Клянешься? Клянусь

"Здравствуй, Альбус. Сегодня суббота, восьмое июня. В Лондоне холодно, как будто пришла вечная осень и решила остаться здесь. Хотя мы оба знаем, что дело в другом. Мы не виделись уже восемь месяцев, Альбус..." Перо по обрывку пергамента скользит так легко, и невеселые мысли играючи складываются в слова, предложения, фразы, которые он никогда не скажет ему. Они ведь расстались. Наверное, это правильно после всего, что он натворил. Нелепая, страшная смерть Арианы, которая на всем поставила крест. На будущем, которое Геллерт планировал. Для них с Дамблдором. "...Ты же знаешь, чьим было то заклятие, правда? Ты знаешь все и всегда, Ал. Я привык. Именно поэтому я ушел из твоего дома живым. И именно поэтому никогда тебя не увижу. Как раньше..." В той комнате ни он, ни Альбус не могли прибегнуть к Аваде, бить насмерть. А, значит, остается лишь один вариант. И это бремя — гибель младшей сестры, виновник пронесет через десятилетия неподнимаемым бременем. Проклятьем, хуже которого не придумаешь ничего. Проклятьем, потому что и брат его знает. Ал знает. "... Видят Мерлин и Моргана, видит даже Мордред, мы с тобой рука об руку достигли б высших высот. Мы встали бы во главе нашего мира. Мы подарили бы ему процветание. Всем. И магам, и столь ценимым тобой не-волшебникам. Маглам. Я был готов и на это. Ради тебя..." Моргает, когда ветерок от фонтанов подхватывает легкие пряди волос и бросает их на глаза, щекочет веки, ресницы. Альбус тоже любил щекотать, завалив его на лопатки и нависнув, вжимая в подушки. Шептал: "Это пророчество, Геллерт. Предназначение". Сейчас... Геллерт все еще помнит, каков на вкус его поцелуй, он чувствует до сих пор сладость вздоха, оседающего на губах. Его тело, дрожащее в уверенных, сильных руках. И искры восторга, что звездами рассыпались по кромке зрачков. Он моментами тонул в нем, себя забывая. Себя и весь этот мир, и великую цель. Ту самую, что единственная имеет значение. "...Наверное, ты и был той слабостью, Ал. Пятой Ахилла, про которую маглы вспоминают по поводу и даже без. Я должен отряхнуть со своего пиджака остатки того безумного лета и следовать плану..." То лето. И если бы не сестра, что, конечно же, никогда не была сумасшедшей, а превратилась в ребенка-обскура... То лето могло стать счастливейшим в жизни. То лето могло разрушить все планы и поставить под угрозу господство. То лето... Хотя нет, оно не могло. И виной всему изначально — проклятые маглы. "Твоя сестра была ребенком, те трое маглов тоже были детьми. Но это не давало им права над ней издеваться, до полусмерти пугать. Все, что позже случилось — казнь вашего отца, гибель матери, болезнь Арианы... Это все маглы, как ты это не видишь? И если бы не они, наше лето могло закончиться совсем по-другому..." Оно могло не кончаться вообще никогда. А в итоге конец их жаркого лета стал просто окончанием главы, которой изначально даже не было в книге. "...Теперь я сотру каждого с лица этой планеты. Никто не встанет у меня на пути. Никто. И ты, в первую очередь, Альбус..." Над головою грохочет, и на кожу падают первые капли ледяного дождя. Не отвлекаясь и даже не вынимая палочку из кармана, он наводит прозрачный купол. Так просто. Его сила растет с каждым днем, будто ярость и что-то, чему он не знает названия, но что скребет изнутри день за днем, питает его магию. "...Наша клятва на крови. Ты помнишь, Ал? Пузырек остался у меня гарантом того, что единственный маг, кто дерзнул бы и смог причинить какой-нибудь вред... Ничего подобного делать не станет. А еще... ты не знал, но заклятие я трансформировал. Потому что, Альбус, ты всегда был и будешь только моим. До твоего и моего последнего вздоха..." Он помнит, как воздух дрожал, когда сплетались их пальцы, а с губ синхронно рвались слова заклинания. Он помнит, как серебристая змейка любовно овила их двоих, скрепляя произнесенное обещание. Он помнит, как жарко стало в груди и какой той ночью был податливый Альбус. Он помнит, как, срываясь, хрипел: "Никого?". И кусал. И мальчишка отзывался послушно и клялся. "... Мое имя так явственно слышалось в громком стуке твоего сердца, мой Альбус, когда утром, после бессонной ночи вдвоем ты закрывал, наконец-то глаза, а я пальцами вычерчивал буквы у тебя на влажной груди. Ты засыпал, а я смотрел, как сквозь закрытые накрепко окна пробиваются первые признаки нового дня... " Свет и пение птиц, голоса в отдалении. Шорох растущих цветов и травы. Плеск воды в речной заводи, на их излюбленном месте. "...Иногда я засыпал рядом с тобой в твоей комнате, Альбус. И, просыпаясь, даже не знал, кто я и как я здесь оказался. Тянулся к тебе, распластавшемуся по кровати звездой. Целовал твои лопатки и плечи. Знаешь, что-то распускалось в груди. Как яркий цветок или огромное желтое солнце. Оно могло меня сжечь изнутри, а потому все к лучшему, Альбус". Геллерт задумчиво опускает перо, катает его, зажатое в кончиках пальцев. Чернила капают на траву. Филин, важно прохаживающийся за его плечом, на выгнутой спинке скамейки, коротким рассерженным клекотом напоминает о себе. — Нет. Это не для тебя. Лети куда-нибудь, на мышей поохоться. Сегодня для тебя нет работы, — говорит ему Гриндевальд и сминает исписанную убористым почерком тонкую стопку листов. Он пишет письма ему каждый день. Он никогда их не отправляет. Потому что Альбус был и прошел. Потому что Дамблдор не имеет никакого значения в сравнении с тем, что Геллерта ждет. Потому что любое подобие чувств — это уязвимость и слабость.