***
— Даже Юнги идёт! — восклицает Намджун, взмахивая руками, но сразу же поспешно осекаясь и замирая: надо же, этому омеге не требуется никаких слов абсолютно, чтобы заставить грозную, невоспитанную и грубую правую руку клана Чон просто вот так вот взять, застыть изваянием и заткнуться — достаточно просто поднять лицо и посмотреть. — Ты должен! — Я никому ничего не должен, — замечает Чонгук, закидывая ноги на чёрный кожаный диван и прокручивая в пальцах сигарету. — В отличие от Вас, аджосси, — шипит Сокджин, а Намджун в этот момент ойкает. Очевидно, кому-то только что умышленно сделали больно, и Чонгук хмыкает, одобряя такой подход к делу. — Сколько раз в день вы обрабатывали свою рану? Три, наверное? Совсем, как я и говорил? Намджун поджимает губы. Чонгук не ржёт, но видимо веселится, после чего чиркает зажигалкой и наконец-то прикуривает. Хён, на самом деле, таким забавным бывает, стоит только острому на язык врачу показаться на горизонте: стоит себе, глазами хлопает, а в голову даже заглядывать не надо на предмет наличия обезьянки, той самой, которая с тарелками — на роже и без того все написано. Но доктор Ким, очевидно, то ли не понимает такого странного поведения по отношению к своей персоне, то ли немо отказывается за ненадобностью. Если дело действительно дрянь, и верно второе утверждение, то Чонгуку Намджуна, наверное, даже жаль: тот влюблён так очевидно, отчаянно и по-детски, что невольно язык не поворачивается назвать Сокджина привычно «подарком», потому что, в таком случае, он, пожалуй, действительно небольшое персональное проклятье его несчастного хёна. — Вы понимаете, что если запустить это, то будет совсем, я имею в виду — абсолютно — не весело?! — не может тем временем остановить причитания омега. — Это же Ваше здоровье! — Я уверен, что не стоит за него опасаться, пока рядом есть Вы, Сокджин-щи, — неожиданно ровно и рокочуще отвечает ему Намджун, а Чонгук даже невольно встряхивается, как собака после купания, потому что, боже, это что — совершенно нелепый, ужасно убогий, но флирт? Намджун действительно решил взять ситуацию в свои татуированные под завязку руки и теперь, спустя полгода знакомства с этим человеком, пытается его закадрить? — Я не собираюсь бегать к Вам по каждому поводу. Я врач, а не телохранитель, их у Вас и без того полно, — сурово и безапелляционно отрезает Сокджин, и лицо альфы вытягивается, напоминая дерьмово раскатанный по доске для приготовления шмоток теста. Чонгук давится дымом и начинает беззвучно уссываться в обивку дивана. Случай тяжёлый, кино интересное, Югём, неси попкорн, эти актёры действительно заслуживают свои статуэтки.*** yann tiersen — summer 78
Они встречаются одним летом в Париже. Тем самым, что ныне кажется безбожно далёким, в тот самый период, когда сезонный зной уже постепенно сходит на нет, уступая место вечерам с мягкой прохладой, что, скорее, расслабляет после тяжёлого дня, нежели как-то обременяет сознание, а листья ещё не тронуты пёстрыми красками, сохраняя свежесть зелёного. Этот город, он так прекрасен в своём контрасте: душный, шумный, грязный и с толпами цыган и арабов, пестрящий палатками, что исчезают стремительно, стоит только показаться на горизонте французской полиции. Но вместе с тем — мелодичный и тихий, если знать, куда идти. Взять те же парки, обилие которых, на самом-то деле, что уютно скрываются вдали от суматошных улиц и грязно ругающихся друг на друга таксистов, располагают к тому, чтобы упасть с картонным стаканчиком с изображённой на нём маркой популярной сети кофеен и предаться тягучей, ленивой рефлексии. Чонгук ненавидит Париж всеми фибрами своей души, но небо, оно везде одинаковое, и где именно тонуть в его острой голубизне, не имеет большого значения, а незнакомая мелодичная речь, что негромка в таких уютных местах, только подталкивает к немому рассуждению о повседневности, что окрашена в алый. Они встречаются одним летом в Париже. Было предварительно оговорено, что их времяпрепровождение будет носить неформальный характер, но это не мешает охране ненавязчиво циркулировать по периметру парка, пряча под нарочито пёстрыми футболками холодный металл. Чонгук сидит на нагревшемся за день дереве скамейки, закинув руки на спинку, и позволяет себе ненавязчиво ускользнуть мыслями туда, где должно быть больно и страшно, но почему-то больше не трогает. Ничего не даёт, кроме привкуса пыли на нёбе и обыкновенного человеческого желания просто смотреть на то, как горят деревянные стены чужого дома. В Чонгуке, том самом, что спустя восемь лет варится в этой каше с небывалым профессионализмом, что редок (если не говорить — исключителен) для людей, которым только, казалось бы, исполнилось двадцать три, достаточно презрения и острого равнодушия для всего лишь наблюдения. Но это не значит, что что-то мешает ему подлить масла в огонь. Чон видел его раньше. Они встречались на родной земле вечно стремящегося куда-то Сеула, в разных обстановках, но никогда — лично друг с другом. Этот человек, он никогда не стремился выйти на первый план, отдавая предпочтение немому наблюдению и перевариванию полученных данных в своей голове, но Чонгук о нём знает достаточно, чтобы понять, что тот, кто встречу эту назначил, очень умён и ошибок не допускает в силу того, что продумывает до мельчайших деталей каждый свой шаг. Как и знает достаточно о том, что ему хотят предложить, ибо слухи в мире преступности, где люди напоминают свору голодных собак, разлетаются вмиг. Он приходит один, но всем здесь понятно, что количество охраны по периметру увеличилось вдвое. Стройный, но не худощавый, в простой кожаной куртке поверх обычной белой футболки, сквозь которую просвечивает тёмный контур тату на груди, немного сутулится, а чёрные непослушные волосы, в тщетной попытке зафиксировать их солнцезащитными очками, развеваются от лёгкого ветерка, что доносит до Чонгука яркий аромат морского бриза, который присущ телу этого молодого альфы. И в запахе его не сквозит напряжением: собеседник, очевидно, привычно собран, уверенный в себе и в успехе. И Чон даже в тот самый момент, когда в него изучающе впиваются эти тёмно-карие глаза, не чувствует потребности животно показать зубы. Обстановка не располагает. — Такие, как ты, не делают шагов навстречу, предварительно всего не обдумав, — и Чонгук кивает на место рядом с собой. — Хотя не то чтобы тут было, о чём размышлять, на мой взгляд. — На мой тоже, — не спорит Мин Юнги, ухмыляясь, садится рядом и немедленно закуривает. Стоит согнуть ему правую руку в локте, как рукав из чёрной кожи съезжает вниз, обнажая часть, предположительно, полностью забитого предплечья. — Но я всё равно долго взвешивал, а потом жизнь сложилась так, что и ты, и я оказались в Париже, а это не иначе, чем звёзды, верно? — Действительно, — и Чон с кивком благодарности принимает протянутую сигарету. — И что ты хочешь мне предложить? — Послушай, ты у власти всего год, а поднял свой клан до третьего по силе и влиянию. С тобой нельзя не считаться. Все мы знаем, кто занимал место после кланов Ким и Пак, пока… — и Юнги картинно замолкает и делает ещё одну затяжку. — Пока твой босс не ебанулся в край, правая рука Дома Хан? — вскинув бровь, интересуется Чонгук. — Если ты хочешь знать моё мнение, Мин Юнги, то я считаю, что у тебя лучше получится руководить процессом, чем у этой сошедшей с ума от испуга крысы. И я так же знаю, что большая часть клана Хан так считает. — Ты так говоришь, будто не приложил руку к тому, чтобы напугать моего мальчика, — фыркает Юнги, и молчание виснет ровно секунду перед тем, как оба альфы заходятся в хохоте. — Всё, что мне от тебя будет нужно — это поддержка, — успокоившись, продолжает. — Я согласен занимать второе место после того, как падут дома Ким и Пак, а я знаю, как сильно ты этого хочешь. — Откуда? — интересуется Чон, бровь вскинув. — Учился на класс старше и лично был свидетелем того, как ты выбегал за ворота школы восемь лет назад, — и брюнет пожимает плечами. — Но, как видишь, ни одна живая душа не узнала об этом, как никто из ныне действующих не сопоставил того Чон Чонгука с тем, что сидит рядом со мной. Кроме меня. — Кроме тебя. — Шрам на левой скуле выдал — я наблюдателен. Не может быть двух настолько одинаковых Чон Чонгуков. Ну, так что? Ты мне поддержку, а я, в свою очередь, обеспечу нам плодотворное сотрудничество в рамках родного полуострова и за рубежом. Ну, и буду перед тобой в большом долгу, как же без этого. — Здраво, — роняет Чонгук, щелчком отправляя бычок на свидание с урной. — Не вижу причин для отказа.***
— Не вижу причин для отказа, — громко и насмешливо сообщает динамик два года спустя, и низкий голос с хрипотцой лупит предварительно по стенкам загородного дома в Корее, но никак не во Франции, а потом тяжёлым бременем ложится на плечи Чонгука, ибо с дивана раздаётся полный удовлетворения возглас. В возгласе этом — неприкрытое ликование и крепко вшитое в набор невнятных звуков «я, Ким Намджун, свидетель того, что глас разума выступил за личное присутствие босса клана Чон в грядущей встрече Домов». Чонгук закуривает. — Исключено. — Исключаю твоё исключение, — парирует Юнги. Судя по рокочущему звуку мотора, что доносится до двух альф сквозь призму громкой связи, тот явно находится за рулём. — Даже я туда иду… — Я ему так же сказал! — голосит Намджун с дивана, перебивая. — А ты прекрасно знаешь, как сильно я ненавижу такого рода мероприятия, — игнорируя третьего участника этого разговора, заканчивает Юнги. — Почти так же сильно, как отрывать жопу от стула лишний раз, а ладонь — от бокала с виски? — Заткнись, Намджун, а то, видит бог, я прострелю тебе вторую ногу и ни один мускул не дрогнет на моём лице. — И никто тебя не осудит, — добавляет Чонгук, выразительно глядя на хёна. — Да и пожалуйста. Я только за! Моя вторая ляжка полностью в твоём распоряжении! — Ты ебанулся? — в голосе босса клана Мин сквозит неприкрытым удивлением. — Гук, он головой стукнулся? — Я не ебанулся! — отвечает диванный король. — Я болен! — Болен?.. — действительно удивить Мин Юнги — задача нелёгкая. Впрочем, Ким Намджун, по мнению Чон Чонгука, всегда с резвостью горного козлика брался за самые невозможные задачи и, что странно, стабильно и играючи их решал. — Болен, — устало подтверждает Чонгук. — Намджун очень заразен прямо сейчас. — Я всегда говорил, что его дебилизм передаётся воздушно-капельным. Бэкхён и Югём до контакта с ним были очень неплохими парнями. — Нет, ты не понял, — и Чонгук невольно начинает посмеиваться. — Ким Намджун является носителем крайне опасного вируса — любви. Конкретно его разновидность, кажется, поражает мозг. — Там точно было, что поражать? — фыркает Юнги в трубку. — Ладно, и на кого запал наш ёбырь-террорист? — На твой подарок. У него Ким Сокджин головного мозга, — услужливо поясняет Чон. В трубке какое-то время царит демонстративная пауза. — Посмотри, там со связью всё хорошо? — предлагает хён младшему альфе. — Всё восхитительно, — отвечает Юнги. — Я просто никак не могу привыкнуть к тому, что общение с тобой провоцирует у меня состояние перманентного ахуя. — Сердцу не прикажешь! — Хуердцу, — равнодушно бросает Мин. — В общем, Чонгук. Ты должен пойти на встречу. Тебе уже двадцать пять, можно перестать дуться на то, что твой писюн видела вся школа. Тем более, как оказалось, там действительно есть, что показать. Я удивлён, что ты не повесил его портрет над собственной постелью. Уверен, Намджун поступил бы именно так, но, как жаль, как жаль, что у него член размером с фасолевый стручок. — Слышь, блять! — восклицает правая рука дома Чон, но снова остаётся проигнорированной. — Дело не в этом, — устало отвечает Чонгук, потирая ладонями лицо. — И ты это знаешь. — Знаю, но всё равно не считаю это достаточно весомой причиной для того, чтобы никуда не идти. Мероприятие не того формата явно, чтобы так просто его задинамить, — и, помолчав с секунду, продолжает: — Если тебе будет легче от этого, у меня есть идея. — Какая? — Эти чопорные старпёры же не зря считают нас с тобой быдлом, верно? — и в голосе Юнги отчётливо слышится улыбка. — Я понял, о чём он! — ржёт в голос диванный властелин. — Я смотрю, светлое чувство оказывает на его голову не такое уж и пагубное влияние. В общем, Чонгукки, выбирай костюм. И мальчиков тоже выбирай. Заставим их всех покрыться гневными пятнами.Left Hand + Right Hand: А для ленивца и алкоголика ты не так уж и плох в дипломатии Yoongi: Иди на хуй, Намджун. Yoongi: И что за ник, боже? Yoongi: Тебе семь? Yoongi: Смени его. Left Hand + Right Hand: А вдруг Сокджин мне когда-нибудь напишет? Так он узнает, что и у меня есть таланты! Yoongi: Ты безнадежен.