broken stars

Early winters – Count me in

Кто-то плескает чернила на небо и посыпает сверху серебряной пылью. Минхо улыбается, мечтательно вглядываясь в созвездия. Глаза слепит от обилия ярких блёсток, но он щурится, продолжая смотреть. Его мечты улетают в ночь вместе с теплом, выходящим из открытого окна. Алый бархат тяжёлых штор ложится на плечи, пригвождая к полу. Джисон тянет краешки губ вверх, глядя на старшего. – Мой господин, – срывающимся голосом вылетает из его уст. Весь он ломается. Луна оставляет отпечатками отблески на стенах, лезет внутрь комнаты белым сиянием. Туда, где один только Минхо: вдыхает глубоко, считая звезду за звездой, и мечтает о небе, да блестящем мареве звёздной пыли. Джисон садится рядом на подоконник. Его тень исчезает на свету. Он гладит пальцами волосы господина, перебирает мягкие пряди и вспоминает. На прикроватном столике пылится толстый талмуд, посвященный науке о небе. Мечты юного властителя не покидают комнату. Слуга помнит, как добрый десяток лет назад сам читал заумные предложения из книги специально для Минхо. Его глаза сияли ярче тех самых звёзд, к которым ему всю жизнь хочется дотянуться. Джисон вспоминает, как пятнадцать лет назад впервые встретил озорного мальца, полного надежд на будущее и любви к миру. Вспоминает каждый день, проведённый с будущим правителем. Каждый час, наполненный теплом и детской привязанностью господина. Как бы он отреагировал на своего слугу сейчас? Хан лишь грустно усмехается, когда пальцы проходят сквозь плечи Минхо прозрачной дымкой. Он никогда не заметит того, кто всегда рядом. С первого дня. И даже после того, как отсчёт его лет закончился, навсегда останавливаясь на отметке двадцати одного. Снежная крошка осыпается на лицо Минхо, от чего он смешно морщит нос и стирает длинными пальцами талые капли со щёк. Зимняя ночь отдаёт небу сиреневые отблески мягкого снежного покрывала, вокруг становится светло, словно днём. Луна прячется за серым облаком, а затем снова показывается и прокладывает себе дорогу по белому покрову прямо к стенам особняка – точно хочет внутрь, где тепло и в воздухе призрачными каплями оседают мечты. Джисон отсчитывает минуты, секунды и мгновения. У него есть желание поверить в рождественское чудо – осталось всего несколько секунд до полуночи. Чудо случается, когда юный господин вздрагивает и выпрямляется, словно хочет из окна – сразу в небо. Слуга переводит взгляд за пределы комнаты и не может сдержать счастливой улыбки. Когда он в последний раз чувствовал? Только когда находился рядом с Минхо и всей своей сущностью впитывал его эмоции. На угольном небе яркими всплесками звездопад осыпается к земле. В глазах хозяина далёкие звёзды отражаются серебряной пылью, завораживают и заставляют смотреть внимательнее. Хан улыбается и закрывает глаза – чтобы наверняка. В мыслях у него глупые мечты, которым не суждено сбыться, но он не может прекратить. Сколько бы лет не прошло, он будет продолжать верить в чудо. Где-то в гостиной часы бьют полночь. Громко и беспощадно начинают отсчёт следующего дня. Слуга выдыхает еле слышно, возвращаясь к своему занятию. Пальцы еле касаются чужой спины, и хозяин от чего-то напрягается. Джисон – следом за ним. Минхо разворачивается медленно, впиваясь взглядом прямо в хановы глаза. На секунду слуга чувствует дрожь старшего пальцами и ужасается. Ладонь обжигает теплом тела, юноша в панике отстраняется и падает с подоконника, потянув за собой тяжёлые шторы. Те не выдерживают и падают на Хана вместе с позолоченным карнизом. Хозяин всё так же продолжает смотреть во все глаза, словно не верит. Он медленно сползает со своего места и присаживается рядом с Джисоном на колени. Ладонями он отодвигает алую ткань, что накрыла ночного гостя с головой. Ладони Ли дрожат, когда он смотрит в чужое лицо. Слишком знакомое, чтобы быть настоящим. Джисон чувствует боль. Ему так неуютно, необычно и непривычно, что он сосредотачивается только на пульсирующем, горячем ощущении. Он неохотно поднимает глаза и сталкивается с пытливым взглядом. Неровная улыбка сама собой наползает на лицо. – Кто... – Минхо обрывает себя на полуслове, хватает руку бывшего слуги и осматривает со всей внимательностью. На тыльной стороне ладони неровной полосой красуется царапина, появившаяся от падения тяжёлого карниза. Хан защищался как только мог. Что же не так? Как долго Минхо не видел чужой крови, что так удивляется? Чужой... чёрной крови? – Что ты такое? – надрывно шепчет будущий правитель, выпуская из своих рук чужую, словно обжёгся. Джисон не находит, что ответить. Ему бы самому знать. Голова опускается, за светлыми прядями волос он прячет полные грусти глаза. Лишь бы Минхо не заметил, как он на него смотрит, как кусает от боли губы. Спустя десять лет полного отсутствия чувств на него наваливаются все разом. Больно где-то внутри, в подкорке, куда не забраться извне. В груди пульсирует огнём, жжется и неумолимо тянет к человеку рядом. Вот тот, кто ему нужен, но Хан никогда не признается, ведь страх не даёт покоя. – Хан-и? – на выдохе шепчет Ли, словно не уверен в собственных словах. – Это правда ты? – Я, господин, – горькая усмешка неровным мазком ложится на белёсое лицо. – Совсем не изменился. И пальцами – на плечи. Ощупывает теплеющую кожу, слишком чувствительную к прикосновениям. По телу разрядами расплываются мурашки, превращаясь в озноб. Хана всего колотит от того, что слишком много всего. Он не выдерживает. – Это точно ты? Не обманываешь? – цепляется в плечи пальцами, словно хочет оставить синеющие метки. Это принадлежит ему. Это. Не. Человек. – Я никогда вас не обманывал, – но в голосе притворное спокойствие, Джисон заглушает бушующий ураган в душе изо всех сил. – Тогда скажи мне, Хан-и. Наша первая встреча, ты помнишь? Сколько мне было? – Вам было семь, господин. А я за неделю до этого встретил свои шестнадцать. Глаза Минхо начинают сиять. – Как ты покинул меня? – и делает усилие над собой, подавляя дрожь в голосе. Джисон, улыбаясь, распахивает полы свободной рубахи. Наследник в бессилии опадает перед ним на колени. Пальцами – на кожу. Уродливый шрам, грубым росчерком пересекающий его живот, словно горит от прикосновения слишком нежных пальцев. Минхо еле касаясь водит по зарубцевавшимся краям, изучает все неровности и уродства, покрывшие мягкую кожу. Хан стыдливо запахивает одежду обратно. – Пожалуйста, – надломленным голосом отзывается он, – не смотрите. Это уродливо. – Ты никогда не был уродливым, Хан-и. Никогда. "Никогда" эхом растворяется у высокого потолка. – Звёзды падали. Что вы загадали? – Вернуть твою. Минхо улыбается на удивлённый взгляд слуги, мягко берёт за руку и выводит в центр просторной спальни. Тёмные стены от чего-то не давят, наоборот – словно наполняют комнату воздухом. Господин ведёт его в беззвучном танце, кружится в ритме, отдающемся в голове. И на ухо шепотом считает: "Раз, два, три", позволяя ему расслабиться и быть ведомым в медленном вальсе. – Помнишь, как говорил мне одну вещь, когда я был младше? О звёздах. – Вам всегда были они интересны, господин. Я рассказывал вам много историй, так о какой же вы говорите сейчас? Минхо улыбается и ладонями гладит Джисона вдоль лопаток, оставляя горящие от тепла следы. – Когда человек умирает, то превращается в звезду, Хан-и, – взгляд его вдруг становится таким тоскливым, полным искренней тревоги и страдания, что хочется обнять его до хруста костей, и сказать, что всё в порядке. – Так вот, что именно вы загадали, – Хан прикрывает глаза и выдыхает, а в душе его поднимается непонятное ликование. – Да, Хан-и. Я всегда думал о тебе. Как я могу смириться с тем, что самый близкий мне человек, тот, на кого я равнялся, превратился в пыль? Знаешь, каково мне было тогда смотреть, как твой прах развевают над долиной? Видеть, как он смешивается с пеплом чужих людей и про себя кричать от бессилия? – Минхо останавливается, обхватывает чужие хрупкие плечи и утыкается в хановы ключицы. Кожей юноша чувствует горячие слёзы. – С тех пор я стал все вечера проводить у распахнутого окна. Пересчитывал все звёзды, надеясь в один день насчитать одну лишнюю. Джисон сглатывает, в нерешительности кладя ладони на дрожащую спину. Повелитель кажется таким невесомым, слабым, что Хан боится его сломать, пусть даже живой из них только один. Сил не хватит. – Я всё это знаю, господин, – признаётся юноша, не давая Минхо отстраниться. – И знаю, что пересчёт вам не помог, правда же? Ли поднимает голову, и глаза его расширяются от безмолвных вопросов. Откуда Джисон знает? – Не удивляйтесь так. Вы не видели лишних звёзд, и я могу вам объяснить причину, – мягко улыбается юноша, успокаивая старшего. – Я всегда был рядом, господин. С того самого дня, как мы впервые встретились, и даже тогда, когда вы больше не смогли меня видеть. Но я всегда был здесь, видел, как вы взрослеете и набираетесь мужества. И ваши слёзы – тоже видел. Ведь иногда сила становится самой большой человеческой слабостью. Минхо поднимает голову и ладонями стирает мокрые дорожки со щёк. Он будущий король, у него нет права на эмоции. – Хан-и, – хриплым голосом выдаёт юноша и обхватывает чужое лицо ладонями. – Господин? – Минхо. Ты больше не мой слуга, – качает головой наследник. – И никогда им не был. Ты мой друг. Мой пример для подражания. Юноша замолкает резко, словно глотает остаток слов. Джисон шумно дышит, не в силах подобрать правильных предложений. На коже зудят старые раны, давно ставшие уродливыми шрамами. Господин гладит его по волосам, успокаивая. – Пускай ты лишь моё видение, но даже так ты приедаёшь мне сил, – улыбается Минхо в попытке донести до друга самое важное. Хочется верить в самые глупые чудеса, но возраст не тот, да статус не позволяет. Он будущий король, опора своего народа, несокрушимый лидер и властитель его подчинённых, у которого нет права мечтать для себя. Только здесь, за закрытой дверью в полном одиночестве, он может дать себе волю, пусть и ненадолго. – Я не видение, – отзывается Джисон, но в голосе его нет ни капли обиды. Лишь желание помочь. Минхо тащит его за собой в кровать – время позднее. Хочется поговорить, но отсиживать себе ноги на неудобных стульях не хочется. Они сидят друг напротив друга, подтянув под себя ноги, и не могут прекратить улыбаться, радуясь удивительной встрече. Добрую часть ночи они проводят в воспоминаниях. Минхо смеётся над тем, как когда-то давно Джисон учил его танцевать, и как он сам сопротивлялся, считая это слишком постыдным занятием. Хан перечитывает старые книги, знакомые ему ещё с давних времён, вслух зачитывает для господина самые поразительные строки, слушает чужие звенящие слова. Минхо застаёт его врасплох осознанием того, что теперь он старше Хана, и юноша от этого в шутку злится. Ли хотел бы, чтобы так – до конца. Чужое присутствие даже спустя столько лет слишком родное, близкое. Минхо хотел бы продолжать равняться на старого друга, что сейчас необъяснимым образом сидит напротив. Хотел бы, чтобы их дружба той самой трепещущей нитью продолжила существовать и дальше. Хотел бы слишком многого. Они позволяют себе уснуть под утро на нерасстеленной постели. Джисон в бессилии комкает пальцами толстое покрывало, не привыкший ко сну и ночным видениям. Минхо впервые засыпает спокойным сном, в котором нет ни капли тревоги и мыслей. Чужое тепло рядом греет сильнее растопленного камина этажом ниже. Утро встречает юного господина холодом раскрытых окон и остывающей постелью рядом. Он садится на мятом покрывале, в непонятках осматриваясь по сторонам. Ноги мёрзнут от гуляющего у пола сквозняка, а Хана рядом как не бывало. Минхо хотел бы скинуть всё на ночные видения, но чужие тёплые руки и успокаивающие слова в сознании остаются слишком реальными. Юноша встаёт босыми ступнями на дощатый пол, встряхивает плечами и молча ступает к распахнутому настежь окну. Замковый двор слепит его снежным покрывалом, отражающим лучи утреннего солнца. Он прикрывает окно, стёкла которого сразу же покрываются мутным конденсатом, скрывая от него картину извне. Поправляя свободную рубашку, он ступает обратно к кровати. Время раннее. Книга на прикроватном столике покрылась тонким слоем пыли, словно её всё так же никто не брал в руки на протяжении нескольких лет. Словно старый друг не изламывал в ночи краешки страниц, читая своему господину вслух. Тишина в комнате звенит напряжением. Минхо зарывается пальцами в волосы, боясь того, что начал сходить с ума. Джисон смотрит на своего господина глазами, полными ужаса. На опущенные плечи, отчаяние в глазах, потерянное выражение лица. Видел бы Хан сейчас себя – осознал бы, что сам не лучше. Прикосновения к Минхо снова ничего не дают – пальцы проскальзывают сквозь, не способные оставить на коже теплый след. Ему бы хотелось утешить, объяснить, но как он может пояснить то, чего не знает сам? Неужели желания держатся только под покровом ночи и исчезают с рассветом? Джисон не знает. Всё, чего он хотел бы – вернуться в ночь, поговорить подольше, ощутить настоящее тепло. Но реальность больно ставит его на место. Минхо не знает, сколько длится это болезненное отчаяние. Не знает, сколько пытается убедить себя в том, что всё произошедшее – лишь сон, порождение его фантазии. Всё, что он знает и понимает – боль от утраты не притупляется по исчерпанию лет, лишь становится сильнее. Он вдыхает поглубже, чтобы помочь себе справиться с мыслями. Подтягивает под себя замёрзшие ноги, взглядом отчаянно упирается в окно. "Моим Желанием Было" Минхо протирает глаза, чтобы осознать реальность происходящего. Прямо на его глазах на влажном и мутном окне появляются слова, написанные чьей-то невидимой рукой. Минхо встаёт, чтобы подойти к окну быстрым шагом. На нём продолжают появляться слова. "Моим желанием было исполнить вашу мечту" Минхо улыбается, не чувствуя горячих слёз, омывающих его щёки. Осознание того, что всё было по-настоящему, накатывает волной и с силой приводит его в чувство. Пусть он не почувствует чужих крепких объятий на своих плечах, он будет знать, что самый дорогой ему человек всё ещё рядом. И он ничего не потерял, не рассказав ночью самого главного. Теперь он знает: время ещё есть.