big time rush — windows down (woo hoo)
— Позвони Намджуну, — просит Чонгук, кивая на испачканные в рисовой муке руки, а потом отворачивается обратно к кухонной тумбе и продолжает готовить. Чимин садится на стуле удобнее и ищет номер весёлого и неугомонного хёна в своих контактах — он совсем не против того, чтобы тот к ним присоединился. Намджун, он весёлый очень и лёгкий, а ещё от него веет какой-то иррациональной надёжностью. Ты можешь хоть тысячу раз чувствовать себя дерьмово, одно только доброе круглое лицо Ким Намджуна развеет в тебе всякие хмурые мысли. Как-то раз он даже провёл им с Чонгуком диктант по корейскому. Чимин тогда налажал, а Намджун очень много смеялся. Нет, не так: он ржал над Чимином как конь и задавался вопросом, сколько семья Пак платит школе, чтобы тому ставили оценки выше среднего. А омега тогда не обиделся и, пожав плечами, честно назвал цену — рожа Намджуна вытянулась, и где-то на этом моменте гоготать начал уже Чонгук. В общем, да, Намджун классный, пусть и прямолинеен до абсурда: может без предисловий начать рассказывать о том, как хорошо он утром просрался, а ещё — о том, как залихватски научился дрочить левой рукой. Стоит ли говорить, что после таких известий Чонгук, тактичный и нежный Чонгук, включил режим идиота и начал низко шутить? И добавлять ли, что эти простые идиотские шутки настолько смешны, что у Чимина пару раз от их внезапности пошёл чай носом? — Да, рыжий? — басит в трубке хён своим весёлым, а шум по ту сторону провода даёт понять, что Намджун находится где-то на улице. — Не хочешь присоединиться к нам, хённим? — издевательски тянет омега, а Чонгук фыркает громко. — Так я уже у подъезда. — В смысле у подъезда? Это как так? — Ну, смотри, садишься в метро, едешь до станции… — Ты прекрасно понял, что я имею в виду. — Я почувствовал, Чимин! — бодро сообщает Намджун уже куда более глухо и с эхом: очевидно, уже проник внутрь. — Открывай мне, дорогой! — И вешает трубку, не дожидаясь ответа. — Ну что он там? — интересуется Чон в пол-оборота. — Предположительно, около двери, — бурчит омега, откладывая телефон на стол, и поднимается открыть оную. И точно: стоит Чимину только потянуть на себя ручку, как в проёме возникает светлый образ Намджуна, что стоит, закутавшись в свой безразмерный цветастый шарф, привалившись к косяку и сдвинув шапку на затылок. Он играет бровями заискивающе, как только видит рыжего, после чего его бас прокатывается как и по лестничной клетке, так и по всей квартире: — Ох, Чимин-щи, выглядишь просто конфеткой! Я на тебя прямо в обе ладошки, честное слово! — Ким Намджун, ты хочешь, чтобы тебя кастрировали в расцвете лет?! — раздаётся ор с кухни. Впрочем, не очень злобный, скорее, Чонгук просто закатывает глаза к потолку и бесшумно спрашивает у Вселенной, за что ему такие муки. — Я, что, зря учился?! — восклицает хён в приступе праведного возмущения. — Явно не для того, чтобы передёргивать на моего омегу! Найди себе кого-нибудь и сможешь не только в ладошки, но и в обе ступни при большом желании! — Вот и найду! — орёт Намджун, проходя в квартиру. — Найду и обдрочусь, понял, Чонгукки?! Чимин на это только глаза закатывает, а потом приваривается спиной к стене и начинает откровенно смеяться. Есть что-то завораживающее в Чонгуке и его лучшем друге. Например, полное отсутствие снобизма, надменности и высокомерия, что присущи его, Чимина, миру, где правят деньги и страх. Чонгук и Намджун, они очень просты и уютны с этими их глупыми шутками ниже пояса и постоянными намёками на то, что не будь тут омеги, то они бы и друг с другом не прочь бы были, а Чимин здесь скорее мешает родиться большому и светлому чувству, чем помогает Чонгуку почувствовать в себе уверенность в том, что его тоже могут любить. Но что радует рыжего больше всего, так это отношение старшего альфы к нему. Намджун, хоть и любит играть в идиота, таким отнюдь не является, и если первое время в его внимательных тёмных глазах плескались подозрение и напряжение, то сейчас… нет. Хён его принял, расслабился и включил в их классную уютную тусовку, такую… Человечную. И если бы у Чимина спросили, какой бы он выбрал путь при рождении: тот, каким он жил до недавнего времени или тот, в который его вовлёк человек, что стал дорог, он бы ни разу не задумался. Как и не задумался за эти весёлые, шумные выходные о том, что Тэхён ему ни разу не написал.*** infected mushroom — breaking the habit (linkin park cover)
Почти весь чёртов понедельник, что Чимин сидит с Чонгуком, его снедает чувство тревоги и предвкушения какого-то странного, неясного пиздеца. Будто кто-то свыше завёл определённого рода часовой механизм, цифры которого неуёмно близятся к нулевой отметке, и тогда уж точно рванёт. И, вроде бы, ничего не предвещает чего-то подобного. Каждый учитель поздравляет их класс с наступлением Нового года и совсем скорым перерывом от учёбы. Ученики же, в свою очередь, после каждого такого заявления начинают весело гудеть, давая понять, что, несмотря на то, что учиться им ещё полтора дня, собирать себя в кучу они уже не планируют. Каждый нуждается в короткой передышке в этом адском забеге, где каждый промах приравнивается к определённой доле риска за будущее. Каждый мыслями уже там, где запланировал встречать наступление новой вехи в своей маленькой, персональной истории, ведь, будем честны, каждый Новый год любой человек планирует начать с чистого листа, совершенно по-новому, изменив свою жизнь кардинально. Чимин это с лёгкой усмешкой приравнивает к «глобальному понедельнику»: с понедельника все сядут на диету, возьмутся за ум, начнут откладывать деньги, бросят надоевшего парня, возьмут себя в руки и начнут новый рывок во взрослую жизнь, когда все проблемы решаемы. И только, казалось бы, он один получил уже то, о чём мог мечтать: человека, который его понимает и принимает. Чего ещё желать, кроме, разве что, такого же понимания от человека, что никогда не пойдёт не уступки? Тэхён выглядит… озорно. Быть может, потому что и сам уже мозгами где-то там, на Сейшелах или Гоа, или где он там планирует провести этот небольшой отпуск от безграничного потока текстов и цифр. Или задумал какую-то очередную подлянку: здесь уж никак не понять. — Встретим Новый год вместе? — спрашивает тихо Чонгук на геометрии, а у Чимина на этом вопросе в груди расцветает что-то такое, что сводит с ума самую малость. Что-то трепетно-терпкое, ванильно-клубничное и нестерпимо сахарное. — Конечно, — отвечает омега, и эти яркие искорки в тёмно-карих чонгуковых глазах — это банальное всё. Здесь — его маленький персональный мир, здесь сосредоточился весь Млечный Путь, а так же тут — последняя остановка для сердца одного Пак Чимина. Пак Чимина, который, по правде сказать, никогда не верил в то, что он сможет. Что они смогут. К Тэхёну он подходит во время большой перемены, что отведена на обед. Это обычно, это классически — и Ким поднимает голову, улыбается ему широко-широко. Настолько широко, чтобы червячок страха снова начал жрать изнутри его лучшего друга. — Чиминни, у нас сегодня не будет обеда, — сообщает ему Ви почти что с отеческой нежностью. — Нам просто необходимо кое-куда прогуляться. — Ты думаешь? — А у самого поджилки трясутся. Каждый чёртов раз, когда Тэхён говорит ему нечто подобное, это значит, что сегодня снова будут кого-нибудь бить. Что Чимин будет против. — Да. Нам нужно разобраться с кое-какой незначительной мелочью, — и Ви поднимается из-за парты, выходит в коридор, а Чимин следует за ним какой-то побелевшей тенью. — Не нервничай, Чиминни. Или у тебя есть от меня какие-то тайны? — Ким, подмигнув, закидывает учебники в шкаф. Чимин хочет было ответить, да не успевает: блондин качает головой и весело смеётся. — Разумеется, нет. Разве ты можешь что-то скрыть от меня? И эта фраза, она звучит очень двояко. Но Пак только нервно смеётся и позволяет вывести себя по коридору из здания школы, предварительно прихватив пальто. — Куда мы? — бросает только, едва поспевая за длинноногим Тэхёном, что идёт быстро и чьи глаза сверкают так нервно и предвкушающе, что становится несколько страшно. Он даже не удосужился застегнуть своё пальто, к слову. — Увидишь, Чиминни, — поёт ласково Ким, переплетая их пальцы и увлекая за собой, вдоль детских площадок, аккурат туда, где… — Корпус младшей школы? — вскидывает рыжий бровь, когда они останавливаются около высокого решётчатого забора, который исключает возможность того, что мелкота разбежится во время прогулки. — Что мы здесь забыли, Тэтэ? — и замолкает, когда тот прикладывает к пухлым губам свой длинный указательный палец, а потом заходит сзади и обнимает нежно-нежно, так, как делал тысячу раз: кладя острый подбородок на правое плечо друга, Тэхён опаляет его ухо жарким влажным дыханием с нотками мятной жвачки. — Увидишь, Чиминни, говорю же. Просто подожди. Дверь в корпус распахивается: дети, поев, высыпают играть на площадку, одетые в разноцветные милые пуховички. Среди них Чимин замечает и Чихёна с его любимым голубым: утром омега самолично застёгивал его, после чего перемотал тонкую шейку шарфом. — Я не понимаю, — роняет Пак. А сердце, предчувствуя что-то нехорошее, замирает, когда Тэхён прижимается грудью к его спине крепче. — Чиминни, чего же ты не понимаешь? — откосит Ким ему в ухо. — Это — класс твоего горячо любимого младшего брата. — И? Что мы делаем здесь? — Мы? Мы наблюдаем, Чимин. Совсем как я всё это время наблюдал за тем, как ты пиздишь, глядя мне в глаза, — Чимин в его руках сильно вздрагивает, но Ким осторожно проводит ладонью по рыжему затылку, зарываясь пальцами в мягкие волосы. — По поводу Чонгукки. Моей любимой игрушки. Помнишь такого? Он, бесспорно, хорош, да? — Я не пон… — Не понимаешь? — голос Тэхёна обволакивает едкой приторной субстанцией всё его существо. — Чего ты не понимаешь? Мне кажется, ты чётко осознаёшь всё то, что ты делал. Или нет? Быть может, ты не думал о последствиях твоей лжи? Или в принципе надеялся, что я не узнаю? А я узнал, Чимин, — и эти длинные пальцы вцепляются в волосы до боли и искр из глаз, вынуждая рыжего откинуть голову на чужое плечо. — Я узнал. И теперь мы с тобой, детка, наблюдаем. Совсем как я вчера наблюдал за тем, как ты долбишься в дёсны с этой рванью. Нравится он тебе? Признавайся. — Да… — пересохшими губами шепчет Пак, чувствуя, как тело пронзает не мурашками, но волнами судорог. — И ты ему нравишься? — Да, — спорить здесь бесполезно. Тэхён сзади напрягается, но мгновенно расслабляется вновь — вместе с долгим выдохом. — А мне вот Чихён нравится, — шепчет и за ушную раковину прикусывает нежно, почти что любовно. — Смотри, какой. — Тэтэ… — Смотри, я сказал, — рычит Ви, и в каждой нотке этого низкого голоса сквозит ядом и ненавистью: неприкрытыми, всепоглощающими. И Чимин тихо всхлипывает, когда хватка на волосах усиливается так, что до рези в глазах, а его голову насильно поворачивают в сторону маленького альфы, который играет в снежки с одноклассником. — Смотри, какой он маленький. Юный. Да, Чимин? — Да, Тэтэ. — Вся жизнь впереди. Да, Чимин? — Тэтэ, пожалуйста… — Да, Чимин? — и ещё сильнее дёргает за волосы. Ещё больнее, а от пресыщения столь сильным психологическим давлением Пак против воли рыдать начинает. — Страшно тебе? Больно? Мне тоже больно было. А теперь смотри пристальнее. Чимин смотрит. Чимина трясёт всего, но крик, быстро задушенный чужой ладонью, вырывается из груди, стоит ему заметить на голубой куртке маленькую красную лазерную точку. Ви же снова поворачивает его голову, но только в сторону соседнего здания. И на его крыше рыжеволосый омега видит человека с оружием наперевес. Человека клана Ким, который, бесспорно, готов подчиниться сигналу молодого господина. — У Чихёна вся жизнь впереди, — мурлычет Тэхён ему на ухо. — И в твоих силах сделать так, чтобы она не оборвалась прямо сейчас. Ты ведь такой хороший старший брат, верно? Пак, всё ещё с рукой у рта, кивает головой. — Тогда ты сделаешь то, что я тебе сейчас скажу, Пак Чимин. А если попытаешься юлить, твой младший брат сдохнет в муках, и все мы знаем, что мне ничего за это не будет.