Dum spiro, spero (Пока дышу - надеюсь)

Бэкхён надеется и верит, что сосед по палате ему попался адекватный, ну хотя бы сносный, желательно не свихнувшийся. Но стоит двери в палату открыться, как все мечтания парня улетают в мир иной. В дверном проеме виднеется некто достаточно высокий в цветастой волонтерской футболке, стоящий к двери задом. На плече сердобольного человека висел паренёк лет пятнадцати, лысый как и подобает, одетый в бордовый больничный костюм. Только вот он скорее не висит, а болтается, брыкается, бьется в конвульсиях, словно рыба на суше, и вдобавок истошно орет. — Ты, Пак бесчеловечный козел Чанёль, верни меня в столовку, я свой чай не допил, может этот чай был последним в моей никчемной жизни. — Пятым последним чаем на обед, дверь придерживай, а то лицом впечатаю. — спокойно парировал несущий. — Вот тебе хоть раз делали болючие внутримышечный уколы химиотерапии?! Нет?! Так вот когда познаешь, какого это потом на заднице не сидеть, тогда и притаскивай меня на эту процедуру. — больной так и не унимался, а по соображениям Бэка этот малый пытался избежать одного из видов химии. И на удивление Бён был с мальчишкой солидарен, он сам чего только не творил, лишь бы его священный зад был в порядке. — Да, да, да, я твою тираду за этот месяц уже выучил. Терпи, мужик ты или кто. — волонтёр донёс паренька до кровати и собирался скинуть с себя, но тут его начали безбожно щекотать. И судя по дичайшей реакции, парень щекотки боялся. А Бэкхён просто слился со стеной, не подавая никаких признаков жизни, недовольно наблюдая с выгнутой бровью. После того, как пациент наконец оказался на своей кровати, развернувшийся волонтёр наконец заметил постороннего. — Ой, здравствуйте. — парень поспешно поклонился, всё так же озаряясь улыбкой. Это был тот лопоухий, что играл на пианино, и Бэк нервно натянул капюшон еще сильнее. — Меня зовут Пак Чанель, я тут добровольно ошиваюсь и немного помогаю по мелочам. А теперь не могли бы вы подержать мелкого? — не успев закончить фразу парень вылетел за дверь. — Ублюдок. — прошипел пациент, удобно усаживаясь на кровати. Потом он сменил гнев на милость и с жизнерадостной улыбкой обратился к Бэку. — Не обращайте внимания, у нас тут весело. Меня кстати Джунхёк зовут. Ли Джунхёк. — Бён Бэкхён, а ты похоже мой сосед. — парень собой доволен, его фраза вышла сухой и с нотками раздражения. — Ну походу, а тебя сюда за что? — мальчишка откинулся на стену, и в его глазах будто чертята прыгали. — Лейкоз. — кратко ответил Бэкхён и взял в руки выданный костюм, внимательно его рассматривая. — Что за больничная мода, блин. — Это если ты вдруг будешь истекать кровью или выворачиваться у унитаза, то не попортил свою одежду, а еще тут разрезики для катетеров предусмотрены и карманчики всякие. — Бён одарил паренька недоумевающим взглядом. — Что? — А ты быстро разрушил образ жизнерадостного милого мальчишки. — с довольной усмешкой фыркнул старший, бросая костюм в сторону и усаживаясь на свою кровать. — Бодипозитив, счастье, радуга. Ага, у меня опухоль в мозгу вместо лучшего друга, так что я просто в меру позитивная язва этого отделения. Правда вот стремления жить у меня хоть отбавляй. — паренек самодовольно улыбнулся и задрал подбородок вверх. — Тебе сейчас укол придут делать? — спросил Бэк, размышляя как скоро его личное пространство потревожат дамочки в белом халате, ну или в чем они тут ходят. — Пока до меня очередь дойдет, я успею еще один раз слинять и приехать на Чане, но если бы я так сделал, то был бы ужасным соседом. — букву «а» в слове ужасный парень драматично потянул. — Надо же тебе рассказать как тут устроено. — А, то есть это у тебя хобби такое, кататься на том долговязом. — с пониманием протянул Бэк и даже немного улыбнулся. — Это скорее его обязанность. Так, подожди, давай все по порядку. Ну во-первых, к палате привязан лечащий доктор и «личный» волонтер. Учитывая, что ты мой сосед, скорее всего ты попал к Ченчену, только не говори ему, что я опять так его назвал. Вообще, доктор Ким мужик хороший, хоть и молодой, но свое дело знает, да и команда ассистентов у него такая же молодая, амбициозная, но до чертиков прокаченная. Нам повезло, вот попали бы к доктору Кан, то могли бы вешаться. Я так и не понял, то ли он тупой, то ли безынтересный, то ли мародер. Но мы не о нем сейчас. — паренек с кряхтением поднялся с кровати и подошёл к тумбочке в углу комнаты, открыл её, осмотрел содержимое и выудил оттуда какую-то пачку и протянул ее в сторону Бэкхёна, демонстрируя, что это мармеладки. — Будешь? — От такого не отказываются, только откуда? Неужели не проверяют и не выкидывают? — не успел он согласиться, как пачка стремительно полетела ему в лицо, но благо встретиться с ним не успела и была перехвачена руками. — Пф, конечно проверяют, нужно просто уметь прятать. Я тут за месяц обосновался неплохо, и отдельное спасибо Чанёлю за контрабанду. — паренек достал еще одну пачку и двинулся в направлении кровати собеседника. Нагло присев на край чужой кровати, парень наткнулся на недовольный взгляд, но с милой улыбкой его проигнорировал. — Так вот, по поводу Чана. У нас тут, ты наверное заметил, волонтеров много. Они вообще ребятки веселые и давно работают с людьми обреченными и не важно чем, раком в легком или отсутствием сознания в голове, многие из них сами через подобное прошли. Те, что просто в цветных футболках — это ребята сменные. Они приходят, когда у них есть время, кто раз в неделю, кто чаще. А те, что в красных футболках почти живут здесь и по несколько человек привязаны к палате. Они следят за пациентами, помогают, развлекают, просто не дают слинять с процедур. — последнее он произнес с особым недовольством. — У нас на палате стоят Пак Чанёль, его ты уже видел, и Ким Минсок, его сегодня нет, но завтра будет как штык. Днем они почти всегда здесь, а ночью дежурят посменно. Оба те еще идиотники, но походу чем выше, тем хуже. Короче, Минсок более адекватный, но строгий, а Чанёль — это просто Чанёль. — Я сегодня тут на концерт наткнулся, и часто такое бывает? — Бэк перестал таранить парнишку взглядом, осознав, что тому вообще пофиг, и принялся за поедание мармелада. — А, не, не очень. Так, когда у Чанёля есть время и большинство пациентов не пребывают в упадке. Но блин, если ты слышал, как он играет, то ты чертов везунчик. — Джунхёк на эмоциях ударил ладонью по мягкой кровати, а Бэк лишь вопросительно поднял одну бровь. — Я его две недели уламывал, даже ночью прикидывался, что мне плохо, и когда тот жутко взволнованный прибегал, я утверждал, что только его игра на пианино способна мне помочь. Но он непробиваемая скала. — Странно, а сегодня он сказал, что его долго уговаривать не надо. — поймав ртом очередного подброшенного мармеладного мишку, Бён довольно ухмыльнулся. — А кто знает, какие тараканы у него в черепушке водятся. — паренек для пущего эффекта покрутил пальцем у виска. — А ты лучше переоденься, если по мою душу сейчас придет сестра Ли, то нам обоим влетит. — мальчишка встал с кровати, подошел к своей и запрятал пачку сладостей под матрас. Повторив действие за соседом, Бэк всё-таки поднялся с кровати и протянул больничный костюм ближе. Он тяжело вздохнул и опустил глаза вниз. Ему было очень комфортно ходить в широких вещах, особенно в толстовках, особенно в черных больших толстовках. Парень впился глазами в футболку от формы, что лежала перед ним. Одним резким движением Бэк скинул черный капюшон с головы, а потом завис, руки предательски задрожали от волнения. Еще раз глубоко вздохнув и медленно выдохнув, парень схватился за края толстовки, резко стянул ее, схватился за футболку и одним быстрым движением её натянул. Он стеснялся. Бён Бэкхён, что еще полгода назад очень любил себя и свое тело, находил себя очень привлекательным, а сейчас стеснялся. Парень никогда не отличался крепким телосложением, всегда был худощав, но сейчас он напоминал себе мумию. Он не много скинул за время трех курсов химиотерапии, но кожа стала серой, обтянула ребра, и ему это жутко не нравилось, он ненавидел, когда кто-то мог это узреть, пусть и такой же лысый хилый паренек как и он сам. А Джунхёк обладал природным понимаем, он мило промолчал и не стал давать едких комментариев резким действиям соседа, он сделал вид, что очень занят чем-то интересным в своем телефоне. У каждого свои тараканы, химия убивает не только раковые клетки, но и адекватность. Со штанами дело обстояло проще и Бэк уже стоял полностью облаченным в местную форму. Он пытался осмотреть себя, проверяя достаточно ли сильно висит на нем футболка. Ну в целом его это устраивало, главное, чтобы следующий комплект розового цвета не выдали, а так терпимо. Он успел только сложить свои старые вещи, как в палату зашла медсестра и закатила за собой двухэтажный столик, забитый всякими препаратами и шприцами. Женщина была средних лет, около сорока наверное, но выглядела живенько, ярко улыбалась. — Ну что, Джунхёк, приготовил свои сладенькие булочки? Давно я их не мучила. — на эти слова парень ударил себя по лбу тыльной стороной ладони и со страдальческими стонами упал на подушку. — Опа, а у тебя сосед наконец появился? Давно здесь? — Нет, буквально около часа. — Бэк попытался вежливо улыбнуться, но выходило, честно говоря, паршиво. — Ну ничего, привыкнешь. С этим красавчиком не заскучаешь. Я Сон Наён, если что. Но можешь обращаться ко мне сестричка Наён. — женщина подмигнула парню и принялась выуживать нужный препарат из всего привезенного изобилия. — Остановимся на сестре Сон. Ну, я пожалуй оставлю вас наедине. — парень направился в сторону двери и напоследок услышал, брошенное ему в спину «помолись за мой зад», на что просто поднял большой палец правой руки и вышел из палаты. Парню совершенно не хотелось становиться свидетелем такого, как медсестра будет прокалывать чужой зад, дальше придется конечно, но не сегодня. Он решил, что дождется маму в коридоре, поэтому доплелся до дежурной медсестры и присел на стоящую там лавочку. Отделение немного опустело, видимо многие пошли на процедуры или просто разбрелись по палатам, готовясь к тихому часу. Полной тишины конечно не было. Где-то плакал ребёнок, и у парня сердце защемило. Он не любил, когда отделения были смешанными, и он видел умирающих детей. Бэкхён считает, что и он за свои двадцать один не успел пожить, а про десятилетнего ребенка он даже думать не хочет. Он не то, что жизни не видел, он вообще ничего не видел, мало что успел узнать, почувствовать, запомнить. Когда ты смертельно болен, то начинаешь с невероятной яростью ценить жизнь, каждое мамино прикосновение, каждый смелый луч солнца, что пробивается в палату, каждый вздох, каждую секунду существования. И ребенок с диагнозом резко взрослеет, осознает все это, а ему же это не надо. Ему не надо детство, что пропитано серыми больничными стенами и запахами лекарств, ему нужны аллергия от шоколада, сбитые коленки, первые двойки. Да и взрослому Бэкхёну тоже не хочется вот этого всего, выпирающих ребер, лысой головы и раковых клеток в крови. Ему бы хотелось страдать от сессии, а не от побочных эффектов химиотерапии. Ему бы хотелось водить с собой девушку или парня, а не передвижную капельницу. Ему бы хотелось не спать ночью, танцуя в клубе, а не от лихорадки. Ему хотелось бы жить, но ему не хочется бороться. И в голове крутятся слова Наён о том, что Джунхёк красивый. Эта мысль заседает, перед глазами лицо лысого паренька, а Бэк внимательно его рассматривает. И ведь правда, Джунхёк был бы очень красивым, если бы был не таким болезненно бледным и измученным. У него выразительные большие глаза, пухлые губы, острые черты лица. Но ему не хватает жизненного блеска в глазах, они будто потеряли свою краску, ему не хватает уложенных темных волос, розоватого оттенка губ тоже не хватает. А ведь Бэк не лучше, такой же бледный и измученный, серый и потерянный. Такой же когда-то красивый, а теперь наполовину мертвый. И неизвестно сколько бы еще мысленно унижал себя Бэкхён, если бы в коридоре не появилась мама с пакетами. Парень быстро подскочил к ней и забрал один из них. Один из минусов рака: он ослаб и даже пакет для него тяжеловат. Больно осознавать свою беспомощность. — Мам, что ты там накупила, в Сибирь меня собирала? — Ну только все самое необходимое. — парень в ответ закатил глаза. — Кстати, симпатичный костюмчик, висит не хуже твоих толстовок. — парень в ответ просто еще раз закатил глаза. В палате представление уже закончилось, и Джунхёк умудрился уснуть. Мелкий свернулся клубком на боку, спрятав лицо в изгибе локтя, и мирно посапывал. Поэтому они поставили пакеты у кровати и вышли в коридор, чтобы не мешать пареньку. Они долго разговаривали, мама от души посмеялась над концертом, который увидел Бэкхён в исполнении Джуна и Чанёля. Еще Бэк рассказал все, что узнал от соседа об этом отделении, и мама немного успокоилась, убедившись, что за сыном будет кому присмотреть. Женщине совершенно не хотелось уходить и оставлять сына одного, но парень настаивал, чтобы она соблюдала часы посещения. Как говорится, сделка есть сделка. За прошедшие шесть месяцев борьбы с болезнью у Бэкхёна было уже три курса химиотерапии, которые сопровождались его переселением в больницу. В перерывах была поддерживающая химия и парень днем был в больнице, а дома только спал. И все это время его мама всегда была рядом, спала на полу в первую ночь, когда ей не нашли койку. Она не спала с ним ночами, держала его руку, когда он лежал под капельницей, ждала, когда его привезут с процедур. Её мир сконцентрировался на сыне, на больницах, на процедурах, на слезах, про бизнес и друзей женщина забыла. И Бэкхёна это не устраивало, ведь он мыслит рационально, и рассматривает все возможные варианты событий. Он прекрасно понимает, что если сейчас она продолжит вместе с ним жить в больнице, если она не вернется в привычный социальный ритм жизни, то ей будет слишком сложно. Ей будет слишком сложно терять его. А она должна продолжать жить, поэтому сейчас ей нужно отвыкать от него. А еще он не хочет, чтобы мама видела его смерть, чтобы её дом напоминал ей о нём. Поэтому он заключил с ней пари во время третьего курса. Они договорились, если он не приближается к ремиссии, то на четвертый курс он ложится в больницу один, мама навещает, но один раз в день, во время отведенное для посещений. Она возвращается к бизнесу, а Бэкхён продолжает лечиться. Но время закончилось и женщине пора идти домой, завтра она непременно вернется, ей нужно еще встретиться с новым лечащим врачом лично, но это завтра, а сегодня Бэкхён сверлит взглядом выход их отделения, молча намекая. Она не хочет плакать, не хочет показывать сыну свою слабость, делать ему больно. Но стоит ей обнять исхудавшего и ослабленного парня, сказать, что непременно завтра придет, как щеки обжигают дорожки горячих слез. Ей больно, от этого больно её сыну, а эта боль возвращается к ней в двойном размере. Успокоив маму и проводив её до выхода, Бэкхён взглянул на телефон и понял, что на встречу с врачом ему только минут через двадцать. Парню захотелось по привычке засунуть руки в карманы толстовки, но они пролетели по воздуху, и он потер свой чистый костюмчик, делая вид, что всё так и задумано было. Уже был глубокий вечер и за окнами красовалась темнота. Оглядевшись, парень пошел вдоль по коридору, в сторону где был выключен свет. На середине пути ему послышалось, что кто-то где-то играет, и он пошел чуть быстрее в сторону рекреации с пианино. И чем ближе он туда подходил, тем громче и отчетливее был звук. И Бэкхён пытался не замедлять свой шаг, но создавать минимум звука, боясь побеспокоить играющего. Дойдя до угла, Бэк высунул только голову, проверяя, видно ли отсюда пианино. Было видно и пианино, и того кто за ним играл. Неудивительно, что это был Чанёль, но удивительным был вид. Высокий парень сидел за черным пианино, что сливалось с темнотой угла, его пальцы быстро скользили по клавишам, и он наслаждался тем, что делает. Казалось, что звук издает не музыкальный инструмент, а сам музыкант. Его голова была чуть наклонена вперед и немного в сторону, открывая таким положением вид на красивое лицо, что было одновременно серьезным и расслабленным. Из окна на него падал теплый свет фонаря, переливаясь в черных прядях непослушных волос, выделяя каждый мускул на лице и каждый хрящик на руках. Мелодия преображалась, будто становилась ярче, обогащаясь новыми нотами. Музыкант начал покачивать головой в такт, к ней присоединилось и тело, которое будто выделяло акценты. А Бэкхён так и стоял у угла, он был словно завороженный, не мог пошевелиться, боялся дышать, ему хотелось остановить время, застрять в этом моменте, где он будет вечно наблюдать как Чанёль воодушевленно играет на пианино. Но в момент руки играющего скользнули вниз и коридор погрузился в тишину, что теперь казалась страшной, неуютной, неправильной. — Чего ты там прячешься? — Чанёль ссутулил спину и отвернулся к окну, фраза была невероятно мягкой, совершенно спокойной, но Бэк вздрогнул и напрягся, будто ему угрожали. — Не хотел отвлекать, ты был погружен в музыку. Кстати, это было красиво. — Бэкхён робко вышел на свет фонаря. Ему было жутко неуютно, неловко, непривычно, он не знал куда деть руки, куда встать, как говорить. Бэк сам себе уже казался каким-то диким волчонком, что внезапно наткнулся на людей и теперь не может решить рычать ему или убегать. — Правда понравилось? — сидевший за пианино развернулся, а Бэкхён надеялся, что на лице у него будет красоваться все та же располагающая к себе улыбка, но парень выглядел слишком серьезно, смотрел с надеждой что ли. — Врать не в моих интересах, я могу не успеть сказать правду. — самое странное, что не увидев улыбки на лице собеседника, Бэк расслабился. — Я видел твою карту, Бён Бэкхён, у тебя в запасе еще несколько месяцев, количество раковых клеток в крови не критическое, химия сдерживает их рост, иногда вообще количество падало. — слишком серьезно и твердо произнес Чан. — Но за три курса химии ни намека на ремиссию. — чеканит Бэкхён, а его челюсти сжимаются и в глазах начинает полыхать пожар раздражения. — Не гони себя в могилу раньше времени, тут есть те, кто в большей заднице чем ты, но они верят в выздоровление. — Чанёлю будто пофиг на явственное недовольство мелкого, но он говорит жестко, уверенно, и ровно так же смотрит. — Я реалист, и я не скрываю, что давно сдался. Сдался, когда моя мать, плача, меня брила, тогда до меня дошло, насколько я беспомощен и ничтожен. Я похоронил веру. — он не хотел больше здесь находиться, он понимал, что Чанёль, видно, всякого насмотрелся в больнице, но он видел не меньше. — Позволь другим её воскресить. — фраза была брошена в спину уходящему Бэку, на что тот лишь показал свой тонкий и изящный средний палец. Чанёль улыбнулся, со всей дури крутанулся на стуле и закусил нижнюю губу, но этого уже никто не видел. Бэкхёну далеко идти не пришлось, он почти сразу наткнулся на дверь с табличкой означающей, что за этой дверью сидит Ким Чондэ. Парень легонько постучался одними костяшками и после одобрения, что раздалось из-за двери, вошел внутрь. Кабинет был темным, мрачным, а свет исходил лишь от лампы на рабочем столе врача. — Проходи, садись, будем общаться. — доктор проговорил мягко, будто промурлыкал, но не оторвался от каких-то бумаг. Как и говорил Джунхёк, Ким Чондэ был достаточно молод, на вид ему тридцать с хвостиком. Стоит отметить, что мужчина был очень симпатичным, но сейчас он выглядел пугающе серьезным. Даже поднятые в кошачью улыбку уголки губ не спасали ситуацию. А потом он отложил папку, улыбнулся пациенту и понеслась. Серия четких вопросов, будто врач знал все темные места его больничной карты. Спрашивал о самочувствии после приема химии, о том на какой день хуже всего, какой препарат переносился сложнее всех, о рвоте, кровотечениях, анализах, будто мужчина выуживал какие-то только ему известные детали. А Бэк четко на всё отвечал, описывал все свои ощущения, в этот момент ему казалось жизненно важным, выложить врачу всю подноготную его мучительного существования. — Судя по последним анализам о ремиссии говорить не приходится, но при этом всё не столь критично. Я изучил твои показатели и скажу, что подбор донора будет нелегким, большой шанс, что донорский материал не приживется. — Бэкхён это чувствовал, ему этого еще никто не говорил, но он как-будто знал. А знание — не сила, поэтому ладони сжимаются в кулаки, а к горлу подступает ком, что начинает душить парня. — Но я постараюсь, люблю класть рак на лопатки. Так что, Бэкхён, завтра на анализы и выберем, по какому протоколу будем гнать твою кровушку к стабильности. Нам нужно, чтобы к тому моменту, когда мы найдем донора, кровь была готова к трансплантации. — доктор откинулся на стул и мягко улыбнулся, а может это стабильное положение его губ, парень так и не понял. Пожелав хорошего вечера, парень удалился. В палате его ждал вновь спящий Джунхёк. Слабость и сонливость, быстрая утомляемость в его случае не самое лучшее, что могло бы быть, но ему и правда стоит много спать. Бэк тихо подкрался к своей кровати, улегся и засел в телефон, ожидая, когда его накроет сонливостью. Около одиннадцати дверь в палату приоткрылась, и по старой доброй привычке Бэкхён прикинулся спящим. Внутрь вошел Чанёль. Он огляделся и подошел к спящему мальчишке, поправил откинутое одеяло, проверил рукой его лоб и вмиг оказался у кровати Бэкхёна. Тому пришлось окончательно закрыть глаза. Теперь он не видел, что делает волонтер, но через секунду раздался шорох у него над головой, и свет фонаря перестал лезть в глаза, а позже послышались удаляющие шаги и скрип двери. Парень так и уснул, мирно, тихо, спокойно.