broken stars

Besomorph feat. Neoni – Origin

Мы были слишком юными. В жилах гуляла горячая кровь, мешаясь с адреналином и каплями алкоголя. Мы спешили жить, примеряя на себя образы взрослых. И эти образы придавили нас к земле весом привязанной к ним ответственности. Мы хотели всего: побольше и побыстрее, без лишних затрат и без проблем. Нас предупреждали, но мы не слушали, считая, что лучше знаем, что именно нам нужно. Но никто не сказал нам, что будет так сложно. Никто не сообщил нам о последствиях. И, наверное, так нам и надо. Я смотрю на Чана через зеркало. Он по обыкновению подходит со спины, пальцами бежит по плечам, гладит шею и целует прямо под кромкой волос. По коже пробегают мурашки. И, возможно, так будет каждый раз ещё много-много лет, потому что, даже привыкнув к этому движению, по коже всё равно пролетают искры от каждого его прикосновения. Он смотрит мне прямо в глаза, когда оттягивает ворот футболки и зубами цепляет кожу на плече, зацеловывает укусы, проводит сверху языком. И от его прямого взгляда у меня даже пальцы на ногах поджимаются, а по животу расплывается тепло и скручивается комом в самом низу. Пожалуйста, прекрати. Не целуй меня так. В ванной тесно, и этот зрительный контакт скрадывает ещё больше пространства. И места, кажется, становится ещё меньше, потому что он жмется ко мне со спины, обхватывая одной рукой поперек живота, утыкается носом мне в затылок и глубоко вдыхает. Приходится вцепиться пальцами в край раковины, потому что понимаю: ноги вот-вот подкосятся. Он держит меня слишком крепко, чтобы позволить упасть, но, чувствую, даже это не спасет. Потому что я уже давно лечу в бездну. И ты падаешь вместе со мной. – Джин-и, – Чан буквально мурлычет прямо в затылок, пальцами царапая живот сквозь тонкую ткань футболки, – пойдём в спальню? И мы идём. И проводим лучший день в своей жизни. Я смотрю на Чана, когда он лежит в постели, а по его лицу гуляют солнечные лучи. Он прикрывает рукой глаза и жмурится от света, а на его лице появляется довольная улыбка. Глядя на него, я не могу улыбаться в ответ. И вот совсем скоро мы оба лежим и смеётся, как дураки. Но мы смеёмся, чтобы не плакать. Всё заканчивается, но мы навсегда останемся собой. Чан говорит о своих планах на будущее. О том, что он всё ещё мечтает заняться журналистикой, о его мыслях обо всем произошедшем, о его мыслях о том, что ещё произойдет. Я смотрю на него, и мне вдруг становится грустно. Я вижу его мечтательную улыбку и искры в глазах, как он жестикулирует рукой, вторую закинув себе под голову. И будто вижу его впервые. Это, возможно, нормально – ловить надежду за хвост, когда она ускользает от тебя с молниеносной скоростью. И ждать, что всё будет как прежде. Я видел тебя, когда ты улыбался и сгибался пополам от смеха, когда плакал и был не настроен на любую беседу, видел тебя в депрессии и в приступах гнева. Я видел, как ты прятался от самого себя и не хотел показывать шрамы, оставленные тебе прошлым. Видел тебя, когда у тебя на голове (и внутри неё) царил полнейший бардак. Видел, как ты светишься изнутри, занимаясь любимым делом. И каждый раз ты был прекрасен. А сейчас я вижу тебя нового. И мечтаю однажды увидеть тебя таким, каким никогда прежде не видел. – Хотелось бы, чтобы когда-то ты увидел себя таким же, каким я вижу тебя, – почему-то улыбка сама наползает на лицо, когда ты берешь меня за руку, переплетая наши пальцы. – Мне бы хотелось того же. Мы были молодыми, охочими до развлечений, полные амбиций и желания расти вверх. Мы встретились ещё в школьные времена. Тогда я ещё был бунтарем, музыкантом с ветром в голове. Я замечал его взгляды на концертах, замечал его попытки сфотографировать украдкой, и смеялся про себя. Тогда я его заметил, потому что он выделялся из толпы. Чан был цельным, уже сформированным, четко знал, чего хочет и без остановки двигался к своей цели. Мы познакомились слишком быстро, сблизились молниеносно, и я даже не заметил, как мы стали жить вместе. Нас сожрал быт. Разногласия поглотили нас с потрохами, не оставив ни крошки. Я всегда видел восхищение в глазах Чана, но абсолютно так же знал, что любви в них нет ни капли. Я любил его и люблю сейчас, но всё, что он мог сделать для меня – стать самым близким человеком, впрочем, не способным полюбить меня в ответ. Мы приготовили лучший ужин в нашей жизни. На прошлой неделе у нас была пятая годовщина отношений, на которую я подарил Чану парфюм, от которого сам схожу с ума. Вечером, когда мы при параде сидели за столом, от него одурманивающе пахло тем самым, моим любимым, ароматом. Мы провели вечер только вдвоём. И всё просто замечательно, если не считать его собранных вещей, уже стоящих в коридоре и ждущих, когда Чан уедет домой. Мы разошлись мирно, зная, что вместе не достигнем своих целей. Мы остались друзьями, вместо того, чтобы порвать, как враги. И лучше уж второе, чем знать, что "как друзья" мы с ним никогда не встретимся. Утром он уезжает, оставляя меня в пустой квартире. И, кажется, вместе со своими вещами он увозит и весь дом, потому что без него это место становится совсем пустым. Потому что он и был моим домом. Возможно, спустя много времени, в сердце прекратит скрести, оно перестанет так больно биться о грудную клетку, а слезы больше не будут душить, застревая в горле. Интересно, если мы встретимся когда-то, ускорится ли мой пульс? Может, планета прекратит вращаться или земля поменяется местами с небом? Этого я не знаю. Одно я знаю точно: время продолжает свой бег. Мы в нем останемся собой. Пусть и одинокими, разбитыми и делающими вид, что ничего не случилось. Но боль пройдет, раны затянутся, а мы будем теми же: без масок, знающие друг друга слишком хорошо, но делающие вид, что впервые друг друга видим. И если такое произойдет – пожалуйста, увидь себя таким, каким я видел тебя всегда. Любимым и прекрасным.