broken stars

Приветствую тебя, странник. Коль не бывал ещё в наших краях – не советую сюда даже входить, если жизнь дорога. Тьфу ты. Сплёвываю мерзостный комок прямо на пол, и крохотный бот-уборщик сразу же подползает ближе, вбирая в себя грязь. Всюду стерильная чистота, и от неё выть да лезть на стенку хочется. Речь в голове как-то не идёт – ну кто в наше время так станет встречать новоприбывших? Разве что кто-то только что вылезший из криокамеры. Прямиком из века этак девятнадцатого. Но мы не в девятнадцатом, а говорить как мудрец, живший пятьсот лет назад, я не особо хочу. Толку распинаться перед кучкой недоумков, прибывших на верную смерть? Поправляю рукой подолы мантии, чтобы не мешалась и не затрудняла ходьбу. Ремни на штанах плотно прилегают к ткани, но идеально вмещают за собой тончайшие лезвия нового оружия – очередной эксперимент, который нам ещё предстоит на себе опробовать. Надоело быть лабораторной крысой, но хочешь жить – умей вертеться или прогибаться. Тем, кому повезло меньше, обычно приходится выбирать второе. Стена, обшитая черными стальными листами, беззвучно отъезжает в сторону, впуская меня внутрь белой комнаты. После темноты коридоров привыкать к яркому освещению сложно, но я лишь перевожу защитные очки в затемнённый режим одним движением руки. Стоит показать этим ребятам, кто тут на самом деле руководит. Их трое. Все стоят по стойке смирно под цепким наблюдением охранных ботов. Ни один не шелохнется – видно, уже испытали на себе их разряды за непослушание. Остаётся лишь почесать в затылке. Что я могу им сказать? Начать с радушного приветствия, напутствий или предостережений? Может, сразу посоветовать им бежать отсюда, что есть мочи, драпать через пустыню, покуда не упадут без сил? Зато целее останутся. Уж я-то знаю. Привыкнув к освещению, наконец, могу их рассмотреть. Все как один в черном, как и все мы тут. У крайнего справа длинным мазком через всё лицо рисуется светлый, тонкий шрам. И думать о том, откуда он его получил, мне не хочется. Такова уж наша реальность, в которой на передышку у тебя ровно мгновения, прежде чем ты снова очутишься выброшенным на поле боя, с которого выбраться живым удаётся лишь единицам. Ты либо сильнейший, либо самый удачливый. Неоновый бейдж на груди парня отсвечивает сиреневым "Чанбин". Я осматриваю его всего: от чёрных, как смола, волос, вдоль узкого подбородка, подтянутого тела, вплоть до черных ботинок, где – знаю точно, – в подошву вшиты свинцовые пластины. Как и у меня. Парень слева нервным движением поправляет пряди выбеленных волос. На лице у него что-то непонятное. Веснушки? Я не уверен. Он тоже крепкий, но намного тоньше того черноволосого. Рассматривать его не так интересно, так что я сразу же перевожу взгляд на последнего. – Вы откуда? – вместо приветствий додумываюсь, наконец, подать голос. И парень посередине поднимает на меня взгляд, словно только что заметил моё присутствие. – Из шестого, – отзывается он, заглядывая мне в глаза. Я упрямо смотрю в ответ, но содрогаюсь. Мёртвый. Совершенно мёртвый. Качаю головой, стараясь не заглядывать в пустой, плавающий взгляд центрального. Волосы у него странные. Некогда пепельный оттенок вымывается блондинистыми разводами, сливаясь с кожей. Он словно мимикрирует под окружающую его комнату, кожей и всем остальным сливаясь с белыми стенами. От его выражения лица у меня по коже пробегают мурашки. Никогда ещё у меня такого не было. Такого, чтобы я смотрел на будущего подчинённого и сразу видел в нём живого мертвеца. Они мне уже не нравятся. – Слыхал, что у вас там случилось. Вы единственные? – преувеличенно непринуждённо продолжаю их осматривать, чтобы не выдать свой интерес с потрохами. О бомбёжке в шестом районе слышал, наверное, каждый. О них не шепчутся, наверное, разве что уличные коты. И то лишь потому что голосовых надстроек у них нет. – Да. Последние. Нас было четверо, но последний в дороге не выдержал. – Соболезную, – вырывается у меня совершенно искренне. Потому что насмотрелся я за свою короткую жизнь разного, но смерть близкого товарища навсегда станет самым болезненным, что можно себе представить. Бледнолицый лишь кивает. У него и того веснушчатого бейджи с именами на латинице. Хорошо, что я изучал древние языки. Но непривычно. Давно у нас не было беглецов из других племён. Но мы принимаем всех, кто ни попадётся. Мы люди добрые и великодушные. Если от чужестранцев есть польза, конечно же. Эти странные парни между собой пересматриваются, словно посылая друг другу какие-то телепатические сигналы. Мало ли, может протестировали на себе последние новинки. Я бы не рискнул. Не успеваю я раскрыть рот, чтобы оповестить о ближайшем экскурсе по нашим баракам, как громкоговорители начинают шипеть и плеваться словами: "Внимание всем подразделениям! Испытания начнутся через десять минут. Повторяю: испытания через десять минут. Всем испытуемым подготовиться и ждать на полигоне. Испытуемый Хван Хёнджин, приказ подойти к командиру в индивидуальном порядке". Динамики замолкают, и после их громогласного эха кажется, что всё вокруг погружается в безэховую камеру. Я поворачиваюсь к новеньким и авторитетно, подавляя нарастающее возбуждение, объявляю: – Чанбин, Крис, Феликс, прошу за мной. Готовьтесь увидеть лучшее шоу в вашей жизни. Чтобы обойти лабиринты коридоров и дойти до полигона, нам понадобилось целых три минуты. Будь у меня возможность проходить сквозь стены, мы бы были там уже спустя несколько секунд. Любит же верхушка всё усложнять. По пути я забесплатно побыл для них гидом: то рукой укажу, где душевые, то нагоню страху рассказами о несчастных случаях, проходя мимо тренировочного зала. Мы выбираемся наружу как раз в тот момент, когда мимо проходит Хван и мельком здоровается с нами. Ободряюще ему улыбаюсь. Ещё бы: лучше него пилота у нас не найдётся. Он в воздухе как в своей стихии. Даром что в небе был рождён. Я мысленно держу за него кулаки, хотя прекрасно знаю, что уж он-то не подведёт – покажет первоклассное выступление. Я в него верю, как в себя, а потому расслабляюсь почти сразу же, но всё равно наблюдаю за этими тремя. Что-то в них есть подозрительное. И этот Крис... Не знаю, чем объяснить своё недоверие к этому парню, но отчётливое чувство, что я его знаю, не даёт мне покоя. Хван выходит на площадку первым, срывая у толпы таких же, как мы, ликующие крики. Сотни голосов разрываются радостью, разнося её над нашими головами. Ему вручают шлем, и он надевает его со всей присущей ему грацией. Краем глаза замечаю, как у новых ребят перехватывает дыхание даже от такого движения. Еле сдерживаю себя, чтобы не засмеяться над из удивлёнными лицами. Это они ещё не видели, какие он петли выделывает. Наконец, полностью экипировавшись в форму, покрытую титановым напылением, он подходит к Шинигами. Так мы прозвали наших боевых малышек, в которых нам приходится находиться большую часть времени в бою. Нам показалось, что название довольно плавно и символично вписалось в их предназначение: боги смерти, несущие кару тем, кого ловят снаружи. И конечно же, тем, кто находится внутри. И им – в первую очередь. Но это потом. Думаю, новенькие, и сами знают о том, как сложно управлять этими штуковинами. Нужно будет уточнить у них, какие названия давали машинам в их районе. Полностью отдающие матовым блеском истребители созданы специально под каждого из нас. Светящиеся синим воздушные "карманы" смотрятся очень даже неплохо. Мне нравится. Обтекаемой формы, сверхскоростные и мегаудобные. Интерфейс подстраивается под хозяина, но тут главное не прогадать и не дать машине взять над тобой верх. Ты – главный. Даже отсюда, с расстояния в сотню метров, вижу, как дрожит Хёнджин. Ему страшно, я знаю. Эти безумцы сотворили какую-то новую малышку, испытать которую на себе впервые придётся именно нашему Хвану. Первые полёты обычно не самые приятные, и оттого самые опасные. Всей многослойной толпой мы молимся за него несуществующим богам, оставившим нас много сотен лет назад умирать прямо тут, посреди пустыни. Солнце жарит над нашими головами, пробиваясь сквозь защитный слой электрощита. Ему можно, пока оно не начнёт плавить всё, что может. И начинает оно обычно с нас, людей. Встряхиваю головой, пытаясь не думать о плохом. Наблюдаю за новичками, за из раскрытыми от восхищения ртами, и вдруг понимаю, что они – из передовых. Это объясняет и их изуродованные шрамами тела, и мертвые глаза. Как же я, кретин, раньше не додумался? Но сейчас не время. Время для шоу. Хёнджин садится в кресло пилота, и за прозрачной плоской пластиной, защищающей лицо, видна его кривая натянутая улыбка. За ним, словно пасть монстра, захлопывается железный люк Шинигами. Он взлетает осторожно, широкими кругами набирая высоту и скорость. Уже спустя несколько минут он разгоняет малышку до умопомрачительной скорости – поддалась, детка, ему удалось! Толпа вокруг ликует, встречая усовершенствованную модель. Я глотаю радость, краем глаза наблюдая за лицами новичков. То ли ещё увидят! Поворачиваюсь обратно и взглядом цепляюсь за младшего в нашем отряде, Чонина. Он смотрит на небо широко раскрытыми глазами. Я улыбаюсь про себя и думаю, что сейчас стакан с протеиновым напитком у него выпадет из рук. Бывает так, будто ты словно видишь это наяву, понимая, что сейчас произойдёт. Уже не сдерживаю усмешку, когда вижу, как он роняет стакан на пол. Но через мгновение мне уже не до смеха: глаза его раскрываются ещё шире, и в них я вижу нарастающий ужас. У него всегда чуйка какая-то была, так что если он что-то заподозрил, значит сейчас что-то будет. Немедленно перевожу взгляд с него на выписывающего пируэты в небе Шинигами с Хёнджином на борту. Теперь и я это чувствую: растущее изнутри волнение. Нет-нет. Слышится низкий гул, и радостный шум толпы прекращается. Над стадионом висит оглушающая тишина, а затем она тонет в грохочущем взрыве, раздавшемся высоко над нами. Все подрываются со своих мест, включая меня. Ладони трясутся от эмоций. Мешанина всего, что в голове, наверняка проступает на моём лице, потому что новенькие глазеют на меня с такими отчаянными лицами, что я боюсь знать, что у меня за выражение. Я хотел показать им свой мир, а не смерть лучшего друга. По стадиону разносятся крики. Я пробиваюсь через толпу, оставляя удивлённых и шокированных ребят позади. Сейчас не до них. Бегу в самую гущу событий, не обращая внимания на осыпающиеся с неба осколки, куски обшивки и ошмётки пепла. Нет. Только не сейчас! Посреди полигона – искорёженный металл. Назвать его истребителем сложно, потому что похоже больше на скомканную бумагу. Я не обращаю внимания на крики позади, сильные руки охраны, пытающиеся меня остановить. Я – все мы, – бежим сюда. Помощь? Надеюсь. Лишь бы он не сглупил и катапультировался вовремя. Подхожу ближе, в ушах начинает звенеть. Сжимаю пальцами виски, чтобы сдержать боль, но физическая – ничто в сравнении с той, что сейчас у меня на сердце. Раскрытое чрево Шинигами показывает себя. А ещё – забрызганные кровью и ошмётками плоти стены кабины. Меня тошнит, но подавляя собственную слабость, на дрожащих ногах подхожу ближе. Из-под некогда бывшего сидением комка я вижу э т о. Бросаюсь вперёд, чтобы вытащить за руку друга, но понимаю, что держу в своей руке оторванную конечность. Меня тошнит прямо у выхода. Я слышу крики вокруг, но не воспринимаю. Что мне делать дальше? Надежда на завтра тает прямо у меня перед глазами, и я проваливаюсь в блаженную темноту.