Лето девяносто девятого

Показавшееся в начале месяца солнце, по всей видимости, не собиралось прятаться за облаками, и думать при такой температуре стало совершенно невозможно. Ещё хранившие июньскую прохладу дома к концу первой недели превратились в душные парилки, вода в котле, вопреки всем усилиям Альбуса, нагревалась обидно быстро, а работать в духоте Дамблдор никогда не умел. Плюнув на ворчащего Аберфорта, он собрал школьную сумку, уменьшил её до напёрстка и, запихнув крохотный портфель в карман жилетки, побрёл к озеру. На углу пятого дома, перед тупиковым переулком, наткнулся на маггловского почтальона, приветственно махнул и тут же мысленно отвесил себе подзатыльник — про магглоотвод он забыл: почтальон растерянно улыбнулся и огляделся вокруг, скользя мимо него взглядом. Стянул с головы синюю кепку и ей же промакнул взмокшее на солнце лицо: должно быть, списал слуховую галлюцинацию на случившийся с ним тепловой удар. У кладбища Дамблдора нагнал Геллерт, и в постоянном его присутствии рядом было уже столько привычного, что Альбус едва заметил, когда вместо медленно ползущих собственных мыслей в голове зазвучали бессвязные — просто потому что, а не из-за жары — мысли Геллерта. — …Представь, что тебе нужно трансфигурировать не полёвку в тяпку, а тяпку в полёвку. Ты рисуешь типичную формулу, используешь прописные восходящие и нисходящие градации и в итоге получаешь не живую мышь, а волосатую тяпку с хвостом, потому как посыл изначально неверен, а используемая тобой формула не подходит для неодушевлённых предметов. Тяпка будет продолжать рыхлить землю, но не шарахнется от кота, а… — …а начать стоит с того, чтобы я бы не нарисовал типичную формулу, — перебил его Альбус, подавив невольную улыбку. — Противоположности, противоречия, импликация. Не может быть «верха» без «низа», «добра» без «зла». Чтобы находиться в оппозиции или в отношении противоположности, два термина должны иметь некоторую общую черту. «Верх» и «низ» — вертикаль. Что Геллерт пробуксовал на месте, Дамблдор понял не сразу. Сообразив, что шагов рядом больше не слышно, остановился, оглянулся, не понимая, в чём причина задержки, и смущённо моргнул, едва не потонув в горящем в прозрачных глазах изумлённом восхищении. — Чтобы перейти от «верха» к «низу», потребуется переход на «не-верх»… — пробормотал Гриндевальд. — «Добро» подразумевает «не-зло», «верх» предполагает «не-низ». Значит… Значит, «тяпка» через «не-тяпка» к полёвке? — Ну да, — совсем растерянно отозвался Альбус и неловко переступил с ноги на ногу. — Гениально, — выдохнул Геллерт. — Семиотический квадрат. Как ты додумался? — Понадобилось примерно две с половиной волосатые тяпки, — нахмурился Альбус, больше от смущения, нежели злясь на проявленное любопытство. — Трансфигурация — штука довольно топорная. — Скажи это Голпалотту, — весело фыркнул Гриндевальд и тут же как будто бы с укором добавил: — Ты не публиковал это. — Для статьи недостаточно материалов, планировал подать на Весенние чтения… — Ты невозможен, — выдохнул тот и тут же пошёл дальше. — Ладно. Сочту за вызов. Мы на озеро? Альбус захлопнул приоткрытый было для ответа рот и рвано кивнул. Проглотил так и рвущееся с языка «я на озеро», и поплёлся следом. — Усложняем задачу: у тебя в наличии три тяпки, цель — трёхголовый пёс… Геллерт говорил и говорил, удивительно ловко нанизывая совершенно абсурдные данные на так любезно подкинутый им квадрат, спорил сам с собой и игрался с академическими комплементарностями. Он то и дело обгонял Альбуса, крутился на пятках, ничуть не страдая от проклятой жары, и через слово срывался на немецкий, то неискренне кляня погоду, то, напротив, честно восхищаясь стройностью будущей теории. Он вёл себя так, будто проснулся с мыслью о нелинейной трансфигурации и, встретив Дамблдора, просто продолжил думать её вслух. Что, в общем-то, так наверняка и было, и хотя Альбус терпеть не мог высокопарных сотрясений воздуха тогда, когда без них можно было обойтись, а кощунственные рассуждения о традиционных алгоритмах наводили на него тоску напополам с горячечной яростью, воодушевлённо-скучающий тон Геллерта отчего-то не раздражал. «Очаровательно», — мимоходом подумал Альбус и встал столбом, взглядом проводив скинутую Геллертом просторную льняную рубашку. Та упала на траву, ослепительно белая, а Геллерт, неловко балансируя на одной ноге, принялся стягивать ботинок со второй. — Так вот и скажи мне, разве не грош цена теории параллелей, если ни одна из двухмерных формул в трансфигурации не работает? — Геллерт педантично пристроил снятый ботинок возле брошенной рубашки и схватился за второй. — Узколобые идиоты, помилуй Мерлин, и они ещё смеют писать свои фамилии на учебниках, смущая хоть сколько-нибудь просвещённые умы элементарной дрянью. Да взять любого студента, среднестатистического, не нас с тобой, конечно, и у него не останется выбора, кроме как довериться авторитету!.. Гриндевальд схватился за пояс брюк и, вероятно, с губ Альбуса всё-таки сорвался какой-то непотребный звук — Геллерт тут же остановился, сдул упавший на лицо кудрявый локон и вопросительно изогнул брови. — Ты плавать не пойдёшь? О. О! Они пришли к озеру, конечно: сверкающая водная гладь, дикий пляж, свисающие прямо в мелководье ветви плакучих ив, светящаяся на дне галька и парочка-другая крякающих уток. Он сюда и шёл. Не плавать, конечно, у воды было в разы прохладней, совсем не было Аберфорта и Арианы, и была так желанная в жаркую погоду тень. Он шёл сюда с целой библиотекой в напёрстке, пергаментом и пером, намереваясь заняться как раз тяпками и полёвками, вдали от причитаний Аба и бессмысленных завываний Арианы. Он шёл сюда работать, потому что «Вестник» платил по три-шесть галлеонов за тысячу слов, выигранные гранты насчитывали сотни, а Фламель ответил ему трёхстраничным письмом, в котором искренне сожалел о том, что у Альбуса не получится приехать в этом году, просил его не отчаиваться и заверял, что для него, для Дамблдора, он найдёт время и следующим летом. Осенью, зимой и весной, если они чрезмерно увлекутся, и их совместная работа окажется плодотворной. А Геллерт стоял, обнажённый по пояс, босой, в приспущенных льняных брюках и не испытывал ни капли, ни одной проклятой капли смущения, потому как на улице было жарко, они пришли к озеру, и он собирался искупаться. Очевидно. Мерлин. — Нет, я… — Альбус осёкся и неопределённо ткнул пальцем в особенно раскидистую иву. — Мне нужно закончить статью. Помялся на месте и как-то так вышло — снова зацепился взглядом за светлую кожу. Не первый обнажённый незнакомец на памяти Дамблдора: общие спальни и ванные в Хогвартсе рано научили его смирению и не оставляли простора воображению, но что-то очевидно пошло не так. У Геллерта была худая грудная клетка, широкие для его комплекции плечи и узкие, резко очерченные тазовые кости. Он, строго говоря, не был особенным красавцем, а Альбус прежде не наблюдал за собой жгучего интереса к не обезличенной привлекательности, да и, чего уж там, пару раз удовлетворив любопытство, не нашёл времени для более тщательно изучения вопроса, но… — Ты то ли оскорблён, то ли заинтересован, никак не разберу, — вдруг хитро улыбнулся Геллерт. Альбус поджал губы, впервые за несколько дней порадовавшись солнцу и никак не сходящему из-за жары румянцу, и отвернулся. — Двухмерная трансфигурация, — напомнил он. — Продолжай. Геллерт негромко рассмеялся, и последовавший за шелестящим смехом шорох подсказал Дамблдору, что брюки тот всё-таки снял. — Озеро, еда, бордо из запасов Батильды, трансфигурация. Строго в таком порядке. В воду Гриндевальд забежал, и только когда он отплыл от берега, Дамблдор рискнул обернуться. То и дело кося глазами на светлую макушку над водой, уселся возле изрытого временем и насекомыми ствола ивы и достал из портфеля слегка выцветший пергамент. Удивительно, но слова полились на подсохшую бумагу легко, подобные беспечной импровизации Геллерта: капельку безумные, друг к другу на первый взгляд не подходящие, слишком дерзкие для «Вестника», но в самый раз для «Пророка», как если бы Альбус не строчил новый научный трактат, попирая вековые законы едва ли не самой скучной школьной дисциплины, а выкрикивал лозунги с трибуны. Как если бы он говорил как Геллерт: громко, высокопарно, с палочкой на голо. С той же сладко-зазывной интонацией, с подспудным холодом в глазах и безумной искоркой в улыбке. Одобрения дипломированных индюков Гриндевальд, конечно, не сыщет, со снисходительной нежностью думал тогда Альбус, но поднять на бунт падких на сладкие речи энтузиастов мог и попытаться. Свежая мысль пришла в голову и тут же ушла, не выдержав конкуренции с жарой, озером и двухмерной трансфигурацией. Геллерт наплескался быстрее, чем Дамблдор закончил третий абзац, а о Дарах смерти заговорил, только-только распластавшись на тёплой траве. Беспардонно выхватил из рук пергамент, пробежался по строчкам глазами и начал пересказывать известную Альбусу с детства сказку. «Изумительно», — совсем немного недоумевая, как в такой очевидно гениальной голове помещалось столько бессмысленной дури, подумал Дамблдор. «Ты же не всерьёз», — скажет он ему завтра.