ПЕРВАЯ МАТРИЦА Рай, или Матрица любви
Период «внутриутробного» детства» — пребывания и развития под маминым сердцем. Комфорт, спокойствие, блаженство, радость и безопасность — это базовые ощущения первой матрицы. Если ребенок любим и желанен для родителей, они осознанно ждут его появления на свет, беременность протекает без каких-либо болезней и отравлений токсинами алкоголя и никотина, малыш получает в будущем ценное доверие к миру — у него формируется высокая самооценка, умение ощущать комфорт в социуме («Я люблю и меня любят») и в общении с людьми, в желании познавать новое, приступать к новым задачам («Этот мир добр ко мне, у меня все получится»).*
Рождение
"Смерть неизбежна, если вы родились; поэтому избегайте рождения - и вы избегнете смерти".
Люди в белых халатах с облегчением выдохнули, когда услышали крик несколько минут назад появившегося на свет человечка. Ещё совсем молодая акушер-гинеколог Галина в первый раз сегодня выступала в роли настоящего врача, а не ассистента, поэтому волновалась вдвойне. Окончив институт с отличием, Галя великолепно разбиралась в теории акушерства и всевозможных терминах гинекологии. Читала много дополнительной литературы, изучала нетипичные случаи и всевозможные патологии. При прохождении практики в первый раз ей овладела паника — одно дело изучать сухие факты, и совсем иное применять их на живом человеке, который дышит, испытывает боль, кричит и плачет. Глядя на мучившихся рожениц, в Галине просыпалась жалость и сострадание к ним, хотелось прекратить эту боль, успокоить и обнять пациентов. Но она не могла этого позволить, так как это противоречило бы профессии. Она впадала в своеобразный ступор — не могла вести себя просто по-человечески, но в то же время куда-то улетучивались все профессиональные знания. В периоды отчаяния девушка хотела бросить все и уйти работать в другую сферу. Но коллеги успокаивали — говорили, что скоро страх пройдёт, все нарабатывается с опытом. Кроме того, существовало нечто, что затмевало все негативные стороны. Было некое чудо, когда ребёнок рождался на свет — это как зарождение новой планеты, которое появляется на твоих глазах. Как из соединения двух клеток развивается и вырастает такой совершенный организм? Уникальная, не похожая ни на кого, личность. Ведь, наверное, если бы было простое скрещивание клеток, получались бы разнообразные наборы биологических и фенотипических признаков по законам селекции. И самое загадочное — как в организме появляется сознание? Ведь это не материальный объект, и сложно представить, как он возникает и функционирует. Наукой доказано, что генетическое обуславливание влияет лишь на около 50% человеческих качеств. Что же тогда остальная половина? Бессмертная душа, которая рождалась и умирала в теле уже сотни раз до этого, нарабатывая опыт в предыдущих воплощениях, и сейчас явилась сюда не девственно чистой, а со своим уникальным багажом? А может быть инопланетные эксперименты или божественный промысел? Хоть в Бога девушка и не верила, с инопланетным разумом никогда не сталкивалась, но объяснить это явление только лишь медицинскими и научными факторами не могла. ___ Ирина пришла в роддом сама, с двумя пакетами в руках. Никаких признаков начала родовой деятельности не было, просто подошёл к концу срок вынашивания. Сама не понаслышке зная всю эту кухню, так как была из «своих» — медицинских работников, заняла палату на седьмом этаже, и послушно ждала. Изучив анамнез, врачи сошлись во мнении, что все должно пройти легко — это уже не первые роды Ирины, на УЗИ никаких патологий не было обнаружено, беременность проходила в общем нормально, а сама пациентка относилась к ней с ответственностью, принимала витамины и хорошо питалась. Единственное, что беременность была немного переношенной — шла уже 43-я неделя, но Ирина отказывалась от искусственной стимуляции, утверждая, что скоро все разрешиться само, когда ребёночек будет готов выйти на свет. Она выполняла все рекомендации врачей, активно гуляла, занималась гимнастикой, подолгу дышала свежим воздухом, общалась с другими мамочками. Но вечером запиралась в палате, и долго сидела на кровати, глядя в одну точку, ни на что не реагируя и ни с кем не разговаривая. Муж ни разу не пришёл навестить ее, зато сынок несколько раз приходил вместе с бабушкой, задорно забегая по коридору в отделение. Хоть посещения и были запрещены, но этому озорному мальчику делали исключение, так как он полюбился всему персоналу, да и пациенты были от него в восторге, угощали припасенными конфетами и яблоками, садили на колени и ласково обнимали, как родное дитя. Родная мать же обращались к нему как к взрослому, без сюсюканий, говорила очень серьёзно, давала какие-то мелкие поручения. По палате ходили слухи, что муж охладел к ней, и возможно, с целью растопить лёд и вновь разжечь былой огонь, Ирина и решилась укрепить брак вторым ребёнком. Тамара Ивановна — самый опытный в отделении акушер, по крайней мере, по количеству отработанных лет и с завтрашнего дня выходила на пенсию, с абсолютным спокойствием и уверенностью дала рекомендации к медикаментозной стимуляции. Она объяснила, что лучше так, в ее практике было много таких случаев, и при перенашивании есть риск кислородной недостаточности мозга плода, а также другие серьёзные последствия. Может быть, Тамара Ивановна сама спешила и хотела поторопить ребёночка, успеть завершить дела в свою последнюю смену, и поэтому вколола Ирине двойную дозу окситоцина. Мыслями она находилась уже далеко от больничных стен, представляя, как завтра поедет на дачу, на которую вечно не хватало времени из-за работы. Как они достроят с мужем второй этаж, красиво обставят помещение. На окна она повесит прозрачные занавески, которые не могла себе позволить в городе, потому что ей вечно казалось, что кто-то проходящий мимо может ненароком заглянуть и подсмотреть, что творится в квартире. Грядки засеет помидорами и луком, а возле дома будут расти клумбы с пионами и георгинами, которые она так любит. На выходные к ним приедут старший сын — юрист, с женой и двумя детьми, а также вернётся из рейса младшая дочь — бортпроводница, и будет рассказывать свои впечатления о дальних заморских странах. Они вынесут стол на улицу и большой дружной семьёй будут сидеть до вечера возле мангала, есть шашлыки в прикуску с сочными огурцами с грядки, смотреть на заходящее солнце, и говорить-говорить обо всем на свете. Поздно ночью или уже ранним утром Галину позвала медсестричка, выведя из состояния усталой дремоты. Из окна вливалась серая туманная субстанция — сумеречная промежуточная фаза между днем ночью, самая непонятная и пугающая. Трещина между мирами. Обычно в это время все нормальные люди спят — жаворонки ещё имеют в запасе несколько часов до подъёма, а совы уже закончили свои полуночные дела и также видят сны. Хоть Галина и не верила в мистику, но в такие минуты начинала сомневаться и ощущала что-то необычное. Нечто, что нельзя потрогать, увидеть, а тем более объяснить. Когда видишь сон, то все происходящее там воспринимаешь естественно, не удивляясь необычности и бредовости. Критическое мышление спит вместе с телом и частью сознания, осознающего привычную реальность. Некоторые люди умеют просыпаться во сне — осознавая, что сейчас видят сон — и каким-то образом управлять событиями, менять обстановку, выполнять непривычные и даже чудесные в нашем понимании действия — например, летать, читать мысли, материализовать предметы и т.д. Но они понимают, что все действия разворачиваются только в голове, а не в реальном мире. А что происходит, когда сознание частично «засыпает» здесь — в этом пространстве и времени? Ты идёшь по больничному коридору в своей материальной плотной оболочке, переставляешь вполне реальные физические ноги, стуча подошвами туфлей о паркетную поверхность пола. Но какая-то часть тебя где-то не тут, будто бы в каком-то параллельном мире. Ты тянешь руку к чайнику и рука по локоть проходит сквозь стену, прикасаясь к чему-то вязкому и липкому. Ощупываешь неизвестный предмет, который постоянно изменяет форму, размер и субстанцию. Рука становится также безразмерной, растягиваясь на несколько метров. Чья-то мягкая пушистая лапа хватает ладонь и трясёт в дружественном приветствии. Несколько параллельных реальностей существует одновременно, и это промежуточное время суток открывает двери в соседние миры. Когда наступит утро, ты скорей всего забудешь все, что видел сейчас, или будешь думать, что что-то померещилось. Потому что, может быть, просто опасно поступать по-другому и воспринимать все всерьез — тебя могут счесть не совсем здоровым и начать лечить голову. Но главное не запутаться где ты сейчас. Галина плеснула в чашку горячей воды, заливая коричневые гранулы растворимого кофе без сахара. С каждым глотком странные образы становились все более расплывчатыми. Бодрящая жидкость разливаясь по телу, собирала сознание в плотный пучок текущей реальности. Открыв дверь в родильный зал, где уже лежала Ирина и пару акушерок крутились возле неё, Галина поняла, что сейчас она тут за старшую, вся ответственность за управление процессом на ней. ____ С первых же минут стало заметно, что что-то пошло не так, но девушка не хотела обращаться к более опытным коллегам, тем самым признавая свою несостоятельность. Часы на стене отсчитывали безвозвратно уходящее время. Относительное понятие времени в данном случае сжалось, каждая секунда была на вес золота. Ребёнок упорно не хотел появляться на свет. Каждая минута промедления могла дать свои последствия, если не сейчас, так в будущем. Галина в голове тщательно взвешивала все риски, но все же никак не могла принять решение. Она сама чувствовала себя сейчас маленькой девочкой, не готовой брать ответственность за такое серьёзное решение, и тем более, человеческую жизнь. Пускай решают взрослые и более опытные люди. Но она тот час же одернула себя на этой мысли — ведь она сама уже взрослая: квалифицированный и дипломированный специалист, с отличием окончившая медвуз, что подразумевает какое-то наличие ума. А значит надо собраться, ещё раз все обдумать и дать команду и указания медсёстрам. Если малыш не пойдёт сам, придётся резать живот и доставать его щипцами. Мамочка категорически отказывалась от кесарева сечения и настаивала на естественных родах. Но уже пришлось ввести двойную дозу стимулирующего препарата, а никакого эффекта нет. Неужели малыш настолько не хочет выходить в этот большой холодный мир, что готов там погибнуть? Или же он там «прибалдел» от действия лекарства и сейчас пребывает в некой нирване и ему не до рождения и прочих земных дел? Ещё студенткой она читала исследования австрийских ученых, выдвинувших гипотезу о корреляции между вводимыми роженице препаратами и развитии наркотической зависимости в будущем у плода. Выявилось, что дети, ещё в утробе матери получавшие фармацевтическую стимуляцию, быстрее развивали зависимость. Им труднее было справляться с психологическими проблемами «чистыми» с помощью лишь внутренних ресурсов, и они чаще прибегали к помощи антидепрессантов и других препаратов. Исследование также показало, что среди таких детей выросло больше наркоманов, чем в контрольной группе. Дальше тянуть было некуда. Сердцебиение было очень слабым. Малыш с минуты на минуту мог задохнуться. — Щипцы! — хриплым, будто бы не своим голосом, скомандовала врач. Время тянулось очень медленно. Секундная стрелка как растянувшаяся резина, плотным комком прилипшая к циферблату, не хотела отлипать и идти вперёд. Галина на мгновение ощутила себя героиней картины Сальвадора Дали — эдакая Гала, очутившаяся внутри холста, где с ветки дерева свисали тягучие, словно горячая пицца с расплавившимся сыром камамбер, часы. Медленно начало виднеться маленькое тельце. Но радость была преждевременной — все снова остановилось. Ягодичное предлежание. Малыш будто бы ещё раз проверил и в очередной раз убедился, что не стоит выходить из укрытия и покидать свой маленький рай. Вместе с остановкой его активности замерли и приборы. Показатели были катастрофичными. Все напряжённо глядели на монитор. Билось только одно сердце. — Достаём немедленно! Черт побери, хочет он того или нет, но у меня он родится! Поздно сомневаться и давать заднюю, — Галина уверено и даже с какой-то долью отчаяния, делала все необходимые процедуры. Когда ты находишься на грани жизни и смерти - нет места сомнению и аналитическому выбору наилучшего варианта. Путь только один, надо делать все быстро. Все вокруг с придыханием наблюдали за процессом. Как публика в зрительном зале столпившаяся вокруг сцены, затаивши дыхание, ждала появления любимого артиста. Не хватало лишь аплодисментов и улюлюканий. Люди напряжённо поглядывали на часы — выступление явно задерживалось. Галина сделал последний рывок и вот новорожденный уже показался полностью в этом мире. Умилению не было предела. Маленькое сморщенное личико. Большие открытые глазки, занимающие половину лица. Неподвижный взгляд куда-то вверх. Такой спокойненький и совсем не плачет, не орет как другие дети. «Стоп! Младенец не дышит» — зарождающая паника пришла на смену приятным эмоциям. Бледная синеющая тонкая кожа влажно блестела, сохранив следы околоплодных вод. — Дыши, малыш, дыши! — Галина искусственными методами вводила в лёгкие кислород. — Рано тебе ещё умирать. Твой концерт ещё не окончился, придётся доиграть до конца. Вдруг мальчик открыл рот и истошно заплакал. Галина широко улыбнулась, а все вокруг радостно захлопали в ладоши. — Получилось, — врач обессилено опустилась на стул, вытирая пот со лба. Слезы радости выступили на глазах. Она сама справилась со всем, такой тяжёлый случай — поздние роды, тазовое предлежание, асфиксия и клиническая смерть. И она сама все смогла, без старших и более опытных коллег, у неё все получилось самостоятельно. Она посмотрела ещё раз на мальчика, который мирно лежал на груди матери. Маленькое белокурое чудо, ангелочек, прошедший сквозь двери ада, и явившийся сюда.***
Глеб открыл глаза и посмотрел на врача: — Да вы что, чепуха это все. Неужели вы думаете, что воспоминания о моем рождении как-то мне помогут? Ну да, роды были сложные, я еле появился. Но как это поможет мне сейчас? — Подождите, это только начало. Давайте проследуем дальше. — Хм, ну чего уж там, делайте что хотите, — покорно согласился Глеб, не скрывая заинтересованности, и начал глубоко дышать.РУДОЛЬФ И ИРИНА
Дома на столике лежал маленький живой комочек, завёрнутый в конверт из пелёнок, из которого выглядывали только бездонные голубые глаза. Если заглянуть в них, то можно было на миг потеряться, забыв обо всем происходящем вокруг, и утонуть в каком-то удивительном космическом пространстве, наполненным бесконечной вечностью. Все взрослые умилялись милому младенцу, игрались и сюсюкались с ним. Все, кроме родного отца мальчика. Рудольф по натуре своей был закрытым человеком и не привык показывать свои эмоции на людях. Воспитанный в строгости и с детства усвоивший, что «мужчины не плачут», старался всегда держать себя в руках. Конечно, как и у любого земного человека, с ним периодически случались разные неприятности, потрясения и горести. Но он всегда держал стальную маску, не показывая, что ему плохо или больно. Даже физическую боль привык терпеть молча, «сцепив зубы», не проронив ни слезинки. Когда в детстве его отдали заниматься лыжным спортом, приходилось терпеть много травм и падений, и ни разу никто не видел его плачущим. Тренера часто хвалили его перед всей командой за мужество, ставя в пример остальным. Но самая желанная похвала так никогда и не была услышана. Самый близкий человек — мама, никогда не хвалила ни за какие достижения и успехи. Она считала это само собой разумеющееся, а вот неудачи и что-то плохое — наоборот. И всегда критиковала за малейшую оплошность, ругала за ошибки, а за самые серьёзные оплошности даже била. Но в ее действиях не было злости или агрессии. Мотивацией было воспитать достойного Человека и члена общества. Прочитав кучу книг по психологии, педагогики и психофизиологии, считала себя экспертом в данной области. Ребёнок — это такой мягкий пластилин, из которого с помощью определённых команд, условных рефлексов и подкреплений можно вылепить то, что тебе надо. Мать, не жалея, использовала кнут, а педагогическим пряником считала отсутствие наказаний. Если подопытную крысу наказывать за плохое поведение, и при совершении каждого неправильного действия быть током, то в скором времени она поймёт, что если не получает удара — то делает все правильно. Получая же поощрения, особь вырастает распущенной, наглой и требующей каждый раз за свои какие-то хорошие поступки вознаграждение, будто бы это ее законная обязанность, а не подарок. Внешне все выглядело хорошо — у мамы вырос воспитанный послушный парень, спортивный, образованный, примерный. С ним всегда было интересно поговорить — обладая энциклопедическими знаниями, он умело мог поддержать любой разговор. Внешностью также отличался от большинства своих сверстников — высокий статный блондин со спортивной фигурой, пользовавшийся популярностью у противоположного пола. Девчонки, можно сказать, сами за ним бегали, выстраивавшись в очередь. Особо приличные девушки выдумывали разные поводы для встреч — например, помочь с курсовой работой, или починить радиоприёмник в комнате. Самые смелые действовали прямолинейно и сами приглашали на свидание, звали в парк, в кино, или просто погулять. Парень старалась никому не отказывать, и соглашался почти на все предложения, никого не обделяя вниманием. Но дальше простых свиданий, как правило, не доходило. Девушки, сделав первый шаг, считали, что следующий должен быть за ним, и просто ожидали. Рудольф же инициативу не проявлял, а просто плыл по течению. Возможно потому, что никто из девушек особо не зацепил и не запал в душу, или потому, что все предоставлялось готовым на блюдечке и не нужно было прилагать никаких усилий. А может потому, что он привык, что за него все решали родители, принимая самостоятельно все ответственные решения и указывая, куда и как ему двигаться. Поэтому никого не удивило, как однажды к ним в гости начала захаживать дочка маминой подруги из хорошей интеллигентной семьи. Ирина училась на последних курсах мединститута, допоздна засиживаясь за учебниками, и на личную жизнь времени совсем не оставалось. И когда мама позвала вместе с ней сходить в гости к приятельнице, у которой был молодой перспективный сын, сразу же согласилась. Понимая, что время идёт, и пора обзавестись семьёй, потому что так надо, уже пора, а кандидатов на руку и сердце вокруг себя она не видела. Да и сравнивая себя с другими девушками, явно осознавала, что в конкурентной борьбе проигрывает длинноногим стройным красавицам, которые, пока она сидела в библиотеке, крутили локоны и красили тенями глаза. Она понимала, что внешность не главное — гораздо важнее, что у тебя внутри. Но все же встречают по одежде, да и к тому же мальчики так глупы — клюют только на оболочку, на короткую юбку и маленький носик. Возможно, феминистками и суфражистками становятся, чтобы оправдать свои неудачи на классическом женском пути — любовном попроще. Не достигнув удовлетворения в отношениях с мужчинами, компенсируют нереализованные желания в виде борьбы. Некрасивая женщина кричит всему миру, что она не хочет, чтоб к ней относились как к мясу и требует равных прав с мужчинам, а в глубине души ее внутренний голос кричит, что она просто хочет быть красивой и любимой. После нескольких встреч в семейном кругу, молодых людей оставили наедине. Особой страсти между ними не возникло, все происходило по сценарию: Рудольф играл роль послушного сына, а Ирина — довлеющей общественными нормами невестой. Не отходя от запланированной сюжетной линии, молодые вскоре расписались и переехали в отдельную квартиру. Незадолго после свадьбы родился сын, а с ним появились заботы и хлопоты, и жизнь потекла в обычном семейном русле. Первое время в семье царила симпатия — молодые супруги старались понравиться друг другу. Но, как обычно бывает, через какое-то время притерлись друг к другу, перестали выставлять лишь хорошие стороны, и наружу полезли настоящие чувства и эмоции. Возможно, если бы была любовь, она бы стерпела какие-то раздражающие качества, скрасила бы быт, помогала бы найти общие интересы. С первого взгляда это была обычная благополучная советская семья. Но внутри неё не было близости. Ирина стала все чаще задерживаться на работе, оставалась на ночные смены и брала дополнительные часы. Рудольф проводил время с друзьями, где главным развлечением была выпивка. Алкоголь раскрепощал, помогал преодолевать комплексы, и что самое важное — давал внутренне успокоение. Все проблемы казались мелочью, а жизнь — ярким увлекательным путешествием. Это было лучшее лекарство, не нужны были никакие психологи и никакой работы над собой. Все разрешалось само собой, без усилий, стоило лишь опрокинуть несколько рюмок. За стеклом бокала иллюзорно отражалась параллельная реальность. В ней маленький мальчик, которого так сильно любила, хвалила и одобряла мать, вырос сильным уверенным мужчиной, делающий то, что хочется и нравится. Но, к сожалению, эта реальность быстро разбивалась, как упавший на бетонный пол граненый стакан. Как только проходило действие алкоголя, с новой силой накатывала вся ужасающая действительность — беспросветное отчаяние, мрачное уныние и меланхолия. Постепенно ситуация усугублялась — если вначале были преимущественно весёлые посиделки в шумной компании, то вскоре превратилась в более интимный процесс: тет-а-тет вдвоём с бутылкой. Потом случились запои. Если жены не было дома, он выходил в магазин за водкой и закрывался один в квартире. Когда дома была жена, то сам исчезал на несколько дней, и никто не знал где его искать. Родные забили тревогу. Сначала просили бросить пить, потом требовали, а поняв, что это бесполезно — слёзно умоляли. Потом лечили, кодировали, заговаривали. На какое-то время эффект был, но все же периоды трезвости сменялись несколькими днями раз в месяц или два пьяными загулами и гулянками. Недовольство и претензии к мужу все скапливалась и скапливались. Ирина понимала, что никакой семьи нет, есть только ее видимость — штамп в паспорте, совместная жилплощадь и общий сын — больше их ничего не связывало. По сути, все заботы и хлопоты женщина взвалила на свои плечи. Материальное обеспечение, так как муж не имел постоянной работы. Хозяйственные заботы и бытовые вопросы, воспитание сына. Отец мог лишь поиграться с мальчиком, когда у него было на то желание. Но поручить ему какие-то серьёзные вещи — например, забрать ребенка из садика, получить справку от врача, купить необходимую одежду — она не могла. Рудольф сам был как маленький мальчик, и казалось, что из-под крыла матери он перебирался под крыло жены, которая также продолжает выполнять материнские функции. Хоть он и завёл семью, но не стал достаточно взрослым, чтоб взять за нее ответственность. Возвращаясь утром после суточного дежурства — сонная, устававшая, морально разбитая и опустошенная, Ирина надеялась выспаться и отдохнуть в домашних стенах. Но когда зашла в квартиру, увидела полный кавардак, неубранную посуду, рассыпанные повсюду вещи. Невыброшенный мусор распространял неприятные запахи по всей кухне. А в самой кухне не было ни намёка на еду — в холодильнике пусто, в хлебнице не осталось ни кусочка хлеба. Мужа, естественно, дома тоже не было, как и денег в серванте, оставленных на расходы до конца месяца. Она заглянула в спальню к сыну — Вадик лежал в своей кроватке, тихо посапывая. Такой маленький — только пять лет, а ответственности в нем уже больше, чем у отца, который оставил ребёнка одного в квартире, а сам ушёл непонятно куда. Ирину охватила такая злость на мужа, что если бы тот сейчас был рядом, то попав под горячую руку, отхватил бы по полной программе. Она зашла в ванную комнату принять душ и начала снимать с себя одежду. Кран нещадно протекал, стуча равномерно падающими каталями о поверхность фаянса. На этих участках образовались желтые ржавые пятна. Несчастная женщина, всем свои видом выражавшая горесть, понуро согнула ноги и опустилась на колени, сложив руки на бортик ванны, и уронила на них голову. К монотонным каплям присоединился ещё один звук — не ритмичный. Стекающие слезы из глаз смешивались с водопроводной водой, и делали ржавчину ещё более въедливой. Глядя на эти пятна, Ирина поняла, что это край, последняя точка, и она больше не выдержит. Эти несколько минут стали поворотными. Пока она принимала душ, успела все обдумать. А после отвела сына в садик, вернулась и хладнокровно собрала все вещи мужа, выставив две сумки и чемодан за дверь. Говорят, что люди меняются только под воздействием каких-то сильных факторов — стрессов, несчастий и потерь. Одного лишь желания измениться недостаточно. Чтобы там не говорили про силу воли — она, как ни крути, имеет предел, и рано или поздно запас сил истощается. И тогда происходят срывы, откаты назад возвращают тебя на еще более низшую точку, чем ты был до этого. Например, все хоть раз пробовали соблюдать диету. Первые дни или даже недели все идёт легко и приятно. Но потом ты смотришь на пищу глазами голодного зверя и кидаешься на все, даже что до этого может быть и не съел, и в гораздо больших объёмах. В итоге после диеты, точнее срыва с диеты, ты весишь больше, чем до. Такая же история и с курильщиками, отказывающими от никотина с помощью силы воли. Но мотивация возрастает, если появляется действительно веская причина — например, врачи диагностируют рак или объявляют другой серьёзный диагноз. Человек по сути своей ленив, и не будет шевелиться, пока ещё возможно существовать по-прежнему. Он будет лежать в грязном болоте, ныть и жаловаться, как оно воняет и что он мечтает о чистом прозрачном озере, но при этом не сделает ни шагу, чтобы выбраться. "Плохо, убого, но жить то можно", — скажет он. И лишь когда станет невозможно — болото высохнет или на его месте построят дорогу, деваться будет некуда и придётся что-то решать и делать. Оказавшись на улице с чемоданом в руках, Рудольф задумался. Первым делом он пришёл к маме домой, но, оказалось, что та не особо рада его видеть. Налила тарелку горячего борща, и пока он ел, говорила-говорила. Слова прожигали все изнутри, как открытая кровоточащая язва. Хотелось побыстрей добраться до дна тарелки (по словам матери до своего дна он уже давно опустился) прервать этот неприятный монолог, встать и уйти. Но у него не хватало решимости и воли пойти наперекор, и он молча сидел и давился горячим, обжигающим язык, борщом. Разбилась последняя надежда получить необходимую поддержку матери, которая выпроводила его из отчего дома, не пожелав иметь ничего общего с таким неудачником. Идти было некуда. Ни семьи, ни работы, ни друзей — ничего не осталось. Безвыходность. Казалось, остался только один путь — назад. Вернуть то, что было утеряно, по своей глупости уничтожено. Смятая десятка в кармане штанов приятно шелестела. Можно было прямо сейчас зайти в ближайший гастроном. Как раз хватило бы, чтоб обменять купюру на стеклянную бутылку с прозрачной 40-градусной жидкостью внутри. Даже половины бы хватило, чтоб почувствовать себя лучше. Растворить горечь и отчаяние, забыть о проблемах — что тебе больше некуда идти, у тебя нет семьи, а сам ты спившийся деградирующий человек, ничего из себя не представляющий и утративший все признаки личности. Пальцы крепко сжали бумажку, рука почти поднялась, чтоб вытащить банкноту из кармана. Но охватили сомнения и рука так и не дрогнулась. Ведь это все самообман. Проблемы таким образом не решаются, а лишь на время забываются, чтоб потом предстать перед взором вновь, ослепляя ещё большей силой. Рудольф решительно зашагал, минуя гастроном, и остановился возле цветочного киоска. __ Дверь долго никто не открывал. Но через некоторое время послышались шаги, и на порог вышла женщина. Одетая в красный байковый халат с синими цветочками, который казался ей великоват, что подчёркивало насколько она похудела за последние дни. Лицо было осунувшееся, и от этого карие глаза казались огромными, занимая большую площадь на лице. От ее взгляда сразу же становилось неловко. Яркие тёмные зрачки буравили, прожигая насквозь. Тонкие губы сложились в прямую ниточку, не делая ни малейшей попытки поднять вверх уголки в улыбке. Никакой реакции на букет. Ни один мускул на лице не дрогнул от услышанных в ее адрес извинений. Никаких эмоций от любовных признаний. Ирина продолжала стоять на пороге, не впуская мужа в квартиру, пока тот на весь подъезд умолял простить его, дать ещё один шанс, вернуть все. Он клялся, что теперь будет все по-другому: он больше не будет пить, пойдёт на работу, будет заботиться о семье, воспитывать сына и носить жену на руках. Он каялся, просил и плакал. В какой-то момент женщине стало жалко его. Она решила дать последний шанс, поверила, что все может измениться, хотя бы ради ребёнка, которому будет лучше расти в полной семье. Казалось, в семье наступил медовый месяц, которого не было после свадьбы. Супруга будто бы подменили — он был трезв, заботлив и внимателен. Каждый день уходил на работу, а вечером возвращался вовремя, непременно захватив с собой какой-то небольшой подарочек. Вадику доставался то шоколадка, то игрушка, то книжка. Жену баловал косметикой, духами. Иногда встречая с работы, провожал не до дома, как обычно, а приглашал в ресторан. Все чаще Вадика завозили вечером к бабушке, чтоб остаться наедине. Вскоре обнаружилось, что Ирина беременна и станет мамой второй раз. Она не могла нарадоваться нахлынувшему женскому счастью. Так хотелось продлить семейную идиллию подольше, но в глубине души она понимала, что так не бывает в жизни, сказка не будет длиться вечно. Невозможно удержать миг счастья, на то он и называется мигом. Законсервировать радость можно лишь в воспоминаниях, на фотокарточках или письмах. Когда все хорошо, кто-то обязательно что-то испортит. Нельзя было засечь какую-то определённую точку, от которой начало все рушиться. Отдаление происходило как-то плавно. Это как смотреть на человека каждый день и не замечать изменений, потому что они происходят по чуть-чуть. Например, старый друг, с которым давно не виделся, при встрече через несколько лет сразу увидит, как ты постарел и т.д. Заметить что-то большое можно лишь сменив угол зрения, отодвинувшись от объекта. И для некоторых людей становится настоящим шоком, когда они видят то, что не замечали раньше под боком. Задержаться на работе пару раз в месяц или пойти в пятницу с друзьями в баню — в этом, по сути, нет ничего необычного, и ты не обращаешь на это внимания. Но все великое начинается с малого. Никто сразу не становится конченым алкоголиком, опасным преступником или проституткой. Все начинается с маленьких шагов, порой случайных событий и незначительных происшествий. Интуиция никогда не обманывает, какие бы логические доводы и объяснения не строил разум. Все равно на подсознательном уровне чувствуется правда. Да и Ирина никогда не тешила себя иллюзиями, понимая, что любви в браке не было изначально — и, к сожалению, так и не появилась. Есть привычка, обязательства (по крайней мере, с одной стороны), общий ребёнок и маленький комочек под сердцем. Ещё не рождённое чудо, на которого возлагались надежды все исправить, склеить и возродить семью, дали новый живительный глоток. На него была положена миссия спасителя. Если первый ребёнок появился, когда родители неопытны и, по сути, ещё сами дети, все происходит как бы автоматически и неосознанно, то второй — долгожданный, и безгранично любимый ещё в утробе. Будущая мамочка с нетерпением ждала его появления на свет, часто гладила свой живот, тихо разговаривая и напевая. В отличие от первой беременности, которая проходила легко — она почти до последнего ходила на работу, вела активный образ жизни почти как до декрета — сейчас она часто жаловалась на плохое самочувствие, слабость, мучилась от частых токсикозов. Это было удивительно, потому что в первую беременность женщина особо не задумывалась и вела обычный образ жизни, а сейчас соблюдала все рекомендации, правильно питалась, ела много фруктов, пила витамины, старалась больше отдыхать и лежать. __ На часах было почти восемь вечера, а Рудольф ещё не вернулся. Он работал до шести, и обычно добирался около часа до дома. Ужин на плите давно остыл. Ирина включила телевизор — скоро должны были начаться новости. Вадик тихонько играл в комнате, складывая конструктор. Женщина села на диван, закинув ноги на скамейку, и подложив пару подушек под ноющий позвоночник. Сегодня самочувствие с самого утра было паршивым — весь день тошнило, к тому же болела голова и ужасно отекли ноги. Казалось, само тело отвергает этого ребёнка, вступая в конфликт с сердцем, которое любит и ждёт малыша. «Поскорей бы он уже родился, ну или хотя бы вернулся муж, как-то успокоил и сделал расслабляющий массаж» — подумала Ирина. Монотонное звучание голосов в телевизоре перервал резкий звонок. Было что-то тревожное в этом трескоте аппарата — женщина сразу это почувствовала. Она неспешно встала, как могла, оттягивая разговор, и медленно подняла трубку. — Алло? На том конце провода была слышна лишь тишина. Звонкое пугающее молчание, которое гораздо хуже разговора. Тишина, как и темнота, может содержать в себе все что угодно. А неизвестность — это самое страшное. И поэтому ты приписываешь ей самое ужасное — все свои страхи и опасения. Для каждого она своя и каждый вкладывает в неё свои кошмары. Странные молчаливые звонки уже были несколько раз до этого, но потом трубку брал муж и связь чудным образом налаживалась. Она никогда не придавала значения этим звонкам, даже поздним разговорам находились объяснения. Рудольф всегда объяснял, что это звонит коллега по срочному вопросу, требующего безотлагательного решения и часто вызывался помочь, срываясь среди ночи. Она ругала таковую безотказность мужа, говорила, что все кому не лень пользуются его добротой, но сама где-то в глубине души гордилась его благородством. — Алло! Говорите. Вас не слышно! — голос срывался почти на крик. — Алло! — Ты не нужна ему, — прошипел женский голос в трубке, — он все равно тебя не любит. Слова ударили словно плеть. Стало невыносимо больно. Из рук выпала телефонная трубка, повиснув на длинном чёрном, завитым спиралью, шнуре и шаталась, будто бы висельник, из стороны в сторону. Ирина взяла на кухне нож, которым до этого резала яблоко, и резким движением перерезала кабель. Так всегда поступают, когда видят повешенного — первым делом перерезают веревку, освобождая шею, надеясь спасти жизнь. Пластмассовая трубка с грохотом свалилась на пол. Ещё более оглушительные раскаты раздались внутри — так разбивались надежды на семейное счастье и светлое будущее. Муж не любит ее и никакой ребёнок, даже самый милый ангелок, не способен это изменить. Он подлый предатель, наплевавший как на ее чувства, так и на счастливое детство родных детей. Когда-то ты просто живёшь с человеком и не любишь — это одно. Но когда кто-то ещё претендует на твоё место, когда появляется соперница — все воспринимаешь иначе, ты не можешь с этим мириться, появляется чувство собственничества и конкуренции. Ведь может быть, если этот объект надо кому-то еще — значит, действительно обладает какой-то ценностью, которую ты не замечал. Отдавать своё как-то жалко, пускай оно и не слишком дорого тебе. Живот неприятно сдавливало, Ирина сначала подумала, что это последствия большого количества съеденных зелёных яблок. Но когда опустила глаза, увидела на внутренней стороне бёдер стекающие красные капли. Она понимала, насколько это может быть опасным в ее положение. Холодный ужас сковал все тело, на второй план даже отошли неприятные мысли — последствия разговора с любовницей супруга. Страх за ребёнка превышал все остальные, ничего не могло быть более важным в данный момент. Все силы мобилизировались в казавшемся несколько секунд назад истощённом и потухшем человеке. Надо срочно в больницу. Она на автомате потянулась к телефону, но тут же вспомнила недавнюю кровожадную расправу с расчленением аппарата — Вадик! — крикнула она, позвав сына. Маленькие ножки тот час же вбежали в комнату. Он появился настолько быстро, будто бы все время находился рядом, спрятавшись за дверью. — Беги к тёте Наташе с нижнего этажа и попроси вызвать скорую. Мальчик посмотрел испуганными круглыми глазками на мать, и тот час же побежал выполнять указание, понимая всю важность и ответственность миссии по спасению. Как же ей не хотелось, чтоб мальчик все это видел. Хоть он и маленький, но наверняка все понимает, став свидетелем того, что отец задерживался на работе и слез матери. Ему бы ещё беззаботно играть в песочнице с ровесниками и ни о чем не думать, а не становиться спасателем, беря на себя взрослую роль. К счастью, угроза миновала и через несколько дней постельного больничного режима женщину отпустили домой. За это время муж ни разу не навестил ее, хотя медсестры передавали, что муж несколько раз звонил дежурной и узнавал о состоянии здоровья будущей мамочки и плода. Дома между супругами так и не состоялся разговор о том звонке. Рудольф был подчёркнуто вежлив, нарочито заботлив, но не более того. Приближалось время родов. ___ Как бы ты тщательно не запланировал своё будущее, у жизни всегда свои планы. Кажется, судьба специально выбирает наиболее важные моменты и находит болевые точки, чтоб ударить именно туда. Она непременно столкнёт тебя с самыми твоими большими страхами — для того, чтоб ты понял, что их можно преодолеть. Разрушит отношения, которые очень важны для тебя и тебе кажется, что без них ты не сможешь существовать. Но опять забрав у тебя что-то, она докажет, что ты можешь выжить и без него. Даже твои укоренившиеся принципы и догмы беспощадно разрушатся — то, во что ты всегда верил, окажется неправдой. То, что тебе наиболее важно, туда тебя и ударят. Ирина не могла понять, чем она так прогневала судьбу. И если то, что муж не навещал в больнице, могла как-то объяснить и понять; но то, что он не явился за собственным сыном — своей плотью и кровью — простить никак не могла. Себя было не жалко. У нее было теперь утешение — комочек счастья, радости и надежды. Материнское сердце, которое стало просто огромным, распирало и щемило от безграничной нежности. Любви было настолько много, что хватило бы на весь мир, на всю вселенную. Хотелось спрятать малыша, защищая от окружающего жестокого мира, укрыть и убаюкать. Она укутывала малыша в эти волны любви, как в пелёнки; а тот в ответ сладко посапывал на руках, в своих фантазиях явно пребывая где-то не здесь, а в каком-то сказочном мире снов, где все волшебно и чудесно. Но стоило ему проснуться — что-то в нем незримо менялось. Открыв глаза, он как будто он осознавал всю окружающую действительность и то, насколько она расходится с тем идеальным миром грез. Он начинал плакать и никто никак не мог успокоить этот плач. Никакие методы, стандартные для укрощения капризов младенцев, не помогали. Он отказывался от груди, выплевывал соску, никакие убаюкивания и качания тоже не работали. Физический дискомфорт отсутствовал — пелёнки были чистые и сухие, температурный режим приятный, не было громких и неприятных звуков, то есть в общем внешняя обстановка не могла вызвать никаких негативных эмоций. Но в глазах малыша отражалась несвойственная его возрасту тоска, и никто не мог понять ее причину. Нельзя было сказать, что отец не любил мальчика. Просто он не умел этого показывать, его не научили выражать своих чувств. Отношения между супругами были холодными и натянутыми. Общие семейные посиделки и вылазки были очень большой редкостью, как и совместное времяпрепровождение. Каждый был сам по себе и жил своей жизнью, иногда по-соседски встречаясь в коридоре. Между собой сложившуюся ситуацию не обсуждали, и детям старались показывать, что все нормально. Вадик был уже достаточно взрослым, и замечал, что не все в порядке. А маленький Глебушка просто не знал, что может быть как-то иначе, и воспринимал отношения в семье как должное. Вообще, когда ещё нет опыта и не с чем сравнивать, даже самые абсурдные и извращённые вещи кажутся нормальными. __ Как-то раз после школы Вадим с друзьями гуляли. Кому-то из них пришла в голову идея переделать старый усилитель, и они поехали за недостающими деталями на радиорынок в другой район города. Они там долго бродили, рассматривая прилавки, все казалось таким интересным. Хотелось поближе рассмотреть мелкие детальки и пораспрашивать что к чему. Вадик так увлёкся, что не заметил, как потерял из виду ребят. Он пошёл по рядам в поисках мальчишек, но так и не смог их найти. Отчаявшись, мальчик побрел в сторону остановки. Выйдя с рынка, он сел в троллейбус. Усевшись возле окна начал разглядывать проносившиеся мимо пейзажи и считать остановки. Вот проехали радиозавод, дальше больница. А вот троллейбус свернул на улицу Мира. В такое время обычно здесь было много людей — кто идет с работы, а кто просто прогуливается. Среди толпы он заметил знакомую фигуру. Статный высокий мужчина в серой рубашке и коричневых брюках. Темно-синяя куртка с чёрными карманами болталась в руках. Точно такая же висела на веревке и сохла после стирки вчера у них на балконе. На такой же мама несколько дней назад зашивала синими нитками распустившийся шов на воротнике. Не было никаких сомнений — это отец. Но он вёл себя более уверенно и раскрепощённо, чем дома. Как птица, вырвавшаяся наконец из клетки на волю и расправив крылья. Рудольф шёл с улыбкой на лице, что-то весело рассказывая идущей рядом спутнице, которая держала его под руку и периодически хохотала над его шутками. Придя домой, Вадим никому не рассказал об увиденном, даже отцу. Но был на него зол и не разговаривал несколько дней. Это история так бы и забылась вскоре, но через несколько недель Рудольф также тихо, ничего не объясняя, ушёл. ___ Нельзя было сказать, что с исчезновением одного члена семьи что-то кардинальным образом поменялось. Все продолжали заниматься обычными делами — мальчики ходили в школу, играли, читали, увлекались музыкой. Как и до этого все бытовые обязанности, дела по дому, работа — висели на плечах Ирины. Почему-то с самого начала семейной жизни с Рудольфом у неё было нехорошее предчувствие. Когда еще они были молоды и только собирались пожениться, ей казалось, что это плохая затея. Она знала, что рано или поздно все так и кончится. Но, не смотря на догадки, когда все-таки произошёл развод, оказалась не готова к такому повороту. Наверное, к неприятностям такого рода нельзя подготовиться заранее. Как бы ты себя не настраивал к удару по голове, когда он происходит, тебе больно. Не хотелось ничего делать, одно желание — это лежать в кровати, накрывшись одеялом, и смотреть в потолок. Но она не могла себя этого позволить, и приходилось каждое утро вставать через силу, потому что были мальчики, которые нуждались в ней. Ты не можешь умереть, пока кому-то нужен. Вадим, видя как тяжело матери, старался помогать во всем, чем мог. Он понимал, что теперь остался за главного в доме; и хоть сам еще, по сути, был подростком, взял на себя роль мужчины. Но, как любой мальчик его возраста, имел соответствующие интересы. Он старался, как мог, совмещать детскую жизнь с забавами и развлечениям с серьёзной взрослой. Естественно, это не всегда удавалось. Бывало, он заигрывался с друзьями и забывал, например, сходить в магазин или выполнить какое-то поручение матери. Но, не смотря на возникавший диссонанс, Вадик все равно считал себя взрослым, ведь в компании сверстников это доказывались совсем иными методами — с сигаретой в зубах и банкой пива в руках. Было так приятно ощущать себя свободным, сидеть до утра во дворе с гитарой, получать внимание девушек и осознавать свою крутость. В такие моменты напрочь забываешь о некормленой кошке дома, об обещании помочь соседке отремонтировать радиоприёмник, о младшем брате, который сидит один в пустой квартире и ждёт его. После ухода из семьи отца, младшему Самойлову начали сниться кошмары, и он боялся засыпать в одиночестве. Мать была на ночном дежурстве в больнице, и Глеб слёзно просил брата вернуться домой пораньше. Вадик его успокаивал, говорил, что бояться нечего, ведь никаких монстров не существует, и давал обещание прийти не поздно. Уже под утро, когда он заходил домой, тихонечко открывая дверь и стараясь не шуметь, ему было стыдно за невыполненные обещания. Глеб же, и без того замкнутый, ещё больше ушёл в себя. Днями и ночами напролёт мог сидеть, уткнувшись в книгу. Книги позволяли забыть обо всем, погрузиться в некую совершенно другую реальность, где возможно все, в отличие от реальности, с ее жёсткими рамками. У фантазии нет никаких ограничений. Можно выдумать все что угодно и поверить в это. Мать, видя как сын тяжело переживает уход отца, жалела его. Старалась не нагружать его домашними обязанностями, потакала каким-то капризам и прихотям, лишний раз стремилась показать свою любовь и ласку. Старший брат, замечал, что младшему любовь достаётся просто так, и подсознательно пытался заслужить ее и по отношению к себе. Надевая маску «хорошего мальчика» делал то, чего от него ждали. Выполнял поручения матери, со взрослыми был вежлив, следил за братом. Он старался поступками показать, что лучше и более достоин любви. Когда отец ушёл из семьи, он решил, что никогда не поступит так подло, и будет идеальным мужем и мужчиной. Но невозможно постоянно держать маску, и порой истинная натура выбивалась наружу, сияя нелицеприятными сторонами и разрушая создаваемый позитивный имидж. Казалось, что в нем одновременно существует два человека: один воспитанный заботливый порядочный молодой человек, а с наступлением темноты из бездны подсознания просыпается второй — порочный безжалостный демон. Находясь во втором состоянии, он забывал о ранее данных обещаниях, и был готов на все. Все самое безумное и порочное манило его. И если днём он был прилежным студентом и выступал в местном клубе самодеятельности, нарядившись в белую выглаженную рубашку, и исполняя под гитару патриотичные песни; то вечером надевал чёрную кожаную куртку, укладывал волосы наверх лаком, смастерив некое подобие ирокеза, и шёл на тусовку в тот же клуб, который вечером превращался в «пристанище сатаны». Там собирались молодые рокеры, желающие показать себя и выражающие протест обществу с помощью музыки. Музыки, которая не игралась на радиостанциях и была запрещена к показу советскими телеканалами. Иногда было сложно совмещать две роли. Бывало, вернувшись под утро домой, не успев выспаться и протрезветь, в таком нетвердом состоянии шёл в институт. Шатающейся походкой заходил в аудиторию, выдыхая пары алкоголя. Не мог ответить на вопросы преподавателя, а к середине лекции сладко засыпал, прикрывшись конспектом.***
— Шесть… пять… четыре… три… Ритмичные звуки барабанов потихоньку стихали. — Два… один. Можете открывать глаза. Сеанс на сегодня окончен. — Ну, доктор, ну еще пять минуточек, — жалостливо прошептал Глеб, — я не досмотрел. — Не все сразу, у нас еще будет время. Тем более сейчас сюда явится следующий пациент, — Аркадий Борисович открыл шторы, впуская в комнату свет. Глеб поморщился. Вставать не хотелось, он бы так вечно лежал и смотрел кино в своей голове, вспоминая беззаботное счастливое детство. Ни один период в жизни, даже самый яркий и насыщенный приятными событиями, не может сравниться с детством. Тогда все в первый раз, восприятие острее, ощущения ярче, каждый миг наполнен сказкой и чудом. И как грустно, что оно никогда не повторится и не вернется никогда. — Эх, вот бы остаться маленьким навсегда, — мечтательно произнес Глеб, вставая с диванчика, и обуваясь. — А как же свобода? — Аркадий Борисович посмотрел на него исподлобья, попутно делая записи в тетрадке, — Ведь за ребенка все решают — когда вставать, когда ложиться спать, что покушать, одеть и когда и куда идти. Он свободен только в рамках песочницы, управляя своими игрушками, а все что шире этого круга — полномочия взрослых. — Да, вы правы. Но разве ребенок задумывается об этом? Он доволен тем, что имеет. — До новых встреч! — Можно я пока еще у вас в офисе посижу, а то домой идти не хочется? — Да, конечно, — улыбнулся Аркадий Борисович, — идите к Машеньке, пускай закажет вам еды, включит телевизор… и даст поиграться с игрушками, — добавил он, когда Глеб уже закрыл дверь.