В постели холодно: тебя нет рядом, Наше будущее кажется таким размытым. Я не живу, пока ты не позвонишь. The Heart Wants What It Wants — Selena Gomez
Supermarket Flowers — Ed Sheeran Всю ночь омегу мучили странные сны, он то и дело ворочался на кровати, но после чувствовал успокаивающие объятия рядом и забывался сном дальше. И так по кругу. Чьи-то теплые руки осторожно прижимали к себе, отгоняя липкое чувство одиночества, а мерное дыхание над самым ухом убаюкивало не хуже колыбельной. Хотелось прижаться к источнику тепла сзади, поверить призрачному состоянию уюта. Наутро, когда Сехун лениво открыл глаза, уверенный, что обнаружит рядом его, он оказался в постели один. Одетый в ту же одежду, в которой проходил весь прошлый день, разбитый и вовсе не выспавшийся. Чувство некоего разочарования и густой печали затопили с головой, заставляя измученно застонать в подушку и зарыться лицом в одеяло. Мысли неизменно возвращали его в палату, тяготили и словно бы вытягивали радость. Лишь спустя пять минут омега вспомнил про недосмотренный вчера фильм. Вспомнил, как не выдержал и уснул, а после оказался в постели. Чонин… он заботится об омеге, хоть знакомы они лишь несколько месяцев, ставит желания Сехуна превыше своих. Это подкупает, это радует и это заставляет чувствовать себя комфортно в компании альфы. Кое-как заставив себя встать с кровати, омега первым делом направился в комнату Чонина, надеясь застать его спящим и поблагодарить. Но, тихо приоткрыв дверь, он увидел лишь идеально заправленную постель и пустую комнату. Удивившись, Сехун тут же направился к лестнице и спустился по ней, уже на середине слыша доносящиеся с кухни позвякивания посуды. Альфа нашелся стоящим у плиты и тихо насвистывающим себе под нос какую-то мелодию. На него был надет странный домашний фартук, волосы все еще были влажными после душа, на губах играла довольная улыбка. Сехун не смог сдержать мягкой улыбки в ответ, застывая на пороге и с каким-то странным трепетом смотря на фигуру Чонина. Тот ловко орудовал сковородой с яичницей, а после перекладывал ее на тарелки. Было в этой утренней картине что-то светлое, от альфы было невозможно оторвать глаз. Под ребрами приятно затрепетало сердце. — Долго будешь стоять в тишине, партизан? — не поворачиваясь к омеге лицом, спросил альфа и, подхватив тарелки, прошел к большому столу, чтобы разложить их. — Нет, — стушевался смущенно омега и быстренько уселся за стол. — Доброе утро. Чонин подмигнул Сехуну и поставил на стол две чашки кофе. — Доброе, — альфа кивнул и сел напротив. Его взгляд лукаво скользнул по лицу омеги, губы изогнулись в довольной улыбке, а сцепленные в замок руки подперли подбородок. Чонин часто вот так вот смотрел на Сехуна, без слов, сверля взглядом. Омега не то, чтобы привык, просто перестал считать это чем-то странным. Но сегодня столь явное внимание вызывало недоумение и смущение. Не зная, как начать разговор, Сехун неловко извинился за вчерашний вечер, за свой сон, за то, что альфе пришлось относить его в комнату, но был прерван Чонином, словно бы и вовсе не слушающим его: — У тебя красивые глаза. Омега опешил, удивленно уставившись на альфу, но тот как ни в чем не бывало протянул ему тарелку с готовыми тостами и продолжил: — Я предлагаю сегодняшний день провести дома. Небо все затянуто, кажется, будет метель. На каток, я думаю, ни ты, ни я идти уже не хотим, а в центр ехать в такую погоду рискованно. Раз у тебя есть запасы фильмов, то почему бы нам не провести день здесь, никуда не выходя? — закончил Чонин и внимательно посмотрел на Сехуна. От вываленного на голову потока слов мысли запутались, так что омега лишь коротко кивнул, соглашаясь со всем и сразу, и потянулся к остывающему завтраку. За едой Чонин не произнес ни слова, а сконфуженный Сехун боялся поднять глаза, хотя чувствовал взгляд альфы на себе очень ярко. Закончив с завтраком, омега отставил тарелки от себя, и Чонин, подхватив их, отнес на кухню. — Мне надо в душ, — проговорил Сехун и уже хотел было встать, как резко остановился, почувствовав прикосновение влажных губ ко лбу. Подошедший быстро Чонин прикрыл глаза и улыбнулся, губами касаясь нежной кожи. Просто мимолетный поцелуй, невинный, но почему же от него так перехватило дыхание, заставляя удивленно взглянуть на мужчину? В нос омеги мгновенно ударил стойкий кедровый аромат, вызывая волну мурашек на коже. Сехун замер, поймав себя на том, что жадно вдыхает приятный запах, наслаждается им и не чувствует ничего, кроме покоя. — Я пока разгребу снег на крыльце, — улыбнулся Чонин и скрылся на лестнице, чтобы подняться в комнату и надеть теплые вещи. Сехун кивнул уже пустоте и остался сидеть на месте, смотря вслед ушедшему альфе. В груди отчего-то вдруг неприятно заныло. Чонин лопатой убирал снег в стороны, расчищал запорошенную за ночь тропинку, чтобы после очередного снегопада работы было в разы меньше. Прохладный воздух приятно колол кожу на щеках и забивался в нос. Чувство сладкой ностальгии накрыло с головой, вызывая в груди сладко-тянущее чувство. Остановившись, чтобы передохнуть, альфа взглядом окинул простирающееся пространство. Вдали от города внутри все освобождалось и даже дышать становилось легче. Кенсу любил это место. Летом он выбирался на крыльцо с кружкой сока, брал в руки очередную книгу и читал. Мог часами так сидеть и не заметить, что солнце склонилось к горизонту. А Чонин в это время что-то чинил в доме, менял скрипящие половицы или мастерил что-то в гараже. Вдали от города с альфы спадал образ делового человека, в плену сосен Чонин больше не был директором одного из самых модных журналов страны, он был тем непослушным мальчишкой, что любил занимать руки инструментами. Кенсу постоянно шутил, что Чонин — это вечный полет из крайности в крайность. Наверное, этим он и зацепил простого омегу из рабочей семьи. Зацепил и сам провалился в омут с головой, каждой крупицей наслаждаясь до боли спокойным и открытым характером своего омеги. Простым был и Сехун. Ему была чужда мишура высшего слоя. Обычный учитель начальных классов, носящий один и тот же свитер несколько лет подряд и бережно хранящий его на полке в шкафу. Любящий фильмы с глубоким смыслом и вместе с тем банальные и вовсе не интересные комедии с изъезженным сюжетом. Не знающий, какими вилками стоит есть десерт, а какими принесенный стейк. Сехун был похож на Кенсу. Чонин вдруг резко выпрямился, ухмыльнувшись, и обернулся назад, замечая в окне омегу, что резко дернулся от неожиданности. Тот вытирал волосы полотенцем и, отдернув штору немного в сторону, следил за работающим альфой. Сехуну нравилось следить за ним. Почему? Он не знал. Альфа кивком поинтересовался, что нужно Сехуну, но тот просто покачал головой, улыбнувшись. Задернув штору обратно, Сехун прошел на кухню и налил в кружку немного имбирного чая. Небо за окном казалось тяжелым и готово было сорваться снегопадом вниз. Взяв со стола свой телефон, омега с ужасом обнаружил готовую вот-вот разрядиться батарею и, найдя кое-как зарядку, подключил его заряжаться. В уведомлениях светилось непрочитанное сообщение от Бекхена. Сехун не мог забыть об этом. Но почему же вчера так легко оставлял телефон без внимания весь день и спохватился лишь сейчас? Потерев переносицу, омега открыл смс. «Все в порядке. Никаких изменений. Как у тебя дела, Сехун? Позвони, как появится связь», — светилось на дисплее телефона. Сехун уже хотел было позвонить, как и просил друг, но знак отсутствия сети остановил мгновенно. Устало вздохнув, омега отбросил телефон на кресло и тут же услышал, как открылась дверь. Чонин стоял на пороге, снимая куртку и стягивая ботинки. Его нос и щеки чуть покраснели от мороза, но на губах искрилась радостная улыбка. Сехун тут же протянул альфе кружку своего чая и улыбнулся. — Я так понимаю, наш киномарафон продолжается? — откинув голову на спинку дивана и посмотрев на склонившегося над ним альфу, поинтересовался Сехун. — Я принесу твой ноутбук, — вместо ответа проговорил Чонин и направился к лестнице. Омегу терзали сомнения. Страх и некое чувство умиротворения смешались вместе, оставляя странный осадок внутри. — Собственно, вот так и обстоят дела в компании, — закончил свой длинный рассказ Чонин и посмотрел на Сехуна. Тот лежал на диване, вытянувшись всем телом на нем и положив голову на колени альфы. Сехун перебирал пальцами край пледа, которым его накрыл мужчина, и смотрел в окно, следил за тем, как медленно падают на землю снежинки. Фильм, который на этот раз выбирал Сехун, оказался таким же скучным и совсем не интересным. На вопрос Чонина, каким образом омега отбирал фильмы в свою поездку, тот лишь виновато пожал плечами, сетуя на ужаснейший вкус своего коллеги, что насоветовал ему добрую половину из списка. Поставленный на паузу фильм плавно перетек в легкую непринужденную беседу, а после в увлеченные рассказы о себе. И Сехун даже не уловил того момента, когда схлынуло непокидающее полностью чувство скованности рядом с Чонином. А после нехитрый жест Сехуна, который в какой-то момент устал сидеть и просто устроил свою голову на коленях альфы. И вот сейчас длинный монолог альфы о том, как устроена редакция журнала и каким образом происходит отбор нужного материала для статей, подошел к концу. Сехун не вынес из рассказа ровным счетом ничего, пропуская слова мужчины мимо себя. Все его мысли концентрировались на том, как увлеченно рассказывал Чонин, как светился, говоря о своей работе. Любовь альфы к моде нравилась Сехуну, хоть он ее совсем не понимал. Ни ему, ни Чанёлю, ни Бекхену особо-то никогда и не прельщало отслеживать модные новинки. Классика, не выходящая из моды, — вот что их устраивало. Но Чонин был не таким, одетый всегда с иголочки, в домашнем и поношенном свитере из коллекции прошлого сезона сейчас, он разительно отличался. И омега все пытался его разгадать и понять, но не выходило. За поставленным в голове вопросом неизменно возникал новый. А ответов все не было и не было. — О чем задумался? — коснувшись волос Сехуна, поинтересовался альфа и стал легко поглаживать его по голове. Омега пожал плечами, а после перевел взгляд на Чонина. — Ты скучаешь по Кенсу? — вдруг спросил он. Альфа удивленно вскинул брови, не находясь с ответом, уже после переспросив: — Ты о чем? — О твоем омеге. Ты скучаешь по нему? — не унимался Сехун. — К чему такие мысли? — Знаешь, Чонин, я пробыл с тобой здесь лишь три дня, а мне кажется, будто всю жизнь. Здесь легко… Мне легко. Словно все проблемы отступают. А ты… для тебя это место сплошь и рядом напоминает о Кенсу. Будь я тобой, то не смог бы так спокойно находиться там, где все напоминает о дорогом человеке. Для меня эти выходные — это настоящий отдых. А для тебя, кажется, тяжелое испытание. Омега закусил губу и отвел взгляд куда-то в сторону. Чонин примирительно улыбнулся, подбирая слова, и зарылся пальцами в волосы Сехуна. Так вот о чем он думал. Омега сразу же посмотрел на мужчину, все еще ожидая ответа на свой вопрос. Он последовал спустя долгие секунды тишины. — Я скучаю. Но уже не так, Сехун. Прошло два года, понимаешь? Два года моей жизни незаметно исчезли, и я ничего о них не помню. У меня не осталось того, что я смогу вспомнить потом, лишь ужасное чувство тревоги и страха, что на мой телефон поступит звонок, который я побоюсь принять. И эти выходные для меня не меньший отдых, чем для тебя, ведь с тобой и мои проблемы отступают. — Но как же дом?.. — Он напоминает мне о многих вещах, Сехун. О моих родителях, о детстве, о Кенсу, о многом. И зацикливаться лишь на чем-то одном я себе не позволяю. Понимаешь? — Нет, — тихо прошептал омега. Его глаза блеснули в свете дотлевающего огня в камине. — Есть «сейчас». Ни «вчера», ни «завтра». Лишь тот момент, в котором мы живем. И я хочу наслаждаться им. Меня уже не тяготит то, что было когда-то, и не пугает то, что будет когда-нибудь. Я живу этим днем. Этой минутой. Этим мгновением. Поверь, это самое правильное, что ты можешь сделать, чтобы обезопасить себя от ненужной боли. — А я так не умею, — печально рассмеялся Сехун, опуская глаза, вдруг наполнившиеся слезами. — Сколько бы не старался, ничего. Как заезженная пластинка, прокручиваю всю свою жизнь. От радостных воспоминаний мне плохо, от печальных еще хуже. Замкнутый круг какой-то. — Тебе нужно забыть о том, что было, Сехун. Жить прошлым нельзя. — Наверное, ты прав, но я не могу, — омега посмотрел в глаза Чонина и улыбнулся. Сехун не может, не может отпустить то, что так дорого ему. Того, кто так дорог ему. — Не могу, Чонин, — еще раз повторил он и закрыл глаза. Сехун резко поднялся с дивана и пересел на кресло, закрывая лицо руками. Противный комок эмоций, что Сехун долгое время засовывал поглубже, подальше от себя, вдруг разбух и напомнил о себе, сдавливая горло непрошеным плачем. По щекам катились слезы, страх смешивался с непониманием, все пугало и казалось, будто тот покой, что окружал его последние дни, им не заслужен. Сехун чувствовал себя беззащитным, напуганным. Стойкость, которую он проявлял до этого, так глупо порушилась в компании сильного альфы, разбилась вдребезги, напугав. Чонин смотрел на дрожащего омегу и не знал, что делать. Его вид пугал и рождал в груди острую необходимость защитить, сберечь. Сопротивляться оказалось невозможным, так что альфа поднялся следом и, опустившись на колени, осторожно коснулся рук Сехуна. Чонин отвел их в стороны и открыл себе заплаканное лицо омеги. Улыбнувшись, он прижал его к себе и тут же почувствовал, как сжимается ткань его кофты за спиной. Сехун цеплялся за альфу, как за спасательную соломинку. — Все будет хорошо, слышишь? — прошептал Чонин. — Ты сильный, Сехун. Я никогда не встречал кого-то, похожего на тебя. Далеко не каждому удастся пережить то, что пережил ты. И при всем этом ты продолжаешь улыбаться так ярко, что мое сердце останавливается каждый раз, стоит только увидеть. Мужчина замолк и позволил омеге успокоиться, дождался, когда его дыхание выровняется, и отпустил. Сехун посмотрел на него затуманенным взглядом, слишком много мыслей крутилось в его голове. Но именно сейчас омега как никогда прежде чувствовал, что он не один. Теперь не один. Сехун был не одинок в своем одиночестве. — Что ты говорил? — прошептал он. — О чем? — переспросил Чонин. — О том, что ты сильный, Сехун? — Нет-нет, не про это. Что-то про улыбку. Альфа улыбнулся и коснулся ладонью щеки Сехуна, большим пальцем стирая дорожку от слез. — Я сказал, что твоя улыбка настолько прекрасна, что мое сердце замирает каждый раз, когда я ее вижу. Омега рассмеялся и накрыл ладонь Чонина своей. — Наверное, мне стоит улыбаться чаще. — Ты прав. Тебе идет улыбка. Альфа замер, заглядывая в глаза Сехуна, словно бы спрашивал разрешения, и, когда омега сам наклонился чуть вперед, Чонин потерял остатки сомнений. Он нежно провел пальцами по щеке Сехуна и коснулся его губ, чувствуя лишь то, как сладкий аромат шафрана наполняет пространство, завладевая его сознанием и телом. Этот запах кружил голову, заставляя сердце биться чаще. Чонин, прислушиваясь к прерывистому дыханию омеги, чувствовал, как он все еще не может отдать себя в руки другого человека. Сехун отчаянно сжал кофту на теле мужчины, постепенно отдаваясь тому, что недавно считал недопустимой ошибкой. Это казалось чем-то невозможным, непозволительным. Но от этого не менее желанным и нужным сейчас. Хотелось лишь одного — почувствовать Чонина рядом, вновь ощутить самого себя слабым, подвластным воле другого, того, кто никогда не посмеет причинить боль, поставив его благополучие превыше своего. Чонин обнял Сехуна поперек талии и прижал к себе, поднимая того с кресла. Альфа с жадностью вдыхал усиливающийся запах шафрана и терял последние крупицы покоя и стальной выдержки. Он осторожно опустил Сехуна на диван и, коснувшись губами его шеи, осознал, что то, чего он так сильно желал все эти дни, взаимно. Сехун смотрел на него затуманенным взглядом, смущаясь собственного желания. Чонин ловил сомнения в глазах омеги, он чувствовал, как Сехун отпускает себя, страшась переступить границу, но все еще не может признать одну простую данность. Его к альфе тянет. Прижимаясь к хрупкому телу, Чонин сократил расстояние между их губами до минимума. — Ты хочешь этого? — на грани слышимости спросил мужчина. Сехун судорожно втяул воздух, пропитанный их запахами и позволил себе эту слабость. — Если этого хочешь и ты. Улыбнувшись ответу омеги, Чонин прильнул к его мягким податливым губам, оттянул ворот кофты вниз и прикоснулся к острым ключицам. Сехун закрыл глаза и судорожно выдохнул, стараясь подавить внутри немой крик, просящий не делать этого. Омега не хотел его слушать. Не мог. В груди чувства смешивались в один неразборчивый комок, зудящий и раздражающий. Как давно он никого не обнимал, как давно он последний раз чувствовал такое тепло в груди. Осознание того, что Чонин никогда не навредит, что он сбережет, обогреет и защитит, делало омегу счастливым и спокойным. Та его часть, что все еще незаметно боролась за невидимую цель, медленно умеряла свой пыл, остывая, утихая под нежными касаниями Чонина. Альфа был осторожен, на пробу целовал в мягкие губы, прижимал дрожащее тело ближе и боялся напугать. Для него странным, каким-то непостижимом образом желания и покой Сехуна стали превыше всего. Чонин уже не боялся признать — он полюбил. Полюбил так слепо и быстро, так неправильно. Но сердцу не прикажешь, оно до боли под ребрами желает лишь Сехуна. Вина перед некогда единственным центром его мира — Кенсу — давила, готовая уничтожить, но та нежность, с которой Чонин обнимал омегу, перекрывала ее. Чонин остановился и посмотрел на зажатого и все еще трясущегося Сехуна, стараясь показать — ему можно доверять. Ему нужно доверять, иначе их общий мир порушится на части. Сехун не сказал ничего, лишь руками пробрался под свитер альфы, холодными кончиками пальцев скользя по коже, и потянулся к его губам, срывая неловкий поцелуй. Нерешительность и сомнения уступали желанию согреться в объятиях, почувствовать Чонина, услышать как загнанно бьется сердце, соскучившееся по любви. Жить. Ему так хотелось жить дальше.***
Двери больницы широко распахнулись, и в них показался раздраженный омега, что сразу же принялся окидывать посетителей сожалеющим взглядом. В отделении реанимации на лице каждого была вселенская печаль, это не приносило никакой радости. Омега поправил перекинутую через плечо сумку с тетрадями и эскизами и прошел к регистрационной стойке. — Здравствуйте, — улыбнулся он поднявшему на него голову медбрату. — А в какой палате лежит Пак Чанёль? Не подскажете? — Здравствуйте. Как ваше имя? И кем вы приходитесь пациенту? — молоденький парнишка окинул омегу скептичным взглядом. — Я вас что-то не припомню. — Я его друг, малыш. Не мог раньше прийти. — Как вас зовут? — повторил медбрат с нажимом. Омега закатил глаза. — Цзытао. Хуан Цзытао. Но можно и просто Тао, — омега подмигнул медбрату и обворожительно улыбнулся. — Пак Чанёль в палате 314.а. Дальше по коридору, — альфа показал нужное направление. — Часы приема до семи. Будьте любезны не задерживаться, — строго проговорил медбрат и вновь склонился над бумагами. — Буду любезен, — съязвил омега и направился туда, куда ему показали. Идя по коридору, Тао заглядывал в палаты, везде видя лежащих в коме людей, и его всякий раз передергивало. Больницы никогда не вызывали у него радости. Особенно такие отделения и особенно сейчас. Чуть не пройдя нужную ему палату, омега все-таки вовремя остановился перед дверью, уже в маленьком окошке замечая лежащего на койке альфу. Хмыкнув, он открыл дверь и зашел внутрь. Едва уловимый запах сандала все-таки приятно коснулся обоняния, и Тао не смог сдержать мягкой улыбки. Подойдя к койке, он стал внимательно рассматривать Чанёля. Все те же кучерявые волосы, растрепавшиеся по подушке, большие закрытые глаза, бледные губы и очень исхудавшее тело. — Как же тебя так угораздило? — не выдержал омега. Ответом послужила тишина. Тао устало склонил голову и присел на краешек кровати, беря в ладони руку альфы. Все такая же теплая, сухая. Только мозолей от тренировок нет. — Полгода прошло, а я только решил прийти, — печально пожал плечами омега. — Скажешь, трус, да? Ничего подобного. Просто с тобой вечно этот чертов О Сехун. Будто сторожевой пес. Видеть его не хочу. Омега открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но не смог. Воздух словно бы выбили из груди. Воспоминания наваливались одно на другое, не давая времени опомниться. — Мне повезло, что твой Сехун уехал хотя бы сейчас, — спустя долгую минуту молчания все-таки произнес Тао, словно бы стараясь оправдать себя в глазах мужчины. — Не поверишь, но как только узнал, сразу к тебе сорвался. Даже студию забыл закрыть. Хорошо, что Фань решил проведать меня, иначе бы студия осталась открытой до завтра. На самом деле, сколько бы Тао не распинался сейчас, стараясь доказать всему миру и самому себе, что у него были веские причины не навещать Чанёля, он знал, что он трус. Ничем не оправдать его, детская обида, сидящая в груди, не позволяла гордости прийти раньше. Он не хотел приходить сюда, хоть и знал — если он захочет, Сехун пустит. И слова лишнего скажет, выйдет, пропадет на время, но даст Тао время побыть с альфой наедине. Но Тао не хотел видеть Чанёля таким, видеть потухнувшую жизнь. Хотя после долгих размышлений он понял — чтобы двинуться дальше, ему нужно было это сделать. Если Сехун, будто преданная дворняжка, намерен тратить свое время в пустом ожидании, Тао же отпустит заранее и позволит себе не переживать. Он учил его именно этому. Но омеге все равно было тяжело смотреть на того, кто все еще был жив в мыслях и сердце. Столько времени утекло, а в груди все неприятно ныло от обиды и разочарования. — Придурок ты, Чанёль, — горько рассмеялся Тао. — Сначала кружишь голову бедным омегам, а потом исчезаешь. Но, знаешь, что? — губы исказила довольная ухмылка. — С ним ты поступил намного хуже. Тао погладил ладонь мужчины и положил ее ему на живот. Поднявшись, он обошел всю палату, рассматривая оставленные вещи. Их сюда принес Сехун. Даже цветы в горшке — его рук дело. Сантименты. Кому они нужны? Омега вновь ухмыльнулся и подошел к окну, отодвигая шторы и смотря на улицу. — Жизнь продолжается, — зачем-то сказал он и повернулся к альфе. Притворная улыбка безразличия преобразила лицо омеги, и он, подойдя к кровати, склонился к Чанёлю и коснулся губами его лба. И пусть сердце непроизвольно прострелили обида и сожаление, Тао бодро отстранился и направился к двери, замирая ненадолго перед ней. — И все-таки, Чанёль, ты сделал неправильный выбор. Надеюсь, сейчас ты это понимаешь. Омега улыбнулся и, набравшись сил и храбрости, обернулся к альфе, в миг теряя дар речи и чувствуя, как все внутри сжимается от страха и неверия. Чанёль внимательно смотрел на него, повернув голову к двери.