charli xcx — white roses
Чонгук не может сказать, что ему неприятно или же некомфортно сидеть с кем-то за одной партой: Чимин не нарушает скромных граней чонгукова личного пространства, на него никаким образом не реагирует как на раздражитель, а ещё — вовсе не смотрит на тупых одноклассников, что жгут липкими взглядами спины. Сидеть с Чимином за одной партой не плохо. От него приятно пахнет его природным жасмином и омежьими духами, но не такими, что нос раздражают, а теми, что только подчёркивают его собственный запах тела, делая его богаче и насыщеннее. Иногда, когда от человека пахнет резко или чересчур, то ты невольно стараешься разорвать дистанцию, особенно, если являешься обладателем тонкого чутья альфы. Здесь, в общем, абсолютно не так. Здесь всего в меру, настолько, чтобы всем окружающим было комфортно. Чимин не отвлекает его разговорами и слушает учителя сам, задаёт какие-то вопросы по ходу урока и пишет аккуратно, мелко и быстро: так, что в клетку не один слог влезает, а два точно, и Чонгук, случайно мазнувший взглядом по чужой тетради, невольно отдаёт учителям и их глазам дань уважения. Потому что пара вот таких вот Чиминов, и можно смело оформлять себе инвалидность, честное слово. Всё бы ничего, но в тот момент, когда Пак, мягко улыбаясь своими полными губами, просит у него замазку, Чонгуку опасно начинает казаться, что он обычный школьник с обычными проблемами и просто красивым соседом по парте, от вида которого невольно захватывает дух, потому что ты как будто на картинку красивую смотришь. Всё хорошо и спокойно, будто и нет дьявола по имени Ким Тэхён, коим лучшим другом является то довольно комфортное создание, что сидит рядом. Чонгук почему-то думать не хочет о том, что Ким Тэхён когда-нибудь снова вернётся, посмотрит своими адскими глазами, оскалится злобно и кого-то здесь изобьют в лучших традициях. Как и не хочет думать о том, что это хрупкое, перепуганное сотрудничество, неясно, для каких целей омегой спровоцированное, может быть простой профанацией: первичный испуг быстро сходит на нет, потому что Пак не делает ровным счётом ничего плохого, только улыбается краешками губ, стоит ему перехватить взгляд Чонгука. У последнего от такого во рту пересыхает. Просто потому, что не верит, что кто-то может взять и сесть с ним, сохраняя дружелюбный настрой, просто потому что может. Возможно, рыжеволосый одноклассник пытается что-то кому-то доказать, думает Чонгук, переписывая уравнение в тетрадь с доски и рассеяно покусывая колпачок ручки перед тем, как начать решать его через дискриминант. Возможно, просто считает своей обязанностью дать понять гиенам вокруг, что Чон — это игрушка элиты, и в отсутствие его хозяина развлекаться с ним запрещается. Нет секрета в том факте, что Ви до болезненного безумия относится к нему с определённой, извращённой долей трепетной ненависти. Чонгук — это только его личная гадость: было доказано ещё полгода назад, когда один из одноклассников пытался отлупить его, чтобы выслужиться перед сыном главы клана Ким. Эта история, на самом деле, забавна в своей жестокости: мало того, что он получил от самого Чонгука, так ещё и сам Тэхён после такого отправил бедолагу на больничную койку, чтобы неповадно было. Дал понять, что так будет с каждым. Вряд ли Чимин хочет с ним дружить, решает Чонгук за пятнадцать минут до конца урока. Какая ему с этого польза? В чём смысл? Не бывает в их с Тэхёном мире такого, что кому-то просто может показаться неправильным то, что, быть может, излишняя жестокость — это плохо. В их вселенной таких, как Чонгук, топчут и давят, размазывая по асфальту подошвой. Чимин садится с ним и на геометрии. А потом — и на корейской литературе. Разрешения даже не спрашивает, просто ходит к своему шкафчику, что находится не так уж и далеко от шкафчика Чонгука, кстати, меняет учебники, затем — классы, молча равняется с ним, когда они идут по коридору плечом к плечу и садится рядом, ни слова не говоря. А после корейской литературы мажет взглядом с макушки до пяток (Чонгук невольно внутренне сжимается и готовится к самому худшему) и говорит: — Пообедаешь со мной? Чонгук, кажется, вздрагивает в этот самый момент. Кажется, смотрит так, что глаза сейчас из орбит выпадут: иной причины для того, что Чимин начинает тихо хихикать, глядя ему в глаза, а потом и вовсе в голос смеётся, он не видит. Чонгук, кажется, от этого звука в прострацию впадает: в этой школе никто не смеялся рядом с ним вот так вот просто и легко, и это делает… очень приятно. Чонгук тепло невольное в груди чувствует, а потом осторожно показывает указательным пальцем на себя и говорит: — Я. И на Чимина, но не касаясь: — И ты. И снова на себя: — И я. — И ты, и я, и ты, да-да, опустим лирику, — не переставая фыркать, произносит Чимин. — Да, я хочу пообедать с тобой. — Сейчас или?.. — И Чонгук сам кусает себя за язык, понимая, как сильно сквозит надеждой в его голосе прямо сейчас. Как отчаянно ему хочется провести время хоть с кем-нибудь, обсудить домашнее задание или же просто учителей. Возможно, это странное желание и ему категорически не стоит просто брать и соглашаться на предложение омеги просто потому, что тот проявил такт или дружелюбие. Но, с другой стороны… Разве он так много просит? Чимин бровь вскидывает, переставая смеяться. Смотрит внимательно, губы поджав несколько, а потом неожиданно снова расплывается в мягкой доброй улыбке: — И сейчас, и как-нибудь потом, Чонгукки. Обязательно. Ну, так что, идём? Или ты против? — Я за, — заверяет его Чон, пожалуй, слишком быстро: Чимин снова фыркает в кулак, пальцы которого усеяны простыми, но дорогими колечками, а потом неожиданно протягивает руку и треплет тёмные волосы. — Не знаю, почему он до тебя докопался. Ты ведь очень добрый, просто одинокий. Это сразу видно. Чонгук от такого замирает. Замирает от ощущения тёплой ладони на своей голове, от доброй улыбки и милых ямочек на щеках, когда Чимин улыбается. Ему улыбается широко-широко, и явно не испытывает дискомфорта от того, что на простой его жест среагировали так странно. — Сядем на английском вместе? — предлагает. — Ага, — потому что не согласиться сложно очень.***
— Холодно, — бурчит Чимин, кутаясь в чёрный кашемировый шарф — только нос остаётся торчать, когда они выходят из школы и приостанавливаются на самом крыльце, становясь преградой для косящихся школьников. Засовывает руки в карманы пальто, напоминая Чонгуку маленького злого птенчика. А потом смотрит на Чонгука, что стоит в полурасстёгнутой весенней куртке, и тёмные брови омеги подлетают к самым корням рыжих волос. — Тебе нормально? — Да, вполне, — не говорить же ему, что у Чонгука пока нет возможности приобрести куртку теплее. Может быть, через пару недель, когда отцу дадут зарплату. Чимин смотрит с недоверием, буравит своими тёмными глазами, а нос его уже опасно начинает краснеть. Чонгук только пожимает плечами, смотрит на парковку, где уже образовалась настоящая пробка из машин S-класса с чопорными водителями, что приехали забирать многочисленных наследников и отпрысков. — Хочешь, мы тебя подвезём? — предлагает Пак неожиданно мягко. — Действительно холодно. — Я в порядке. — Ты, блин, уже дрожишь, хотя мы только вышли. — И, хмурясь, Чимин указывает пальцем на самого Чонгука. — Не выделывайся. Я не собираюсь отвозить тебя в лес и подвергать групповому избиению. — И вздыхает, когда Чон вздрагивает на последних двух словах, после чего начинает смеяться негромко. — Не при Чихёне же. — Чихёне?.. — растерянно начинает Чонгук, но его перебивает восторженный детский визг. Опустив глаза на широкую лестницу, по которой лихорадочно спускаются толпы учеников, ведомые желанием свалить из учебного заведения как можно быстрее, он видит маленького милого черноволосого альфу в голубой шапке с белым помпоном и пуховике в тон до коленок, что смело ввинчивается в людей, не стесняясь активно работать локотками. — Хён-хён-хён! — И малой, добравшись до последней инстанции (крыльца, собственно), повисает на локте Чимина, а потом поворачивает любопытное личико на его собеседника, и в этот момент до Чонгука запоздало доходит. У ребёнка глаза такие же большие и по-доброму тёплые, и губы, нервно облизываемые, настолько же полные, а овал лица мягкий по-детски, но что-то подсказывает, что в далёком будущем там мало что поменяется. Одним словом, на него сейчас смотрят двое: Чимин и микро Чимин. Ctrl+C, Ctrl+V, мать вашу. — Чихён, — улыбаясь, подтверждает Чимин, показывая указательным пальцем вниз на белый помпон. — Пак Чихён. Десять лет. Невыносим. Хотя бы потому, что я сто раз его просил не сбегать из корпуса младшей школы. — Сам ты невыносим! — обиженно дует губы мальчик, а потом его любопытные глаза снова впиваются в новое лицо. Совершенно растерянное, если быть до конца откровенным. — А ты кто? Ты новый друг моего хёна? Чонгук, если честно, не знает, что на это ответить. Переводит взгляд с одного брата на другого, прося у того, что постарше на пять лет, немой помощи. Новый ли он друг хёна юного Пак Чихёна? Или, так, просто акт дружелюбия? Чимин смотрит в ответ. Улыбается. И разруливает ситуацию всего двумя предложениями. — Да, Чихён. Его зовут Чон Чонгук. — Чон Чонгук, — пробует мальчик на вкус новое имя, умильно касаясь губ пальцем и раскачиваясь с пяток на носки. — Ты тоже альфа? — Да, — мягко улыбается тот, проводя ладонью по волосам с целью стряхнуть налипший на них снег. — А почему ты такой грустный, Чон Чонгук? — интересуется Чихён. — Тебя обидел мой брат? Ответить на щекотливую череду вопросов ему не дают. Чимин накрашенные глаза закатывает, а потом, сразу видно, отточенным движением разворачивает младшего брата в сторону лестницы и даёт лёгкого пинка коленкой: — Конечно, Чонгук грустный. Он очень замёрз. Мальчик замирает, оборачивается, хмурит тёмные бровки. А потом топает ножкой, подходит к Чонгуку вплотную, снимает с шеи маленький голубой детский шарф и суёт прямо в подмёрзшие пальцы. — Намотай! — И смотрит снизу вверх. — Да ладно тебе, — невольно улыбаясь, произносит Чонгук и хочет было вернуть вещь ребёнку, но тот смотрит твёрдо и тыкает пальчиком в сторону чонгуковой шеи. — Намотай! Настоящие альфы всегда должны помогать другим! Мне так хён говорит. Хён мне врать не будет, ясно? Чонгук на упомянутого хёна только глаза поднимает, почему-то улыбаясь. А Чимин стоит спиной, ногой притопывает, нетерпеливо ждёт, снова засунув руки глубоко в карманы пальто, и только горящие уши и шея говорят о том, что он слышал всё от первого до последнего слова. — У тебя очень классный хён, Чихён, — улыбаясь произносит Чонгук и под строгим надзором детских глазок наматывает на шею предсказуемо короткий шарф. — Мы всё-таки тебя подвезём, Чонгукки, — бормочет Чимин в пол-оборота. — Я не уверен, что нам в одну сторону, — смущённо закусив губу, произносит Чон. — Ничего страшного, сделаем крюк. Ты только пришёл в школу, не хватало, чтобы опять заболел. — А мы будем ждать Тэтэ-хёна? — интересуется живо Чихён, и, слава богу, что стоит спиной и не видит, потому что Чонгук вздрагивает всем телом при звуке ненавистного имени, а на новый виток таких простых, но невозможных вопросов, он ещё пока не готов отвечать. Зато это видит Чимин. Видит и хмурится, качая головой. — Нет, его пока в школе не будет. — Ну и ладно, — пожимает плечами ребёнок, начиная спуск по ступеням. — Мне Чонгук-хён куда больше нравится. А тебе, хён? Тебе Чонгук-хён нравится больше, чем Тэтэ-хён? Чонгук-хён голову опускает низко, чувствуя, как от простой детской наивности щёки горят. Но, что расслаблению вообще не способствует, так это споткнувшийся нога об ногу Чимин, чьё лицо вытягивается в удивлении поначалу, а потом заливается краской. Или это, быть может, мороз. Наверняка мороз. — Что? — хлопает глазами Чихён, поочерёдно оглядывая каждого. — Почему вы стали такими странными? — Иди уже к машине, пожалуйста, — почти что шипит омега, испепеляя взглядом младшего брата. — Но… — Да, Чихён-щи, — и Чонгук улыбается мягко. — Ты отдал мне свой шарф, а на улице холодно. Ты можешь заболеть. Тебе же не нужны сопли или больное горло? Это противно. Мальчик хмурится, но кивает и продолжает спуск по треклятой лестнице. — Мы подвезём, — заевшей пластинкой бормочет Чимин, смущённо глядя из-под мокрой от снегопада чёлки. — Ага, — кивнув, широко улыбается Чонгук. А на душе так светло почему-то.*** V: Как обстановка? Jim: Всё ок. Контрольных никаких не планируется. Я пришлю тебе домашнее задание, как только приеду домой. Ты как? Как твой нос? V: Ты думаешь, я реально буду что-то делать? Шутишь? Ты прекрасно знаешь, что меня не учёба интересует. Пиздец. Это адская боль. Я убью его, как только вернусь. Клянусь, убью суку. Jim: Нет, не знаю. Что тебя интересует? Я сто раз просил тебя не оскорблять его. Хотя бы не в моём присутствии. Ты же знаешь, что я против того, что ты делаешь. Против насилия. V: Меня интересует ОН. Никто там не возомнил себя ярым защитником в моё отсутствие? Он всё ещё изолирован? А то мало ли, уродов надо держать в узде. То, что тебе его жалко, Чиминни, не отменяет того факта, что ему пиздец.
Чимин смотрит на сообщение, губу закусив, а потом оборачивается с переднего сидения на заднее, где Чонгук, смеясь, щекочет зафиксированного в детском кресле Чихёна. «Никто там не возомнил себя ярым защитником?» Чонгук косится, ловит встревоженный взгляд и резко тушуется, будто собака побитая, а глаза сразу бегают, сверкают несчастно-несчастно. А у Чимина почему-то сердце кровью обливается при виде этого поникшего вида. «Уродов надо держать в узде» — Всё в порядке? — шепчет Чонгук, косясь на водителя. Чимин вздыхает. А потом улыбается мягко. — У тебя теперь — будет. И лицо альфы заливает смущением. Никто больше не обидит такого хорошего человека, как Чон Чонгук. Не в смену Пак Чимина.