***
Он проснулся, стоило только забрезжить рассвету. Собрался горбун быстро, надеясь успеть к утренним песнопениям. Якобина, жди своего рыцаря! На улице ещё было сумрачно, но Якобу это не помешало понестись чуть ли ни вприпрыжку. Вчера прошел дождь, земля разбухла, превратившись в противно пахнущее месиво, поэтому пару раз горбун почти упал, лишь в последний момент умудрившись удержать равновесие. Идти в монастырь грязным желания не было. Несмотря на общую нечеткость окружающего мира, белые стены стоящего на холме монастыря юноша видел невероятно четко. Для него это была твердыня чистоты и святости, истинный оплот божий. Пустили внутрь его не сразу. Якоб и раньше переписывал книги для монастыря и был знаком его обитателям, но… Всегда есть какое-то «но». — Ой, смотри, уродец-писарь пожаловал, — сестра Абигель, полная и уже немолодая привратница злорадно тыкнула в него пальцем. В женский монастырь не принято впускать мужчин, исключением были лишь утренние и вечерние песнопения, когда все желающие могли послушать благие молитвы монахинь в специально отведенной для этого постройке. Но для служебных нужд были отдельные бараки, снаружи стен. В одном из таких бараков Якоб обычно и занимался переписыванием редких книг, которые нельзя было выносить за пределы монастыря из-за их чрезвычайной ценности. Несмотря на то, что грамотные среди монахинь были, монастырь всё равно обращался за помощью к горбуну, ведь мало кто умел писать так красиво и четко, без помарок. Но сегодня юноша намеревался посмотреть на песнопения, поэтому не смог избежать столкновения с сестрой Абигель. — Тебе не сюда, иди к сараям! — Я-я-я х-хочу послушать песнопения, — чуть заикаясь, произнес горбун. Монахиня поморщилась. Он ей никогда не нравился, поэтому она явно надеялась спровадить беднягу куда подальше. — Да от твоего вида и витражи все побьются и дети разревутся. Шел бы ты работать, нечего тут дурака валять. Но Якоб был непреклонен. — Я хочу послушать песнопения, — уже более четко отрезал он. Сестра Абигель поморщилась, но всё же пропустила горбуна, послав вслед втихаря пару ругательств. Якоб не мог как следует разглядеть внутреннее пространство монастыря. Для него двор был сплошным зеленым покрывалом с желтыми вкраплениями, витражи в окнах — яркими пёстрыми пятнами, а сами стены безупречными и монументальными. Песнопения проводились в небольшом домике, абсолютно лишенном мебели и разделенном на две секции — маленькую, где располагались певчие и большую, куда сходился простой люд. Там было светло — солнечный свет свободно проникал в большие окна, пуская цветные зайчики через вкрапления витражей. Якоб пробился вперед, не дожидаясь пока его оттеснят к выходу, как это происходило обычно, и стал ждать. Ждать когда же явится его Прекрасная Дама, монахиня Якобина. Из-за плохого зрения он не знал доподлинно, как она выглядит, но каким-то неведомым образом узнавал её среди десятков других смутных лиц. Она выделялась всем: манерой держаться, спокойствием, звонкостью голоса, и, Якоб был готов поклясться, что от неё даже аромат исходил особый. О прекрасная Якобина! В сходстве их имен горбун видел перст судьбы. Само Провидение велело, пока Якобина служит богу, быть Якобу её рыцарем. Когда, наконец, хор собрался, и песнопения начались, юноша будто поплыл. Прекрасные голоса монахинь, а особенно лучезарной Якобины пьянили его пуще вина. Горбун почти не дышал, боясь даже этим прервать чудесную молитвенную песню. Но чудеса не длятся вечно. Полчаса минуло как миг, и озлобленная Абигель выгнала его из пустеющего здания. — Вот бесстыдник! Я нажалуюсь на тебя матери-настоятельнице. Так пялиться на нашу бедняжку Якобину, да у тебя совести нет! Горбуну было больно слушать несправедливые упреки со стороны монахини. Да, он смотрел, почти не моргая, но ничего неприличного и в мыслях не имел. Как эта противная женщина смела даже усомниться в чистоте его помыслов, допустить то, что он может думать о похабщине в присутствии своей Прекрасной Дамы? Вот ведь несуразность! Нахмурившись, Якоб побрел прочь к баракам. «Нет, ну как же так? Я конечно не рыцарь, но почему я должен непременно думать неприличности? О, Якобина, хозяйка души моей… Если бы мог, я сочинял бы тебе стихи. Но так… Я посвящу ту рукопись, которую буду переписывать, тебе!» Придя в душевное равновесие от этой мысли, юноша повеселел и чуть ли не бегом направился к месту своих занятий. За свою недолгую жизнь Якоб переписал немало книг. Его всегда отличала порой даже излишняя старательность и сосредоточенность, из-за чего буквы всегда выходили безупречно ровными и приятными глазу. Он даже пользовался некоторой популярностью в своей деревне. Горбуна звали рисовать вывески, обновлять путевые знаки, писать учетные книги и многое другое. Но был у Якоба один секрет, узнай о котором его заказчики, то юноше было бы не сдобровать. На всех вывесках и среди тщательно переписанных страниц книг, если взглянуть под определенным углом, можно было рассмотреть еле заметное имя той самой захватившей все мысли горбуна монахини. Это скрытое от глаз деяние было тем единственным подвигом, на который он мог решиться. На этот раз горбуну предстояло переписывать житие Святой Маргариты, очень кстати популярной среди деревенских девушек, потому что ей молились для скорейшего заключения удачных браков. Биография этой святой была скучна до безобразия, и Якоб даже на миг засомневался, стоит ли вплетать в столь строгие и неинтересные письмена имя прелестной Якобины. Но потом, придя к выводу, что уж в посмертии, когда его дама сердца уже не будет служительницей господней, их пути вновь пересекутся и возможно сами ангелы сочетают их браком. «Ох, как это было бы прекрасно. Чистая и непорочная Якобина и я… Но разве я её достоин? Столь прекрасная дама даже для короля будет слишком хороша». Время шло, и Якоб, отвлекшись, наконец, от своих фантазий принялся за работу. Несмотря на скучность биографии Святой Маргариты, книжка вышла весьма объемистой, поэтому работы явно было не на один день. «А это значит, что у меня снова будет повод прийти на песнопения… О Якобина!» Буквы ложились ровными строчками, солнце продолжало своё путешествие по небесному склону. Якоб чуть не пропустил обед, увлекшись работой, но Абигель злобно зыркая из дверного проема, начала его подначивать, мол, старуха Радифа его голодом морит и правильно делает, ибо такие страхолюды на земле — грех. Стремясь защитить женщину, воспитавшую его, юноша демонстративно достал кувшин молока и хлеб. Обычно Радифа стремилась всучить еще и горшок с кашей или похлебкой, но он упорно отказывался. Еда не была для него чем-то сильно важным. Голодать пускай даже пару дней никогда не было для горбуна проблемой, что старуха находила весьма подозрительным и всегда тогда обвиняла его в родстве с ифритами. Спровадив надоедливую монахиню и всё-таки пообедав, Якоб снова принялся за работу. Вечер наступил слишком внезапно. Стало чересчур темно, и юноше пришлось зажечь свечи, заблаговременно оставленные Абигель. «Что ж… попишу ещё немного, а то пора бы уже заканчивать. Радифа опять злиться будет. Хотя какая разница? Она всё время злится, вредная старуха. Будто на мне свет клином сошелся, ей-богу. А ведь я… я ведь уже немаленький». Вдруг огонек свечи ощутимо вздрогнул, как от сильного порыва ветра. — Э? На улице было слишком тихо, да и сквозняку взяться неоткуда. Тогда… Якобу на миг стало страшно. Разум выдавал образы то чертей из священных книг, то монстров из рыцарских романов, и юноша не мог решить, какие из них хуже. — Так, успокойся, — сказал он сам себе, стараясь не поворачиваться ко входу. — Это же та самая деревня, в которой ты рос с самого детства. Тут даже волки не водятся! А я все тот же я. Грабить у меня нечего, секретов никаких я не знаю, я всего лишь горбатый писарь. Что может вообще случиться? Горбун даже рассмеялся с самого себя. Ветерка испугался, вот действительно глупость! Но это явный знак, что пора заканчивать. Заперев книги в специальном ящике, прибитом к полу, юноша повесил замок на дверь барака и отправился домой. Воздух дышал вечерней прохладой, а черное небо зияло черной бездной. «Мда, засиделся. Вон уже ночь на дворе». Держа в руках фонарь, он остановился и всмотрелся в небо. Якоб никогда не роптал на свои полуслепые глаза и единственным сожалением, которое он испытывал, была как раз невозможность рассмотреть звезды. Они были слишком малы и далеки для человека, чья граница четкого мира заканчивалась на расстоянии вытянутой руки. «Они, наверное, красивые. Не зря же о них столько пишут». Еле заметный шорох отвлек его мысли. В этот раз Якоб не сомневался — он слышал легкие, почти невесомые, но всё же отчетливые шаги. — Кто же бродит впотьмах-то? — прошептал он и оглянулся. Она медленно вошла в круг света его фонаря, бледная как снег, с темными впадинами глаз. По всей видимости, она улыбалась, но горбун не обратил на это внимание. Вместо этого он приметил нечто другое — В-вы тени н-не отбрасываете. Женщина сделала ещё один шаг навстречу и тут, несмотря на всю свою близорукость, Якоб смог разглядеть два клыка, выглядывающих из улыбающегося рта. Ночная незнакомка была вампиром.Глава 1. Горбун
22 ноября 2018 г. в 00:09
Мир для Якоба всегда был слишком расплывчатым. Не только из-за плохого зрения, отнюдь. Просто вокруг было столько всего неопределенного, непонятного и порой непостижимого, что казалось будто всю вселенную застит непроницаемый туман. А плохое зрение и боязнь неведомого сужали обитаемое пространство до стен монастыря да ближайшей деревни, куда юноша выходил раз в пару месяцев.
Был ли Якоб доволен такой жизнью? О, вполне. Неизведанность позволяла ему населить мир своими фантазиями, которые были для него реальнее многих неоспоримых фактов. Юноша вполне осознанно бежал от окружающего реального мира, где он был всего лишь полуслепым горбуном, в иллюзию, полную прекрасных благодетельных дев, смелых и благородных рыцарей, мудрых святых и великих королей.
Был промозглый вечер. В хлипкой избенке, которую Якоб делил со старухой Радифой, было темно и сыро. Слабый огонек оплывшей свечи, из последних сил сражавшийся со сквозняком, еле освещал небольшой закуток в углу, где юный горбун засел за книгой.
Свечи были дороги, и Якоб тратил на них почти половину своего скудного жалованья, получаемого за переписывание книг. Ведь несмотря на всю свою зашоренность и замкнутость у него было одно весомое преимущество перед многими жителями провинции — он был грамотен.
— Опять свечи жжешь? — привычно проворчала Радифа. Якобу она казалась бесконечно древней, и даже в самых смелых мыслях он не мог прикинуть сколько же старухе лет. Он знал только то, что очень давно, когда она была ещё юной девушкой, её привез из очередного Священного похода барон, хозяин здешних земель.
— А тебе какое дело? — огрызнулся Якоб. Его мысли сейчас были заняты чудесным путешествием Сэра Гвейна, который стремясь доказать своей Прекрасной Даме добродетельность и честь, отправился сражаться с лесными чудовищами Сумеречного леса. Радифа не одобряла интерес юноши к рыцарским романам, поэтому он предвидел длинные и бесполезные нотации с её стороны. Лучше бы спровадить её побыстрее.
— А такое. Ты и так как крот. Мои глаза тоже уже слабо видят. Что делать будем, когда оба ослепнем? Я тебе руки помощи не подам, мелочь.
— Да и плевать. Совсем не ослепну, а зоркие глаза мне на что?
Радифа раздраженно фыркнула.
— Горбатый, да ещё и слепой. Думаешь, таким ты своей даме сердца понравишься, чурбан?
— Я-я и не обязан ей нравиться! Она моя Прекрасная Дама, а значит и не должна меня в ответ любить. Ей положено посвящать подвиги!
— Да уж, ты-то точно подвигов насовершаешь, мелочь. Спать ложись. Завтра ведь тебе в монастырь идти, какую-то их бестолковую книгу переписывать? Если не выспишься, то и даму свою не разглядишь.
Якоб сдался. Радифа не отстанет от него, пока он не ляжет спать. Вот ведь вредная старуха. Пока она ограничивалась уговорами, но потом могла внезапно вспылить и, не поленившись сходить до колодца, облить его водой, затушив свечу и безвозвратно испортив книгу.
Огрызнувшись для порядку, Якоб погасил огарок и впотьмах залез на сундук, служивший ему постелью.
— Всё, я сплю, довольна?
— Нет. Вот как услышу твой гнусавый храп, вот тогда и успокоюсь.
— Вот же.!
— Ну давай, мелочь, давай, чертыхайся, вызывай своих крестовых дьяволов, я даже с охоткой посмотрю.
Горбун замолк.
«Вот как она так может? Столько лет живет в Санктус-Хеллиге, а до сих пор в Единого Бога не верит», — растерянно думал он. Никогда не бывая за пределами своей страны, он слабо представлял какие там бывают религии, и мысль, что Радифа может быть преданна другой вере ему даже в голову не приходила. Старуха всегда извергала реки желчи по отношению к церкви, за что признавалась ведьмой и язычницей. Но, как ни странно, фанатики её не трогали, может из уважения к старости.
Под штопанным-перештопанным одеялом было холодно, и Якоб свернулся в клубок, пытаясь сохранить тепло. Несмотря на все неудобства, он почувствовал небывалый подъем, вспомнив, что с утра пойдет в монастырь и, быть может, увидит там Якобину, свою Прекрасную Даму. Погрузившись в свои фантазии, горбун быстро соскользнул в сон.