Сейчас
В отличие от многих Геллерт считает, что боль более интимна, чем любой половой акт. Он умело пользуется страданиями каждого, чтобы достичь желаемого: манипулирует, заставляет делать то, что нужно ему. Никто не встаёт на его сторону от «хорошей жизни». Однако, бывает, что боль настолько интенсивна и поглощает самого человека (мага), что её нужно направить во внешний мир. И он это делает, задав нужный ему вектор. Так было с Криденсом и Куинни. Но сам он за свою длинную жизнь испытывал её лишь несколько раз. Казалось бы последний — летом 1899. И сейчас, когда он один в своём кабинете размышляет над очередной эпитафией для своих соратников (чтобы разжечь в их сердцах ярость и праведный гнев на Министерство), он вдруг ощущает резкий толчок в сердце. Сознание на секунду озаряет белая пелена невыносимой муки, как если бы из водной глади его тщательно выстроенных мыслей появилась рука с кинжалом и нанесла внезапный удар. Геллерт резко откидывается в кресле, прижав кулак к губам. Но даже это не может подавить крик боли. Альбус разорвал клятву.***
Несколькими годами ранее
— Альбус, Альбус… Зачем же ты позвал меня на эту встречу. Чтобы подразнить? Похвастаться мантией-невидимкой? Ты же в курсе, что у меня есть Старшая палочка? И она гораздо опаснее, — по змеиному растягивая губы, медленно произносит Геллерт, перекатывая Бузинную палочку по костяшкам. Между ними повисает долгое молчание. Залитая солнцем крыша Парижа равнодушно блестит сланцевыми краями скатов. Здесь жарко и душно. Но Геллерт ощущает жар, никак не связанный с погодой. Он смотрит в одну точку, по тени определяя приблизительное местоположение своего дорогого друга. Наверняка сейчас Альбус, прищурившись, изучает его. Как-никак они не виделись несколько десятков лет. И возможно на его лице эта проклятая улыбка, а в глазах тихое мерцание синей волны. Взгляд Гриндельвальда пытается прорвать пустое пространство, и раздражение сводит судорогой скулы. Геллерт издаёт недовольный звук, когда появившаяся будто из воздуха рука, затянутая в чёрную кожу перчатки, берёт его за подбородок и поворачивает его голову чуть правее. — Моё лицо не там, Геллерт. Прежде чем исчезнуть большой палец, будто случайно соскальзывая, проходится по его кадыку. — Спасибо, что подсказал, — голос тёмного мага резок и полон злости. Он выбрасывает невербальное заклинание в то место, где по идее должно находится горло Альбуса. И, судя по свистящему хрипу, попадает в самую цель. Откат не заставляет себя долго ждать. Асфиксия сдавливает собственное горло. Игра жизни и смерти длится несколько секунд до тех пор, пока Альбус не блокирует его заклятие. Геллерт, прокашлявшись и криво ухмыляясь, прячет палочку и тянется во внутренней карман за портсигаром. Он аккуратно закуривает от синего парящего в воздухе огонька, надеясь избавиться от вязких мыслей. Пустое пространство, с притаившемся в нём бывшем другом, почти что не раздражает, не пугает. Геллерт ждёт, что Альбус учительским тоном произнесёт: «Курить вредно!» Из-за дыма между ними повисает невидимая завеса; Геллерт мысленно чертит черту, за которую нельзя переходить. Разделяя то, что когда-то было неразделимо. — Это было лишним, — глухо произносит Альбус, и, чихнув, добавляет: — И довольно бессмысленно. — Ты так и не покажешься? Боишься посмотреть мне в глаза? — Геллерт тянет слова, стряхивая немного пепла себе под ноги, и выдыхает в сторону директора Хогвартса сизую химеру. — Ни к чему. Ты убедился, что это точно я, когда попытался меня задушить, — Альбус, сбрасывая с плеча ядовитую змею, сделанную из дыма, вновь демонстрирует только руку. Геллерт понимает, что он выглядит слишком холодным и далеким, он сознательно позволяет себе превращаться в нечто безразличное. И Альбус не может не чувствовать себя ответственным за это. — Ты в курсе, что Министерство использует тебя? — бесстрастно уточняет тёмный маг. Альбус молчит. Но они оба знают, что он знает об этом. — Я пришёл с предупреждением, Геллерт. Если ты не отступишься, я разорву клятву. А затем… — Убьёшь меня? Ответа он не ждёт, отбрасывает сигарету в сторону. Геллерт слишком раздосадован, подходит вплотную, пересекая линию, мысленно начерченную ранее. Горделиво поднимает подбородок, чтобы их лица оказались на одном уровне. Он сжимает плечо Альбуса, чувствуя под пальцами желанную реликвию. И, ощущая горячее сиплое дыхание на собственных губах, тихо шепчет: — Смерть пойдёт по нашим следам Альбус. Та самая, которой мы могли бы избежать. Вместе. Кажется, что светлый маг делает шаг назад. А потом перед ним пляшут складки ткани, и он оказывается под мантией. Они не отрывают глаза друг от друга. Между ними не остаётся пустоты, только недосказанность. Пальцы Альбуса касаются его висков, медленно ползут ниже по скулам к губам, словно в попытке узнавания, пытаясь найти черты того мальчика, которого он когда-то любил. Геллерт с неудовольствием отмечает, что Альбус постарел, но бегающие морщинки в уголках его глаз выглядят… Мило? И он смотрит на него теми знакомыми голубыми глазами так, словно он единственное, что существует в этом мире. И да, та самая чёртова улыбка, которая раньше заставляла его задыхаться от нехватки кислорода. И сейчас дыхание от неё перехватывает. Геллерт тоже тянет руку к короткой медной бороде, недоумевая зачем Альбус её отпустил. Она наверняка колючая. Всё это похоже на секундное обоюдное помутнение рассудка. Они не должны так прикасаться друг к другу, так смотреть и чувствовать что-то такое тоже не должны. Они же слишком умные для этого, кто-то должен остановиться. Двойной хлопок аппартации не позволяет определить, кто из них сделал это первым.***
Сейчас
Геллерт сжимает челюсти, не сразу понимая, что та влага, которая заливает его щёки — это слёзы. Он резким движением задирает рукав, наблюдая сквозь водянистую пелену, как шрам, неприятно покалывая, исчезает с запястья. Как Альбус сумел на это решится? Может быть ему помог тот наглый магозоолог? Неужели его дорогой друг не понимает, что их общая боль — та, что не поддаётся исцелению, останется с ними навсегда. Даже, если клятва исчезнет вместе со шрамом. Рука нервно шарит по столу в поисках кисета. Прикрыв глаза, он делает глубокий вдох, втягивая резкий, густой аромат табака. «Значит ты всё-таки выбрал войну, Альбус…» Он знает, что тот возразил бы ему, сказав: — Нет, Геллерт, я выбрал мир. А не тебя. Что ж, тем лучше. Не он первым сделал свой ход. Геллерт поднимается, опираясь на колени. Его всё ещё пошатывает, у дверей он замедляется, чтобы успеть придать своему лицу самое нейтральное выражение. Нужно отдать несколько распоряжений, усилить охрану, подготовить Криденса. Боль — интимна. Но в его лозунге нет ничего личного.