Erchomai (Я иду)

billie eilish, khalid — lovely

      Тэхён спит в своей спальне уже третьи сутки, силясь совладать с этим колюще-режущим чувством в груди и игнорировать острое чувство нехватки рядом. Тэхён, он сильно запутался, чувствуя эту всепоглощающую привязанность к другому человеку, ненавидеть которого казалось таким привычным, что новый этап этого нездорового чувства, что отдаёт кристальной чистотой, кажется чем-то неправильным, пугающим.       Ладно, возможно, не таким уж неправильным, думает Тэхён в пятницу вечером, сидя на постели и нервно покручивая в руках телефон с открытым мессенджером. Адресат сообщения — вполне себе определённый Jim, но вот только уже три дня Ким не может заставить себя ему написать. Чимин — это, определённо, не тот человек, которого он хочет видеть сейчас рядом с собой и с которым он хочет контактировать, как бы отвратительно это ни звучало. Ласковое «Чонгукки», оно всё ещё иррационально терроризирует мозг, хочется Тэхёну того или нет, течёт по венам ужасным чувством ревности — чёрным, бездушным.       И, опять же, хочется Тэхёну того или нет, но Чимин — его лучший друг. Лучший друг, который тоже молчит третьи сутки, ни словом, ни делом не давая понять, что заинтересован в общении, находясь где-то там, за пределами доступности, в лофте клана Мин.       В конце концов, почему Тэхён должен писать ему первым?       Что за детский сад, Тэхён? Какая разница, кто кому напишет, ведь, что важно, вы друг другу нужны в это сложное время. Чимин не виноват, что у него есть права называть твоего, но не твоего альфу так ласково и нежно. У него есть, у тебя нет, и это совершенно не похоже на те любовные истории, которые с самого детства на слуху, те самые, где всё сразу понятно, долго и счастливо, а метка означает всепоглощающую любовь до гроба. Тэхён помечен, но не любим. Тэхён пахнет сливочным ликёром с кофе вперемешку, но ни черта не понимает, какого хрена происходит.       Тэхён спит в своей спальне уже неделю, силясь совладать с этим колюще-режущим чувством в груди и игнорировать острое чувство нехватки рядом. Чонгука в его жизни эту долгую неделю не находится от слова совсем: весь в делах, уезжает ещё до того, как омега проснётся, а возвращается в столь поздний час, что у Тэхёна сил нет никаких ждать его к тому моменту и он невольно засыпает там, где был: на подоконнике, в кресле, на стуле перед трюмо.       Но просыпается неизменно в постели, горько глядя в потолок и пытаясь понять, что именно чувствует, хотя, казалось бы, что здесь вообще понимать, всё и без того всем ясно, просто чувство это, оно непривычное очень, сводит с ума и пугает ужасно.       Тэхён спит в своей спальне уже месяц, силясь совладать с этим колюще-режущим чувством в груди и игнорировать острое чувство нехватки рядом. Но на этом этапе уже чуточку легче, чуточку правильнее, а сон в одиночестве не приносит долгожданного отдыха, и ему кажется, что, наверное, лучше вовсе не спать. Организм, очевидно, с ним солидарен: в какую-то там среду, что увековечена тишиной в жизни, в телефоне и в голове, он не может сомкнуть глаз от слова совсем, чувствуя неясный трепет в груди, какой бывает, когда предчувствуешь что-то недоброе.       Тэхёну становится страшно, а ещё он неожиданно чувствует себя слабым и немощным, а потому… решается. И толкает дверь, выходя в тёмный коридор босиком, чувствуя себя максимально неловко, потому что и сам не может понять, чего хочет добиться и что скажет человеку, с которым последнее время практически не пересекается, но это адское чувство приближающейся дряни, что точит когти о рёбра изнутри, оно мешает нормально существовать в этом пространстве. Дышать спокойно мешает: на днях его даже вырвало. Возможно, от перенапряжения, Ким точно не знает. Ничего больше не знает, кроме как-то, что без Чон Чонгука ему невозможно сложно теперь почему-то.       Свет горит только в одной комнате, слегка приоткрытой. Той самой, что в конце роскошного коридора, пестрящего коврами и диванами, той самой, где принимаются все важные для клана, он знает, решения. Той самой, где Тэхён на своём самоуважении крест поставил и, кажется, сдался на милость пожирающему чувству, оттенок которому до сих пор не может придать. Сглотнув, он неспеша идёт в ту сторону, чувствуя лёгкий приступ тошноты, что сжимает глотку и мешает даже сглотнуть, медленно шагает в нужном направлении, рассеяно ведя по стене пальцами и зарываясь ступнями в мягкий ворс.       И замирает на резком вдохе, потому что за пару шагов до двери слышит. Голоса не то, что взволнованные, скорее, напряжённые, и принадлежат людям, которых омега уже очень хорошо знает. С другой стороны, кому, как не им, находиться в кабинете босса клана Чон в столь поздний час?       —…ненормально сжимают со всех сторон, — басит Намджун. — Хотя ты, вроде бы, много башляешь. В чём прикол?       — Ты реально тупой или не догадываешься, кто за этим стоит, да? — голос у Мин Юнги звучит расслабленно, а ещё — устало и… пьяно? Не разобрать.       — Я не идиот, я понимаю, что Хосок не затаился, просто заходит с другой стороны, но не могу понять многих мотивов. Почему тогда, давно, он забрал Чимина? Почему именно Чимина подвергли сексуальному насилию в тот день, когда они должны были встретиться в торговом центре, а потом — психологическому давлению? Чего он хотел этим добиться? Как бы Хосок понял, что он реально сунул в петлю голову?       Тэхён, кажется, прилипает ногами к ворсу, чувствуя, как пронзает всё его существо простым пониманием, что ставит кусочки мозаики воедино: вот они с Чонгуком подъезжают к отелю на приём, вот Чон говорит о том, что Чимин, находясь под его крылом, подвергся чему-то ужасному, страшному, настолько, что было бы логичнее передать его на попечение того Дома, где… поспокойнее, что ли. Тогда Чонгук сказал, что, если Чимин посчитает целесообразным, то расскажет.       Не рассказал.       Постыдился?       Держал в себе?       Каждый чёртов день жрал себя заживо?       Задуматься над этим всем основательно Тэхён, впрочем, не успевает: в уши проникает третий голос, тот самый, что вызывает сухость в горле, боль в груди и тахикардию. Тягуче-напряжённый, такой, что перед глазами омеги невольно вырисовывается силуэт Чонгука: вот он, наверное, сидит за своим столом, делая несколько ленивых затяжек дорогой сигареты, рукава рубашки до локтя закатаны. Чонгук, Ким давно заметил, он никогда не ходит в простых вещах, если собирается куда-то выезжать или принимать гостей, пусть это даже и Юнги — человек, которому он стопроцентно доверяет. И такой подход… завлекает. Босс клана Мин, он куда более прост во всех отношениях, грубоват и, наверное, как человек, тоже неплох, раз Чимин так доверчиво к нему жался, когда они вдвоём завалились в особняк после погони. Просто… он не для Тэхёна. В нём нет этих искусных доминирующих ноток, от которых подгибаются ноги, только чистая сила и умение показать характер настоящего нигилиста.       Чонгук, он как виски.       Чем старше, тем лучше.       Стоит глотнуть — хочется больше. Прочувствовать вкус, прокатить сладкие нотки от нёба до кончика языка.       Чонгуком невозможно пресытиться.       — Чон Хосок — гениальный стратег, — говорит тем временем личный тэхёнов сорт «hennessy timeless». — Пораскинь мозгами, хён: выманивать единственного наследника клана Ким из места, где ему комфортно, не так-то просто. Тэхён не придурок: он расчётливая задница и прекрасно умеет пользоваться тем, что у него в черепной коробке, но Чимин… он эмоциональный и чувственный, а ещё всю жизнь живёт с комплексом вины, что делает его лёгкой мишенью с определёнными бонусами: если что-то приключится с Чимином, это подкосит меня как его старого… — заминка, что по сердцу ножом. — Друга. Я не прощу себе того, что не смог защитить человека, которому пообещал это сделать. Это подкосит Тэхёна и заставит наделать кучу ошибок, потому что Чимин — это самое важное в его жизни на данный момент и единственное связующее звено с прошлым. Ради него он на любое дерьмо пойдёт. Юнги при таких раскладах в моих и его собственных глазах падёт как человек, которому я доверил столь ценное, но, как я могу ощущать, хён, теперь тут есть ещё одна причина.       — Пошёл ты, — беззлобное.       — Я не понял, — и Тэхён, едва ли не ухом с робкой щелью в двери сливаясь, почему-то не удивляется, что Намджун не понимает, но искренне радуется, потому что сейчас что-то неясно не одному только этому чонгукову обалдую и не только он нуждается в определённого рода ответах.       — Юнги пахнет морем и жасмином, Намджун. Что у тебя с обонянием? — фыркает тем временем Чон, а Тэхён едва ли не воздухом давится, потому что, блять, что?! — Ты пометил его, а он пометил тебя, хён. Это о многом говорит.       — А мне и нечего скрывать, — лениво отвечает босс клана Мин. — Я люблю Чимина. Но ещё больше я люблю пытаться решать насущные проблемы, а сейчас у меня уже три борделя власти прикрыли.       — А мы выпьем за то, что ты больше не холостяк? — вежливо интересуется Намджун.       — А за то, что ты тоже, хён, мы выпьем? — мгновенно находится Юнги с ответом. — И если ты ещё хоть раз пошутишь на тему меня и Чимина, я начну шутить про ролевые игры. Знаешь, что-то вроде «капризный пациент и ответственный врач» или «пациент-долбоёб сломал себе последнюю целую конечность и поэтому любящий врач делает всё сам»… — и Тэхён почти видит, как краснеет Намджун до корней волос, а ещё думает о том, что, наверное, на месте правой руки клана Чон бы уже всёк Мин Юнги за такую дерзость, но смех Чонгука, звуки которого едва ли не петлёй шею сжимают, заставляют понять, что всё, кажется, в порядке нормы сейчас.       — Звучит как заголовки порно, — хмыкает владелец кабинета. — Хотя, кто знает, может, они уже вовсю практикуют хоум-видео, а?       — Не дай боже мне как-нибудь найти хоум-видео с участием моего подчинённого и твоего долбоёба, — миролюбиво отвечает ему мятноволосый альфа.       — Вообще-то, я и твой долбоёб!.. В смысле… Сука, хватит ржать, я не то хотел сказать и вы это знаете!       И примерно на этом моменте Тэхён делает шаг назад, а потом ещё один и ещё, потому что, очевидно, больше он ничего толкового за этот вечер не узнает — из комнаты слышится отчётливое звяканье бокалов, а материала для того, чтобы всё взвесить и осознать, действительно много, и когда он ложится в свою постель, не чувствует ни намёка на сонливость, и только лишь буравит тёмный потолок взглядом, силясь прийти к какому-то единому знаменателю в этом калейдоскопе боли и дерьма, в котором ему теперь необходимо не просто существовать, но и занять одну из доминирующих позиций, чтобы выбраться сухим из воды.       Чимина насиловали.       Чимина насиловали тогда, когда Тэхён был на пути к дому Чон и дрочил лошману-водиле за то, что докинул, сказав, что у него рот нерабочий, а уже спустя несколько минут стоял на коленях перед Чон Чонгуком и делал самый, кажется, старательный в своей жизни минет, несмотря на то, что внутри всё от боли горело.       Чимин ничего ему не сказал, но рассказал Юнги, и Юнги его не оттолкнул, а, напротив — дал ему, омеге, пометить себя в ответ. На памяти Тэхёна ни одного альфы не было, который бы, по мнению многих представителей сильного пола, позволили бы себе так унизиться. А чёрствый, расчётливый, грубый, революционно настроенный, по мнению общества, хам и подонок сделал это.       Действительно любит, значит. Значит, Чимин действительно заслужил того, чтобы быть любимым.       Значит, между ними с Чонгуком нет ничего, правда, нет — и эта мысль бьёт разрядом по хребту до самого кончика, заставляет губу закусить и захотеть сдохнуть от всепоглощающего чувства облегчения: всё это выглядит так, будто Тэхёна вовсе не психика и жизнь лучшего друга интересует, а только то, что Чимин точно не претендует на то, что Ким так отчаянно и по-чёрному хочет.       Это не так.       Ладно, это чертовски так, но не полностью, а только отчасти, потому что, в конце концов, Тэхён, наверное, тоже чего-то заслужил в этой жизни, пусть и не многого, поскольку был и является полным дерьмом, но разве так плохо — мечтать о простой человеческой любви? Нет, он за Чимина только рад, в том смысле, что теперь у того есть Юнги, чьё плечо далеко от слабого так же, как сам Ким сейчас далёк от привычной ему жизни. Чимин Юнги не заслужил, но выстрадал.       Выстрадал ли Тэхён право на то, чтобы просто помечтать о том, что вот сейчас, просто так, в три часа ночи, если верить электронным часам, откроется дверь, и на её пороге окажется Чон Чонгук? Уютный, комфортный, может быть, в одних только пижамных штанах, окинет его взглядом и скажет: «Соскучился, можно с тобой посплю»?       И, словно Вселенная сегодня решила, пожав плечами, мол, а почему бы и нет, дверь в его спальню действительно открывается в ту самую минуту и являют глазам того самого человека. Человека, что стоит, сука, в одних пижамных штанах, лениво шею разминая, смотрит в сторону чужой постели с замершим на ней телом и молчит.       На хрена пришёл, спрашивается?       — Соскучился? — решается всё же на подколку омега.       — Ага, — хрипло, с усмешкой в голосе произносит Чонгук. — Можно с тобой посплю?       Можно, конечно.       …От Чонгука, который, лёжа рядом, позволяет себе обнять его поперёк груди и прижать к своей собственной, безмерно горячей, пахнет кофе и дорогим виски.       От Чонгука, чья рука расслабленно забирается под широкую рубашку не так давно купленной им самим пижамы и лениво оглаживает чужой поджавшийся живот, веет духом спокойной силы и рассудительности.       От Чонгука, если закрыть глаза и отдаться фантазиям, может пахнуть не любовью, но привязанностью, что приправлена определённой ноткой заботы, и в этой атмосфере глубокой ночи Тэхёну в кои-то веки комфортно настолько, что, кажется, он немного растворяется в другом человеке, проваливаясь в сон почти что мгновенно.       А потому не уверен, приснился ли ему этот рассеянный, но нежный поцелуй под затылком или же нет.