***
В последнюю пятницу июля, впервые за мучительные месяцы карантина почти весь наш отдел разработки и тестирования собрался в гостях у завхоза Анатолия Сигизмундовича и его мужа — дворника Арви, которые как раз в тот день праздновали деревянную свадьбу. Супруги недавно переехали из пригорода в нормальный район и пока ещё не привели в порядок квартиру. Но разве это кого-нибудь беспокоило? Разложили на тумбочках газеты, нарезали хлеб, открыли кильку. Рыбное масло, конечно же, размазали по мебели — куда без этого! Пластиковые стаканчики поставили, разлили по ним водку, чай или то и другое в равных пропорциях. Рюмка за рюмкой, полилась душевная беседа, полная ностальгии. — Вот как сейчас помню, лет шесть назад, значит, сидел я на лавке у подъезда, грыз сухарик… И тут вдруг — бац! — с грохотом подъезжает мой принц на белом коне, то есть мусоровозе, — задумчиво мешал сахар в стаканчике с чаем Сигизмундович. — Ага, как впервые его увидел, думаю: бомж или не бомж, вот в чём вопрос? — с фирменной иронией добавил Арви, невысокий курносый эстонец лет пятидесяти. — Что-то больно все истории любви из нашей конторы схожи, — философски заметил тимлид, которого в связи с активной пропагандой ЗОЖ из Трезини все дружно переименовали в Трезвини. — Амантия тоже вот Соня нашла в сугробе чуть живым. — Не в сугробе! — обиделся я. — На набережной Невы зимой. Я тогда чуть дуба не дал, как замерз! — А меня будущая жена из болота вытащила, — мечтательно промолвила аналитик Ингрид Ирис, приятная дама средних лет. — На прошлогоднем корпоративном заезде за грибами… Лишь к концу вечеринки все расслабились, и начали всплывать самые наболевшие вопросы. — Ну, а что, Арви, вот ты следишь за состоянием здоровья своего Толи, так он почти и не поправился, — вздохнула Ингрид. — А моя Настя уже как пончик. — Так пусть работу меняет! — откуда-то из старого кресла, неожиданно даже для меня, раздалась моя реплика, ответственность за которую была давно переложена, словно на индульгенцию, на водку с чаем, которыми, видать, злоупотребил. — Пирожки продавать — это вам не кодить и не руками с тимлидова трона махать, это талант нужен! Не всякому дано… — Манс, молчать! — прогремел Трезвини, запустив в меня комком мусора. — Он не из-за меня не поправился. Моё-то дело маленькое, — развёл руками Арви, наливая чай мужу. — Ну, не такое уж и маленькое, но всё же дело… И тут вдруг хлопнула дверь, и на пороге возник Саня Ижорский собственной персоной. Мы не видели его с начала карантина и ужасно соскучились. Но на всякий случай спрятали подальше деньги. — Где был?! — хором грянули несколько разработчиков, включая меня. — В ссылке, — с кислой миной ответил Ижорский. — Почему в ссылке? — возмутился я, про себя отметив: «Начинается… Только бы Саня вслед за Пьером того — не уехал. Как мы без него будем?» — Поживите пару месяцев у тёщи — поймёте, — огрызнулся Ижорский, плюхаясь в кресло. Саня единственный из нас выглядел нормально: всё такой же худой и жилистый, как раньше. Только огонёк в глазах как будто временно потух. Видать, дела семейные вымотали: а что поделать, когда жена с тремя детьми дома осталась, а сам на три месяца осел на карантин в Риге, у тёщи — бывшего работника зоологического музея! А может, лучший друг расстроил своим очередным уходом на больничный? Мы тут все немного припухли и пустили слезу. Пьер покинул нас внезапно и стремительно, так, как только он один и умел. Выяснилось, уже третий раз за двадцать лет вскрыл вены топором — к счастью, опять неудачно: соседи спохватились вовремя и вызвали откуда следует. Кричал только, когда санитары в машину его заталкивали: «Отдать всё! Всё отдать!..» Никто не знал, в чём на сей раз причина: заказчики достали, алименты на три страны — Эстонию, Россию и Беларусь — платить надоело, или же, что самое ужасное — коллеги разочаровали. А разочаровать было чем. В разгар карантина в корпоративной сети всплыли фотографии сотрудников. Причём, если девушки даже в пижамах и с огурцами на глазах выглядели вполне себе приятно, то вот мужская часть коллектива предстала во всей красе: на старых диванах, в дырявых майках, в «семейных» трусах, а то и без них. Но, что самое ужасное, абсолютно все были с бородой! Отличились все, даже я: несмотря на пониженный тестостерон, умудрился отрастить три волосины на подбородке и втихаря ими гордился. Но всех превзошёл, как ни странно, наш юный непризнанный гений — Вирджиний Вульф. Он умудрился в свои двадцать пять отрастить такую бороду, которой сам Карабас-Барабас мог бы позавидовать. Жил он на пятом этаже новостройки, из квартиры во время карантина честно не выходил, и когда ему кто-то из наших передавал с утра пораньше посылку, то просто кричал в окно: — Вирджиний, Вирджиний, проснись! Спусти свою бороду вниз! Ну он и спускал. С корзиной, в которую клали посылку, а затем Вирджиний её поднимал, сматывая бороду обратно. Видимо, Пьер не выдержал этой новости, свидетельствующей о явном регрессе в нашей компании. Забыты Петровские преобразования? Забыт священный топор, прорубающий окно в Европу и Светлое Будущее… Это, по всей видимости, и сыграло роль в том, что произошло. Одна надежда была: приступ пройдёт, его опять выпишут, и всё станет как раньше. А пока надо Саню как-то приободрить. — Не будем расстраиваться, Санечка, — успокоил завхоз тестировщика, уже пятую минуту рыдающего в фирменную жёлтую жилетку Арви. — Может, чайку или водочки? — Угу, спасибо. Да, это… хорошо сохранился, Сигизмундович, не то, что все остальные, — буркнул Саня, наливая себе в стаканчик водки и туда же бросив кильку. — Так где похудел-то? — не унималась Ингрид Ирис. — В клинике, — пожал плечами завхоз. — В какой ещё клинике?! — взбесился я, потому что вдруг вспомнил то, о чём пытался всё это время забыть.***
Не смог. Навязчивое воспоминание всплыло в разгар карантина, когда я каким-то образом очутился в Питере, один, без Сонечки, временно уехавшей к родственникам в Кингисепп. В пустой чужой квартире, похожей на одиночную камеру, я должен был просидеть две или три недели. Кроме интернета и работы — опять же, в интернете — никаких других развлечений не было, и то умудрился найти там такое, от чего моментально впал в депрессию. Пришлось срочно звонить ближайшим друзьям, чтобы поскорее нашли мне психоаналитика или даже психиатра, который согласился бы работать со мной онлайн. Ждал дня два. На третий, напившись в хлам и не дождавшись никакой помощи, решил сам действовать. Набрёл в соцсети на страницу некоего профессора К.Ф. Августа из Вильнюса и в отчаянии написал ему по-английски что-то в духе: «Памагити!» К большому удивлению, ответ пришёл мне почти сразу: «Рад знакомству! Пишите, что беспокоит!» и большущий смайлик в придачу. Я обрадовался и сразу же выложил потенциальному спасителю всё, что меня тревожило: начиная неубиваемым монстром под кроватью лет двадцать назад, продолжая неудачной операцией лет пятнадцать назад и заканчивая развившейся за последние годы ежегодной депрессией, усугубившейся на почве пандемии. Жалобу на удивление быстро прочитали на другом конце Прибалтики и, как по волшебству, мгновенно ответили: «А сколько раз ты сегодня пописал?» Честно говоря, от вопроса я немного обалдел, но, сочтя это необходимым для психотерапии, сознался, что… ни разу. Доктор Август прислал мне ссылки на диуретики, которые можно приобрести в том числе и в России, а также координаты частной литовской лаборатории, где после карантина обещал обследовать меня со скидкой в минус пять процентов. После чего пожелал удачи и прислал видео с кошками. Я со спокойным сердцем заказал себе препараты и на пару недель забыл, что такое депрессия, так как еле успевал отливать…***
— В частной, итальянской, — ответил Сигизмундович, допивая чай. — Очень понравилось. Вот, смотрите, — с этими словами наш пожилой друг-завхоз снял футболку и похвастался такими мускулами, которых мы давно уже в душевой нашей компании не видели (и видеть не хотели!). — Сигизмундович, прошу, срочно скажите телефон и адрес! Поеду! — воодушевлённо воскликнул я, тоже чуть не скинув футболку. А этого было делать нельзя: ожирение и гинекомастия — «душераздирающее зрелище», как говорил осёл Иа. Завхоз немного повозился в телефоне и, дабы не оглашать адрес всем подряд, молча скинул мне смс-ку. Я тотчас запомнил адрес сайта и телефон с единственным намерением завтра же туда записаться, но не сейчас: меня вырубило прямо в кресле.***
В итальянскую клинику восстановительной медицины, которая располагалась где-то на отшибе, вдалеке от эстонской столицы, я приехал ни свет ни заря. И встретили меня там как подобает, по-итальянски: эмоционально и радушно. — Добро пожаловать в «Борджиа Клиник»! Борджиа? Подобное название меня несколько насторожило, но я тогда постарался не обращать на это внимания. — Вы наш сто-пятисотый посетитель, а посему в вашу честь у нас будет небольшой праздник! Заказали большую пиццу на весь персонал в честь моего приезда. Пока сами праздновали, меня закрыли в палате на ключ, чтобы, вероятно, не сбежал. Честно говоря, я не обратил внимания на то, что происходило, так как все мысли были о другом — о наискорейшем избавлении от моей ужасной напасти. Хлопнула дверь. На пороге появился мужчина в белоснежном халате, с чёрными, как смола, кудрями, разбавленными лысиной, и сверкающими на солнце черными усами. В какой-то момент я, неожиданно для себя, понял, что он идеален. Настолько, что при одном только взгляде вспомнил про свои золотые часы: «А зря они в секретере валяются! Надо бы принести сюда!» — O, bellissimo ragazzo! Sono così felice che tu, ingrato cretino, sia venuto da noi! *— схватившись за голову, завопил итальянец, и я решил, что это хороший знак. — Это вы будете меня оперировать? — поинтересовался я, с ужасом представив, как итальянский мафиозо разрезает мой живот, как пиццу, и достаёт оттуда жир с кровью, будто моцареллу, смешанную с кетчупом. — No, no! Какое «оперировать»?! У нас только безболезненные и неинвазивные практики! Я ничего не понял, но почему-то кивнул в знак согласия. Тут явились две пышные девушки в полупрозрачных халатах, под которыми были только наклеенные звёздочки, и принесли мне пластиковый кубок с пластиковыми же камнями по борту. Судя по запаху, это был какой-то чай, который я мгновенно выпил. И тут же мои веки начали тяжелеть. Сквозь сон я слышал лишь смутно слово «ла клизьма». Но ничего больше не понял. Когда открыл глаза, увидел перед собой вновь того идеального итальянца в белом пальто, то есть халате. Но, протерев глаза, вместо него увидел юную медсестру. Которая, к слову сказать, была внешностью весьма недурна, но ей не хотелось отдать золотые часы. С чем я мгновенно себя поздравил: это означало то, что я никоим образом, даже мысленно, не изменил моей Сонечке! — Пора бы и вставать. Трое суток прошло… Встал. Голова кружилась. Пройдя осторожно до унитаза, склонился над ним и, прошу прощения, излился. Из глотки хлынула какая-то зелёная гадость. А затем синяя. А когда уже буквально выворачивало наизнанку, почему-то перламутровая. Из туалета до койки я пытался честно добраться сам, но в глазах потемнело, и я повалился прямо на пышную и мягкую грудь медсестры, теряя сознание от терпких одурманивающих духов с оттенком дубовой коры. В этот момент в дверях послышались аплодисменты. — Bravo, bravissimo, bellissimo cretino! — воскликнул тот самый итальянец. Я обернулся и побледнел от ужаса: у двери в палату толпился народ, кажется, собрались все мои коллеги и сочувственно перешёптывались, мол, вот до чего докатился — налево ушёл! А казалось, примерный семьянин! Но всё это ничто, по сравнению с произошедшим далее: — Манс! Как ты мог?! — послышалось грозное контральто тёплого тембра. Тут весь дурман мгновенно пропал, и я… резко дёрнувшись, подскочил на кровати. Вернее, на кресле. Меня нещадно колотили по щекам, вероятно, чтобы привести в чувство. Протерев глаза, я расплылся в блаженной улыбке: вместо слащавых итальянцев я увидел, спустя столько месяцев вынужденной разлуки, свою любимую, хоть и вреднющую, Сонечку… Через сутки я пришёл в себя. Судя по всему, никакой «Борджиа Клиник» и вовсе не существовало на карте Прибалтики. В этом я почти убедился, прошерстив интернет. Но, дабы окончательно развеять сомнения, написал профессору Августу. И с большим удивлением получил на свой наболевший вопрос столь же наболевший ответ: — «Борджиа Клиник». Знакомое название. Кажется, я там работал до тех пор, пока директор не распорядился вместо общего наркоза использовать опиум, а вместо оперативного вмешательства… ну, хоть бы и мышьяк… В итоге я, вняв благоразумным советам Сонечки, всё-таки прошёл обследование и необходимые процедуры в лаборатории достопочтенного доктора Августа, ни разу о том не пожалев. Тем более, что сам Фростман побывал там и, вроде как, успешно. В офис же никто после того собрания не вернулся, поскольку его закрыли на ремонт.