broken stars

Феликс дожидается, пока уйдёт Чонин. Ладно, он просто нетерпеливо выталкивает младшего из квартиры, но кто ему запретит? Он имеет право, он спешит. Его ждут. Юноша судорожно приводит себя в порядок перед походом в соседнюю квартиру. Потому что там Чанбин, чёрт возьми. И они теперь встречаются. Несмотря ни на что, у юноши перед глазами взрываются фейерверки, стоит подумать, что они теперь вместе. Чанбин открывает ему дверь, стоит перед ним на пороге в растянутой футболке и спортивках, от чего Феликс на минуту тушуется, ведь сам он собирался так, словно идёт в самый дорогой ресторан. Но внимательный взгляд тёмных глаз, оставляющий горящие следы на щеках, говорит о том, что наряжался он не зря. Ему сложно скрыть довольную улыбку, потому что Со такой уютный и домашний, будто у них вместе – вся жизнь, одна на двоих. Его втаскивают за руку в квартиру без лишних приветствий. Феликс готовит старшему блины. Снова. Ради этого его позвали, что ли? Он недовольно пыхтит над плитой и чувствует, как на талии сцепляются чужие руки в замок. Юноша сглатывает, когда ухо обдает горячим дыханием, что вызывает по всему телу сладкую дрожь. – Хватит готовить, Феликс, – врывается шепотом в его ухо. – Побудь со мной. То есть как? Сначала зовёт к себе, потом заставляет готовить, а теперь просит побыть рядом. В голове не укладывается, насколько старший непостоянен. Ли оборачивается, полный негодования. И это была его самая большая ошибка. Чужие губы исследуют его лицо, покрывают мелкими поцелуями лоб, щёки, спускаются вдоль скул вниз, чтобы оставить теплый след на подбородке. Руки плавно спускаются вдоль лопаток вниз, оставляют горячие отпечатки на пояснице и тянутся к плите, выключая огонь. По кухне расплывается запах подгоревшей еды. Они открывают окно, закрывают на кухню дверь и за руку идут в гостиную. Чанбин нежен, как никогда, и это непривычно до головокружения. Они смотрят какой-то фильм, Феликс сидит у старшего на коленях и чувствует спиной, как вздымается горячая грудь Чанбина. Его руки покоятся на животе Ли, поглаживают пальцами рёбра и прижимают к себе крепко-крепко. Ликсу почти удаётся сосредоточиться на фильме в этой уютной атмосфере, где воздух искрится чувствами и золотом солнечных лучей, проникающих через окно. Почти, потому что за ухом целуют, переходя на шею. Зубы цепляют мягкую, чувствительную кожу, вызывая мурашки по спине. Руки пробираются под рубашку, оглаживают пресс, цепляют пояс грубых джинсов и обманчиво поддевают резинку белья. У Феликса спирает дыхание, он ладонями зарывается в волосы цвета смолы и притягивает ближе, заставляя губами впиваться в самые незащищённые места. Тихий стон он скрыть даже не пытается. Грубая Чанбинова ладонь справляется с застёжкой его штанов, пока вторая накрепко прижимает к сильному телу. Феликс практически лежит на старшем, хватаясь пальцами за колени чужих разведенных ног – чтобы удобнее. Чанбин сжимает ладонью его член у основания, и младший со стыдом понимает, что уже давно возбуждён. Над ухом слышится смешок, а на его кончике легонько сжимаются зубы, заставляя юношу выгибаться в пояснице и мычать, прося ещё. Чанбин целует висок, лижет за ухом и спускается по шее вниз, впиваясь зубами в плечо. В голове проносятся воспоминания с того самого вечера, в котором предал самый дорогой человек, но чужие ладони пусть и грубые, но гладят мягко, нежно. Рукой Со делает первое движение вдоль возбуждения Ликса. Осторожно, словно на пробу. Услышав, как сбивается дыхание у младшего, он смелеет. Движения становятся быстрыми, смазанными, но через одежду совсем не то. Феликс скулит, показывая своё желание, но старший, словно издеваясь, неспешно расстёгивает его рубашку и замедляет движения ладонью. – Чанбин, хватит уже издеваться, пожалуйста, – шепчет Ли на выдохе и чувствует, что старший убирает руки совсем. – Тогда хорошо попроси, – усмехается юноша и поворачивает Феликса лицом к себе. Младший сразу же оставляет на его губах влажный поцелуй. Грубая ладонь зарывается в его волосы, хватает за загривок и отстраняет от себя. Ликс недовольно рычит, но у Чанбина в глазах что-то искрится, плещется где-то на дне вместе с животным желанием. И Феликс будет дураком, если это что-то не попробует, не узнает. – Ты неправильно просишь, – раздаётся над ухом, и на плечи ложатся тяжёлые руки, надавливая в немом приказе спуститься. Феликс понимает без слов, принимая правила игры. Радует, что старший в спортивках, потому что дрожащие руки бы точно не справились с застёжкой. Он быстро стаскивает штаны Чанбина вместе с бельём и шумно сглатывает, когда чужое возбуждение оказывается прямо перед ним. Он неуверенно поднимает взгляд и видит лишь подбадривающую улыбку. Пальцы перебирают его волосы, оттягивают прядки, нетерпеливо зарываются в шелковистую шевелюру. Феликс обводит головку языком, ладонью обхватывает член старшего у самого основания, мягко двигает вдоль ствола, пока губы вбирают плоть Чанбина в рот, словно в самый сладкий плен. Юноша ласкает его возбуждение, языком играет с чувствительной уздечкой, пока вбирает глубже и пальцами растирает по стволу собственную слюну. С каждым мгновением ритм ускоряется, он вбирает глубже, и головка больно проскальзывает ему в горло, от чего из глаз невольно брызгают слёзы. Феликс чувствует, что старший почти готов кончить, но его за волосы оттягивают назад, и за ним тянется тонкая ниточка слюны. Глаза напротив затуманены совершенно и темнеют от болезненного возбуждения. Чанбин впивается в его губы грубым поцелуем, сминает, напирает и параллельно стягивает с младшего вещи, не теряя времени ни минуты. Феликс перед ним без одежды, крепкая спина изгибается в пояснице, под смуглой кожей перекатываются мышцы. Юноша проводит по слегка влажному позвоночнику, собирая пальцами крошечные капельки пота, склоняется над парнем и целует шею там, где начинается кромка волос, отдающих рыжим. Поцелуями вдоль позвоночника, пока пальцы, уже смазанные лубрикантом, разрабатывают самое сокровенное место. И все движения, поцелуи и прикосновения его ложатся на чужое тело невесомо, мягко и легко, словно под ним хрусталь, готовый вот-вот разойтись мелкими трещинами. Он входит медленно, миллиметр за миллиметром, чтобы прочувствовать всю узость и податливость младшего. Тот скулит тихо, прижимается спиной к его влажной груди и кусает губы, не в состоянии говорить. Его личное возбуждение смазанными движениями скользит по испачканным смазкой простыням. – Феликс, – шепчет ему на ухо Чанбин, когда младший уже привыкает к его движениям. – Феликс, Феликс, – тут же продолжает он, не дожидаясь ответа. Словно в лихорадке. Он двигается размашисто, медленно и входит сразу на всю, заставляя младшего испытывать десятки эмоций сразу. Под зажмуренными веками сыплются искры, когда Чанбин набирает темп быстрый до боли и сразу же попадает на точку нервов. Удовольствие мешается с болью, жаром; он прогибается в спине, позволяя старшему просунуть под него руку, сжимать его ноющий член в руке, размазывать смазку по стволу в такт собственным движениям. – Я люблю тебя, Феликс, – снова шепчет Чанбин ему в загривок, и Ликс кончается весь, изливаясь старшему в руку. Со делает ещё десяток смазанных, резких движений, а затем кончает ему на спину, укладываясь после рядом с ним. Феликс дышит через раз, но как-то находит силы выдавить из себя: – Я тоже тебя люблю, Чанбин. А потом он проваливается в тревожную, но тягучую дрёму, совсем обессилев. Чанбину остаётся лишь улыбаться, глядя на младшего сквозь полуопущенные веки. А через день вся школа будет гудеть о том, что Феликс ложится под каждого встречного.