Erchomai (Я иду)

      Тэхён отлично занимается сексом.       Знает прекрасно, как влияет на всех без исключения альф резкая перемена его поведения, когда из дерзкой на язык самоуверенной суки он превращается в то самое, что скулит, становится чарующе-податливым в чужих руках, не стесняясь выстанывать сладкое, берущее за животные инстинкты «ещё, пожалуйста, ещё». Прекрасно осознаёт, как сводит с ума всех представителей сильного пола тот самый момент, когда смазка по бёдрам начинает течь так обильно, что капает на пол тонкой струёй, а запах сливочного ликёра усиливается в тысячу раз, раскрываясь тягуче и вязко, под новым углом. Знает как таблицу умножения, как бьёт по самообладанию всем, абсолютно всем альфам тот факт, что под них подгибаются, дают доминировать и ведут себя страстно по-блядски.       Но, разумеется, всё решает контраст. Своенравного Тэхёна хочется хорошенько объездить как строптивого кусачего жеребца, что вышибает спиной при малейшей попытке двинуться с места, а потом топчет ногами в пыли с остервенением, как только всадник оказывается на земле. Тэхёна хочется подчинить своей воле, доказать ему то, что он, как и все, будет молить о большем, срывать связки в сладком неистовстве, громко стонать и метаться по простыням с широко разведёнными ногами, силясь найти себе хоть какую-то опору.       Тэхён отлично занимается сексом.       Но животный, агрессивный трах, когда даже поцелуи — это и не поцелуи вовсе, но раскалённые клейма, что оставляют по коже следы — это для него всё. В такие моменты он течёт так обильно и скользко, что простыни — к чёрту и сжечь. Тэхён любит грубее, любит, когда его подчиняют силой, кусают до крови и жжения после, но мало кто в курсе о его такой маленькой тайне: он ублажает, но обычно никто не отвечает ему тем же. А ведь нужно, на самом деле, так мало, так безбожно мало.       Тэхён крышей течёт по тому, как это всё делает с ним Чон Хосок. У Тэхёна скула болит от шлепка, о котором он, стоя на коленях, молил, а рука, что находится в заломленном за спиной положении, немеет по мере плавного движения времени. У Тэхёна крик срывается на болезненный стон и обрывается от переизбытка эмоций, где последняя инстанция удовольствия — жалкий нечленораздельный хрип и испачканные в сперме простыни.       Хосок берёт его грубо. Трахает сзади развязно и резко, подхватив под животом и прижимая к себе плотнее, не позволяя длинным ногам разъезжаться в разные стороны. У Ви за последние сорок минут уже три ярких оргазма, заглушённых чужой ладонью. Три крышесносных оргазма, что мажут по кровати вязкой субстанцией и провоцируют дорожки слёз по щекам.       У Хосока — ни одного. Хосок бросает его на испачканную постель, широко раздвигает ноги, позволяя задыхающемуся омеге скрестить их у себя за спиной, входит под другим углом без предупреждения грубо и резко, провоцируя перед глазами тысячу искр.       У них нет поцелуев. Только лишь дыхание, что одно на двоих и расстояние между губ — оно минимальное и рассудок пьянит не хуже одурманивающего запаха мяты, источаемого каждой клеточкой главы клана Вон, что пропитывает всё помещение, освежая греховный Бейлис.       Движения аритмичные, рваные.       Тэхён задыхается и, прогнувшись в спине, с громким криком изливается себе на живот четвёртый раз в тот самый момент, когда Хосок мажет языком по жилке на шее, вгрызается в её основание, до синяков впиваясь длинными пальцами в выступающие острые рёбра омеги и, толкнувшись последний раз, с тихим рыком кончает глубоко внутрь гибкого стройного тела.       Ким не промахнулся, когда красил лицо водостойкой косметикой. Как и считает себя чертовски везучим, что всё же смог сцапать себе билет в безбедную жизнь так легко.       Тэхён отлично занимается сексом.       Но с этой минуты его единственным партнёром будет Чон Хосок.

***

      — Это Лао — самый дорогой проститут в борделе Мин, — роняет отец тихим голосом, что шоком пропитан. — У него всего три постоянных клиента, Юнги никому его не даёт. Не может быть такого, как он смог?..       — Я даже не хочу знать, откуда у тебя такие глубокие познания, — отвечает Чимин, позорно отходя за мраморную колонну: так, чтобы от дверей, где остановился сейчас глава клана Чон в обнимку с красивейшим молодым ухоженным блондином, чьи волосы уложены в сложную причёску, его ни в коем случае не было видно. Будь его воля, размазался по ближайшей стене. Сердце, сука такая, где-то в глотке колотится испуганной птицей, в то время как чёрная шёлковая рубашка там, под пиджаком, мерзко липнет к вмиг вспотевшей спине.       Чонгук здесь.       Действительно здесь: вон он, обворожительно прекрасный и, кладя руку на сердце, потрясающий в своём расстёгнутом дорогом пиджаке, белой рубашке и строгих лакированных ботинках. Завидный жених, неуловимый холостяк, главный конкурент Чон Хосока в борьбе за право влить новый глоток жизни в это прогнившее общество консерваторов. Человек, что осмелился прийти на великосветский приём с рукой на талии самого элитного проститута Сеула. Чертовски опасный, бешеный пёс, что не ведает жалости — и, возможно, сейчас Чимин, будучи всю жизнь тепличным цветком, романтизирует жестокость, но пусть. Всё это не отменяет того простого факта, что эти два альфы, что ворвались на скучную вечеринку так резко и раскачали сознание толстосумов, они, безусловно доминируют. Сильные запахи свежего кофе вкупе с морским бризом забиваются в ноздри, ментально раскатывают по полу и будто в спину толкают, подстрекая на то, чтобы просто лечь и ноги раздвинуть сразу перед двумя, чёрт побери. Потому что взгляд у Мин Юнги, он успел заметить, полон превосходства и неординарного ума, а глаза Чонгука подёрнуты поволокой напряжения и острого внимания к обстановке — всё это вместе называется, увы, простым словом: сексуальность. Неприкрытая сексуальность этого тандема в дорогих вещах, что сводят с ума своей внешностью и мышлением: редко кто в их возрасте может иметь такой вес в далеко не плюшевом мире, и это говорит о многом, чертовски о многом.       На каком-то моменте Пак понимает, что сдал бы этим людям все позиции, потому что они заслужили. Но осознание того, что он здесь должен будет всеми силами пытаться повернуть ситуацию в кардинально другую сторону, бьёт по лицу.       Это что-то немыслимое, но Чимин со стыдом понимает, что между ягодиц становится позорно влажно и жарко. Он с беспокойством оглядывается на остальных омег здесь, силясь разглядеть в чужих незнакомых лицах схожие ощущения, но нет — все выглядят поражёнными, не более того. Будто он один здесь столь наблюдателен. Будто, правда, что, лишь только он чувствует ауру небывалой силы, что исходит от двух молодых боссов.       — Чимин? — внимательные глаза отца, они прямо напротив: смотрят испытывающе и настороженно. — Ты, что, течёшь?       Лицо омеги опаляет стыдом сразу же после этого вопроса. Какой, мать вашу, ужас: Пак Чимин поддался инстинктам и эмоциям, а теперь стоит, чувствуя себя маленьким глупым ребёнком, которого спалили за мастурбацией.       Это гадко. Такие казусы в обществе обычно стараются не высказывать где-либо, кроме как в куда более интимной обстановке, поэтому столь прямой вопрос отца-альфы бьёт словно в пах.       — Чимин, ты в своём уме? — взгляд отца окрашивается презрением, будто от его сына действительно что-то зависит в этой ситуации. — Ты понимаешь, что это чувствуется?       — Это физиология, — давит из себя, а глазами выцепляет из толпы бледно-зелёную макушку. Кто знает, может, это и к лучшему: вдруг Мин Юнги, учуяв реакцию его тела, захочет сближения. — Они доминанты.       — Не чувствую подобной реакции ни от одного омеги в этом зале, — шипит Пак Чиён.       — Значит, я излишне эмоционален.       — Или же… — отец осекается, но ему и не нужно договаривать: дураков тут нет, и слово «шлюха» висит не хуже самоубийцы в петле.       — Или же, — кивнув головой, соглашается с ним Чимин с отпечатком равнодушия на лице, после чего разворачивается на пятках и поспешно отходит в сторону от собственного родителя, силясь взять себя в руки. В сторону, но помня, что где-то там есть один Чон Чонгук, с которым он рано или поздно всё же столкнётся не физически, так взглядами, но оттянуть этот момент ему ничто не мешает.       Всё будет в порядке.       Только уймёт неожиданный водопад в штанах и тряску в ладонях.       Спокойно, Чимин.       Это просто Чонгук. Наивный ребёнок когда-то, что принадлежал тебе душой и сердцем, но теперь — взрослый красивый мужчина с деньгами и силой. Он просто босс со своим тяжёлым прошлым, но кому в этом зале всегда было легко?       Просто Мин Юнги. Или же нет, здесь всё куда хуже: сложный, говорят, грубоватый, прямолинейный, которого тебе, Чимин, чёрт знает, как, но просто необходимо подцепить на крючок, пусть он и не выглядит ни на грамм заинтересованным в подобном развитии событий. Бляди, поди, куда интереснее.       Просто два альфы, от вида которых тебя трясёт от страха: за прошлое и будущее.       Чимин нервно сглатывает, обнимает себя за плечи, пользуясь тем, что стоит у дальней от входа стены, а всё внимание приковано к цирку у двери, и делает пару глубоких вдохов. Почему-то не вызывает сомнений, что, окажись Тэхён на его месте, с ним случилось бы аккурат то же самое. Но, увы, Ким там, где-то в номере, где на него накладывают определённого рода обязательства перед обществом и перед кланом Вон в частности, а Чимин, вот, здесь, пытается справиться с собственными демонами и, кажется, терпит поражение, потому что воздуха не хватает категорически, а перед глазами мелькают чёрные точки.       — Эй, ты в порядке? — раздаётся голос сзади. — Выглядишь хуёво.       Чимин вздрагивает от звука знакомого голоса. Ещё бы ему его не узнать. А потом тянет воздух носом в очередной попытке успокоить бушующую животную часть себя, и поворачивается.       Зал перед глазами едет от страха. Он будто пойман в ловушку: кажется, что все видят и чувствуют, что старший сын клана Пак здесь вот-вот дубу даст от липкого страха, а по ногам у него струится смазка, выражая его готовность отдаться.       — Добрый вечер, Намджун-щи, — голос дрожит, улыбка выходит чертовски нервной. Правая рука клана Чон и сегодня одета просто великолепно, не изменяя своему строгому стилю: чёрные костюм, рубашка и галстук, а светлые волосы красиво уложены гелем.       Намджун тянет носом воздух и его нахмуренные брови неожиданно вскидываются вверх, к самым корням волос.       Чимин готов провалиться под пол от сжирающего его душу стыда.       — У тебя течка, Чимин-щи? — к чести Намджуна, ему хватает ума сделать шаг вперёд и спросить это негромко. — На кой-хрен ты тогда сюда припёрся?       — У меня нет течки, — огрызается омега. — Я не знаю, что происходит. Страх. Неуверенность. Эмоции.       — Красивые мальчики рядом, — раздаётся за спиной низкий с хрипотцой голос, а до носа долетает адская комбинация из сигаретного дыма с глубоким ароматом моря, и внутренняя чиминова блядь тихо ахает и падает в обморок, в то время как сам Чимин медленно поворачивает голову, не веря, что ему могло так повезти.       Но повезло. Мин Юнги стоит прямо за спиной, насмешливо бровь вскинув, с сигаретой в зубах, ибо с вредной привычкой, кажется, и вовсе не расстаётся, галстук на шее болтается на честном слове, а бутылку с виски он, видимо, где-то посеял (как и шлюх).       — Пахнет вкусно, — поясняет альфа, верно истолковав нечитаемый взгляд блондина. — Я уж думал, что кто-то где-то тут имеет фетиш на жасмины, ан нет, всё оказалось куда прозаичнее: просто омега течёт. Я почти расстроен.       — Я почти воспринял это как комплимент, — отвечает ему Пак. — Пак Чимин, — лёгкий кивок. — Рад познакомиться, Мин Юнги.       — Да, я чувствую, — криво ухмыляется этот… нехороший человек. Очень нехороший человек. Настолько нехороший, что, пожалуй, не грех его и бестактным мудилой назвать за подобное изречение. — Извините, но кто я такой, чтобы отрицать очевидное?       Намджун громко фыркает сзади.       Чимин чувствует, что закипает от ярости, что спровоцирована такой простой вещью, как унижение, и уже было рот открывает, чтобы хоть что-то сказать: неважно, может быть, просто послать зазнавшегося альфу на хуй, но, увы.       Не успевает.       — Намджун, с тобой хочет поговорить Ман Вонсу, — и этот голос, он, кажется прямо в сердце, предварительно вспоров совесть. Такой тот самый, но отличный: в нём нет ни нотки былой теплоты, что запомнилась, да и звучит он куда более грудным, чем был тогда, десять лет назад.       Чонгук говорит где-то сзади, а Чимин не может заставить себя оторвать взгляда от уже озадаченного таким пристальным вниманием Юнги: сейчас это сродни тому, чтобы потерять спасательный круг в открытом море. Просто потому, что на босса клана Мин срать он хотел с высокой колокольни (хотя, вроде бы как, отец не разрешит), а тот человек, что, видимо, его ещё банально не чувствует, он его поломал.       — Без проблем, босс. Оставлю небольшую проблему вам с Юнги, — тянет правая рука дома Чон. — Простите, не небольшую, но компактную.       Не будь Чимин настолько эмоционально нестабилен прямо сейчас, непременно бы ответил как-нибудь дерзко.       — О чём ты?.. — и Чонгук обрывает сам себя, потому что однозначно почувствовал.       Омега позволяет себе прикрыть глаза, выдохнуть коротко.       И поворачивается, чтобы мгновенно столкнуться глазами со взглядом таких знакомых, ни черта за десять лет не изменившихся, тёмных, что напротив.       — Добрый вечер, Чонгук-щи. Давно не виделись.