***
Я очнулся в какой-то кабине и после недолгих размышлений пришёл к выводу, что это кабина «ЁМОЁ-11» «Черномыш», космический корабль убийцы и душегуба Габриэля Стоуна, сидящего рядом со мной за панелью управления. Я попытался пошевелиться и напасть, но не смог сделать ни того, ни другого. — Что важнее: прошлое или будущее? — нарушил тишину Габриэль. — Что вы сделали с Пётром Иванычем? — с вызовом ответил вопросом на вопрос я. — Вы еврей? — А вы? — Не совсем. Я — фрайст. Это прекрасная раса рогатых ангелов-бардов. Я усмехнулся его самомнению. Ну какой из него бард? — Очень хороший, если честно, — ответил на мою невысказанную мысль Габриэль. — И нет, я не прочитал твои мысли, у тебя всё на морде написано. Не волнуйся, Ле Гудрон жив. «Везет же дуракам и пьяницам», — как говорится. Но вот то, что на него повесят убийство Алексея Упырёва, исчезновение Амантия Буравсона и нанесение тяжких увечий Сане Ижорскому намного хуже смерти, поверь мне. — Но это же был ты! — Кто ж меня заподозрит? — развёл руками Габриэль. Я вынужден был с ним согласиться. У Петра Иваныча был крутой характер и был немал шанс того, что он мог в пьяном бреду сделать всё, что по словам Стоуна на него повесят. Я никак не мог понять происходящее, верил в то, что это был сон, но как не щипал и не бил себя, то только забавлял Габриэля и оставался в ненавистном «Черномыше». — Что значит система «DP»? — спросил я, не желая находиться в пугающей тишине. — Дерьмо-Палковая, — бросил пилот и продолжил умыкать меня в неизвестность. — Зачем я тебе? — Слыхал о грайбуллах? — Нет. — Но ты с ними встречался. — Когда?! — Вспомни те заграничные грибы из Ленинградской области. То были никакие не грибы, а среднеразвитая воинственная раса грайбуллов, представители которой внешне напоминали грибы, но их укус мог заставить любое существо испытывать жуткие галлюцинации… — То есть, мы съели представителей разумной расы? — я чуть не задохнулся от ужаса. — Я бы на твоём месте их так не называл. Они скорее полуразумные. Вы с Ле Гудроном очутились на одном из Театров их военной кампании за влияние в регионе. Кстати, партия Мухоморов передаёт вам благодарность за полное уничтожение армии противника, партии Белогрибников. — Ты шутишь? — Думаешь, мне смешно? — Нет, не думаю. — Буравсон, будущее или прошлое? — Прошлое, — только и успел сказать я, перед тем, как у меня потемнело в глазах.***
Мы очутились в жутком стерильном помещении. Что-то знакомое. Нет, только не это! — Добро пожаловать в «Счастливый уголок», здесь вы обретёте счастье по сниженным ценам, — прочитал содержание настенной таблички Габриэль. Вот что он тогда мне предлагал: отправиться в моё будущее или прошлое! Но почему он отправил меня в тот злосчастный год и месяц? — Очень странный случай, — послышалось из ближнего кабинета. — Да, согласен. Обычно люди считают себя кем-то одним, но Николай Викторович считает себя кем-то, кто тоже себя представляет другим! Николай Викторович. Я помню его. Когда меня выписывали, я узнал, что он считал себя Аксентием Поприщиным, считавшим себя королём Испании. Сумасшедший в квадрате, если быть точным. — Может, лучше уйдём? — взмолился я. Не хотел видеть «того себя» со стороны. — Ты прав, лучше нам уйти. Всё равно мне нужно было время не Амантия Буравсона, а синьора Фаринелли, — согласился мой проводник и я отключился. Опять.***
Повсюду летели снаряды. Люди махали саблями, все в крови. И кричали. Кто-то от радости, кто-то от боли. Я видел эту битву на картине. Не знал, что Полтава была настолько в крови. Я очень удивился, когда увидел во главе русской кавалерии Саньку Ижорского. Живого. И относительно целого. Разве что пол-руки было отхвачено снарядом. — Это Александр Данилович Меншиков, — вдребезги разбил мои надежды Габриэль. Я сжал кулаки, но не мог ничего предпринять. Да, Пётр Иваныч часто сравнивал обоих Александров, имеющих немалое между собой сходство. Мимо нас часто пробегали русские, шведские и казацкие воины. Все спрашивали нас на своём языке, враги или друзья мы им. Оказалось, что Габриэль неплохо разбирался в старорусском, шведском и хрен-знает-каком языках, говоря, что мы за себя. Спрашивающие не успевали убить нас, ведь падали замертво от рук тех, кого мы не волновали. — Не знал, что ты хорошо разбираешься в языках, — коряво похвалил я Стоуна. — Нет, ты знал, — ухмыляясь, ответил Габриэль. — Но откуда? — Мы встречались раньше, в ином измерении. Там меня знают под иным именем. — Под каким? — я начал ожидать всего, но кое-какие подозрения всё же были. — Можешь звать меня Профессором Межгалактической криптографии и лингвистики, Бредаилом Графоманиаминовичем Фраумом. Я был потрясён. Оказывается, мой фикбуковский знакомец на самом деле наш американский заказчик, а по совместительству — межзвёздный путешественник и полный псих! — Нет, Амантий, — зловеще обнажил зубы профессор, — ты ещё не видел настоящего безумия.***
Я очутился в Готэме. И увидел Бэтмена. Поющего. Голосом Вальдемара Сморчковски. — Я Бэ-э-этмен! Бэ-э-этмен! И я тебя-я-я-я побью-ю-ю-ю!!! Джокер не отставал, тоненько выводя своим захудалым контртенором, похожим на голос Марка Звездича: — Я Джо-о-окер! Я Джо-о-о-окер! Я Джо-о-о-окер!!! И ты ме-е-еня не по-о-о-о-о-бьёо-о-ошь!!! Следующим был актёр массовки, в котором, с невероятным отвращением, я признал певца Барахловского: — Я Ма-а-а-ассо-овка! Я Ма-а-а-ассо-о-овка!!! Ме-е-еня-я убьё-ёт в э-э-этой ча-асти-и-и-и Джо-о-оке-е-ер! И Бэ-э-этме-ен буде-е-е-ет мсти-и-и-ить! Я вновь вспомнил, как убивал им подобных горе-певцов. И я готов повторить это, даже если меня навсегда запрут в «Счастливом Уголке»! Но вдруг я увидел Габриэля-Бредаила, державшего в руках обычный пистолет. Он сказал мне правду: мы всего лишь герои фанфика. Я не поверил. Он выстрелил себе в рот. И остался жив, хоть и без части головы. Теперь я ему верю. Я поднял указательный и средний пальцы правой руки и сказал: «V — значит представление!». Фраум не согласился и, сделав такой же жест, сказал: «Нет, Амантий. V — значит выходной», — а потом как дал сложенными в этот жест пальцами прямо мне в глаза! Когда я вставал с пола Ле-Гудронской квартиры и смотрел на мирно спящих на кровати в обнимку под туалетным ковриком Саню с Пьером, то не смог не прослезиться. Всё, больше не пью. Честно-пречестное слово тебе, наш заказчик Габриэль. По крайней мере, крепкие напитки.