Клянешься? Клянусь

Улицы Парижа отзываются в нем чем-то неожиданно светлым. Париж от Англии далеко, но в воздухе носится что-то — нет, не из далекого детства, чуть позже. То лето у тетки Батильды, о котором ему лучше не помнить. То лето, в которое мальчишка босой в подвернутых до коленок штанах бежал по воде. На западе еще занималась гроза, и в воздухе сильно пахло озоном... Париж сегодня пахнет совершенно иначе. Здесь мокрый после ливня асфальт, и гулкие шаги по нему эхом раздаются сразу на пару кварталов. Здесь пахнет акварелью из лавок художников и из кондитерских — свежими булками с маком. Здесь улицы странно пусты, как будто маги и маглы попрятались по домам в ожидании бури. Здесь черный ужас надвигается неотвратимо на город. Здесь — ничего от того лета и тех дуралеев. Темная магия, которую изучать начал еще мальчишкой в Дурмстранге, тяжело ворочается в груди, как будто змея, что свернулась в клубок и дышит где-то у сердца. Он и забыл, что оно было когда-то и даже стучало. В то лето у тетки Батильды... Сейчас стучат каблуки по пустой мостовой, выбивают мелодию будто. Абернати замер на углу истуканом. Абернати не смеет тревожить своего господина. Переминается с ноги на ногу, как будто не успел в туалет, и рукам своим места все никак не находит. — Мистер Абернати, ну что?.. — Ньют Саламандер в Париже. И его накрывает точно ворон — крылом. Ему душно в этой одежде и тесно в Париже. Ему бы взлететь к облакам и шарахнуть по городу бомбардой оттуда. Ему бы просто развеять все в пыль, сжечь синим огнем дотла, до самого основания, чтобы больше никогда... никого не осталось. — Его, однозначно, подослал Дамблдор, я думаю, что... — Я не просил тебя думать! Что такого Альбус Дамблдор нашел в этом мальчишке? Угловатый, нелепый, весь в крапинках каких-то, веснушках, что такого мог Альбус?.. что такого мог в нем отыскать, чтобы отправить на поиски Геллерта Гриндевальда и даже, наверное, подговорить на убийство. "Да ладно, Геллерт, забудь. Чего ты такой серьезный и важный? Смотри, как солнышко светит, и мы здесь только вдвоем. Представь, что я и ты — одни в целом мире..." — в то лето он щекотал его босые ступни пером птицы-гром и опрокидывал навзничь, и все время лез целоваться. Он был настырным, влюбленным, и Геллерт тогда... да, он просто не мог ему отказать. Отказать хоть в чем-то Альбусу Дамблдору. Мальчишке, с которым клялся на крови в то лето... мальчишке, что на какое-то время затмил целый мир и почти заставил помутиться рассудок, отказаться от планов, лишь бы быть с ним. "Клянешься?" "Клянусь, что всегда буду рядом. Клянусь не навредить тебе ни словом, ни делом. Клянусь, что всегда буду только твоим. Я клянусь тебе, Альбус". Они клялись на крови друг другу тогда. А сейчас, спустя столько лет, Альбус отправляет вот э т о и строит козни, Альбус замыслил ни много ни мало — убийство. — Этот Ньют Саламандер — ничто. Не стоит даже пыли под моими ногами. Я его прихлопну, как таракана, как муху, в два счета. Если Дамблдор думает, что этот зверек... Это похоже на имитацию действий, м о й Альбус. Потому что ты знаешь, как больше не знает никто, что ни одному не под силу, что со мной мог бы справиться только ты. Ты мог бы, Альбус, еще в то наше лето. "Я мечтаю, чтобы мы заняли место, принадлежащее нам по праву. В мире, где волшебники свободны. Пойдем со мной, Альбус, просто пойдем. Пойдем со мной, и перед нами будет весь мир, и мы с тобой — на вершине", — он говорил, он захлебывался восторгом, лишь только представив, чего они смогут достигнуть вдвоем. Он говорил, а у Ала в глазах отражалась вселенная, и звезды зажигались одна за другой, когда он просто смотрел на н е г о . "Мы сделаем это, Геллерт. Мы будем вместе, конечно. Мы подарим нашим братьям величие. Все, чего они достойны по праву в лучшем из миров, где все будут равны, где не придется прятаться, где все будут совершенно свободны..." — он верил ему, шел за ним, он разделял его идеалы, он хотел для них идеального мира. Вдвоем они УЖЕ могли бы его изменить, подчинить ради общего блага. Если бы только в то лето не случилась дуэль, если бы девчонка не попала кому-то под руку... Он до сих пор не узнал, чье заклинание сразило тогда Ариану. Кто был виной: Альбус? он сам? Аберфорт? Он не узнал, но бежал оттуда подальше, он просто не мог допустить, чтобы его упекли в Азкабан... "Жаль, мне так жаль Ариану, я клянусь тебе, Альбус..." "Уходи... от меня навсегда. Уходи, иначе тебя обвинят. Уходи, пока я не стал тебя ненавидеть. Уходи, потому что теперь... все будет... все было б не так, если бы только... Уходи..." "Так уйдем со мной вместе..." "Ариана мертва... Геллерт, я не хочу... больше нет, никогда" Двадцать лет минуло. Двадцать лет, за которые видел лишь мельком, украдкой. Двадцать лет пустоты, а теперь... Что такого Дамблдор нашел в этом мальчишке?! — Вы думаете, Дамблдор будет скорбеть по вам, мистер Саламандер?! — голос грохочет, как будто Мерлин с небес, как пророк. Ньют озирается — растерянный, бледный. Ньют на ноги роняет свой чемодан, в который упрятаны все эти твари. Ньют прикрывает брата плечом... Вы лучше б возвратились в ваш ненаглядный зверинец, Ньют Саламандер. Вы лучше бы не становились у меня на пути. Вы лучше бы не пытались сделать так, чтобы Альбус вами гордился... Вы думаете, он будет скорбеть? Мистер Саламандер, смешно. Ведь вы — не больше, чем разменная пешка в партии, которой вам никогда не понять. "Я люблю тебя, Геллерт", — он сказал это ему только раз. "Я люблю тебя, Геллерт", — никогда еще они не были ближе. Никогда до того и после — больше ни с кем. "Я люблю тебя, Геллерт... не молчи... хоть что-то скажи..." "Никогда... Альбус, никогда не смогу от тебя отказаться". На западе тогда занималась гроза, и в воздухе сильно пахло озоном. Что такого Дамблдор мог найти в этом мальчишке? Просто пешка, потому что у них было то лето. Лишь инструмент, лишь смычок, что пытается заставить скрипку звучать. Просто ноты, написанные не для того инструмента. "Слышишь, Альбус? Я клянусь тебе. Никогда". — Ненавижу Париж.