Aranea Lilia. Two sides of the coin

      Чонгук практически не замечает, как начинает зависеть от Тэхёна.       Не то чтобы тот становится его пагубным пристрастием или целью жизни.       Да нет.       Просто для Чона входит в привычку несколько раз в неделю видеться с ним, проводя время за занятиями абсолютно различными.       Несмотря на то, что изначально Ким казался аристократично-далёким и возвышенным, его увлечения и вкусы оказываются Гуку весьма близкими. Начиная с музыки, имеющей достаточно широкий диапазон, и заканчивая самыми банальными вещами, такими как походы в кино и игра в приставку до утра.       Чрезмерно удивительной для Чонгука остаётся неспешность этих отношений. Уже три месяца они позволяют себе обмен объятиями и поцелуями, случайными, и не очень, прикосновениями, хотя парой себя не объявляют и незримую грань не переходят. Словно между ними есть барьер, который никак не разрушить.       Но.       Они и не пытаются.       Для Чонгука немного забавным и не менее странным является то, как они двое сосредотачиваются друг на друге и словно бы откидывают весь внешний мир. Точнее… Нет, они не забывают обо всём на свете, Гук продолжает ходить на работу, периодически тусит с друзьями и членами своей небольшой семьи (он только спустя два месяца после знакомства признался старшему, что сирота с двенадцати лет), а Тэхён всё также выступает в Аранэе (хотя Чон иногда наивно забывает, где они вообще познакомились, пусть у того до сих пор волосы как будто бы под цвет вывески, и что он сравнивал Кима с ликорисами), помимо этого только иногда общаясь с единственным своим другом (Чонгук выцыганил его имя спустя продолжительное время и знает — голос в трубке принадлежит некоему Чимину).       Но люди из их жизней фигурируют в общении только именами. Никаких знакомств. Чонгуку странно, непривычно, но без дискомфорта. С Тэхёном в принципе всё непривычно.       И, сколько бы ни проходило времени, Чонгуку так и не удаётся нормально воспринимать голос Тэхёна. Он всё ещё завораживающий, непонятный и странный.       В конечном счёте, Чонгук приходит к заключению, что главная особенность и странность этого голоса — тембр. Именно эта составляющая, которая так разительно делит голоса людей, делая каждый из них уникальным, у Тэхёна совершенно не такая, как у остальных людей. Окраска у него исключительная и не поддаётся описанию, что усиливается совершенно нестандартными остальными качествами.       Чонгук точно знает, что у Тэхёна не креативный, то есть не профессионально поставленный, тембр. Пусть тот и поёт, но в обычной жизни не заморачивается подобными вещами и говорит так, как его душа велит, это слишком хорошо видно. Путает такое чрезвычайно, не давая иной раз воспринимать спокойно.       И Чонгук до сих пор плохо распознаёт его интонации.       Но, постепенно, он практически забивает на это обстоятельство и просто наслаждается.       Наслаждается переливами, странными ударениями и совершенно невообразимой расстановкой акцентов.       Наслаждается Тэхёном.       Сегодня они выбрали необычный досуг. И дорогостоящий.       Чонгук бы себе никогда такого позволить не смог, но днём, пока они зависали на квартире младшего, Ким с лёгкостью пожал плечами и с нажимом дал понять — счёт на нём, только пусть не отнекивается.       — Это… слишком, — восхищённо произносит, разглядывая вид на город.       Конечно, он бывал уже в самой башне, но чтобы ужинать в ресторане… в ресторане, который крутится… в ресторане, откуда перспектива на весь Сеул…       — Знал, что тебе понравится, — довольно тянет Тэхён. Хотя Чонгук сам себе говорит, что это «довольно», на деле Тэхён слишком спокоен и уголки его губ едва приподняты. И это Чон считает победой, ведь старшему частенько тяжело проявлять эмоции, хотя их отсутствием ничуть не страдает.       — Гук, я последние годы не общался вообще ни с кем. Поэтому просто отвык. Понимаешь? Совсем ни с кем.       — А как же Чимин?       — Мы с ним слишком давно знакомы, поэтому это даже не считается, понимаешь?       И отчего-то ответом было совершенно искреннее «да, понимаю», хотя в жизни Чонгука подобного никогда не происходило.       — Хочешь… — начинает было Тэхён, но тут же себя одёргивает, даже физически дёргая за рукав лёгкой чёрной рубашки, которая будто бы на него сшита. — Ничего. По…том.       Снова странные паузы и ударения, но лишь улыбается им, закрываясь книжкой меню, которую через секунду звучно опускает на стол, и тут же воровато озирается, чтобы понять — слышал ли кто-то его громкое проявление эмоций через этот удар.       — Тэхён, — доверительно наклоняется и шепчет. — Тут ценник адовый. Можно я не буду ничего заказывать?       — Можно, — кивает смиренно Ким, тут же добавляя. — Надеюсь, что помнишь, где выход и подождёшь меня где-нибудь. Потому что здесь нельзя занимать стол, если кто-то из сидящих за ним не ест.       — Злой ты, — хмыкает Чон, который уже через пару минут заказывает провокационно дорогие блюда, на что Тэ и бровью не ведёт, себе заказывает ещё дороже и с удовольствием отпивает вино, принесённое только что. И пока окрашенные вином губы заставляют на них залипать, как и на юркий язык, скользящий для устранения такой неопрятности, старший абсолютно бесстыдно наслаждается взглядом на себя.       Ужин проходит практически в тишине. Они смотрят поочерёдно то в панорамные окна, то друг на друга, наслаждаются компанией и музыкальным сопровождением (Чонгук едва себя удерживает, чтобы не спросить — кто именно исполняет великолепную увертюру).       На город совсем уже опускается ночь, когда они стоят на нижней смотровой площадке. К перилам первым подошёл Тэхён, именно поэтому Чонгук оказывается сзади него. Обвивает руки вокруг талии, прижимается крепко со спины и кладёт голову тому на плечо.       — Гук… — тихо говорит Ким, вызывая ответное вопросительное мычание. — Хочешь поехать сегодня ко мне?       Младший шумно сглатывает и знает, что Тэхён не может это не заметить, они в слишком тесном контакте.       Дело только в том, что они всегда проводили время либо где-то где-то, либо у Чонгука дома. И никогда даже не касались темы дома Кима. Просто всегда так выходило, что звал к себе, а в гости напрашиваться и не думал.       Помимо этого, Чон впервые может сказать, что у Тэхёна определённо взволнованная интонация.       И это поднимает на нервы даже больше, чем само предложение, на которое видит возможным ответить только:       — Хочу.

***

      Ожидания Чонгука и существующая реальность мало чем отличаются друг от друга.       Квартира Тэхёна находится высоко — пентхаус, как-никак.       Обстановка в стиле хайтэк, но с преобладанием нетипичных для него глубоких оттенков синего (любимого цвета Гука) и всяких уютных безделушек (Гук бы никогда не мог подумать, что можно внести их так гармонично).       Очень старается не думать о том, как разительно отличается эта роскошь от его крошечной и потрёпанной квартирки, которая только и хороша-то, что расположением.       Конечно, в первую очередь младший подходит к панорамному окну и смотрит на город, поскольку невозможно не отдать должное ночной экспозиции с множеством огней и широтой обзора.       — Нравится? — тихо спрашивает Тэхён, который на этот раз сам подходит со спины и обнимает, правда чуть привставая на носочки, чтобы положить подбородок на гуково плечо (вот же вымахал).       — Нравится, — без сомнений, с последующим разворотом и смущающим, — но на тебя мне нравится смотреть больше. Ты красивее гораздо.       У Тэхёна впервые, за время их знакомства, вспыхивает румянец. Он буквально замирает в руках Гука, смотрит в глаза и чуть приоткрывает рот, но так ничего и не говорит.       Младший ликует внутри от такого вида и от интонации его молчания, всё это он празднует поцелуем — долгим, почти нетребовательным, но сводящим с ума и возбуждающим в край. Потому, когда они отрываются друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, низ живота стягивает тугим узлом и жёстким желанием большего.       — Душ слева от входа — твой, я схожу в гостевой. Спальня там, — быстро показывает на приоткрытую белую дверь с резным рисунком и успевает выскочить из объятий прежде, чем Чонгук хоть что-то спросит.       Только и остаётся, что усмехнуться и выполнять сказанное, хотя сложности с этим и испытывает — навороченная техника его по жизни не особо любит, будто бы он пришёл из средневековья, если вообще не из пещеры.       Справившись-таки со всеми изощрениями, чтобы принять душ и освежиться, Чонгук выходит из комнаты в одном полотенце, ничуть не стесняясь — гладкое молодое тело с выраженными, без перебора, мышцами позволяет чувствовать себя уверенно.       Впрочем, внезапно, хлынувшие потоком мысли немного смущают и заставляют сделать последние шаги до спальни очень медленно.       А там, за открываемой дверью, тихо разливается Анданте* пианинного концерта Моцарта (а ведь Чонгук лишь раз сказал, что любит это произведение) и, так же плавно, как и музыка, разливается мягкий цвет от диодной подсветки, проложенной аккурат над плинтусами по всему контуру помещения. Гук лишь мельком отмечает, что спальня в приятных кремово-бежевых тонах, а сразу после этой мысли в голове кроме гула ничего не остаётся.       Потому что Ким Тэхён невероятен.       У Гука не хватило бы слов, попроси его кто, описать увиденное.       Потому что, несмотря на то, что на Тэхёне лишь тонкий синий халат, он ощущает, что старший гораздо больше сейчас обнажён душой, чем телом.       В ушах шумит, и совершенно не уверен, закончилась музыка или просто он перестал её слышать. Так же как и не скажет — сколько длилась вечность его приближения к невероятному Ким Тэхёну, ничуть не собирающемуся его торопить и сидящему в совершенно расслабленной позе — с заведёнными назад руками, на которые опирается, и с закинутой, одна на другую, ногой. Он вообще неподвижен, только немигающим взглядом следит внимательно за приближающимся парнем.       А Чонгуку необходимо, требуется чрезвычайно, всё время в мире, чтобы насладиться неземной красотой, каждым элементом — начиная со светлой кожи и заканчивая самыми кончиками пальцев и ногтей.       — Ты знаешь, что нет слов, чтобы описать, насколько ты мне нравишься? Насколько мне нравится всё в тебе? — Чонгук использует самую яркую интонацию, на которую способен, чтобы выразить полноту чувств и эмоций. Он открывается, как ему кажется, равнозначно Тэхёну, и, по благодарности и улыбке в глазах, по интонации его чуть сбившегося дыхания, понимает — так оно и есть.       Ким не торопит, но руку одну поднимает, чтобы медленно и аккуратно провести по боку Чонгука.       Он явно наслаждается каждой секундой, не меньше самого Чона.       Осторожные прикосновения на грани «ничего и не было» доводят до мурашек по всему телу и до озноба, который пронзителен и добавляет ощущений.       Будто их мало.       Чонгук наклоняется и гладит Тэхёна по щеке, уже через мгновение соприкасаясь с ним губами и неровно выдыхая. Успокоиться не выходит, поэтому он старается откинуть стеснение от чуть подрагивающих пальцев, которыми толкает в плечи, чтобы уложить на спину и продолжить целовать уже лёжа (пока колени постыдно не подкосились).       Они оба не девственники, обсуждали это даже пару раз, но… Они раньше, с другими, будто вовсе и не тем занимались.       Так оно и есть.       Ведь ни один из них ранее не испытывал такую гамму эмоций по отношению к кому-либо.       Ни один из них не касался подобным образом кого-то.       Они оба считали глупостью выражение «за это мгновение можно умереть», а теперь негласно это повисает между ними.       Ласковые поцелуи очень медленно и незаметно набирают оборот. Не спешка, а логичное повышение градуса и скорости, на котором лишают друг друга ненужных кусков тканей, чтобы прижиматься уже обнажёнными, как их души, телами.       Чонгук даже не замечает, как его медленно обвивают руками и ногами, скользят по нему ладонями, словно метят его тело, хотя нет никаких травмирующих кожу моментов — ни тебе сжатий, ни царапин. Тэхён оставляет свои следы поверх, проникая в само нутро таким образом. Легко и ненавязчиво, как и большинство его необычных интонаций.       Дыхания определённо не хватает, приходится немного отстраниться, чтобы оставлять поцелуи ещё где-то, временно переставая терзать измученные лаской губы.       Тэхён улыбается и поворачивается медленно, чтобы Чонгук его отпустил и немного отодвинулся, позволяя лечь на живот и тут же приподняться на локтях, поднимая таз и глядя над плечом с довольным, легко читаемым, выражением лица.       С выражением обозначающим — я твой.       Не сдерживая тихого смеха, Чонгук наклоняется, и они целуются у Тэ над плечом, пока его бёдра чуть настойчиво оглаживают и сжимают, почти по-хозяйски, но без перебора.       — Давай… — едва слышно, но так явна просяще-разрешающая интонация.       Это подводит какую-то черту, которую Чон стирает из реальности, осторожно оглаживая пальцами и находя ими влагу, по которой легко скользнуть внутрь.       Улыбаясь довольно чужой предупредительности, мягко толкается внутрь твёрдой эрекцией, за несколько глубоких толчков заполняя. И они снова целуются, поскольку ритм неспешный и набирать темп пока что никто не спешит. Только лишь ударение отслеживается, пока наконец Тэхён не разрывает воздух, выгибаясь в спине и прижимаясь ей к широкой и сильной груди младшего, позволяя ощущать лёгкую вибрацию в своём теле и слышать отчётливо глубокий и мелодичный стон.       Это звучание идеально.       Они меняют позу не один раз, прежде чем Тэхён порывисто не усаживает Гука, облокачивая того на спинку кровати, за которую сам хватается для опоры, устраиваясь сверху и вкусно целуя его.       Плавность и мягкость уже потерялись, между ними всё больше страсти и накала, которые заставляют быть быстрее, ближе, немного грубее — Чонгук не стесняясь мнёт, гладит и сжимает упругие ягодицы, а Тэхён всё-таки немного царапает его плечи, на которые соскользнули ранее руки со спинки.       Они теряются в этом потоке движений, жадности и жажды друг до друга.       Пока наконец не издают свои финальные аккорды, сопровождающие безумный, по силе, оргазм.       Чонгуку настолько хорошо, что плохо в прямом смысле, ведь на несколько секунд отключается из-за яркости и пронзительности ощущений.       Приходит в себя он резко, чуть вздрагивая и сжимая руки на боках Тэхёна, который закрыл глаза и чуть прикрыл рот…       Зрачки Гука сужаются от леденящей волны страха, чего не замечает старший, чуть отталкивающийся от его плеч и ложащийся рядом…       Ситуация меняется за считанные секунды — Чонгук вскакивает с постели и смотрит со злобой, а Тэхён не менее быстро встаёт и скалится, ощущая угрозу от стоящего в боевой стойке.       Поскольку последние действия организма вышли инстинктивными, Ким приходит в себя и растерянно хлопает пару раз ресницами, а затем в немом жесте прикрывает рот ладонью, тихо произнося:       — Чонгук…       У младшего в ушах снова шумит кровь. Всё в нём вопит лишь об одном — убить немедленно.       Но… Но он не может противиться так полюбившейся интонации его молчания.       Он не может представить, что вырвет сердце физически так же, как ему только что выдрали его ментально, показав лишь одну маленькую деталь, потому вслух произносит как в бреду:       — Действительно, Ликорис… — а после разворачивается на месте и выходит из комнаты, быстро натягивает вещи в ванной, с силой сжимая в кармане кожаной куртки нож…       Нож, который имеет только одно предназначение, сегодня не исполненное.       … и покидает пентхаус со скоростью света.