Ближе, чем братья

      Накануне дня, который Альбус назначил решающим для отмены Статута, Геллерту снится сон. Навязчивый и душный кошмар, от которого не спасают ни произнесенные во сне заклинания, ни попытки закрыть глаза, ни удары по щекам — ничего из обычных советов для таких случаев. Геллерт ощущает себя запертым в клетке. Несколько бесконечных часов он бродит по незнакомому дому, наполненному запуганными детьми.       В тусклом предрассветном свете Геллерту удается найти среди десятка размытых силуэтов один яркий. Ребенок с черной кляксой вместо лица.       «Я не должен», — шепчут невидимые губы.       Геллерт смотрит, как ребенок раскачивается, сидя на жесткой койке, вперед и назад, будто сходит с ума. Кляксы от лица расползаются дальше. Ощущая всплеск огромной магической силы, Геллерт просыпается и видит перед собой взволнованное лицо Альбуса.       — Слава Мерлину, я думал, придется заколдовать тебя. Ты кричал так, что домовики забились в угол на кухне.       — Что? — Геллерт вертит головой, пытаясь очнуться от воспоминаний о сне. — Домовики? Ты-то откуда знаешь?       — Я был на кухне, — говорит Альбус. — Хотел убедиться, что вечером все будет сделано на совесть.       — Вечером?       После кошмара Геллерт чувствует головную боль и усталость, будто прожил еще один день. Ему кажется, так и было.       — Геллерт, что происходит?       Когда Альбус садится рядом, одетый в парадный костюм с символом Даров, вышитым под нагрудным карманом, Геллерт вспоминает, где он и что должно случиться. В реальности, а не в кошмаре.       — Плохой сон.       — Очень? — уточняет Альбус.       — Я видел ребенка. Приют. Много детей, но кошмар был не о них.       — Раньше дети не пугали тебя, — шутит Альбус.       — Меня испугали не дети. В этом сне было что-то важное, и я не могу понять, что именно. Как будто обрывок.       — Еще есть время использовать Омут, если ты хочешь.       Альбус вытаскивает Геллерта из кровати и тащит в их рабочий кабинет к Омуту Памяти, где они рассматривают воспоминания друг друга, когда это необходимо. Чаще всего в Омут попадают скучные собрания и встречи. Они следят за реакцией тех, на кого не обращали достаточно внимания. Проверяют, кто мог обмануть, кто витал в облаках. Гораздо реже приходится вспоминать по-настоящему важное. Рука Геллерта трясется, когда он вытаскивает воспоминание о кошмаре. На секунду становится легче, но, когда нить памяти касается поверхности Омута, проступают очертания кляксы, которая во сне напугала Геллерта своей неконтролируемой мощью.       — После тебя, — говорит Геллерт. Уже много лет он не испытывал страха.       Со стороны кошмар уже не пугает. Как обычно, когда они вспоминают сон, события размыты, их сложно сопоставить во времени. Путешествие напоминает прогулку по музею, где экспонаты расставлены в хаотичном порядке. Но главные элементы сна на месте — темный дом, много детей разного возраста, строгая женщина возле двери. Она стоит спиной, ее лица не видно.       — Пойдем, — Геллерт ведет Альбуса вверх по деревянным ступеням. Они правдоподобно скрипят — одно из возможных доказательств того, что сон связан с реальностью.       На втором этаже комнаты детей, одну из дверей Геллерт открывает уверенным жестом человека, который часто бывал здесь. Внутри ребенок, он не видит гостей и не может почувствовать их присутствие. Его хрупкая фигурка на кровати выглядит почти жалко из-за позы — так сидят те, кто уже не пытается найти ничего хорошего в жизни. Съежившись, ожидая, когда мучения подойдут к концу.       Альбус проходит вперед, вплотную к ребенку. Садится на кровать, чтобы лучше разглядеть. Клякса на лице не позволяет понять, кто это — мальчик или девочка. Когда Геллерт пытается приглядеться, клякса начинает распространяться дальше.       — Стой! — говорит Альбус. Геллерт отворачивается и старается думать о чем угодно, кроме лица. Он разглядывает старые паркетные доски, принюхивается — запахи есть, и это плохо. В обычных снах не бывает запахов, только мысли о них. Но сейчас Геллерт может различить подгоревшую еду, дешевое мыло, вонь гари современного города.       Альбус подходит к нему и вытаскивает из сна, схватив за плечо. Запах гари надолго остается в памяти Геллерта.       — Ты прав, сон премерзкий, — говорит Альбус.       — Странно, что именно сейчас. Гости начнут собираться уж через несколько часов. Альбус, помнишь наше небольшое путешествие за океан? Отвратительную музыку, кислое вино?       — В день, когда мы получили Камень? Конечно, помню.       — Запах. Такой же мерзкий запах.       Альбус подходит к окну и открывает его, пропуская в кабинет свежий воздух. В Нурменгарде нет недостатка в хороших запахах, пространстве и чистоте. Снег в горах почти круглый год, а если повезет — постоянно. Почти сразу Геллерт успокаивается. Воспоминание о шуме, толкотне и плохих ароматах отступает. Именно из-за этого Геллерт ненавидит большие города. Суета людей вокруг напоминает ему о том, что им для крохотных достижений приходится, подобно муравьям, носиться взад-вперед, совершая никчемные поступки. Все, что они делают, — занимают пространство. Портят воздух, землю, воду. Все, к чему прикасаются.       — Выпей, — Альбус протягивает на блюдце чашку чая. Английская привычка, с которой Геллерт смирился. Если проблему не решить сложнейшим заклинанием, надо выпить хорошего чаю.       — Спасибо, — с первым глотком уходят на второй план тревоги.       — Сегодня хороший день, Геллерт. Мы заслужили его. Ты заслужил. Соберем кучку идиотов, выпьем за здоровье дедушки Мерлина, объявим себя свободными от законов магглов. Вечером, когда они будут поглощать закуски, мы вернемся к твоему кошмару. Хорошо?       В голосе Альбуса столько заботы, что Геллерт начинает смеяться. Как будто он — маленький мальчик, и ему приснился…       — Нет, — Геллерт ставит на стол чашку на блюдце. — Палочку, Альбус, — он протягивает руку.       — Ты уверен? — Альбус уже достал палочку, уже протянул ее, но еще не положил в руку Геллерта. Последний шанс передумать. Уже много лет Альбус не оставался один в ситуации, где против него будет несколько десятков могущественных волшебников со всего мира.       — Я вернусь очень быстро, Альбус. Обещаю. Нельзя ждать вечера. Сегодня мир изменится. Ты знаешь не хуже меня, что это означает. Если ребенок обладает даром, он будет в опасности. Мы идем на этот риск, чтобы дети больше никогда не прятались в страхе перед своим даром. Но сейчас, Альбус, мне нужна Палочка. И немного времени.       Через несколько минут одетый, готовый к путешествию, он перемещается в место, которое помнит по короткому визиту. Теперь Альбуса нет рядом. В одиночестве Геллерт проходит по улицам, глядя на лица озабоченных, спешащих по своим делам людей. Они не обращают внимания на его одежду, их не заботит, что он сжимает в руке волшебную палочку. Не нужны ни маглоотводящие чары, которые Геллерт ненавидит из-за их унизительности, ни даже специальные костюмы. Люди просто не хотят замечать ничего, кроме того, что сами вбили себе в голову.       Улица за улицей, Геллерт ходит по Нью-Йорку, надеясь найти нужный запах или увидеть здание с похожим фасадом. Чтобы свет просачивался через неплотно подбитые доски. Но таких зданий слишком много, а запах угля и помоев повсюду.       Проходит час, другой. Геллерт не сдается. Чем больше уходит времени, тем сильнее крепнет в нем ощущение, что он обязан успеть. Иначе произойдет нечто похуже разлуки, о которой рассказывал Альбус. Геллерт чувствует, что находится на пороге настоящей катастрофы, по сравнению с которой все остальное — детские игры. Он пытается понять, чем может быть важен ребенок. Силой? Да, магия буквально пропитывала его. Магия и похожая на болезнь масса, которую во сне Геллерт видел черными кляксами. Что сделает ребенок, когда узнает, что в мире есть волшебники? Заявит о себе. Или попытается, во всяком случае.       Еще одна улица, еще один поворот. Впереди — парк. Геллерт идет, не особенно надеясь на удачу. Он продолжает думать о ребенке, жизнь которого зависит от исхода сегодняшнего вечера. Предчувствие из сна подсказывает, что ребенок умрет. От болезни? Нет. Болезнь здесь не при чем. От страха? Нет. Ребенок был напуган до дрожи, но это было его обычным состоянием, и вряд ли есть что-то, что напугает его сильнее. У страха есть предел, после которого наступает особое состояние безрассудной храбрости. Ребенок давно дошел до этого предела и продолжает бороться.       Зеленая трава приятно удивляет Геллерта, но ему некогда отвлекаться, он продолжает идти вперед. Группа детей впереди привлекает его внимание. Они одеты до неприличия бедно. Их ведет женщина с суровым лицом и почти взрослая девочка. Обе выглядят как героини старых романов — гордые, без тени улыбки. Они провожают его вежливыми кивками и хмурым взглядом.       Мимо семенит вереница одинаковых детей. Разный рост, телосложение, возраст не спасают их от заурядности. Уже готовый вернуться к созерцанию травы и деревьев вдалеке, Геллерт замечает внимательный взгляд мальчишки.       Геллерт смотрит в упор, останавливается. И ребенок замирает вместе с ним. Другие дети ругают мальчика, толкают в бок, но он не замечает этого и продолжает стоять. На секунду Геллерт видит кляксу из кошмара на лице мальчика, и картина становится полной. Наваждение исчезает — кляксы нет. Мальчик выглядит самым обычным человеком. Он одет в темные лохмотья, ужасно подстрижен. Ничего примечательного, кроме взгляда. Секунда, и мальчик отводит его. Глаза в пол — как, скорее всего, научила женщина в начале процессии.       Присев на корточки, Геллерт протягивает руку к ребенку:       — Ты мне приснился.       — Нет, это не я, — мальчик, не поднимая взгляда, мотает головой. Скорее всего, женщина была настолько тупа, что много лет назад запретила мальчику «сниться». Геллерт знает, как далеко могут зайти люди, лишенные магического дара.       — Посмотри, что у меня есть, — Геллерт пальцами подхватывает немного грязи с тропинки, переворачивает руку, и на его ладони из песка и бедной земли прорастают небольшие белые цветы. Постепенно они заполняют всю ладонь и начинают вытягиваться в разные стороны.       Мальчик, совершенно сбитый с толку, прекращает сверлить взглядом землю и смотрит теперь только на цветы.       — Пойдем, — Геллерт протягивает вторую руку. — Научу тебя делать такие же. Хочешь?       По глазам мальчика видно, что он хочет учиться, но тут же раздается резкий, как удар хлыста, голос женщины. Она успела разобраться с происходящим, велела молодой помощнице отвести подальше остальных детей, и теперь пришла «воспитывать» мужчину с цветами на руке. Геллерт смотрит на нее с улыбкой, когда она кричит: «Немедленно уберите руки от ребенка!».       — Не нужно волноваться, мэм, я просто хочу поговорить с ним.       — Я вижу, что вы пытаетесь увести его. Если вы немедленно не отойдете от мальчика, я буду вынуждена вызвать полицию. Вы этого хотите?       — Честно говоря, мэм, мне все равно. Если вы беспокоитесь о ребенке, я уверяю вас, что не желаю ему зла. Мы можем поговорить в другом месте? — Геллерт не хочет пугать мальчика. Они только встретились, первое впечатление — самое важное.       — Не вижу для этого никаких причин. Отойдите от мальчика и идите по своим делам, — настаивает женщина.       — В этом вся проблема, мэм. Он и есть мои «дела». Если позволите, я провожу…       Женщина начинает кричать. Она зовет полицейского, орет: «На помощь!». Геллерт вспоминает заботливую мисс Бэгшот. Он отступает, вытягивая руки вверх, показывая, что не собирается давить. Его взгляд встречается со взглядом мальчика — тот широко улыбается. Руки, убранные в карманы, стиснуты в кулачки — через тонкую ткань брюк это хорошо заметно. Мальчишка решил бороться за свою свободу.       — Мэм, вы неверно поняли меня. Я хочу усыновить ребенка.       После слов Геллерта глаза мальчика превращаются в пару искрящихся радостью огоньков. Искренность ребенка подкупает Геллерта, и на секунду он представляет, что мог сказать правду. Мальчик талантлив, так почему нет? Воспитать последователя не из числа посредственностей.       — Все эти дети — мои. Я воспитываю их, кормлю, одеваю. И я привела их в парк, чтобы они увидели, как диковинны бывают создания Божьи. Не для того, чтобы такие, как вы, смущали их своим присутствием и разговорами, — отвечает восстановившая хладнокровие женщина.       — Хорошо, — Геллерт вздыхает, вкладывая немного магии в окружающий грубую нервную женщину воздух. Она ненадолго закрывает глаза. Секунда, и ее воля похожа на губку, готовую впитывать первые услышанные слова. — Вы отдадите мне ребенка и продолжите свою прогулку с остальными. Он будет в полной безопасности со мной. Вы забудете его имя, его кровать отдадите другому. Вы никогда больше не вспомните о его существовании, если только я сам не спрошу вас об этом.       Женщина часто кивает, а потом бежит к другим детям и гонит их в сторону парка — продолжать прогулку. Наверняка, дети обрадуются, что уже прерванное развлечение возобновилось, но Геллерту все равно. Мальчик, который широко улыбался ему, теперь напуган.       — Что вы сделали? — спрашивает он.       Геллерту нравится его проницательность:       — Как тебя зовут?       Мальчик молчит. Его страх становится похож на жужжание насекомых. Вокруг Геллерта скапливается клубами дыма темнота, похожая на ту, что он видел в кошмаре.       — Я — Геллерт. Геллерт Гриндельвальд. Сегодня ночью ты приснился мне. Я искал тебя по всему городу. Скажи, ты в беде?       Темнота рассыпается. Еще несколько секунд мальчик стоит неподвижно и молча, но постепенно начинает говорить. С каждой минутой его голос крепнет:       — Меня зовут Криденс...