Из пепла

             Выстылый дом в полумраке зимнего рассвета выглядит пустым и заброшенным. Аберфорт месяц назад уехал в Лондон по каким-то своим делам, оставив родовое гнездо без присмотра.       Альбус не был здесь очень давно. Он осторожно переступает порог, словно вор, а не хозяин, ощущая себя человеком, совершающим кощунство. Находиться здесь — всё равно что нырять в омут памяти, который затягивает его в чёрную дыру неудач и обвинений.       Прикрыв усталые глаза, глядя только вниз, на носки своих ботинок (потому что, если повернуть голову чуть вправо — можно увидеть камин, у которого они в детстве любили играть втроём), Альбус поднимается по скрипучей лестнице наверх, игнорируя дребезжание двери, ведущей к запертым воспоминаниям, которая вот-вот разлетится в щепки.       Нельзя жить в иллюзиях. Смотреть назад в прошлое тем более. Надо быстрее добраться до своей комнаты и узнать, в чём дело. Защитное заклинание сработало, когда он был на лекции, которую с трудом сумел довести до конца.       Профессор несколько лет назад зачаровал свою комнату, потому что не хотел, чтобы туда лез Аберфорт, любопытствующие маги (особенно репортёры) или воры-магглы.       Альбус дёргает дверь за ручку, но она не поддаётся — значит всё-таки не магглы. Он с помощью заклинания поворачивает круглый осиновый набалдашник и входит в свою спальню, держа палочку наготове.       Там так холодно, словно открыты все окна. Но на самом деле это не так. В комнате царит полумрак; оконные проёмы, зеркала, мебель — всё занавешено. Серость утра не проникает сюда, так же как и яркий свет.       Холодок бежит ящеркой по телу: ничего страшного — просто его спальня давно не отапливалась. Ноздри Альбуса щекочет запах мороза и чего-то металлического.       Усилившаяся с годами близорукость способствует тому, что он не сразу замечает нарушителя спокойствия. А когда всё-таки обращает свой взгляд к человеку, лежащему на прикрытой тёмным покрывалом софе, то не с ходу понимает, кого он видит, до тех пор пока по мере приближения бело-серое пятно не приобретает чёткость.       Голубой огонёк на конце палочки нервно пляшет, когда он подносит его дрожащими, словно после пьянки, пальцами к его лицу.       Медленное понимание впивается когтями в душу: окровавленный Геллерт лежит на его кушетке, запрокинув вверх острый подбородок, и не шевелится. Алые потёки на его меловых волосах похожи на яблоки, рассыпавшиеся по снегу. Красиво и жутко.       Сердце пропускает удар. На секунду Альбусу кажется, что Геллерт умер. И он проклинает слёзы, застилающие ему обзор; сожаление, острыми льдинами впивающееся в сердце; горе, от которого он задыхается; свои подкашивающиеся ноги; руки, которые аккуратно за талию обхватывают тело Геллерта; пальцы, судорожно вцепляющиеся в окровавленную рубашку; и собственные губы, которые шепчут в плечо тёмного мага бессвязный горячечный бред.       Через несколько секунд этой фантасмагории Геллерт что-то надсадно стонет, и отрезвляющая игла пронзает мозг Альбуса, он оторопело замирает, и в следующее мгновение его ладонь лихорадочно ищет пульс на мраморной шее. И только почувствовав под пальцами слабое биение, он облегчённо выдыхает.       А потом ругает себя на чём свет стоит. Идиот. Мордред. Сдавил его и сделал ещё больнее!       Первым делом он выбрасывает в воздух согревающее заклятие, зная, что потом ему будет не до этого, и приступает к осмотру Геллерта.       Слава Мерлину, они не задели голову! На волосах чужая кровь, или, возможно, Геллерт прикасался к ним собственными руками. Но вот тело тёмного мага изрядно пострадало, судя по почти полностью алой рубашке, прилипшей к груди, и карминовым пятнам на брюках.       На лечение уходит минут десять. Слишком быстро для таких ран, потому что Альбус, присевший рядом с Гриндельвальдом, вкладывает в каждое действие всю свою магию (и не только).       Пули, которые он достаёт с помощью Акцио, выходят все одновременно, превращая тело Геллерта в кровавый источник. Альбус из-за этого впервые за долгое время матерится, шипя сквозь зубы не хуже василиска. «Вулнера санентур» — звучит зловеще и походит на проклятие.       В магию исцеления нельзя вкладывать свою душу. Это знает любой целитель. Альбус, как профессор, конечно, тоже. Но о цене он не задумывается, когда буквально проталкивает её, смешанную со своей магией, по палочке к Геллерту. Лишь бы быстрее залатать его.       Собственное сознание в процессе лечения постепенно истончается, и мир всё плотнее смыкается вокруг него чёрной стеной беспамятства.       Обессиленный, он позволяет себе отключиться только тогда, когда дыхание Геллерта становится ровным; Альбус закрывает глаза с одной единственной мыслью, всё это время дребезжащей где-то на периферии сознания, которая слегка греет: его комната — первое, о чём Геллерт подумал перед смертью.       Часы мерно отстукивают десять утра. Геллерт просыпается от внутреннего толчка собственной магии, в которую вплелась чужая светлая.       Он несколько минут промаргивается, сбрасывая онемение, и привстаёт. Всё ещё не осознавая, где находится, обращая внимание только на Альбуса, который сидит совсем рядом, уронив голову на нервно сведённые ладони, согнувшегося в неудобной позе, всего разом обмякшего, словно из него вытащили железный стержень. Беззащитного и опустошённого.       Тёмный маг с задумчивым видом достаёт из рукава палочку. Альбус его не обыскал? Опрометчиво.       Геллерт брезгливо морщится, заметив кровь на своей одежде. Он произносит очищающее заклинание, и немного помедлив, повторяет, направляя палочку на несчастного Альбуса, который не побрезговал об него испачкаться.       Память угодливо подкладывает ему последнее воспоминание о сегодняшнем утре; как он угодил в ловушку, и после того, как понял это — всё равно вёл себя развязно и неосмотрительно, совершенно не ожидая, что против него применят маггловское оружие. Интересно, чья это была идея? Неплохая. Но всё же он выжил. Теперь понятно благодаря кому.       Но это было глупо, мой дорогой друг.       Геллерт приставляет палочку к шее Альбуса, прямо под кадык. Как хорошо, что с этого ракурса он не видит его лица, только затылок. Если сейчас он убьёт Альбуса, то тот не почувствует ничего — ни боли, ни разочарования. В какой-то степени это будет похоже на акт милосердия.       Но Геллерт вновь медлит, коротко шумно выдыхая, бросает взгляд поверх головы своего друга и наконец-то осознаёт, где он находится: из каждого тёмного угла на него смотрят пронзительно-голубые глаза юности. И ворох воспоминаний утягивает в воронку прошлого. Воспоминаний — далёких, но не бледных. Болезненных. Красных, как дикий мак, цветущий недолго. Солнечных, как тёплый летний день, в который состоялась их первая встреча.       Именно в этой самой комнате происходили бесконечные обсуждения, которые длились с самого утра до позднего вечера. А позже, ночью он присылал сюда свою сову, потому что был не в силах хоть на секунду прервать диалог с этим гениальным английским юношей.       Только здесь Альбус улыбался ему несмело, но открыто, и можно было заметить блеск в поразительно ясных голубых глазах.       Эта спальня хранила тайны, рассказанные друг другу шёпотом. И первую чистую любовь, которая не была взаимной. И всё же позже он добавил в свою речь этот пункт: «мы построим мир, в котором каждый сможет свободно любить».       Умирая, он отправил своё тело сюда.       На душе Геллерта становится мутно.       Вторая рука, в которой нет палочки, тянется к Альбусу. Геллерт гладит его по голове, медленно пропуская короткие волосы сквозь пальцы, удивляясь такому большому количеству серебра в медных прядках. Жаль, что он так и не смог полюбить его сильнее, чем себя.       Альбус бессознательным жестом льнёт к его ладони и поворачивает голову набок. Геллерт замечает блеснувшие — в блёклом просачивающемся сквозь плотные гардины свете — бледные дорожки слёз. Шевелятся побелевшие губы, шепча всё то же заклятие исцеления, будто и в беспамятстве он стремится ему помочь.       Горло тёмного мага перехватывает сожаление, и грудь сдавливает что-то отдалённо похожее на нежность. Он склоняется ближе и, ощущая солоноватость кожи, осторожно проводит губами вдоль слёзной дорожки снизу вверх, замирая под веком.       По преданию магглов — поцелуй в глаза помечает человека для Смерти.       Геллерт отстраняется и долго вслушивается в неровное дыхание Альбуса, внимательно вглядывается в знакомо-незнакомое постаревшее лицо, а потом убирает палочку обратно в рукав.       Кушетка скрипит, когда он торопливо поднимается.       Он не аппарирует. Уходит, как обычный человек. Не потому что его перемещения могут отследить, а потому что ощущает, что сейчас так правильно. Есть в этом и некая доля сантиментов, которые Геллерт ненавидит. Но что уже врать самому себе, что он стальной, когда он не смог убить Альбуса? Он сумеет, когда они сойдутся в поединке. Точно сможет. Надо говорить себе это почаще.       Он замирает, открыв дверь. После тёмного помещения яркий свет из коридора режет глаза, Геллерт в этот момент думает, что как бы ни было больно он не сможет перестать тянуться к нему. К свету, к Альбусу.       Тишина сжимается вокруг него так и не высказанным: «спасибо». Он не должен оборачиваться, нельзя снова смотреть на этого филигранно совершенного человека: мага, друга, больше чем…       Чуть подавшись за порог, краем глаза он замечает их портрет на тумбочке у двери. Разорванная и снова склеенная фотография. Этот неровный шрам на снимке, такой же, как на их переплетённых жизнях.       Лицо Геллерта искажается от ощущения утраты чего-то очень ценного — того, что он не сможет получить, даже завоевав весь мир.       Слабая невесёлая улыбка приподнимает уголки губ, Геллерт измученно глядит вперёд на залитую серебряным зимним светом лестницу. Разноцветные глаза сверкают сдерживаемыми эмоциями. Если он оглянется назад, он не сможет его оставить.       Сердце заходится в груди, нога встаёт на верхнюю ступеньку.       Геллерт делает следующий шаг, не оборачиваясь.