Совсем другая история...

Обязанностей у Ричарда на первое время оказалось не так уж много, и самой неприятной из них оказалась необходимость сопровождать Его высокопреосвященство на всяком публичном мероприятии — так, словно он действительно сделался оруженосцем этого невыносимого человека. В остальном кардинал настаивал на работе своего нового помощника с различными документами, делая едва уловимый акцент на том, что некоторые из них могут иметь исключительную важность и ценность. Ричард молча кивнул, соглашаясь, но про себя ехидно заметил: «Как же вам не боязно допускать до таких важных документов того, кого открыто признали врагом? Опрометчиво это как-то, господин кардинал». Возможно, эта мысль всё же мелькнула на его лице, так как губы кардинала дрогнули в слегка различимой усмешке: — Допуская тебя до подобной работы, я ведь могу рассчитывать на врождённую порядочность и благородство Окделлов, о которых вот уже не один Круг ходят легенды? — карие глаза Дорака лукаво блеснули, и Дикон почувствовал, как загорелись его щеки. Подлец читал его словно открытую книгу. И это было… Дик стиснул ладони в кулаки и едва не охнул от резкой боли в раненой руке. Разрубленный змей! Кардинал сверлил его взглядом, очевидно ожидая ответа. Ричард поморщился и нехотя кивнул… — Вчера вы присягнули мне в верности, герцог, — строго напомнил Сильвестр о том, о чём Ричард и сам прекрасно помнил. — А стало быть, я могу без колебаний допустить вас к информации, которая может быть совершенно конфиденциальной и разглашению не подлежащей… — Может, мне лучше послужить у вас на конюшне? — не без дерзости ляпнул Ричард, невольно прижимая к груди потревоженную руку. — Я считаю, что каждый должен заниматься тем, к чему у него есть призвание и способности, молодой человек, — не меняя тона и не выказывая неудовольствия дерзостью юноши, отозвался Дорак, — а в том, что тебя не слишком радует моя компания, лошади не виноваты. Кроме того, устроить тебя разгребать навоз я себе позволить не могу: ты всё-таки герцог, и это может послужить поводом к очередным выпадам тех, кто считает Его Величество Фердинанда узурпатором и тираном. Я надеялся, что ты должен был уяснить для себя хоть что-то из нашей беседы. Дик насупился, вдруг почувствовав себя ребенком, которого отчитывает ментор за непонимание совершенно очевидных вещей: буднично так, не повышая голоса, и оттого вдвойне обидно. Действительно, к чему сейчас препираться, если совсем недавно, он, Ричард Окделла, герцог Надора, на глазах всего двора добровольно принес клятву верности этому человеку. И никто за язык его не тянул. Так чего ж теперь лаяться, когда знаешь прекрасно, что вцепиться в горло врагу возможности нет и не будет ещё целых три года… — Простите… — далось это Ричарду с определенным усилием. — Создатель простит, — привычно отозвался кардинал, все ещё разглядывая Ричарда внимательно, в упор, а потом, совершенно неожиданно добавил: — Не думай, что я не представляю того, что с тобой сейчас происходит, — произнёс он тихо и почти доверительно, как мог бы беседовать с друзьями — если бы таковые были у этого холодного и расчётливого человека. Дикону вдруг стало интересно, есть ли в этом мире кто-то, кого кардинал Сильвестр мог бы счесть другом или близким человеком? Разве может быть у этой скользкой гадины кто-то, кто не лебезил бы перед ним из страха или не ненавидел бы за все свершенное? Существовал ли тот, кто видел в Дораке человека, которого можно считать своим другом или даже… Впрочем, стоп. Ричард сморгнул, прерывая поток мыслей, унёсших его в совершенно неуместном направлении, и попытался сосредоточиться на том, что кардинал говорил. А говорилось сейчас о нём, так что слушать нужно было особенно внимательно, дабы позже не свалять ещё раз дурака, как вышло с конюшнями… Кто знает, насколько у Его Высокопреосвященства хватит терпения и желания наставлять на путь истинный строптивого пусть хоть трижды герцога, но прислужника. — Любой, у кого есть совесть и честь, оказавшись на твоем месте... — Дик, услышав про Честь из уст кардинала, вскинул голову, едва сдерживая готовые сорваться с языка злые слова, произносить которые опять-таки было более чем опасно. Да что этот олларианский лизоблюд себе позволяет?! Что он может знать о Чести?! Человек, воспевающий ложную религию и душащий в своих хищных лапах всю страну! Дорак продолжал, словно не замечая гневного взгляда, кинутого в него Ричардом: — Любой, кто верен привитым с младенчества идеалам, попадает в весьма непростую ситуацию. С одной стороны, клятва, принесённая ненавистному человеку, данная в минуту слабости и растерянности, но в присутствии многих уважаемых людей, а с другой… — тонкие губы кардинала насмешливо дрогнули, — с другой — врожденная и выпестованная с младых ногтей Честь, которая никогда не позволит тебе нарушить данную клятву, какой бы неудобной она не казалась. Это непростые обстоятельства, Ричард… — В которые вы меня загнали, — почти зашипел Дик, практически забыв об осторожности и тактике разумного поведения. — Я знаю, что вы запретили кому-бы то ни было называть мое имя на распределении, пригрозив расправой всякому, кто осмелится этот запрет нарушить! — Потрясающая осведомлённость, — теперь кардинал насмешливо хмыкнул, уже не таясь, — я мог бы поучиться у ваших благожелателей, молодой человек. Ричард вздрогнул и зажмурился. Вот ведь дурак! Подался на подначки этой закатной твари и практически выдал эра Августа. Большего и говорить не требовалось, Дорак сам легко догадался кто именно донес информацию, прозвучавшую на закрытом совете, до запертого в Лаик унара. Страх волной слабости прокатился по всему телу Окделла, и юноше оставалось только порадоваться тому, что он до сих пор лежал в постели. В противном случае вряд ли бы он удержался на ногах. А выказать слабость перед лицом кардинала казалось невероятно постыдным. Довольно уже того, что Дорак пришел ему на помощь с пострадавшей рукой. Дик приоткрыл глаза. Вокруг все плыло, но проклятая фигура в чёрном, контуры которой несколько смазались, продолжала восседать в кресле, и проваливаться в Лабиринт по желанию Дикона совершенно не торопилась. — Как я уже говорил — врагов нужно держать близко, Ричард, а стало быть, разместить вашу весьма спорную и неоднозначную персону подле себя показалось мне более чем удачным решением, — Сильвестр свел ладони в почти молитвенном жесте, но не сложил их, а скрестил пальцы и прикрыл ими губы. Если бы Дик не был бы так расстроен, и дал себе труд понаблюдать за кардиналом, он мог бы предположить, что таким образом Дорак пытается прикрыть довольную улыбку. — А значит, хотите вы того или нет, молодой человек, но мы работаем с вами вместе, на благо всего королевства. Вы же помните весьма распространенное мнение, что выпускник Лаик прежде всего поступает на службу к королю и государству, и только после этого своему монсеньору? Дик в который раз сдержанно кивнул, всё ещё переживая о том, какой опасности он подверг добрейшего эра Августа, и даже боясь себе представить, чем эта оплошность теперь угрожает кансильеру. — Вот и прекрасно, — поднимаясь, произнес Сильвестр, — остаток сегодняшнего дня я настоятельно рекомендую тебе провести в постели, а вот завтра с утра я введу тебя в курс наших дел и ознакомлю с расписанием мероприятий, на которых хотел бы тебя наблюдать в качестве своей небольшой свиты. — Слушаюсь… Ваше Преосвященство… — выдавил из себя Дик, чувствуя себя при этом до крайности глупо. Хорошо хоть хватило ума не назвать его… как? Эр Сильвестр? — Можешь обращаться ко мне «монсеньор», если обстановка не подразумевает официальности, — милостиво разрешил кардинал, выходя из комнаты, — мне кажется, так тебе будет привычнее и удобнее… — Удобнее мне было бы помереть, чтобы не позориться и не вредить хорошим людям, — вздохнул Дик, когда дверь за кардиналом мягко прикрылась. — Создатель, что же теперь мне со всем этим делать?