? Может быть, Мадара жил с ним лишь из-за надежды на чужое забвение, которое позволило бы ему провернуть давно забытый обман снова? Мадара не следил за словами. Его рвало и рвало вещами, которые били по самым слабым местам. — С тобой как по кругу. Снова и снова. Маленький Обито все время жалуется на то, что не знает, кто же он такой, но как только доходит до дела — борется за свое "я" яростнее любой псины. — Мадара озлобленно рассмеялся. — И после этого эгоистом называют меня? Я всего лишь хотел увидеть своего брата хотя бы еще раз. Мито покачала головой. Нет. Если он скажет что-то более ужасное - она точно его убьет. Обито замолчал, потому что не нашел в себе сил ответить. — В конце концов. Он, в отличие от тебя, руки не резал и с крыши не прыгал. Мой брат жить хотел! Он радовался каждому гребанному дню в своей жизни, потому что был сильным человеком. — прошипел Мадара самое болезненное. Обито изумленно застыл. Застыли все в комнате. — Мадара… — попытался вмешаться Хаширама, испуганно посмотрев на младшего Учиху. Поздно. — Но он мертв. А ты почему-то вполне себе живеханький, мистер «самоубийца-любитель». Обито опустил голову. — Я не просил тебя помогать мне. — совсем тихо произнес он. Мужчина напротив хмыкнул, отпихнув держащую его Мито. Ярость стала холодной. — Думаешь, я… — Хватит! — вмешалась Мито. — Ты наговорил уже достаточно. На всю жизнь хватит. Пора остановиться, Мадара. Мужчина только яростно хмыкнул, бросив взгляд на молчаливо пытающегося остановить кровь, струющуюся из виска, Тобираму. Ничего себе. Да у него бровь рассечена. Правильно, это меньшее, что ублюдок заслужил. — Верно. Хватит с меня. — кивнул Учиха. — Хватит с меня всех этих лживых друзей, которые всерьез думают, что понимают меня. — он закрыл глаза, резко махнув рукой в сторону двери. — Выметайтесь из моего дома. Живо. Само ваше присутствие оскорбляет память об Изуне. Хаширама хотел было что-то сказать, но, почувствовав на ладони руку Тобирамы, прикрыл глаза, мрачно кивнув. — Ты правда этого хочешь? — тихо спросила Мито. Мадара не ответил. Вместо этого отступил от двери, позволяя девушке яростно ударить его в плечо и решительным шагом покинуть комнату. — Как скажешь… друг. — тихо ответил Хаширама, приобняв брата за плечо, и оба направились в коридор. На мгновение глаза Тобирамы встретились с глазами Учихи, но их выражение невозможно было прочесть. Мадара устало вздохнул, поправив волосы. Хаширама оглянулся на него в последний раз, но, не встретив ответа, грустно опустил голову, направившись к лестнице. А Мадара так и не оглянулся, даже когда шаги на позади стихли и послышался скрип открываемой входной двери. Обито, стоящий в тяжелой прострации, вздрогнул, едва дверь захлопнулась. Ему до жути хотелось ударить Мадару минутой ранее, но сейчас Учиха ощутил, что перегорел, словно расплавленная свеча. Тишина стала почти осязаемой. Мадара посмотрел на него с мрачной тоской, но затем молча ушел из комнаты, спустившись на первый этаж. Оставил в одиночестве, посреди алтаря, посвященному его брату. Как всегда, потому что ничего не изменилось даже спустя столько лет. Мадара услышал как его родственник тихо прошел в коридоре. Ощутил на себе тяжелый взгляд, но не обернулся. Лишь молча присел на диван, уперев локти в колени и опустил голову. Никто не произнес ни слова. Обито медленно подошел к входной двери. Послышался шум висящих на крючке курток и пальто. Ясно. Мадара мрачно усмехнулся, вскинув голову. В выключенном телевизоре отразилось его опустошенное лицо. — Правильно. Проваливай. Ты ведь горазд на это. Обито замер, оглянувшись на мужчину, но тот так и не посмотрел на него в ответ. Мужчина набросил на себя пальто и молча постучал по двери небольшую комбинацию. *--* *-* --- --*- *- *--- Мадара промолчал, даже когда дверь открылась, впустив ночной холод в затхлое помещение, и тут же захлопнулась. Лишь устало посмотрел на пустой коридор и положил голову на спинку дивана. Через какое-то время, не ощущая ничего кроме опустошения и тоски, он прошелся по опустевшей кухне, разглядывая сваленную в раковину грязную посуду и оставленные на столе подарки. На глаза попалась починенная Саске шкатулка Изуны, и он медленно взял ее в руки, покрутив за рычажок. И может быть месяц прошел бы еще А потом еще и еще и еще А там и снег стал бы таять В тишине И было бы все хорошо Если б не память Кричащая о тебе Кричащая о тебе* Мадара резко швырнул шкатулку прямо в стену, и нежная мелодия, лившаяся из нее, исказилась уродливыми нотами и в конце концов замолчала. Мужчина молча сел на колени, прикрыв глаза руками. На слезы не было сил. Их больше ни осталось ни на что из этой бесконечной тоски. За окном снова пошел снег. Изуна из далеких воспоминаний ткнул брата в плечо с улыбкой, указывая пальцем на медленно летящие к земле снежинки. Самое лучшее время года. Правда, братик?