halsey — sorry
— Я могу дать тебе его бесплатно, — скрестив на груди руки, заявляет Юнги, делая глоток виски из горлышка. — Ты же знаешь. Тем более, у него никого нет сегодня. — Не путай дружбу с сотрудничеством, — замечает Чонгук от зеркала, разминая шею и зачёсывая волосы назад. — Я уже перевёл деньги. — Не путай дружбу с оказанием психологической помощи, — фыркают с дивана. — Я же знаю, что ты не будешь его трахать. Просто выебнешься перед этими гадами, чтобы у них волосы дыбом встали. — Смотри, не нажрись до того, как мы туда приедем. — Чёрт, ты раскрыл мой хитрый план, — с негромким смешком тянет Мин. Чонгук фыркает, а потом незаметно сжимает в кулаке галстук, силясь скрыть внутреннее напряжение. Есть что-то в том, что Цепной пёс не боялся калечить и убивать людей, но теперь откровенно поджимает хвост перед встречей с теми людьми, кто его когда-то раскатали очень умело. Против своей воли он слышал о Тэхёне и Чимине многое за последние десять лет, но, пожалуй, ничего хорошего в этих слухах не было от слова совсем. Эти омеги вели себя, мягко говоря, неприлично, не скрываясь ни капли, особенно Тэхён: тот вообще, вроде бы как, вот-вот должен был сменить свой социальный статус, но почему-то с остервенением продолжал скакать по хуям. И чем больше Чонгук шаг за шагом, медленно, но верно, шёл по его привычному мироукладу, хрустя костями клана Ким, то тем ниже падал его единственный наследник, утягивая за собой того человека, что выстрелил ему в сердце много лет назад. Возможно, плохо так мыслить, но Чонгук… рад. Безбожно, мелочно и мстительно радуется глубоко каждому ведру помоев, что выливаются на этих омег, запаха которых он даже не помнит — те стёрлись из памяти за ненадобностью, как и многое другое: воспоминания, лица, ощущения. Очень часто Чонгук не спит ночами. Просто смотрит в тёмный потолок, раскинув руки. Часто не один, часто не в своей спальне, часто полностью обнажённый и сексуально удовлетворённый, он снова и снова возвращается воспоминаниями в то время, когда у него было всё и ничего одновременно. Воскрешает в памяти какие-то, казалось бы, незначительные, но такие важные детали: перекошенное лицо Намджуна, когда он узнал, что его лучший друг переписывается с тем самым Чимином. Боль в заднице и разбитых коленях от доски. Тёплые объятия папы вечерами: усталые, но такие родные. Свой искренний смех пятнадцатилетнего мальчишки, который так сильно хотел стать тем, кем его отец, там, с неба, непременно будет гордиться; в том ребёнке, даже нецелованном, было столько тяги к саморазрушению, но так же природного упорства и невыносимого желания быть лучше. Когда Чонгук последний раз смеялся так искренне, как тогда, когда получил свой первый поцелуй зимой около метро одним волшебным зимним вечером, что был полон восхитительных красок и огней? Тот самый, что был сдобрен смущённым «ой, дурак», такой мокрый, неумелый и переворачивающий душу с ног на голову? Перевернувший всю его жизнь. Тот Чонгук, он был счастлив в те моменты, когда ему просто дарили крупицы тепла — и абсолютно несчастен в тех рамках страха, в которые его вогнал один одноклассник. Тот Чонгук, он был готов костьми лечь за ту первую пылкую любовь, которую он дарил маленькому, хрупкому Пак Чимину. Тому самому Чимину, к которому даже ненависти не осталось в Чонгуке нынешнем — просто какая-то вселенская усталость от жизни и нежелание снова смотреть в эти глаза. Действовать цепко и хлёстко, без шанса на передумать, подавить в себе остатки жалости и робкого «а вдруг, вы ведь даже не поговорили», себе самому доказать, что чего-то, но стоит. Тот Чонгук был несчастен в школьные годы: его пиздили ногами без толики сомнения. Нынешний Чонгук наносит по противникам куда более страшные удары, но почему-то несчастен сам. Быть может, потому что всё ещё нуждается в хоть каком-то, но тепле? Забавный парадокс: Чонгук в пятнадцать хотел спросить Ким Тэхёна, хорошо ли ему спится ночами, но в двадцать пять не может спать сам, разбирая себя по полочкам снова и снова в поисках хоть какого-то ответа. И не находя. — Всё будет хорошо, — раздаётся сзади негромкое, и Чон вздрагивает всем телом, смотрит в отражение. Юнги, который ради благого дела даже волосы перекрасил, ныне облачённый в чёрные джинсы и белую рубашку, стоит прямо сзади. Ниже на полголовы, спокойнее в тысячу раз, смотрит ему в глаза, но в отражение тоже. — Не бойся. — Я их не боюсь, — ощетинивается сразу же. А хён только смеётся тихо и кладёт ему руку на плечо в жесте поддержки. — А кто сказал, что ты боишься их? Чонгук молчит. Просто глаза прикрывает и вздыхает тяжело, выпуская из рук измочаленный галстук. — Бояться — это нормально, — продолжает Мин. — У каждого из нас есть слабости. Мы же живые. У Намджуна, вон, Сокджин неожиданно. У него по нему башню рвёт так, что аж страшно. — И какая слабость у тебя? — интересуется Чон, размыкая веки и косясь на друга. Лицо Юнги становится задумчивым. Он дует губы, касается подбородка пальцами, молчит только с пару мгновений, а потом улыбается самыми краешками губ и издаёт новый смешок, что на грани слышимости. — Только если пообещаешь не стебать. — Не могу давать тебе таких гарантий, — фыркает Чонгук, но тут же серьёзным становится. — Давай, валяй. Я даже Намджуну не скажу. — Обещай. — Да клянусь я! — Яйцами клянись, Чон Чонгук! Своими! — Нам, что, три? — Ничего не знаю, — и Мин руки на груди скрещивает. — Либо ты ставишь на кон свою мошонку, либо остаёшься в неведении, ясно? Чон глаза только закатывает. — Повторяй за мной. Я, Чон Чонгук, глава дома Чон… — Я, Чон Чонгук, глава дома Чон. — Никогда и никому не расскажу о небольшой слабости своего друга и партнёра Мин Юнги, главы дома Мин… — Никогда и никому не расскажу о небольшой слабости своего друга и партнёра Мин Юнги, главы дома Мин. — А если расскажу, то в мой хер ударит шаровая молния! — Ты серьёзно? — Как никогда. Я не был так серьёзен даже тогда, когда стрелял в голову маленького мальчика с фамилией Хан. — А если я расскажу, то в мой хер ударит шаровая молния, — начиная смеяться, повторяет Чонгук. — Я влюбчивый, — неожиданно спокойно говорит Юнги, глядя на него снизу вверх из-под чёлки. — Вот так вот. Могу втюхаться в человека с первого взгляда. А если втюхаюсь, то всё, пиздец. Приплывём тогда все. Прямо в Гонконг. — Серьёзно? — и Чон брови вскидывает. — Никогда не подумал бы, что ты можешь захотеть связать свою жизнь с чем-то, кроме Hennessy*. — Идиот, ты же пообещал не стебаться! — закатывает глаза Мин. — Я обещал никому не рассказывать, — с улыбкой замечает Чонгук. Юнги смотрит на него снизу вверх какое-то время, переваривая их клятву, а потом хлопает себя по лбу. — Бля. — Когда так стремишься поддержать приунывшего друга… — начинает младший альфа с видом философа, но получает больной тычок в грудь. — Так, а ну, завались, а то пизды дам! — но нельзя воспринимать серьёзно угрозу, когда она произносится с гоготанием. Иногда нынешний Чонгук всё же смеётся искренне, заливаясь и голову откинув назад. Всё будет хорошо.*** bruno mars feat. lil wayne — mirror
Чонгук молчит. Смотрит своими глазами бездонными, в которых ничего не прочесть, и лишь только бровь вскидывает, давая понять, что узнал. Не узнать, на самом деле, сложно очень: в Чимине за эти годы мало, что изменилось, кроме, разве что, цвета волос да умения наносить макияж — исчезли густо подведённые глаза, уступив место подчёркивающей их выразительность лёгкой растушёвке. Чего о самом Чонгуке не скажешь: под белой рубашкой очевидно просвечивает цветастый контур тату, что переходит на покатые широкие плечи, классические чёрные штаны сидят на раскаченных бёдрах так плотно, что рискуют быть названы скинни, а терпкий, ставший жёстче с возрастом запах свежего кофе можно назвать физически тяжёлым. Ещё и волосы из угольно чёрного высветлил в тёмный каштан, и нельзя сказать, что ему не идёт. И руки. Большие ладони с изящными пальцами, обрамлёнными массивными кольцами из белого золота, смотрятся на талии этого тонкого гибкого Лао так… красиво, но будто неправильно. Чимин удерживает в себе рвущийся наружу выдох и силится игнорировать липкую ткань нижнего белья, потому что эти два сильных альфы, они так близко: шагнёшь вперёд — упрёшься в одного; сделаешь шаг назад — налетишь на второго, и эта густая атмосфера, она давит на рассудок нещадно: Пак словно оказывается единственной мишенью для искрящегося в воздухе тестостерона. — Доброго вечера, — наконец, роняет глава клана Чон. — Действительно, давненько. Лет десять? Мин Юнги сзади фыркает негромко, но ничего не говорит. А Чонгук стоит, голову склонил к плечу, и нужно бы как-то разговор продолжить, но у омеги слов нет. Ни одного: будто чёртов язык отсох вовсе, и это не говоря уже о том, что к цели его основной он вообще стоит спиной прямо сейчас. — Я даже скучал, — роняет Чимин против воли. — Нехорошо мы закончили наш последний разговор, — Чонгук быстро моргает, очевидно, выбитый из колеи, но остановиться Пак неожиданно не может. В конце концов, он держал это в себе слишком долго, слишком кропотливо страдал каждый чёртов день и сжирал себя заживо. — Очень жаль, что во мне так и не нашлось смелости на то, чтобы связаться с Вами, Чонгук-щи, и объяснить, что меня поставили в ситуацию, из которой у меня был только один выход. Наименее болезненный для обеих сторон. Вы не ослышались. Наименее. Чимину абсолютно плевать в эту самую минуту, что Чонгук о нём думает. Чимину вообще на его мнение, если честно, срать. На Мин Юнги тоже, что слышит сейчас всё абсолютно: от первого до последнего слова, на этого омежку, что стоит, хлопает своими глазами. Чимин смотрит прямо в чужие тёмные глаза и чувствует, как смазка начинает пропитывать ткань брюк. Слышит, как нехорошо тянет воздух носом босс клана Мин. В таких случаях люди обычно стыдливо бегут, но у него может больше не представиться шанса. Он и так уже опозорен, уже десять лет как горит в этом котле, а поэтому сейчас ему абсолютно плевать. Потому что, Чонгук, пожалуйста, прочти в моих глазах, что у меня не было блядского выбора. Ты никогда не был идиотом и должен понять, что мне угрожали. Пожалуйста, Чонгук, позволь мне отпустить эту боль и разъедающую меня жалость к тебе, ко мне, к ситуации. Она такая сильная, а мне так больно. — Я Вас услышал, Чимин-щи, — наконец, произносит Чонгук. — Хорошо, что это всё — пережитки прошлого, верно? И ничего по лицу его не понять совершенно. Ни следа не осталось от того мальчика, что был весь как на ладони. Теперь перед ним стоит мужчина, что не просто книга закрытая, но ларь на тысяче амбарных замков. И у Чимина не остаётся другого выбора, кроме как дать простой односложный ответ. — Верно. Чонгук открывает рот. Хочет что-то сказать, но неожиданно замирает псом, почуявшим дичь, и у омеги было возникает вопрос, но озвучить его он не успевает, потому что: — Сюда идёт Чон Хосок, — сообщает Юнги сзади. — Не один. — Спасибо, я вижу, — роняет босс дома Чон, и лицо его, что преобразилось лишь на мгновение, снова оказывается скованным в маске холодной вежливости. — Доброго вечера, господа, — слышит Пак сбоку рокочущие нотки, но перед этим чувствует. Ощущает смешение запахов сливочного ликёра и мяты, настолько сильное их переплетение, что вместо тысячи слов. Когда он оборачивается, то видит слегка встрёпанного, довольного собой главу дома Вон. Хосок зеркалит острой хищной улыбкой, что, правда, не портит его красивого лица с восковой ровной кожей. Брюнет посылает каждому из присутствующих лёгкий кивок, но Чимин не в курсе, получил ли он схожий ответ, потому что не может от Тэхёна глаз оторвать. Друг стоит подле брюнета, напряженный как струна, с лёгкой полуулыбкой, что отдаёт нотками нервозности, и во все глаза смотрит прямо на альфу, что только что дискутировал с его лучшим другом, игнорируя взгляд последнего. По лицу — ни черта не понять, но Ким будто выпадает из этой реальности и на мгновение замирает, очевидно поражённый видом столь сильно изменившегося Чон Чонгука. А в основании шеи у него… Свежая метка. Аплодисменты, Ким Тэхён. Теперь ты без пяти минут замужем: и Чимин подтверждает свои мысли, скользнув взглядом на аккуратную бледную руку Хосока, что обвивает стройную талию своего омеги. У блондина от обилия запахов и напряжённых разрядов между их небольшой группкой — голова кругом. Здесь и море, и мята, и ликёр, что почти что не чувствуется, и чёртов кофе, и это не говоря о тягучем и резковатом сейчас аромате жасмина. Но, слава богу, стоит Хосоку появиться в зоне радиуса, как течение смазки сходит на нет. — Добрый вечер, Хосок-щи, — и в голосе Чонгука есть что-то такое, что заставляет холодок пробежать по загривку, как и прийти осознанию простого факта: не хотел бы Чимин оказаться между этими двумя, если они вдруг решат вцепиться друг другу в глотки. Но не решат же? В конце концов, это мероприятие проводится в честь годовщины перемирия кланов. Пак смотрит на Тэхёна и натыкается на нечитаемый взгляд в ответ, глаза в глаза. Но замечает, как напряглась рука главы Дома Вон на талии друга: будто его омега хотел позорно рыпнуться в сторону. А потом Чонгук делает выпад. Колкий, болезненный, несущий в себе тысячу и один смысл. — Отличное приобретение, Хосок-щи. Красивая игрушка. Надеюсь, она станет Вашей любимой. Чимину, возможно, но, кажется, Юнги за его спиной роняет тихое «блядь». — Благодарю, Чонгук-щи, — и хватка альфы на талии Тэхёна усиливается. Тот морщит нос легко, но, к чести, терпит. — Рад, что Вам нравится. Ваша тоже неплоха. — Вполне, — и Чон окидывает сохраняющего молчание Лао взглядом от носков до макушки. — Тем более, что между ними двумя не так много разницы, верно? — и, подмигнув, увлекает проститута в другом направлении, более не задерживаясь. Чимин так и остаётся стоять, чувствуя, будто грязью обтекает с головы до ног. Хотя сейчас подъебали не его, отнюдь не его. Хосок смотрит вслед другому альфе с едва заметным нехорошим прищуром. И тут Тэхён отмирает. Тянет главу клана Вон за рукав, что-то шепчет на самое ухо, и тот кивает быстро, а потом поворачивается к оставшимся: — К сожалению, нам пора. — Всего доброго, — салютует Юнги сигаретой, оказывается, уже подойдя к блондину вплотную. Чимин же только кивает, не сводя с лучшего друга встревоженного взгляда, но тот демонстративно не смотрит. Не оглядывается даже ни разу, когда Хосок ведёт его через весь зал, очевидно демонстрируя такой лакомый трофей, и покидает помещение. — Пиздец приплыли, — наконец, изрекает Мин, и омега с ним в этом вопросе согласен от и до. Юнги мажет по нему равнодушным взглядом, а потом тяжело вздыхает. — Я б на твоём месте выпил. Ты не выглядишь привыкшим к такого рода замесам. И неожиданно Пак вспоминает, что у него, вообще-то, тоже есть определённые цели на этот вечер. Гроза миновала, тучи рассеялись, обнажая небесную голубизну — можно и вдохнуть полной грудью, пока Чонгук где-то там, ведёт светский разговор с очередным толстосумом. — А ты не выглядишь привыкшим к такого рода тусовкам, — роняет омега устало. — Ненавижу их, — не спорит Юнги. — Я тоже, — неожиданно даже для себя признаётся Чимин. — Здесь нельзя просто нажраться и забыться. Дерьмовый подход к делу. — А ты плохой мальчик, я смотрю, — фыркает босс клана Мин. — Могу быть ещё хуже, если ты принесёшь мне что-нибудь, где есть весомый градус, — ухмыляется блондин и видит в глазах напротив определённую долю одобрения. Возможно, всё не так уж и плохо, думает Чимин, чокаясь с Юнги стопками и залпом выпивая водку спустя уже каких-то пару-тройку минут. В конце концов, ничто так не сближает людей, как алкоголь.