Erchomai (Я иду)

      — Другое дело, — удовлетворённо говорит чудо-доктор, осматривая ещё вспухшую, но местами подзатянувшуюся рану. — Через пару-тройку дней будем снимать швы. Вы молодец, аджосси. Так бы сразу.       Намджун на этом моменте очень хочет улыбнуться широко и, глядя Сокджину прямо в глаза, молча выстрелить себе во вторую ногу. Или, быть может, вскрыть вены, сидя на этом диване: всё, что угодно, лишь бы омега никуда не уходил, а остался прямо здесь, глядя на него со вскинутой в немом вопросе бровью и этим легко читаемым «всё нормально?» во взгляде. У Намджуна, знаете ли, недетский краш по эту несчастную душу, что совершенно не понимает никаких намёков и даже смеет задавать вопрос «у Вас тахикардия?», когда измеряет правой руке клана Чон пульс.       Да, Сокджин-щи, тахикардия. А ещё, когда вы находитесь в непосредственной близости, он близок к инфаркту и испытывает нестерпимое желание заткнуть себе нос чем-нибудь, лишь бы только не ощущать этот тонкий аромат мёда и молока, что присущ Вашему телу, потому что, чёрт побери, даже Ваш запах, он сквозит уютом и домом так остро, что вызывает зависимость и ломку, если дозу вовремя не получить.       Но всё, что он может выдавить, чувствуя на себе испытывающие взгляды Чонгука и Юнги, так это простое:       — Благодарю, Сокджин-щи. Вы действительно отличный врач.       — Вы когда-то в этом сомневались? — и, если закрыть глаза и представить в этом вопросе хоть толику игривости, то можно подумать, что омега с ним флиртует. Но, увы и ах, Намджун смотрит прямо в сощурившиеся омуты, что цвета горького шоколада, и понимает, что док действительно чувствует себя оскорблённым в эту минуту.       — Ни в коем случае. Как Вы могли подумать о таком? — удивляется искренне, но ответа не получает: Сокджин только кивает, соглашаясь, осторожно протирает ранение смоченным в чём-то ватным тампоном.       — Я закончил. Можете надеть штаны.       Гогот Чонгука и Юнги, идущий, очевидно, от самых сердец, разрезает неловкую обстановку и делает её просто невыносимой. Намджун чувствует, как скулы опаляет жаром, стоит только врачу перевести недоуменный взгляд на этих двух ржущих ослов, что раскидали свои туши по креслам и теперь сгибаются в единодушном веселье.       Идиоты.       — Что-то не так? — омега хлопает глазами, глядя то на одного, то на другого, и если Чонгук, не прекращая смеяться, просто поднимает ладонь, признавая своё поражение, то Юнги, утирая с лица выступившие слёзы, решает, что он в праве делать какие-либо заявления.       — Сокджин-щи, дорогой, осторожнее со словами, иначе Вы рискуете попасть в очень щекотливую ситуацию, — хрипит босс клана Мин, неловко откидывая со лба влажную чёлку. — Или, например, поставить в неё другого человека.       Взгляд омеги становится ещё более удивлённым.       Намджун хочет провалиться сквозь землю в этот самый момент, но красочно представляет, как топит своего друга в ближайшей луже.       И почти открывает рот, чтобы озвучить, что он о своих друзьях думает, но за дверью кабинета Чонгука раздаётся топот ног, после чего она распахивается резко, являя глазам тяжело дышащих Югёма и Бэкхёна.       — Простите, что без стука, босс!.. — начинает, задыхаясь первый.       — Но пиздец, босс, пиздец! — выпаливает второй.       Чонгук и Юнги резко прекращают смеяться, мгновенно выпрямляясь в своих креслах. Потому что когда эти двое шутов выглядят настолько напуганными, то это значит одно: произошло то, что в корне поменяет если не траекторию планеты Земля, то историю точно.       — Клан Вон ночью напал на особняк клана Ким. В живых никого, — переводя дыхание, сообщает Югём.       — Но в тот самый день клан Пак был с визитом у Ким и… — Бэкхён осекается, губу закусывает, — из них тоже никого не осталось.       — Клан Пак?! — и это уже интереснее, потому что возглас, он не один, и эта неловкая пауза, что повисает сразу после этих двух слов, она столь красочна, сколь и долга — и Намджун успевает сначала посмотреть что на Чонгука, что на, неожиданно, Юнги, что вздрагивает, неловко откашливается и говорит.       — Это значит, что клан Вон теперь прибрал к рукам все финансы Пак и Ким. Мы в дерьме.       — В живых точно никого? — интересуется серьёзно Чонгук. — Он не стал бы убивать Тэхёна. Это нелогично. Все отчисления Тэджуна переходят его единственному сыну.       — Как весь бизнес. Те же суда сейчас находятся под контролем этого выблядка, — кивает Мин, потирая подбородок. — Хосок получит это всё без лишнего геморроя и крови только если у него в руках будет Тэхён, а в ЗАГСе будет стоять по росписи. Тэхёна он уже пометил, так что это — самый лёгкий путь, а этой омежке уже терять нечего, — Юнги замолкает на секунду и задумчиво поджимает губы. — Да, он однозначно жив. Тупо было бы со стороны Дома Вон убивать его. Ему пришлось бы побороться с нами за наследие, а наверняка Тэджун и Чиён не сидели, сложа руки, в ожидании расстрела. Значит, у Хосока уже куда меньше людей. И здесь уже стоит вопрос о том, где Тэхён, если не у него. Югём, ты знаешь имена тех, кто был в особняке?       — Понятия не имею, но знаю, кого там точно не было. И Вы, аджосси, абсолютно правы: ни Пак Чимина, ни Ким Тэхёна там не наблюдалось.       — Значит, они живы. И, возможно, он до них ещё не добрался, — Юнги хлопает по бёдрам и победно танцует плечами. — У нас есть все шансы.       — Шансы на что, прости? — интересуется Чонгук аккуратно.       — Чонгукки, не расстраивай меня, пожалуйста. Как только мы перехватываем этих омег, нам в руки попадает целая золотая жила. Что одного, что второго, растили для того, чтобы выгодно сдать в чужие руки. Они не справятся с бизнесом родителей, а после случившегося, скорее всего, и вовсе захотят отойти от дел и уехать далеко-далеко. Зачем им предлагать что-либо Хосоку, который разрушил их маленький убогий мирок, если мы согласимся помочь, обогреть и безопасно депортировать?       — Ёбаный гений, — шепчет Намджун.       — Не благодарите, — Мин с самодовольной ухмылкой разводит руками.       — Окей, я согласен с тобой, — вклинивается Чонгук. — Но как мы их найдём?       — Если не идиоты, придут к нам сами.       — И отслеживаем Хосока, — говорит Намджун.       Чонгук вздыхает тяжело, складывая в своей голове какой-то один ему ведомый пазл, а после кивает.       — Югём, Бэкхён. Берите людей и поезжайте в резиденцию Ким. Выясните, что там произошло и, что самое главное, уделите внимание комнате Тэхёна. Может быть, там будет что-то, что натолкнёт на мысль о его местонахождении.       — А копы, аджосси?.. — растеряно тянет Югём.       Юнги смотрит на него, как на придурка.       — Понял, и сколько давать? — широко улыбается подчинённый.       — Сколько попросят, — роняет Чон.

***

      Чимин задыхается.       Паника кроет с головой, захлёстывает большой чёрной волной всепоглощающего ужаса. Всё плохо настолько, что ничего, кроме эмоционального истощения, не ощущается: спать не хочется вовсе в силу дрожи невроза по телу и плевать, что алкоголь вкупе с оргазмом должны были его разморить, как и бессонная ночь должна была дать свои плоды. Теоретически, он должен был просто рухнуть в постель и мгновенно забыться в спасительном сне.       Но вот просто не может оторвать взгляд от потемневшего неба за окном.       Первое, что делает Чимин после того, как они с Тэхёном, белым от ужаса и ещё не понимающим, что происходит, решают разделиться, — вызывает другу такси до тайной квартиры Сухо в северной части Сеула и после этого обналичивает счета. Всё, что только есть, снимает и закидывает себе в барсетку, после чего блокирует карты к чёрту и вызывает новую машину. Он не достанется Чон Хосоку.       По крайней мере, не сегодня и не без борьбы.       Если у Тэхёна есть Сухо и его тайное жильё, куда друг водит шлюх, то у Чимина больше нет никого, кроме себя, и всё, что ему остаётся, так это снять себе номер в дешёвом мотеле, полном непрезентабельных людей, но где его, привыкшего к лоску, точно не будут искать. Где он может сесть и подумать над своей ёбаной жизнью и постараться провести причинно-следственную связь между тем, что с ним было, и тем, что вышло в итоге. Собрать себя по кусочкам и заставить чувствовать что-то, кроме резко контрастирующих друг с другом животного ужаса и всепоглощающего облегчения, за которое он, наверное, должен стыдиться, но на хуй.       Возможно, если бы Чон Хосок сейчас не рыскал по городу в поисках единственных выживших из двух могущественных кланов, то Чимин бы написал ему… спасибо? Спасибо за то, что сделал свободным? Спасибо, что распилил оковы на лодыжках? Спасибо, что ему больше не нужно терпеть вот это вот всё, когда тебя унижают и раскатывают по полу бесформенной массой?       Спасибо.       Разве смерть родителей должна вызывать в нём подобные чувства?       Разве это правильно?       Чимин снова берёт себя в руки и выдыхает прерывисто. Садится на кровати с не первой свежести постельным бельём удобнее и задумывается, потому что нельзя поддаваться истерике, даже если у тебя никого не осталось. Тэхён с Сухо, без мобильного, который забыл на месте будущей бойни, и связь между ними утеряна. Если Дом Вон найдёт одного, второй даже не догадается, а потому, рассчитывать, что друг с ним свяжется — или хоть постарается — будет очень глупым.       Чимин бы не стал.       Возможно, в его телефоне спрятан жучок или же его отслеживают путём каких-либо иных, сторонних программ, он не знает. Но прикусывает нижнюю губу, чувствуя, что трясётся всем своим дурацким телом, и достаёт мобильный.       Кому он может позвонить?       Кого может попросить о помощи?       Кто может действительно гарантировать ему безопасность?       К кому Хосок просто так не сунется?       Сознание пронзает идеей. Насколько удачной — чёрт знает, но, с другой стороны, у него не так много вариантов, к которым можно прибегнуть. А потому открывает список контактов. Смотрит на имя и…       Решает отложить до утра. До утра он точно в безопасности, до утра его здесь, в задрипанном отеле, точно никто не найдёт, а этот человек наверняка ещё спит. Если он его разбудит, гарантирует себе гораздо больше шансов на то, что его так никто и не выслушает, и та призрачная надежда на защиту растворится, так и не оформившись во что-то конкретное.       Вот и Чимину надо поспать бы, но нет, не может глаза сомкнуть до самого рассвета, а потом натягивает маску, солнечные очки и, воровато оглядываясь, выходит на пустую улицу. Ещё сохраняющую сонливую ночную дымку, с только занимающейся после пятницы жизнью, но ленивой, хрупкой, такой, что едва-едва: только где-то в отдалении сработала сирена у какой-то машины.       Чимин покупает себе рамён и возвращается в номер, где моет чайник и заваривает себе завтрак, считая секунды и раздумывая, как много людей Хосока ждёт его в родном доме сейчас. Или же, как много копов ныне в особняке клана Ким. Наверняка, до черта.       Интересно, какая сейчас обстановка в преступном мире? Там, где сейчас всё пошатнулось, а баланс сил нарушился так, что весы рухнули к чёрту. Есть ли место панике? Ликованию? Холодному расчёту?       Чимин прикусывает кончик большого пальца и ударяется в размышления. У него есть деньги, но недостаточно, определённо недостаточно для того, чтобы обойти клан Вон, спокойно покинуть страну и начать простую жизнь — Хосок его не упустит. Как и не упустит Тэхёна: если он не женится на этом омеге, то кланы Чон и Мин с чистой совестью могут нанести удар по нему во имя наследия некогда двух великих Домов. Интересно, пришёл ли уже к такому же выводу Чонгук? Будет ли ловить удачу за хвост и стараться пошатнуть Чон Хосока до того момента, как он найдёт Тэхёна, или придумает что-то получше?       Чимин достаёт телефон из заднего кармана: есть что-то в том, что на его пароле стоит всё то же роковое 0109, то самое, что уже сердцу дорого. Ни одного пропущенного: больше некому ему звонить, никого в живых не осталось.       Время за рассуждениями и переливанием из пустого в порожнее пролетело не то чтобы стремительно быстро, но явственно ускорилось, и теперь он вполне себе может сделать звонок, ибо жизнь на улице уже запустилась полным ходом и вновь кипит, как зелье в котле.       Сердце ёкает в груди, когда он нажимает на экран и видит, что процесс дозвона запущен.       Хоть бы не поменял номер за десять лет, боже — и тяжёлые гудки обрушиваются на уши, а рука, что прижимает смартфон к ушной раковине, дрожит так сильно, что бьёт экраном по серьге в ухе. Звуковой сигнал давит на перепонки и нервы, и Пак почти всхлипывает, чувствуя, как ускользает из пальцев последняя надежда на спасение, как…       — Алло, — голос в трубке, он напряжённый, непривычно серьёзный. — Кто это?       Чимина топит чувством облегчения.       — Намджун-хён, это Чимин. Пак Чимин. Мне нужна помощь.