***
Лиц Богинь рассмотреть невозможно, они скрыты лёгкой вуалью из Пыли Померкнувших Звёзд. Когда-нибудь и моя Пыль будет навсегда вткана в вуали Сестёр. Аниррэ касается костлявой, сверкающей мерцанием Тысячи Лун, моей Звезды, ненадолго оглаживая её острым когтем и создавая фантом, мимолётную копию, чтобы взвесить на Чашах Равенства. - Окунись, дитя. - повелительный взмах рукой, взметнувший одеяния и я не смею не подчиниться ей. Я проводил Богиню взглядом, осторожно ступая в воды Озера Памяти, пока Аниррэ взвешивала фантом Звезды моей души, а её сестра Ониррэ читала Книгу Мыслей, среди миллиардов страниц которых затерялись и мои. Чёрная вода Воспоминания обволакивала моё "тело", до тех пор, пока я полностью не погрузился в неё, ошарашенный тем, что могу задохнуться, я по привычке попытался выплыть наружу, но вода не пускала ввысь. Оставалось лишь биться как птичка в клетке до тех пор, пока не пришло осознание того, что воздух мне сейчас вовсе не нужен. Я отпустился во власть Памяти, смирившись, ожидая своего приговора и вспоминал. Вспоминал детство, такое безмятежное и на вкус подобное можжевеловым ягодам, что я собирал, когда мать отправляла в лес, крича вслед, чтобы я не задерживался подолгу, был осторожен и ни в коем случае не застал Красный Час в лесу. Ведь для лесных духов, известных своей жаждой обрести хоть одно дитя, заманить человеческого ребёнка в свои владения не составит особого труда, особенно во время Красного Часа, когда силы магические были на пике, а магия поддавалась со всей покорностью магам и различным тварям. Моё детство наполненно чистым восторгом, когда в руку впервые ложится лук, пальцы неуклюже растягивают тетиву и отпущенная стрела едва долетает до мишени. Моё детство звучит как пение бродячих менестрелей, треск дров и чувствуется как танцы у костра в полночь со старшими сёстрами, когда воздух звенит от смеха, таинства семейных уз и жара танцующих тел. Моё детство тёплое, от объятий сестёр и матери, цветущее запахом полевых цветов и лекарственных трав. Моё детство недолгое, как жизнь, взмахнувшей невесомыми крыльями в последний раз, бабочки. Моё детство заканчивается с лязгом мечей, резко выпущенной в полёт стрелой и быстрым, спотыкающимся бегом сквозь чащу леса. Быстрее, предупредить, успеть. И я успел. Случайно наткнувшись на группу разведчиков, нахально вторгнувшихся на територрию нашего королевства, едва унёсший ноги, с испуганно бьющимся сердцем докладывающий первому попавшемуся солдату, думал ли я тогда, допускал ли мысль, что своим поступком не только дам нашей армии шанс предотвратить войну, ещё не начавшуюся, но и возложу свою жизнь на алтарь бесконечных битв за свободу? Нет. Я не хотел воевать. Но вынужден был сжать покрепче лук и расстерянно рвануть в бой вслед за другими. Так началась моя юность, горькая, непредсказуемая на потери. Так начались и долгие годы войны, насыщенные на крики, слёзы, страх и рубиновую кровь, пачкающую землю и лёгкие одежды лучников, тяжёлые доспехи меченосцев, бархатные одеяния колдунов. Ко дню своей смерти я просто устал. Стратегии, битвы, стрелы, мечи, победа в войне - постепенно это теряло для меня смысл. Всё о чём я мог думать - дом, мать и сёстры, которых я возможно так и не увижу до конца войны. Войны, что я не пережил. Мне было семнадцать. Я был нескладным, ещё не до конца сформировавшимся. Слишком юный для мужчины, и слишком взрослый для ребёнка. Умер в бою, сложат плачевные песни, если только найдут моё тело в груде рванной, застреленной, сожжёной плоти. Да и на это расчитывать не стоит, моё имя на вряд ли известно общественности и не имеет значения. Безымянный лучник, как и сотня других погибших, чьи близкие будут оплакивать пустые могилы. Я терялся в вихре воспоминаний, погружаясь в них с головой, заглатывая все чувства, все грани эмоций, что я испытал за эти семнадцать лет жизни. Было тяжело переживать заново смерть белки, смерти товарищей и противников. С горечью пропускал через себя свой собственный, детский, счастливый смех. Лица сестёр, поцелуи матери, их объятия. Танцы в унисон сердцебиению пламени, дрожь пальцев, неуверенно, но с отчаянной силой зажимающих рану поперёк туловища, задыхающегося товарища. Я вспоминал, со спокойным сознанием, утопая в вязкой воде лишь глубже и слыша пение Старых Богинь о том, что отпускают они меня парить в Межмирье Одиноких Звёзд, до тех пор, пока один из бессчисленных миров не притянет мою душу к себе и не разорвётся связь между этим миром и мною. О том, что я больше не испытаю Суда Богинь, и смерть для меня лишь смерть. Это моё последнее перерождение, отличающее от остальных лишь тем, что я не забуду ничего о своей прежней жизни, кроме Суда Богинь, никто из смертных не должен помнить об этом Священном моменте, а после ещё одной, напоследок прожитой жизни... Звезда моей души угаснет в ярчайщем взрыве, из её осколков зародятся новые души и Пыль будет вткана в вуали Сестёр.***
Пробуждение моей памяти началось не с самого рождения, а лишь немного спустя, прошло не более месяца, и я ни разу не открыл глаза, чтобы осмотреться в новом мире. Я не помнил ничего из того, что было после моей смерти, так же как и тот уже прожитый мною месяц. Осталось лишь чёткое понимание того, что это моя последняя жизнь, и что я прошёл через Суд Богинь, раз уж нахожусь здесь. Легенды не врут, говорила мне мать, а я ей со всей детской наивностью верил. Похоже, не зря. Это тело другое, отличное от моего прежнего. Я ощущал это каждым вздохом, каждым ударом сердца. - ... "Hikari", kare wa 1-kagetsu mae ni umare, hahaoya wa shussan kara nakunari, chichi wa kare o kyozetsu shita. [... "Хикари", он родился месяц назад, его мать умерла от родов, а отец отказался от него] И язык, используемый в разговорах, в корне отличается от моего родного, да и на остальные языки, что мне когда-либо довелось услышать, он не был похож. - Kare wa hijo ni chisai... [Он такой маленький] Незнакомые звуки, голоса, и слабость в детском, даже младенческом теле. В моём теле. - Wareware wa doi suru. [Мы согласны] Меня бережно поднимают на руки и уносят в неизвестность.***
Решиться открыть глаза и взглянуть на мир, оказалось не так легко, как я думал. Страх перед чем-то совершенно новым, тревогой вился в моём сердце, селя отголоски паники в разуме и вынуждая детское тело рефлекторно захныкать. Стоило тихим всхлипам сорваться с губ, как кто-то тут же оказывается рядом и трепетно прижимает меня к своей груди, качая из стороны в сторону и ласково напевая приятным мужским голосом, по всей видимости, колыбельную. И я заснул, убаюканный нежным голосом.***
Утсукуши Шика и Утсукуши Сакана, бывший Яваракаи, были вместе уже около пяти лет. Обоим едва стукнуло двадцать восемь, оба порицаемые постороними за "неправильную" любовь. Их любовь расцвела под мягким дождём шуточек про "Красивого оленя" и "Мягкой рыбы", под смех первого, смущающего и до одури невероятного, поцелуя, под взглядами недовольных, осуждающих их, под слова "вы просто запутались, это возрастное", но в ответ на эти слова, они молча выражали своё "я люблю его" действиями, нежными касаниями губ, беспокойством друг о друге, тем, что однажды Шика избил однокурсника при помощи причуды, посмевшего обозвать Сакана "ненормальным". Из-за этого их едва не выперли из института... сейчас они лишь беззаботно смеются, вспоминая тот инцидент. Когда Шика, весь покрасневший от смущения, сделал ему предложение, Сакана расплакался. Он долго не мог поверить в своё счастье, рыдал навзрыд, широко улыбаясь и бешенно тараторя "дададада". На их свадьбе были только самые близкие люди, пусть их и было катастрофически мало, но было до невозможного правильно, ярко, уютно. Утсукуши были счастливы, состоялись в жизни, жили душа в душу, а их спокойная жизнь лишь изредка сотрясалась мелкими бытовыми ссорами. В общем, всё идеально. Пока они не заметили, что чего-то не хватает. Чего-то маленького, тёплого, того, что добавило бы последний мазок в их картину. Ребёнка. Что Шика, что Сакана со временем стали задумываться о детях, в их сердцах пробуждалась необходимость заботиться не только об своём супруге, но и о их персональном чуде. Сначала, они взвешивали все "за" и "против", после размышляли о том, откуда же им взять ребёнка? Готовы ли они к такой большой ответсвенности на самом деле? И решение было принято.