Клянешься? Клянусь

"Мой мальчик, Криденс, это все ради тебя", — шептал он ему, чувствуя отклик в мальчишке. "Я дам тебе все ответы на все вопросы, которые могут возникнуть. Я верну тебе твое имя, я позволю тебе обрести себя и вернуться к истокам. Ты больше никогда не будешь изгоем, ты вернулся домой. Мы — твоя семья. Рядом со мной ты достигнешь величия", — он говорил когда-то что-то очень похожее. Не ему. Кому-то другому и безумно давно. Тогда, сто тысяч жизней назад, он обещал и сжимал чьи-то пальцы своими. Он обещал, что вместе они взойдут на вершину и будут править оттуда. Он обещал: "Только вместе, я никак без тебя". Он обещал и нарушил, потому что так встали звезды на небе. < < Вот только я не забыл ни мгновения, Альбус. "Я помогу тебе, мальчик мой. Ты не останешься больше один", — у того, кто зовет себя Криденс, до cих пор чуть затравленный взгляд, до сих пор неуверенно руки трясутся. Геллерт чувствует в нем пламя и кровь. Геллерт чувствует в мальчике огонь Дамблдоров. Геллерт чувствует, что мальчик отгородился заслонкой, он его не пускает, не верит ему. Он зажат и насторожен при этом, как кобра перед броском. — Что я делаю неверно, Куинни? Ты читаешь наши души, как книги. Скажи. — Вы не должны на него сильно давить, — ее голос певучий и мелодичный. Ее голос, как напевы оттуда, из тех лет, про которые он даже думать не может. Ее голос возвращает назад. В Годрикову Впадину, совсем к другому мальчишке. Ее голос возвращает его в то далекое лето. 〜 Они ходили на пруд и взяли с собой Ариану. Девчонка носилась по лугу, а позже под сенью старого дуба плела венки из одуванчиков и васильков, мурлыча тихо песню под нос. Они ныряли до самого дна и тут же, в густой, влажной траве, торопливо любили друг друга. Сплетались души, сплетались тела. "Мне страшно, Геллерт... мне страшно ТАК сильно любить" "Тише, тише, не бойся, мой глупый. Это правильно, это было нам суждено..." Они любили, а Ариана пела про пастуха и принцессу, про ночь и луну, которая никогда не встретится с солнцем. Ариана пела красиво, надрывно. И голос ее летел к небесам, пока брат ее отдавался лучшему другу и клялся, любил. Она пела про рок, обреченность. Она пела про то, что всему приходит конец. Она пела безудержно, грустно. Она пела, как будто ребенок рыдал... Она пела, как будто все заранее знала. Как будто увидела все в тот солнечный день, у пруда. 〜 — Вы думаете совсем не о том, мой милый, — Куинни возвращает назад. Куинни смотрит, обхватив себя руками за плечи, как будто сильно замерзла. Куинни... нет, не дрожит. Куинни глядит в глубину, в самую душу. Глядит и, кажется, все-все-все понимает. Читает из его головы и, может быть, смотрит с ним это прошлое вместе. — Криденс чувствует ваше смятение. Вы говорите ему: "мальчик мой, это все для тебя", а думаете между тем... о всяком, о разном. Вам нужно сосредоточиться, ладно? Тот мальчик... ваш Альбус, он сейчас далеко... Она видит все, что недоступно другим, Геллерт помнит. Геллерт скрипнет зубами и улыбнется... как будто треснет вдруг маска. Геллерт склонится, беря ее тонкую, узкую кисть, и благодарно тронет губами. — Благодарю за проницательность и ваш... такт, мисс Голдштейн. Я непременно... прислушаюсь к вашим советам. Там, за высокими дверями его ждет тот, чье имя вовсе не Криденс. Его ждет мальчик-обскури, который поможет ему победить, который остановит единственного, кто мог с ним сразиться, победить, даже выжить. Его ждет мальчик-обскур, у которого столько вопросов. Мальчик, которому суждено умереть, как любому обскуру. Мальчик, сила которого так велика, что он остается в живых вопреки тому, что в нем скрыто. Мальчик, что много сильнее, чем был тот несчастный ребенок долгих два десятилетия назад. Много сильнее, чем была его родная [их с Альбусом] сестра — Ариана. * — Вы не должны уходить! Это неправильно!.. Геллерт... У нее руки упали и слезы ручьями бегут по щекам, оставляя потоки туши на коже нежной, как только что распустившийся бутон. Потеки черные и горькие, как мысли Геллерта Гриндевальда, как будущее, что ждет его впереди. Где-то там, где только черная вязкая тьма, только бездонная пропасть. — Геллерт, все можно еще изменить! Она на самом деле рыдает, падая на колени во влажную траву. Слезы струятся у нее по лицу, а в воздухе так сладко пахнет вереском и гиацинтами, он различает ландыши, лилии и пионы. У него болит голова и ломит затылок от обилия, сладости ароматов. Или от того, что девчонка, копаясь в мозгах, в этот раз проникла куда глубже, чем он позволял ей обычно. Она увидела то, что была не должна... Ни она, ни другая живая душа. Никогда и не в этой вселенной. — Вы сами говорили мне там... что все вместе мы создадим этот мир, где никто не должен бояться любить. Где мы сможем быть с теми, кто сужен нам вечностью... Геллерт... Он уходит, не слушая бабских причитаний у себя за спиной. Прочь идет, даже бровью не дернет. Бутоны увядают у него под ладонью, и птицы уже не поют. Он уходит. Он мертв уже долгие годы, он просто вправит этому миру мозги напоследок, ну, а потом... — Ведь он до сих пор в вашем сердце, которое живо, оно не из камня! Я видела каждый миг, я слышала каждую мысль! Я видела, что он для вас — больше, чем мир и господство. Он — это вы. Геллерт... вернитесь к нему. Ему это тоже... так нужно. Что бы ты понимала, наивная, глупая дева? Наивная, как ребенок, что вырос в райских садах. Что б понимала ты против того, для кого каждый день последние десятилетия — мука. Против того, кто, избавляясь от боли, лишил себя чувств, ощущений, и сам вырвал из нутра даже память, малейший оттенок, воспоминание того, что это все-таки значит: "любить и мечтать". Один, без него. Один... "Люблю тебя, Геллерт... клянусь..." — Не надо, Геллерт, я прошу, не кривитесь. Они все еще там, глубоко. Ваши чувства. Больше двадцати лет минуло, верно? А он все еще любит, как вы. Он не выступит против, и вы не сможете тоже. Ведь Криденс... Аурелиус — он для того? Чтобы Альбус не встал у вас на дороге? Но... Геллерт, разве он хочет?.. Он сможет? Он ведь... полностью ваш... Мой Альбус... Голос падает до неразличимого шепота, но все равно громыхает в его голове, как будто кто-то разнес бомбардой половину скалы, что громыхает вон там, очень близко. Тише шепота, тише непрошеной мысли, но он все равно ее слышит, как будто Куинни говорит [думает, упрекает] прямо в его голове. Как будто право на это имеет какое! — Вы сами просили совета. Приблизили меня для того. Вы не видите... вокруг вас лишь поклонение слепое, только жажда господства и власти. А что такое любовь? Любовь — это мы. Это то, что под ребрами бьется, это то, чем мы дышим и во имя чего. У вас сложная история, Геллерт. Но Ариана... ее смерть не у вас и не у него на руках... Да что бы ты знала, глупая дева? Тебе бы в Штаты вернуться и кондитера своего прихватить, а еще за компанию — верни зверовода сестрице. Верни, пока не натворил больше дел, пока не стал недопустимо близок Дамблдору. Нет, Геллерт совсем не ревнует. Геллерт выше этого. Это просто... во имя добра. — Она была такая, как Криденс, она заперла магию внутри на замок и стала обскуром. И сила разорвала ее. Та сила, с которой она не совладала сама. Не вы и не Альбус, не Аберфорт. Сама Ариана. У нее не было шансов спастись, но теперь... почему вы не сообщите ему? Ведь вы невиновны... и он... столько лет, но можно все изменить... Глупая... такая глупая дева. — Геллерт! Вы не имеете права скрывать! От того, кто вас любит все эти годы, кто ищет способы и возможности, чтобы вас все равно не убили. Кто направляет ваших врагов по ложному следу? Из раза в раз Дамблдор... — Прошу тебя, замолчи! Как не поймешь ты, дитя, что даже имя его для меня — это кара? Что я не смел и не смею. Уже никогда. Что это я в то далекое лето... и неважно уже, от чьей девчонка пала руки. Она осталась б жива, вот только эта дуэль. И Альбус никогда не простит. Он не простит, а мне того и не надо. Я все закончил, перечеркнул и ушел. Я запретил себе даже мысль... — Наши пути разошлись навсегда. — И потому сейчас вы внутри заходитесь криком? Геллерт... все еще можно вернуть. Если б вы только решили. — Довольно. Все осталось в том лете — двадцать лет позади. Все осталось там, на руинах грез двух мальчишек, что мечтали вознести волшебный мир до высот, что мечтали дать братьям лучшую долю. Мальчишек, что рука об руку шли бы к победе. Мальчишек, которые давно уж мертвы. Дольше двух десятилетий, Куинни. Так долго, так пусто, так привычно уже. Влажная от росы трава скрипит под его сапогами, пока он уходит. Красивая девушка рыдает навзрыд среди роз.